Текст книги "Скрипка дьявола"

Автор книги: Йозеф Гелинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

14

Мадрид, 48 часов спустя

Мануэль Сальвадор забрал из мастерской свою машину – БМВ-купе титанового цвета – в половине десятого, получив от хозяина заведения путаное объяснение относительно задержки с ремонтом автомобиля: было много заказов, а кроме того, механик, который должен был заниматься машиной, неожиданно заболел, поэтому пришлось передать работу другому.

Сальвадор пришел в ярость, поняв, что этот другой механик не удосужился подложить хотя бы обычный пластик, чтобы не измазать салон автомобиля, и что руль весь запачкан маслом. Инспектор с досадой заметил, что застежка ремня безопасности барахлит, а в баке заметно уменьшился бензин, но, когда хозяин мастерской предложил ему устранить недостатки, Сальвадор ответил, что одного раза ему хватило и что он не хочет, чтобы механики снова устроили в его машине бардак.

Следующим свидетелем, с которым хотел побеседовать инспектор, была Кармен Гарральде, правая рука Ане Ларрасабаль, по всей видимости всемогущая дама, с которой он договорился встретиться в полдень в ее квартире в Лас-Вистильяс. Сальвадор решил, что ему хватит времени на еженедельный визит в Фонд синдрома Веста, частную организацию, созданную родителями детей, страдающих этой ужасной болезнью. Не так давно Мануэль Сальвадор стал одним из таких родителей. На пятом месяце жизни у его второго сына, маленького Николаса, начали проявляться явные симптомы этого дегенеративного процесса, поражающего одного из шести тысяч детей. Малыш постепенно перестал улыбаться, тянуться к игрушкам и следить взглядом за окружающими, начал беспричинно плакать и раздражаться. Диагноз был поставлен в рекордно короткий срок, и потому, быть может, инспектор не сразу понял, что синдром Веста влечет за собой серьезные и необратимые неврологические и психомоторные нарушения. Это было сокрушительным ударом для него и его жены, но, по счастью, помощь и эмоциональная поддержка, которую они получали от фонда, позволила им справиться со свалившимся на них несчастьем.

Доехав до Вильянуэва-дель-Пардильо, где располагался фонд, он вынужден был остановиться на светофоре, и к нему тут же подбежали две цыганочки, чтобы протереть ветровое стекло. Несмотря на то что Сальвадор махал руками и крутил головой, чтобы они не приближались к машине, они оставили его жесты без внимания и, щедро полив стекло дешевым очистителем, принялись гонять жидкость грязной тряпкой. Взбешенный Сальвадор открыл дверцу автомобиля, чтобы прогнать наглых девчонок, но, когда он попытался встать с сиденья, ремень безопасности резко потянул назад. Инспектор хотел расстегнуть ремень, чтобы освободиться, но механизм заклинило, что вызвало неудержимое веселье у этих двух соплячек. Это настолько разозлило Сальвадора, что, недолго думая, он выхватил свою «астру», которую носил под мышкой, и навел на одну из цыганок, считая, что напугает ее до смерти. Но ничего подобного – увидев пистолет, протирщицы, которые, похоже, воспринимали происходящее как игру, принялись подшучивать над ним с еще большим задором, а инспектор в ответ на их реплики сыпал угрозами и проклятиями.

И тут случилось то, отчего он лишился дара речи. Одна из цыганок, та, что поначалу казалась менее дерзкой, схватила пистолет за ствол и неожиданно дернула его. Движение было таким резким, что оружие выскользнуло у девушки из рук и, раза два подпрыгнув, упало на асфальт в полуметре от водительской двери. Возможно, решив, что шутка зашла слишком далеко, обе цыганки, прежде чем инспектор успел разразиться новой порцией криков и брани, убежали со всех ног, оставив ветровое стекло БМВ в пятнах и разводах.

А в ту минуту, как инспектор включил дворники, чтобы попытаться очистить стекло от отвратительных потеков, автомобиль взорвался.

К несчастью, Сальвадор был прижат к сиденью ремнем безопасности, и взрывная волна не могла выбросить его из автомобиля. Это, разумеется, привело бы к ушибам или, возможно, к черепно-мозговой травме, от которой он бы не оправился, но, во всяком случае, он потерял бы сознание и ему не пришлось бы беспомощно присутствовать при собственном конце, медленном и мучительном, как смерть еретика, сжигаемого на костре святой инквизицией. Прежде чем Сальвадор успел заметить быстрое и разрушительное воздействие, какое пламя оказывает на человеческую кожу, он почувствовал, как два маленьких раскаленных стальных сверла через слуховые каналы вонзились в височные доли мозга. Боль была следствием разрыва барабанных перепонок, которые от детонации не только полопались, как будто были не прочнее рисовой бумаги, но еще начали обильно кровоточить.

Возможно, под действием адреналина произошли странные нарушения в очередности, с какой его органы чувств сообщали информацию о том, что происходит в салоне автомобиля; он стал ощущать запах собственной обгоревшей кожи прежде, чем почувствовал боль от ожогов второй и третьей степени, которые языки пламени оставляли на нижней части его тела, потому что теперь огонь, казалось, исходил из самого нутра автомобиля. Сильный запах жженой кожи смешивался со зловонным дымом горящего бензина, и Сальвадор, беспрестанно мигая покрасневшими, раздраженными дымом глазами, ощутил, как легкие заполняет черное липкое вещество, вызывающее дурноту. Хотя самые тяжелые ожоги были на ногах, Сальвадор видел, как тыльная часть ладоней начинает краснеть и покрываться белыми пузырями по мере того, как под действием этого адского огня раскрываются лимфатические сосуды.

Видя, что выбраться из этой смертельной ловушки невозможно, Сальвадор начал кричать: «Помогите!» – но воздух, который он вдохнул, превратил крик о помощи в припадок кашля.

Он не представлял, сколько ему осталось терпеть эту муку, но когда наконец понял, что не сумеет освободиться от смертельных объятий ремня безопасности, несмотря на то что продолжал его отчаянно дергать, то вспомнил о пистолете, валявшемся на асфальте совсем рядом, и нечеловеческим усилием сумел вытянуть руку и достать его.

Но он не успел выстрелить себе в рот, как собирался, поскольку пламя в конце концов добралось до жизненно важных органов: у инспектора остановилось сердце, он потерял сознание и в тот же миг расстался с жизнью.

15

Начальником элитного отдела судебной полиции, в котором работал Сальвадор, был комиссар Анхель Луис Гальдон. Комиссар знал, что Пердомо – сотрудник провинциального подразделения судебной полиции Мадрида – был первым, кто видел труп Ане Ларрасабаль, потому что об этом ему рассказал Сальвадор на следующий день после убийства. Когда стало известно, что сам Сальвадор стал жертвой покушения, Гальдон позаботился о том, чтобы именно Пердомо вел дело задушенной скрипачки.

Инспектор появился в кабинете комиссара Гальдона с самого утра; прежде всего они обсудили смерть своего коллеги, сгоревшего в собственном автомобиле. У Гальдона был большой унылый рот человека, изнуряющего себя вегетарианской диетой, и говорил он монотонно.

– Криминалисты пока не сдали окончательного отчета, но мне сообщили предварительные данные по телефону, – объяснял комиссар. – Кто бы ни совершил преступление, он не пользовался дистанционным устройством, не подкладывал бомбу с часовым механизмом под сиденье, а применил гораздо более страшное взрывчатое вещество.

– Солидокс, да?

Комиссар занял свой пост скорее благодаря густой сети профессиональных связей, чем собственным детективным способностям, и поэтому всегда поражался верной интуиции кого-то из своих подчиненных или смелой догадке, которая потом подтверждалась.

– Откуда ты знаешь?

– Инструкции по изготовлению бомбы есть в учебном пособии, которое несложно найти в Интернете. Такой род взрывчатки становится модным.

– Наверное, я слишком много времени трачу на подписывание всех этих бумаг, потому что до сих пор ничего о нем не слышал. Мне сказали, что это вроде бы твердый кислород, что он находится в алюминиевой банке и что всего в ней шесть трубочек серого цвета, которые можно купить в хозяйственном магазине.

– Потому что он употребляется при сварке как окислитель. Самым активным компонентом здесь является хлорат калия.

– Криминалисты говорят, что самое легкое и самое быстрое – это растолочь все шесть частей солидокса в ступке, пока не получится очень тонкий порошок, смешать его с таким же количеством сахара, затем подсоединить небольшой таймер типа пятьсот пятьдесят пять и детонатор.

– Не нужно даже детонатора. Хватит лампочки в один вольт, подключенной к батарейке в тринадцать ватт. После этого останется только подкинуть такую штучку в бензобак автомобиля.

– По всей видимости, это сделали в мастерской, воспользовавшись тем, что машина была оставлена для осмотра. Один из механиков заболел и был срочно заменен другим. Вот он-то все и сделал.

– Его задержали?

– Нет, но у нас есть его словесный портрет. У него черты североафриканца, возможно, это связано с делом скрипачки, которое расследовал Сальвадор, потому что… Не ты ли мне говорил, что у нее на груди были написаны арабские буквы?

– В этой стране североафриканцев полмиллиона, так что здесь могло быть простое совпадение. Лучше не делать поспешных выводов, пока мы не получим достоверные данные.

– Самое ужасное, что в бензобаке у Сальвадора было очень мало горючего, и взрыв бомбы не вызвал большой детонации. Он мог бы погибнуть, даже не осознав этого, а так конец его был страшен, потому что у него заело пряжку ремня безопасности, и он сгорел заживо.

Пердомо молча опустил голову, раздумывая над жуткой смертью Сальвадора.

– У тебя с ним были не очень хорошие отношения, верно?

– Не очень.

– Я могу узнать почему?

– Ты считаешь, сейчас подходящее время для такого разговора?

Несмотря на то что они находились в общественном месте, где запрещено курить, комиссар достал серебряный портсигар, взял сигарету себе и предложил Пердомо.

– Спасибо, я не курю.

– Много теряешь. Так и так умирать придется, а ты отказываешься от чудеснейшей привычки.

Пердомо с неодобрением посмотрел на желтые от никотина пальцы комиссара.

– У меня нет оснований подозревать Сальвадора в нечестности, и между нами не было ничего личного. Я хочу сказать, никогда не было серьезных столкновений, если не считать, что он в ходе какого-то расследования несколько раз обращался ко мне так, словно он Шерлок Холмс, а я – только что кончивший академию полицейский. Другое дело, что он все время отравлял жизнь одному младшему инспектору, моему близкому другу. Он отвратительно вел себя с беднягой Вильчесом, я просто не мог этого выносить. Когда Сальвадор узнал, что его прозвище, которое было известно всем в управлении, придумал я, наши отношения стали весьма натянутыми.

– Инспектор Дурной Глаз? Твое словечко?

– Да. Сальвадор был человеком, приносящим несчастье.

– Ты веришь в такие вещи? Я-то как раз невезучий.

Пердомо только пожал плечами и оставил вопрос без ответа.

– Но он был хорошим полицейским, как ты считаешь?

– Говорят, в подразделении по борьбе с наркотиками он проявил себя очень неплохо. Но ты не представляешь, как он вел себя в тот вечер, увидев, что я раньше него оказался на месте преступления. Он решил, что я хочу отжать у него дело.

– И по иронии судьбы оно тебе в конце концов досталось. Бедняга Сальвадор, – подытожил комиссар, – в последнее время он ходил сам не свой из-за своего мальчонки. Ты в курсе?

Пердомо кивнул.

Гальдон помолчал несколько секунд, дожидаясь, не скажет ли Пердомо еще что-нибудь по поводу своих взаимоотношений с Сальвадором, но, видя, что разговор угасает, решил перейти к делу:

– Знаешь, почему за дело Ларрасабаль взялся УДЕВ?

Пердомо сразу понял, куда клонит комиссар. УДЕВ был центральным подразделением, находившимся в Мадриде и состоявшим из элитных кадров полиции, которые оказывали поддержку провинциальным подразделениям. В городах, где были крепкие и хорошо организованные группы по расследованию насильственных преступлений, таких как Барселона, Севилья, Малага, Валенсия и, разумеется, Мадрид, инспекторы УДЕВ всегда руководили расследованием. В городах, где полицейская инфраструктура была не так развита, люди из УДЕВ вступали в дело, только когда расследование шло трудно или когда об этом ходатайствовали подразделения, не обладающие достаточными возможностями. С самого начала брать на себя расследование, которое могли прекрасно довести до конца группы, приписанные к провинциальному отделению мадридской полиции, значило демонстрировать свое превосходство.

Пердомо хотелось узнать подробности этого решения, и Гальдон изложил их в нескольких словах:

– Официальный приказ сверху. И когда я говорю «сверху», то имею в виду «с самого верха». Ты ведь знаешь, что жена премьер-министра не только большая любительница музыки, она еще время от времени поет на профессиональной сцене. Из-за личности убитой это преступление наделало шуму, оно будет широко освещаться в прессе, в том числе и в международной. Мы не можем завалить это дело. Понятно, почему с самого начала его поручили нам. Но Сальвадор погиб, и я считаю тебя человеком наиболее подходящим, чтобы вести расследование, не только потому, что ты напрямую знаком с делом, но и потому, что у тебя потрясающий нюх. Или ты думаешь, мы не иззавидовались, когда ты схватил в Эль-Боало этого убийцу-единорога?

– Просто повезло. Этот тип заправлялся передо мной, и, когда открыл багажник, мое внимание привлекла необычная удочка, которая была видна только наполовину. На мой вопрос, где он ее купил, он ответил, что сделал ее сам, но я тут же разглядел, что это не удочка, а бивень нарвала. Моя жена очень любила море и иногда рассказывала Грегорио истории про морского единорога, в том числе и про то, что его бивень может достигать в длину почти двух метров.

– Твоя наблюдательность спасла жизнь не одной женщине, Пердомо. Этот психопат заколол тринадцать женщин и мог бы заниматься этим годами, потому что серийный убийца никогда не прекращает действовать. И ты знаешь, что, по данным жандармерии, следующей жертвой должна была стать жена алькальда. Так что ты отличился.

– Спасибо, но давай вернемся к делу, которым мы занимаемся, здесь есть для меня одна непонятная вещь. Что, УДЕВ приостанавливает расследование, чтобы его вел скромный инспектор из провинциального подразделения?

– Наверное, я не слишком хорошо объяснил. На время расследования тебя приписывают к моему подразделению. Я уже говорил с твоим комиссаром, он напишет нужные бумажки. Мы подготовили тебе кабинет в отделе по расследованию убийств и исчезновений. Когда ты раскроешь преступление – а я не сомневаюсь, что ты его раскроешь, – вся слава достанется УДЕВ.

– Ловко. Но с кем я буду его расследовать? Я привык работать с Вильчесом.

– Из всей провинциальной бригады меня интересуешь только ты. Вильчес останется на своем месте, а тебе придется работать с младшим инспектором Вильянуэвой, он был напарником Сальвадора.

Гальдон попробовал выпустить кольцо дыма, но у него не получилось. Увидев, что Пердомо помрачнел, комиссар спросил:

– О чем задумался? Тебе предстоит расследовать самое громкое убийство года, а я не вижу восторгов. Любой инспектор из убойного отдела сам дал бы убить себя, чтобы оказаться во главе такого расследования.

– В том-то и дело. Сколько у тебя людей в отделе убийств?

– Шестнадцать.

– И что они скажут, когда узнают, что ты доверил расследование человеку из провинциального подразделения, а не им?

– Вильянуэва из УДЕВ, а он будет участвовать вместе с тобой в расследовании.

– Но он будет выполнять мои приказы. Поверь мне, из-за этого будут проблемы.

– Это мое дело – решать их. Если кто-нибудь из моих людей осмелится мешать тебе, просто обратись ко мне, я это тотчас же прекращу. Начиная с Вильянуэвы. Ты его знаешь?

– Пару раз виделись.

– Он очень переживает, у него были прекрасные отношения с Сальвадором, и он рвется расследовать убийство своего напарника, а не скрипачки. Но толково работать он не сможет, потому что относится к происшедшему чересчур эмоционально. Кроме того, он должен ввести тебя в курс дела относительно того, чего мы успели добиться. А на дело Сальвадора я брошу четверых, вдвое больше обычного. Мы добудем сукиного сына, который это сделал, раньше, чем ты себе представляешь.

Комиссар Гальдон глубоко затянулся окурком сигареты, так что обжег пальцы, и добавил:

– Бедняга Сальвадор, мир его праху. Хочу тебе сказать, он был хорошим полицейским. Со своими штучками, как любой другой, но ведь мы простим их ему. Пойдешь на похороны завтра?

Пердомо сделал неопределенный жест, на что Гальдон тут же отреагировал:

– Надо, парень, надо. Что бы между вами ни было, пора про это забыть.

Он наконец погасил сигарету и переменил тему:

– А как у тебя дела?

– Не жалуюсь. Во всяком случае, получаю от всех поздравления по поводу того случая в Эль-Боало.

– Я имел в виду, у тебя кто-нибудь есть?

– Мне никого не надо.

– Ведь у тебя сын, верно?

– Да, Грегорио. Он уже большой. И я рад, что у него появляется желание говорить о матери. Не знаю, известно ли тебе, что моя жена…

– Известно. Но ты еще очень молод. Ты сумеешь наладить свою жизнь довольно скоро, поверь мне.

Инспектор Пердомо мимолетно вспомнил тромбонистку, с которой познакомился в ночь убийства, но тут же постарался изгнать из головы ее образ, словно даже простое воспоминание о ней было изменой жене.

– Где результаты вскрытия скрипачки?

– Они пока у судебного медика, потому что не готов токсикологический анализ. Но девушка умерла от удушения, я тебе точно говорю. Так что принимайся за работу.

Комиссар поднялся и изобразил то, что ему казалось дружеской улыбкой, хотя на взгляд Пердомо это была гримаса человека, провалившегося на телевизионном конкурсе. Он пожелал удачи и пожал Пердомо руку.

По дороге домой Пердомо раздумывал над своей ситуацией: обычно, когда расследование стопорилось, инспектор провинциального подразделения мог попросить помощи в УДЕВ. Но теперь, когда он работает на УДЕВ, к чьей помощи, черт подери, он сможет прибегнуть, когда припечет?

16

Роберто и Наталия решили отпраздновать приезд в Мадрид своего друга Арсена Люпо, отправившись ужинать в известный ресторан неподалеку от здания Сената, специализирующийся на мясных блюдах. Еще до того, как им начали приносить заказанные блюда, пока они дегустировали изысканное вино «рибера-дель-дуэро» урожая 2002 года, Арсен вручил Наталии купленные для нее диски.

– Один диск совершенно особенный, он только что появился. Его записали молодой человек и девушка, дуэт называется «Malin Plaisir». Можно перевести как «Зловредное наслаждение», так ведь, Роберто?

Тот не ответил, наблюдая за Наталией, которая безуспешно пыталась содрать целлофан, покрывавший диск:

– Хотя бы из-за того, сколько сил надо затратить, чтобы открыть компакт-диск, – сказала она, – следует издать закон, обязывающий вернуться к виниловым пластинкам.

Повозившись еще минуту, Наталия с помощью ножа для мяса в конце концов распечатала диск, после чего спросила:

– «Moi pour toi» – это название диска?

– И диска, и книги, которую я тоже тебе купил, потому что диск основан именно на ней, – объяснил Люпо. Он достал из кармана книжку небольшого формата, на обложке которой были фотографии певицы Эдит Пиаф и боксера Марселя Сердана. Под названием, таким же, как и у диска, стоял подзаголовок, поясняющий: «Любовные письма».

– «Moi pour toi» нельзя перевести буквально как «я для тебя», – объяснил Роберто. – Я склоняюсь к варианту «один для другого».

– Верно, – подтвердил француз. – Название этой антологии любовных писем отсылает к строке одной из самых известных песен Пиаф, «Жизнь в розовом цвете». Речь идет о строчках:

 
C’est lui pour moi,
Moi pour lui dans la vie
Il me l’a dit, l’a juré
Pour la vie, —
 

или: «В жизни он для меня, а я для него, так он мне сказал, поклялся на всю жизнь».

– Но какое отношение диск имеет к письмам? – спросила Наталия, рассматривая фотографии на обложке диска.

– Дуэт выбрал фразы из этих любовных писем и превратил их в песни. Я еще не слышал диск, хотя читал рецензии на сайте Фонда современного национального искусства, и все они восторженные.

Наталия сияла от счастья, было очевидно, что она даже не мечтала о таком подарке. Она так бурно расцеловала Люпо, что тому пришлось потом поправлять очки, и начала расспрашивать его про роман певицы с боксером, о котором знала весьма немного.

– Пиаф меня всегда завораживала, Роберто тебе подтвердит. Но если у меня собраны почти все ее диски, то книги о ней достать нелегко. Твой подарок поможет мне усовершенствовать мой французский, который, надо признаться, у меня в довольно плачевном состоянии.

– Не знал, что тебе так нравится Эдит Пиаф, – сказал Люпо. – Этот диск я привез только потому, что связал его с дьявольской скрипкой и убийством Ане Ларрасабаль.

– Каким образом ты их связываешь?

– Не знаю, насколько ты в курсе истории запретной любви Сердана и Пиаф. Они познакомились в сорок шестом году, когда у него было уже четверо детей, но любовь их вспыхнула два года спустя в Нью-Йорке. В сорок девятом, когда роман был в самом разгаре, произошла трагедия: Сердан разбился вместе с Жинетт Невё, обладательницей этой дьявольской скрипки. Самое печальное здесь то, что Сердан, которому нужно было ехать в Нью-Йорк на матч-реванш с Ламоттой, собирался плыть пароходом, но Пиаф, уже находившаяся в Америке, так хотела поскорее увидеть его, что уговорила лететь самолетом.

– Его убила спешка! – сказал Роберто.

– Его убила эта Пиаф! – возразил Люпо. – Эта женщина была словно самка богомола.

В этот момент разговор был прерван официантом, который поставил на стол три глиняные миски только что с огня. Хотя комментарий был излишен, поскольку содержимое мисок напоминало вулканическую магму, официант все же счел себя обязанным предупредить:

– Осторожнее, очень горячо.

– А мы-то и не заметили, – пошутил Роберто, кладя себе на тарелку два превосходных куска мяса.

Француз Люпо последовал его примеру и быстро проглотил кусочек, даже не воспользовавшись ножом.

– Кажется, я проголодалась, – сказала Наталия, слегка смущенная прожорливостью мужа, который мгновенно превратился в кроманьонца, пожирающего мясо мамонта.

– Я еще привез вам, – продолжал Люпо, – посмертный диск Ане Ларрасабаль. Не знаю, вышел ли он уже в Испании.

Он вручил диск друзьям, на них произвели большое впечатление как содержание, так и обложка диска. Рассмотрев вблизи скрипку, Роберто снова стал отстаивать свою теорию о том, что этот инструмент, должно быть, выделяет какую-то отрицательную энергию, и это навело француза на беспокойные размышления.

– Конечно, скрипка инструмент особенный, и музыканты это знают, как никто другой, верно? Если на скрипке какое-то время не играют, случается нечто необъяснимое: инструмент теряет звучность. Иногда требуется несколько месяцев, чтобы он зазвучал, как прежде. Иной раз кто-то из моих клиентов приходит и жалуется после настройки, что скрипка звучит не так, как когда ее покупали. А я всегда говорю им: все, что нужно, – это играть на ней, потому что инструмент ощущает, что на нем не играют, и мало-помалу теряет силу. Несмотря на то что я столько лет занимаюсь скрипками, я так и не знаю, как объяснить этот феномен. Создается впечатление, будто скрипка… живая.

– Не только это, – добавил Роберто. – Скрипка ощущает, что за музыкант ее владелец. Если скрипач предлагает мощное и открытое звучание, инструмент приспосабливается к его манере и дает интенсивный и яркий звук. Напротив, находясь в руках человека робкого, скрипка тоже звучит боязливо и мрачно.

Последовала нескончаемая дискуссия относительно того, какого вида энергию поглощают и выделяют предметы. Друзья долго и подробно обсуждали фэн-шуй, вид китайской геомантии, который восходит к 3000 году до нашей эры и в последнее время все больше распространяется по миру.

– Фэн-шуй, – сказал Роберто, – основывается на гармонизации энергии, которую излучают предметы и люди. Поэтому, если мы принимаем фэн-шуй, а сейчас его принимает пол-Европы, мы должны также признать, что существуют предметы, которые излучают отрицательную энергию. Я считаю, что эта скрипка из таких предметов.

– Сама мысль о том, что есть вещи, которые приносят несчастье, внушает крайнее беспокойство. Видимо, поэтому я отказываюсь принять ее.

– Но ты неправ, – с жаром возразила Наталия. – Я могла бы хоть сейчас назвать полдюжины проклятых предметов, от автомобилей до картин, в том числе бриллианты или вазы, которые, переходя из рук в руки, оставляют за собой множество разбитых жизней и мрачную череду трупов.

– Да и я тоже, – сказал Роберто. – Скажем, бриллиант «Надежда», автомобиль Джеймса Дина – знаменитого Супермена…

– Этого я не знала, – заметила его жена.

– Но ведь Джордж Ривз, который сыграл этого героя в пятидесятых годах, в один прекрасный день был найден в своем доме в Беверли-Хиллз с дырой в голове от пули тридцатого калибра. А позже, ну, все мы знаем, что случилось с Кристофером Ривом.

Они с минуту помолчали, вспоминая мучительный конец актера. Потом Люпо сказал:

– Но еще большее беспокойство вызывает мысль о событии, в результате которого какой-то неодушевленный предмет вдруг обретает энергию такого рода.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Наталия в некотором замешательстве, словно предчувствуя, что ответ ей не понравится.

Арсен рассказал им, как Ане Ларрасабаль хвасталась, что ее Страдивари в свое время принадлежала Паганини, и говорила о том, что скрипач умер в своем доме в Ницце без исповеди.

– Не представляю себе, что произошло в этом доме в ночь на двадцать седьмое мая тысяча восемьсот сорокового года, но могу вас заверить, что не хотел бы там оказаться.

– А я бы хотел, – оживился Роберто. – Мне всегда нравились сильные ощущения.

– Если кто-то украл скрипку из дома Паганини, – вмешалась в разговор Наталия, – с этого могло начаться проклятие.

– Возможно, это та самая Страдивари, струны которой якобы сделаны из кишок женщины, которую убил Паганини, – добавил Роберто. – Как бы то ни было, это ненормально, что из-за скрипки умерли уже двое скрипачей. Ане говорила тебе, что ее дед приобрел скрипку в Лиссабоне в тысяча девятьсот сорок девятом году, то есть в том году, когда на Азорских островах разбился самолет, на котором летела Невё. Должно быть, это та самая скрипка.

– Может быть, – признал Люпо. – Но она пробыла у меня в мастерской недели две, и со мной ничего не случилось. Хотя подождите! Нет, неправда! Кроме меня, с этой скрипкой имел дело мой помощник Этьен; он на днях сломал ногу. Совершенно неожиданно упал в мастерской.

– Ну, видишь? Всего две недели, и эта скрипка начала причинять неприятности, – заметил Роберто.

– А как ты, Арсен? С тобой ничего не случилось? – спросила Наталия.

Люпо не понравился вопрос:

– Со мной? Что может со мной случиться? Я считаю, подобные проклятия действуют только на тех, кто в них верит. Но я скептик.

Тема сверхъестественного, казалось, была исчерпана, француз перешел к интересовавшему его расследованию дела Ларрасабаль.

– Судья запретил обнародовать результаты предварительного следствия, и в прессу ничего не просочилось, – сообщил ему Роберто. – Что же касается того вечера, то должен тебе сказать, дорогой Арсен, что мы с Наталией сидели в первом боковом ряду, недалеко от сцены, и через каких-то пять кресел от нас, чуть дальше от оркестра, сидела японка, и Наталия считает, что это была Сантори.

– Не могу быть совершенно уверена, – пояснила его жена, – но скорее всего, она. И вела себя как-то странно. Весь концерт просидела, изучая Ане в бинокль.

– Скорее всего, она изучала аппликатуру, чтобы скопировать технику Ане, – объяснил Люпо. – И спорим на что хочешь, Ане отдавала себе отчет в том, что японка за ней шпионит.

– Почему ты так считаешь? – одновременно спросили его друзья.

– Разве не ты, Роберто, мне рассказывал, что у Ане выпала из рук скрипка, когда она играла Каприс № 24? Вполне можно предположить, что, если Ане Ларрасабаль во время исполнения самого трудного пассажа каприса понимала, что ее самая опасная соперница тщательно изучает ее малейшие движения, чтобы попытаться выведать тайны ее техники, она могла потерять над собой контроль. Сантори живет в Сан-Франциско, и увидеть ее в Мадриде, да еще с направленным на тебя биноклем, было полной неожиданностью и могло спровоцировать нервный срыв даже у более уравновешенной женщины. Ты ведь знаешь, какой поклонницей Паганини была Ларрасабаль, а он болезненно оберегал свою технику. Он не настраивал инструмент на публике, а когда репетировал с оркестром, не исполнял свою партию целиком, чтобы избежать подражания со стороны своих соперников. Его концерты для скрипки публиковались без партии скрипки!

– А что, если Сантори приехала не для этого? – сказала Наталия. – Она не удовлетворена своей гварнери и годами ищет Страдивари, но ни одна его скрипка не продается.

– Ты думаешь, она убила Ане, чтобы украсть скрипку?

– Для этого или просто потому, что ей надоело быть в тени Ане Ларрасабаль.

– Действительно, технически Сантори была в состоянии совершить убийство, – заметил Роберто. – Судя по прессе, Ане задушили в антракте. Вспомним, была ли японка постоянно в поле нашего зрения во время перерыва.

– Нет, – грустно сказала Наталия, словно чувствовала себя виноватой в том, что не взяла на себя труд наблюдать и тем самым помешать преступлению. – И вот что еще кажется мне очень подозрительным: когда мы возвратились на свои места перед началом второго отделения, Сантори уже и след простыл.

Друзья отдали должное мясу и картофелю, поданному в качестве гарнира, и по настоянию официанта обсудили, стоит ли взять десерт и какой именно. Наталия и Арсен выбрали профитроли в вине, а Роберто, который едва удержался, чтобы не заказать на десерт еще мяса, ограничился кофе.

Когда они закончили с десертом, официант, подошедший забрать тарелки, предложил им ликер на травах, и все трое с удовольствием согласились. Наталия заметила, что он хочет убрать со стола также и бутылочку с маслом, и попросила пока ее оставить.

– Я потом объясню вам, зачем она мне, – сказала она с таинственным видом.

– Вот уже и с десертом покончили, – сказал Роберто, обращаясь к французу, – а все еще не решили, будем ли мы обращаться в полицию и сообщать то, что нам известно.

Люпо, допив ликер, чуть слышно причмокнул губами от удовольствия.

– В полицию? Что касается меня, я должен подумать. Не хочу показаться смешным, или того хуже, чтобы меня приняли за сумасшедшего. Ведь о чем мы можем рассказать?

– О случившемся, Арсен! – воскликнул Роберто. – Во-первых, о том, что мы подозреваем, что скрипка Ане краденая, потому что твой друг Бернардель узнал ее по телевизору и сказал, что это скрипка, принадлежавшая Невё. Во-вторых, о том, что Ане поручила тебе изменить внешний вид своей скрипки с помощью этого завитка, возможно, понимая, что инструмент узнали. И Наталия и я, разумеется, пойдем с тобой и сообщим полиции, что самая явная соперница Ане, Сантори Гото, в тот вечер находилась среди публики. Возможно, это не пригодится, но ведь считается, что самая мелкая подробность при расследовании может оказаться решающей.