Текст книги "Скрипка дьявола"

Автор книги: Йозеф Гелинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

20

Через минуту после того, как младший инспектор Вильянуэва вышел из кабинета, Пердомо набрал номер ясновидящей и попал на автоответчик. Он оставил сообщение, назвав свою фамилию, должность и номер телефона. Через полчаса женщина перезвонила, и они договорились встретиться у нее дома в два часа.

Милагрос Ордоньес жила в домике в пригороде Мадрида, Посуэло-де-Аларкон, там же она принимала посетителей. Когда открылась дверь, он увидел женщину совсем иного типа, чем ожидал, – возможно, потому что представлял себе гадалку на картах Таро, каких обычно показывают по телевизору. Ни накрашенных губ, ни цыганских серег, ни цветастой шали на плечах. Женщина была невысокого роста, лет пятидесяти, с коротко стриженными седыми волосами, подчеркивавшими тонкие черты. Завитки на висках, как у подростка, обрамляли лицо. У нее были глаза цвета меда, умело подчеркнутые макияжем. Пердомо тут же отнес ее к разряду «зрелых красавиц».

– Добрый вечер, инспектор, – сказала она с едва заметной улыбкой, которая не сходила с ее губ в течение всего разговора. – Если вы дадите мне свой плащ, я его повешу в прихожей, и он не будет нам мешать.

Расставшись с плащом, инспектор принялся осматриваться, пытаясь понять, что представляет собой дом, куда он попал, и женщина, заметив это, сказала:

– Если вы ищете доску для спиритических сеансов, то напрасно теряете время.

Она говорила мягко, но в то же время совершенно определенно, что окончательно привело Пердомо в замешательство.

– Вы нисколько не похожи на практикующего парапсихолога, – заметил он.

– Я клинический психолог, специализируюсь на детях. И только время от времени по просьбе полиции применяю свои скромные экстрасенсорные способности при расследовании преступлений. Всегда бескорыстно, потому что на жизнь я зарабатываю, занимаясь интерпретацией бессознательного у детей с проблемами.

– Каких детей? – заинтересовался инспектор. – Как в «Шестом чувстве»?

Милагрос Ордоньес спокойно восприняла иронию инспектора и ответила:

– И даже еще более странных. Давайте пройдем в мой кабинет. В гостиной мы не сможем разговаривать, потому что там моя мама после обеда смотрит сериал. Хотите кофе?

– Да, спасибо. Черный, с сахаром. И немного.

– Значит, ристретто, – уточнила Ордоньес.

Она провела его в кабинет, где было очень немного вещей: большой лакированный стол, по виду старинный, переделанный в письменный, лампа на гнущейся ножке, кресло с подголовником, кушетка психоаналитика, игрушки на полу и фотография среднего размера на стене, на которой Пердомо, как ему показалось, немедленно узнал великую создательницу детективов Агату Кристи.

– Это Мелани Кляйн, – поправила его хозяйка. – Создательница английской школы психоанализа и одна из пионеров детского психоанализа.

Она ушла готовить кофе, и Пердомо в ожидании ее возвращения сел на кушетку. Так как дверь осталась открытой, до него издалека доносились диалоги мыльной оперы, которая шла по телевизору. Ему запомнилась совершенно невероятная реплика: «Я женщина, и боролась за тебя как женщина». Пердомо с горечью подумал, что на постановку подобной чуши уходят деньги налогоплательщиков, в том числе его собственные.

Через несколько минут вошла Ордоньес с небольшим подносом, на котором стояла одна чашка.

– Я не буду. Я достаточно нервничаю из-за детей, чтобы еще вливать в себя кофеин.

– Для чего эти игрушки? – спросил Пердомо, показывая на пол, где лежали детали «Лего», а также поезда, шарики и предметы, которые он не сумел опознать.

Ордоньес села в кресло психоаналитика, как будто собиралась начать сеанс, и объяснила:

– Детей нельзя положить на пресловутую кушетку, на которой сейчас сидите вы. Техника, которую разработала Мелани Кляйн, состоит в том, чтобы интерпретировать свободную игру ребенка.

– Понимаю. Тогда зачем вам кушетка?

– Время от времени мне приходится заниматься с кем-то из взрослых. Я это делаю, чтобы заработать себе на пропитание, когда мало работы с детьми.

Делая первый глоток кофе, Пердомо заметил, что Ордоньес внимательно изучает его взглядом, словно дает психологическую оценку, и почувствовал себя неловко. Психолог пояснила:

– Если бы мы проводили сеанс, мне бы пришлось интерпретировать тот факт, что вы по собственной воле сели на кушетку для пациентов.

– Вы хотите, чтобы я пересел? – спросил Пердомо, простодушие которого иногда граничило с глупостью.

– Нет, оставайтесь там, где сидите. Я только попыталась понять, не значит ли, что, сев на кушетку, вы таким образом бессознательно сделали выбор.

Пердомо помедлил несколько секунд, переваривая слова психолога, а когда в конце концов понял, озабоченно спросил:

– Вы считаете, что мне нужна терапия и я выразил это невербальным способом?

– Я говорила не всерьез. На самом деле бессознательные ошибки, сделанные вне психоаналитического контекста переноса и контрпереноса, не подлежат интерпретации. Достаточно сахара?

– Кофе замечательный, спасибо.

– У меня через полчаса пациент, лучше, если мы сразу перейдем к делу, – заметила психолог.

Хотя она поторопила его, в том, как она это сделала, не чувствовалось никакой невежливости. Напротив, она произнесла фразу тоном, в котором можно было услышать: «Мне очень хочется поговорить с вами, и я хочу использовать для этого все время, которым располагаю, до последней минуты».

Ордоньес прекрасно выглядела в темном костюме в полоску, который имела обыкновение надевать, чтобы произвести хорошее впечатление на родителей, приводивших к ней своих детей. Родители не присутствовали на сеансах, но, как правило, обменивались с ней несколькими фразами, когда оставляли детей в кабинете и потом возвращались за ними.

К своему удивлению, Пердомо обнаружил, что ему вдруг стало интересно, вдова ли Ордоньес, как и он, или просто не выходила замуж или развелась, но он тут же прогнал эти и другие мысли, чтобы сосредоточиться на проблеме, о которой шла речь.

– Как я уже сказал по телефону, по причине смерти моего коллеги, инспектора Мануэля Сальвадора, расследование убийства Ане Ларрасабаль поручено мне.

Казалось, психолог, словно хороший игрок в шахматы, продумала несколько вариантов ходов, потому что сразу сказала:

– И вы хотите знать, насколько я, как говорится, замешана в деле?

– Буду совершенно откровенен, сеньора Ордоньес. Я с уважением отношусь к методам всех моих коллег, – разумеется, если они не идут вразрез с законом, но у меня нет намерения рассчитывать на сотрудничество с вами ни в этом расследовании, ни в каком другом.

– Я прекрасно понимаю это, инспектор. В таком случае чему я обязана удовольствием принимать вас?

«Удовольствием принимать вас?» Пердомо не мог понять, заключена ли в этой фразе ирония, и это совсем сбило его с толку.

– Мне нужно, чтобы вы сказали, располагаете ли вы конфиденциальной информацией по этому делу и не передали ли вам мои коллеги какую-то улику, относящуюся к убийству, с тем, чтобы вы могли изучить ее без помех в тишине своего дома. Я слышал, что некоторым ясновидящим необходимо подержать в руках связанные с преступлением предметы, чтобы включилось то, что вы называете сверхчувственным восприятием.

– И в таком случае?

В тоне психолога по-прежнему не было и тени вызова. Манерой общения и игрой интонаций женщина добилась того, что диалог не превратился в противостояние. Она видела, что полицейский с самого начала держался очень напряженно, и не собиралась подливать масла в огонь. Пердомо ответил с самым суровым видом, на какой только был способен:

– Это было бы самое худшее. У нас была бы улика, которую нельзя предъявить на суде.

Ордоньес заметила, что инспектор допил кофе, забрала у него чашку и, поставив ее на письменный стол, приступила к объяснениям:

– Хочу рассказать, чтобы успокоить вас, каким образом я стала сотрудничать с полицией и до какой степени вовлечена в это конкретное расследование. Имейте в виду, что у меня в данный момент нет никаких материальных улик, относящихся к этому убийству, и не было раньше.

Пердомо, до сих пор ни одним движением не позволявший себе расслабиться, с облегчением улыбнулся:

– Это хорошие новости.

– До настоящего времени меня привлекали к расследованию всего несколько раз, и работала я исключительно с инспектором Сальвадором, причем всегда по его просьбе.

– Каким образом он вступил в контакт с вами?

– Мы познакомились, потому что у сына его сестры были кое-какие проблемы, и я занималась с ним некоторое время. Во время нашей первой встречи – я всегда провожу такие встречи с родителями, прежде чем начать терапию ребенка, – я уловила несколько мелочей, причем сама не подозревала, что заметила их благодаря экстрасенсорному восприятию.

– Я могу узнать, что именно вы уловили? – прервал ее инспектор.

– Это запрещено. Я не имею права злоупотреблять доверием пациента.

– Но ведь пациентом был мальчик, а не родители.

– В обоих случаях то, что я видела, было связано с мальчиком и имело эмоциональную окраску.

– Я понял. Продолжайте, пожалуйста.

– Мать Томаса, так зовут мальчика, должно быть, рассказала обо мне инспектору Сальвадору, и он как-то раз пришел попросить моей помощи в расследовании дела, которое казалось безнадежным.

– Вы помните, что это было за дело?

– Прекрасно помню и тем не менее настаиваю на сохранении профессиональной тайны.

Пердомо посмотрел на нее в некотором замешательстве, а затем возразил:

– Какая профессиональная тайна? По-моему, вы только что сказали, что не зарабатываете на жизнь как парапсихолог. То есть это не ваша профессия.

– То, что я никогда не получала денег за свою работу, не означает, что мой этический кодекс не распространяется на эти консультации, назовем их… особыми.

– Вы можете мне сказать, по крайней мере, удавалось ли вам достичь несомненного успеха в расследовании?

– Ни несомненного, ни относительного. Должна вам признаться, что в первом случае, какой мне доверил инспектор Сальвадор, я не смогла сообщить ему никаких данных. Провал был полный.

Похоже было, что она хотела рассмеяться, но ограничилась улыбкой.

– Чем вы это объясняете?

– Возможно, исходная информация, которую мне сообщил инспектор, была недостаточной или вообще ошибочной, а может, для моих способностей характерны подъемы и провалы, связанные с менструальным или лунным циклом, вы должны знать о таких вещах. Известно, какими странными мы, женщины, иногда можем быть.

Пердомо позабавил комментарий Ордоньес относительно женского пола, но он решил не показать этого даже улыбкой. И продолжал задавать вопросы:

– Если вы в первый раз потерпели такое фиаско, как получилось, что вас продолжали приглашать?

– Боюсь, что вторая возможность – которой я никоим образом не добивалась, – была предоставлена мне благодаря настойчивости сестры Сальвадора, слепо верившей в мои способности. Это было дело об убийстве, и мне приятно сказать, что я дала полиции несколько зацепок, которые позволили определить торговца наркотиками, поскольку речь шла о вендетте из-за наркотиков.

Инспектор молчал, не зная, как отреагировать. Психолог удивила его следующим высказыванием:

– Ясно, что вы не верите в экстрасенсорное восприятие.

Пердомо не хотелось быть с ней невежливым, и он помедлил с ответом, подыскивая способ высказать свой скептицизм не слишком агрессивно. Она, казалось, понимала, о чем он думает, потому что сказала:

– В какой-то мере я оправдываюсь, ведь в этой области столько мошенников, что скептицизм можно не только понять, но и одобрить. В Испании не так много полицейских парапсихологов, но вы не представляете себе, сколько их в других странах; они обычно угадывают задним числом. Например, кто-то говорит: «Я вижу воду и число тринадцать». Когда расследование заканчивается – скажем, по делу о похищении, – полиция обнаруживает в окрестностях резервуар с водой и узнает, что искомая улица находится в округе под номером двадцать восемь ноль тринадцать. Сообщенные сведения в действительности не привели к дому похитителя, но никто не может отрицать, что у ясновидящего были основания так говорить.

– Но если бы вода находилась в муниципальном бассейне, а тринадцать было бы номером дома, парапсихолог ведь все равно учитывал бы это как свой успех, разве не так?

– Именно. Секрет этих людей в том, что они предоставляют неопределенную или неоднозначную информацию.

– Но если полиции знакомы эти штучки, почему она продолжает прибегать к помощи ясновидящих?

– Потому что их способы завоевать доверие очень разнообразны. Иногда самозваные медиумы получают надежную информацию обычными методами и выдают ее полиции как полученную с помощью экстрасенсорного восприятия. Были случаи, когда ясновидящие выдавали себя за следователей или подкупали какого-нибудь полицейского, чтобы заполучить информацию о результатах расследования.

– Не знал, что они доходят до такого бесстыдства.

– Это крайние случаи. Обычно парапсихолог получает информацию, используя тактику, применяемую в карточной игре. Способ состоит в том, чтобы получать данные по реакции другого человека. Например: «Вижу работу». – «Это невозможно, я сейчас без работы». – «Знаю. Но вижу, что ты очень скоро получишь работу».

– Должен признать, что вы потрясающе это изучили, – заметил полицейский, с удовольствием отмечая, с каким артистизмом его собеседница воспроизвела этот диалог.

– Когда я осознала, что приобрела некоторые способности (это произошло после того, как мне удалили опухоль головного мозга), я серьезно занялась изучением данного вопроса. Несомненно, существуют люди, наделенные необыкновенными способностями внушения. Вы слышали, скажем, об эксперименте Форера?

– Должен признаться, нет.

– В тысяча девятьсот сорок восьмом году психолог Бертрам Форер раздал своим студентам тест, а затем вручил каждому описание его личности и попросил оценить справедливость описания по шкале от нуля до пяти. Средняя оценка составила четыре и двадцать шесть сотых балла. Затем он сказал ученикам, что раздал им одну и ту же характеристику, а каждый считал, что она относится именно к нему. Представьте себе набор общих мест, изложенных в этой характеристике и целиком почерпнутых из гороскопа: «Вы испытываете сильную потребность в любви и уважении со стороны других людей. Вы склонны критично относиться к себе». И так далее.

Ее прервал старческий голос, звавший психолога по имени:

– Мила-а-а! Мила-а-а!

Ордоньес вскочила с кресла и сказала:

– Это моя мать. Я сейчас вернусь.

Когда она открыла дверь, Пердомо заметил, что телевизор по-прежнему включен, но не настроен ни на один канал. Из комнаты доносился белый шум, который ни с чем нельзя спутать и который вызывает смутное беспокойство. Последовал краткий диалог между матерью и дочерью, слов Пердомо не разобрал. Затем все стихло.

Инспектор встал с ощущением, что он здесь мешает. Вернувшаяся Ордоньес с удивлением взглянула на него:

– Вы уже уходите?

– Да. Вы сообщили мне то, что я хотел узнать: что у вас нет никакой улики, относящейся к этому преступлению, и это меня успокоило. Я прошу вас о максимальной конфиденциальности в отношении любой информации, которую сообщил вам Сальвадор.

Психолог улыбнулась, поняв, что Пердомо продолжает беспокоиться по поводу ее возможной неосторожности.

– Инспектор, я знаю о преступлении только то, что было опубликовано в прессе. Мы с инспектором Сальвадором так и не успели поговорить о деле Ларрасабаль, потому что он умер накануне нашей первой предполагаемой встречи.

Они прошли в прихожую, где женщина отдала Пердомо плащ.

Он спросил:

– Почему вы этим занимаетесь?

– Вы имеете в виду помощь полиции? Я уже говорила вам, что не из-за денег и не из-за рекламы, которую мне могла бы принести огласка. На самом деле мне приходится быть очень осторожной, чтобы не стало известно о моих экстрасенсорных способностях. Если родители детей, с которыми я занимаюсь, узнают, что я в некотором роде колдунья, я мгновенно останусь без клиентов.

– В таком случае почему?

– Потому что, когда я вижу, что кто-то страдает и нуждается в помощи, а я могу оказать ее, мне кажется жестоким и бесчеловечным этого не сделать.

– Вы кажетесь мне хорошим человеком, и мне бы хотелось вам верить. Расследование убийства иногда бывает настолько сложным и трудоемким, что человек рад любой помощи. И все же…

– Вы не должны ничего мне объяснять, инспектор. Хотя должна сказать, что, если бы вы изменили свое мнение, я была бы рада снова принимать вас у себя дома.

Она протянула ему руку, открыла дверь, и Пердомо вышел на улицу. Не услышав, как щелкнула дверь, он повернул голову и увидел, что Ордоньес осталась на пороге и смотрит, как он садится в машину.

– Предположим, – сказал Пердомо, приоткрыв дверцу автомобиля, – и, заметьте, это только предположение, что вы действительно обладаете этой редкой способностью и достигли определенного уровня сверхчувственного восприятия. Но все же чем вы это объясняете?

Милагрос Ордоньес помолчала минутку, затем стала объяснять инспектору, как, по ее мнению, она приобрела свой необычайный дар. Инспектор не мог не ощутить смущения: его глубокое недоверие к миру медиумов и паранормальных явлений начало улетучиваться.

21

Панихида по Ане Ларрасабаль состоялась в соборе Альмудены, и на ней присутствовали высшие представители мира политики и культуры во главе с королевой доньей Софией, большой поклонницей скрипачки. Арсен Люпо, пришедший на церемонию вместе со своими друзьями, Роберто и Наталией, смог воочию убедиться в том, как уважали и любили артистку в ее собственной стране. Родители Ане – уже пожилые, но очаровательные люди, оба небольшого роста, показавшиеся Люпо похожими на парочку хоббитов, – затерялись среди поклонников и знакомых, которых было около тысячи человек; еще почти триста не смогли уместиться в храме и в волнении ожидали снаружи у выхода, наверное, чтобы выразить свое соболезнование родителям. Люпо отметил присутствие множества музыкантов, от американской скрипачки Хилари Хан до британского виолончелиста Стивена Иссерлиса, включая дирижера Зубина Мету и тенора Пласидо Доминго. В соборе было так шумно, что пару раз пришлось призывать к тишине. Служители собора вынуждены были напомнить собравшимся о святости места, в котором они находятся, хотя, когда страсти немного улеглись, вся энергия, скопившаяся в атмосфере храма, способствовала проведению одной из самых трогательных церемоний, на которых когда-либо присутствовал старый скрипичный мастер. Панихиду служил настоятель собора, ему помогали еще два священника, которых родители Ане привезли с собой из Витории.

Было прочитано Послание к фессалоникийцам, затем отрывки из Евангелия от Иоанна. В проповеди настоятель ни разу не упомянул ни о том, что Ларрасабаль умерла насильственной смертью, ни о том, что убийца еще на свободе и мог бы присутствовать здесь, среди скорбящих, втихомолку злорадствуя по поводу горя, которое сумел причинить. Священник говорил, что для людей верующих, как Ане, смерть – это боль, но в то же время жизнь и что умереть означает жить вечно. Самой эмоциональной частью его выступления оказалась та, где он говорил об Ане Ларрасабаль как о человеке необычайно влиятельном, потому что своей музыкой она могла изменить жизнь тысяч людей в мире, перенося их в прекрасный мир волшебным звучанием своей скрипки. Упомянув о власти музыки, которая способна изменить сущность человека, он привел в пример Филиппа V, приказавшего построить в Мадриде неподалеку от собора королевский дворец.

– Филипп получил прозвище Решительный, под которым вошел в историю благодаря музыке, которая вывела его из глубокой депрессии. Король не желал выходить из своей спальни, не хотел вмешиваться в управление страной, и никакие уговоры королевы или вельмож не могли убедить его, что он должен снова вернуться к своим обязанностям монарха. Но, дорогие мои, в это время Мадрид посетил великий итальянский певец Фаринелли. Когда королева Изабелла Фарнезе услышала этот чудный голос и познакомилась с этим очаровательным человеком, ей пришла в голову мысль, оказавшаяся спасительной для будущего Испании. Певца отвели во дворец, где он начал петь в комнате, соседствующей с покоями Филиппа. Король пришел в волнение, услышав дивные арии, и приказал привести певца к нему. Понемногу музыка оказала свое целительное действие на впавшего в уныние правителя, который в течение нескольких месяцев черпал в голосе легендарного кастрата необходимую энергию, позволившую ему снова вернуться к государственным обязанностям. Я уверен, – заключил настоятель, – что Ане Ларрасабаль сыграла для тысяч людей ту же роль, что Фаринелли для Филиппа Пятого, и потому ее уход будут долгое время оплакивать не только ее друзья и знакомые, но и все те люди, для которых скрипка этой великолепной артистки в какой-то момент послужила духовным утешением.

Люпо не мог не подумать, слушая слова священника, о двойственной роли инструмента, ведь, хотя скрипка ассоциировалась с дьяволом, она в то же время символизировала нежность и романтическую любовь. В фильмах, когда двое влюбляются, музыкальным фоном всегда звучат скрипки.

Слова настоятеля произвели большое впечатление на инспектора Пердомо, который решил присутствовать на панихиде, чтобы понять, кто составлял ближний круг убитой.

Но, хотя проповедь глубоко тронула собравшихся в храме, ничто не могло сравниться с главным музыкальным событием этого вечера, когда отец Ане, профессор по классу скрипки в Консерватории Хесуса Гуриди в Витории, сыграл арию Баха «Erbarme dich», одну из самых скорбных и в то же время дающих силы мелодий из «Страстей по Матфею». Печаль, пронизывающая мелодию, настолько глубока, что каждый раз, слушая, не можешь не думать о самой трагичной потере, смерти ребенка. И Баху эта боль была известна лучше, чем другим, потому что почти половина из его двадцати детей умерли в раннем возрасте. Но в то же время эта музыка обладала целительной силой, потому что говорила тому, кто ее слушал, что даже великая печаль может быть выражена, может быть разделена с другими. «Erbarme dich, mein Gott», что значит «Сжалься надо мной, Господи», – это ария для скрипки и контральто, которая предваряется продолжительным вступлением скрипки и длится пять минут.

На фоне пульсирующего ритма басовых звуков дон Иньиго Ларрасабаль, отец Ане, с чрезвычайным изяществом и сдержанностью медленно выводил мучительную вступительную мелодию. Когда играют такие эмоционально окрашенные мелодии, думал Люпо, легко дать себя увлечь дешевому сентиментализму, злоупотреблению вибрато, этим волнообразным движением, которое скрипач производит пальцем на некоторых струнах, чтобы придать исполнению выразительности.

Но дон Иньиго не впал в эту ошибку, несмотря на то что переживал один из самых страшных моментов своей жизни, прилюдно и навсегда прощаясь с единственной, любимой дочерью, которую много лет назад научил игре на скрипке. Отец Ане не впал и в противоположность, то есть в привычное для некоторых музыкантов полное исключение вибрато на том основании, что без него игра становится ближе к критериям своего времени. Своей сдержанной манерой исполнения Иньиго Ларрасабаль покорил публику еще до вступления контральто, партию которого исполняла не женщина, как в большинстве случаев, а контртенор. И какой контртенор! Немец Андреас Шолль стал близким другом Ане во время записи прекрасного диска, который Люпо слушал довольно часто. Диск назывался «Salve Regina», [12]12
  «Радуйся, Царица» (лат.).


[Закрыть]и на нем певец с нежным голосом, в котором едва чувствовался фальцет, исполнял священную музыку Монтеверди и других венецианских композиторов того времени. Ане, которая тогда еще не была звездой мирового класса, в какую превратилась позже, согласилась аккомпанировать Шоллю в нескольких вещах, и хотя потом они не записали вместе ни одного диска, но оба принимали участие в различных благотворительных концертах, и между ними возникла крепкая дружба. Шолль доносил музыку до присутствующих на панихиде с таким чувством и чистотой, что не обязательно было знать немецкий, чтобы понять смысл этих простых слов.

 
Erbarme dich, mein Gott,
Um meiner Zähren willen!
 

Правда, Пердомо понял их значение благодаря тому, что сидевшая рядом с ним сеньора переводила текст своему мужу по мере того, как контртенор пел.

 
Сжалься надо мной, Господи,
Ради моих слез.
Смотри, как перед тобой
Льют горькие слезы мое сердце и глаза.
Сжалься надо мной, Господи.
 

Ария закончилась, оставив публику в сдержанном молчании, в то время как отец Ане, не в силах справиться с переполнявшими его чувствами, вынужден был удалиться в ризницу. Пердомо узнал одного из тех, кто сопроводил дона Иньиго в заалтарную часть собора. Это был жених скрипачки Андреа Рескальо, которого он видел совершенно расклеившимся в тот вечер, когда было совершено преступление, и которого собирался допросить заново, несмотря на то что с ним уже беседовал Сальвадор. Оглянувшись назад, чтобы убедиться в том, что присутствующие начинают выходить из храма, потому что Бахом церемония завершилась, инспектор обратил внимание, что на дальних скамьях левого крыла сидело множество рок– и поп-музыкантов, чьего присутствия он до сих пор не замечал. На следующий день Пердомо, который нисколько не был искушен в музыке, узнал из прессы, что человек с рыжей гривой и небольшой бородкой в жилете и белой шляпе, которую он не снял даже в знак уважения к покойной, был Бек, калифорнийский музыкант, автор песни «Прическа дьявола», по которой был снят клип; очевидно, писали газеты, что скрипачку и рокера роднила симпатия по отношению к дьяволу, которую они оба выражали достаточно явно. Пердомо безрезультатно поискал взглядом Мика Джаггера или кого-нибудь другого из «Роллинг стоунз», вспомнив одну из самых популярных их сатанинских песен под названием «Симпатия к дьяволу». Она вошла в число пятисот самых значимых песен в истории, а за год до этого, в 1967 году, «Роллинг стоунз» выступили с песней «По желанию их Сатанинского Величества». Сатанинские корни рока восходят к шестидесятым годам, их можно отследить даже у «Битлз», несмотря на то что они, благодаря постоянной работе над их образом менеджера Брайана Эпстайна, следившего, чтобы они были одинаково одеты и причесаны как школьники, имели вид невинный и серьезный, что мало соответствовало действительности.

Выйдя из собора, Пердомо заметил вдалеке Элену Кальдерон, привлекательную тромбонистку, заинтересовавшую его с того момента, как она проводила его на место преступления в тот роковой вечер. Она шла в сопровождении Георгия Роскоффа и еще двух молодых людей, похожих на джазовых музыкантов. Они сели в такси и исчезли в сумерках. Инспектор вспомнил, что собирался позвонить ей, якобы для того, чтобы посоветоваться относительно новой скрипки Грегорио, но, увидев ее в такой теплой компании, решил отложить звонок. Разговор с личным секретарем убитой скрипачки, всемогущей Кармен Гарральде, которая, по словам Андреа Рескальо, была тайно влюблена в Ане Ларрасабаль, он, напротив, не собирался откладывать.