Текст книги "Ледник"

Автор книги: Йоханнес Йенсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

ЗИМА

А ночь все тянулась. После полуночи на короткое время выглянул полный месяц и слабо осветил огромные тучи, обложившие вселенную. Но вскоре они снова поглотили светило, и опять стало темно, как в подземной пещере; дождь усилился и потоками заливал останки первобытного леса. С неба низвергался в эту ночь настоящий водопад, косой и бурный, и разливался по земле озерами, размывавшими ее до самых недр.

Дренг слышал, как воды собирались на горных вершинах и катились вниз, между скалами и деревьями, с подобным колокольному звону гулом бездны врывались в пещеры или вырывались из них, с глухим треском ломали скалы и сокрушали деревья. Ни один звук больше не говорил о бегстве и бедствии зверей.

Небо, бичевавшее всю землю – насколько хватало глаз и людей, и зверей – беспрерывными, бесплодными дождями, все уплотнявшееся, как бы в предзнаменование вечного мрака, и все более охладевавшее, теперь как будто собиралось с силами для последнего, всесокрушающего потопа, который поглотил бы целиком всю землю. Замерзшие стволы пальм звонко стукались друг о друга, валясь в кучу под шумным напором вод; с гор плыли целые острова из поваленных деревьев, перепутавшихся голыми корнями. Небо клокотало дождем.

И какой холодный был этот дождь! Его ледяное дыхание врывалось в пещеру из света под выступом скалы, и даже огонь, ярко озарявший непрерывно струящиеся водяные стены этой пещеры, ничего не мог поделать с этим ледяным дыханием… Спавшие у костра съежились и дрожали в тревожном сне; некоторые просыпались и ворчали на черные потоки, обступившие их, словно стенки колодца; но бессилие и неспособность подолгу сосредотачиваться на чем-нибудь заставляли этих людей опять укладываться; они закрывали голову руками, глубоко вздыхали и снова засыпали, полумертвые от холода.

Это была долгая ночь!

Дренг поддерживал костер и поглядывал на дождь глазами, которые сверкали все более и более враждебно под нависшими бровями. Сердце его ожесточилось, и он скрежетал зубами на непогоду. Но так как ничего нельзя было с нею поделать, он переносил свою энергию на обтесывание нового кремневого топора.

За час до рассвета дождь начал стихать и наконец совсем перестал. Все звуки как-то особенно гулко стали отдаваться в воздухе; на целую милю вокруг слышно было, как шумела вода, стекая с гор, и как булькало в лесных болотах. Все звери замолкли. Люди под скалой впали в забытье, спали тяжелым сном без всяких грез. В лесу, между мокрыми поломанными и опрокинутыми деревьями, начало понемногу светлеть; небо проступало из ночной темноты, какое-то бледное, пустое.

Было совсем тихо и безветренно, но очень холодно. В воздухе стоял пресный запах размытой дождем земли. Весь мир как будто лежал нагой, дрожащий от холода, в ожидании Страшного суда.

Перед самым восходом солнца утреннюю зарю заволокли новые полчища свинцовых наливных туч, которые, множась на лету, покрыли все небо. Воцарилась жуткая темнота, и на мгновение вся природа притихла. Дренг, затаив дыхание, созерцал эти новые тучи; таких черных и грозных он еще не видел.

Вдруг из черной бездны сверкнул холодный, синий, всеохватывающий огонь и превратил тучи в огненно-белые громады гор, в доходящий до зенита хаос вершин и пропастей; и вслед за молнией грянул гром, коротким раздирающим ударом; в тот же миг туча разорвалась и стремительно обрушилась на землю – но уже не водяными потоками, а белыми хлесткими кусочками – градом. На землю сыпались ледяные зерна; туча с визгом открыла пальбу по размытой, разрыхленной земле.

Гром вспугнул все живое. Из лесу доносилось многоголосое подавленное стенание. Звери, уже долго боровшиеся с водой в затопленных долинах, олени вперемежку с тиграми последним судорожным усилием вынырнули из волн навстречу молнии – она ослепила их, и они погрузились навсегда. Далеко-далеко единорог разбудил в ущелье многомильное эхо, испустив короткий отчаянный рев, словно вырвавшийся у него из самого сердца, а немного погодя затрубил где-то еще дальше, но еще исступленнее; животное совсем взбесилось и яростно мчалось по лесу.

Все спавшие под скалой проснулись и, как один человек, пали ниц перед громом, вопили, лепетали, хныкали и гладили землю, умильно прося пощады. Но поплакав и полежав некоторое время на земле и видя, что удар не повторяется, они успокоились и подползли поближе к костру. Они впивались в огонь своими кроткими, еще влажными от слез глазами и дрожали от благодарности за милость огня, позволявшего им обогреться; они протягивали к нему руки, бессознательно жуя губами, словно ели – так им было хорошо, – и с глубокой благодарностью кивали ему головой. Ах! Огонь ведь был и господин, и единственный друг. Потом они принялись усердно чесаться, а затем опять запустили зубы в яблоки, с которыми не расставались и во сне, начали жевать и перебраниваться, – одним словом, опять были счастливы, избежав уничтожения. Они даже не потрудились хорошенько посмотреть на то белое, что усыпало землю там, поодаль от них; там было, конечно, очень скверно, а тут у огня так славно, и пока ведь еще не было нужды выходить туда – день еще не наступил. Тепло скоро опять сморило их; они стали зевать, потягиваться и один за другим опять повалились на землю, свернулись каждый на своем нагретом сухом местечке, и скоро опять весь круг спал.

После града выглянуло солнце. Под его лучами белые ледяные зерна быстро исчезли с поверхности земли – таяли и испарялись. На короткое время солнечный свет залил затопленные леса, как будто солнце желало проверить работу разрушительных сил. Но вскоре над землею навис ужасный туман, и в утренней тишине по мокрому лесу пошел какой-то странный робкий скрип и трепетание.

Что-то такое совершалось, что-то втихомолку подкрадывалось; что-то новое, еще неведомое! И вся природа замерла в безмолвном ожидании; земля покорно отдавалась во власть нового болезненного чуда. Холод овладевал миром.

Тут Дренг не выдержал. Гнев, накипавший в нем месяцами под этими немилосердными ливнями, вырвался наружу. Он чувствовал, что совершавшееся теперь в лесу было последним убийственным, предательским нападением; пора было остановить этого разбойника, опустошителя! О, Дренг отправится на поиски того, кто выгоняет людей из жилищ, топит животных и опустошает землю; Дренг заставит его показаться!

Юноша снял с топорища негодный старый кремень и прикрепил острый, только что отделанный клинок; затем поправил костер и хорошенько прикрыл огонь хворостом, чтобы хватило надолго; теперь все готово – в путь! Он ласково взглянул на своих братьев, которые лежали вокруг костра, вздрагивая во сне и съежившись всем телом; даже пальцы на ногах у них скрючило от холода вовнутрь, к подошве. Дренг чувствовал, как был привязан к братьям; ведь именно их беспечность, забывчивость и легкомыслие и заставляли его выступить на защиту. Не должны они мерзнуть, не должны погибать! Дренг топором сделал перед своей грудью какой-то знак, как бы посвящая себя своей судьбе, затем, крадучись, отошел от скалы и пустился один-одинешенек в путь.

В лесу холод так и щипал тело. В тихом утреннем воздухе как будто был разлит острый невидимый яд. Дренг растерялся и пустился бежать; бежал долго, куда глаза глядят, по лесу, то перепрыгивая через опрокинутые деревья, то проползая под ними. Земля в лесу превратилась в какое-то жгуче-холодное месиво, обжигавшее ноги Дренга, когда он погружался в него, а поверхность была усеяна длинными светлыми и острыми осколками-льдинками, которые заставляли Дренга дико подпрыгивать, как ужаленного. Долго мчался он, не помня себя, как безумный, ничего не видя и не соображая, вытянув вперед руку с топором. Но бессознательно он забирал все выше по склону горы, чтобы достичь места, где было поменьше воды и где удобнее было оглядеться.

Наверху он пришел в себя, замедлил бег и стал спокойнее продвигаться дальше, хотя все еще испуганный и задыхающийся, но уже выбирающий дорогу. Высоко, на одном из уступов нагорья, лес прерывался поляной. Как настоящий лесной человек, Дренг боялся открытых мест, и заблаговременно стал пригибаться к земле, а к поляне подполз уже на четвереньках. Он как будто ожидал встретить там своего врага, крадущегося духа холода.

Осторожно раздвинув обеими руками кусты на опушке леса, он принялся осматривать окрестности. На поляне не было и следа живого существа. Дерн, исполосованный и разрыхленный дождем, совсем окоченел; опрокинутые деревья по ту сторону поляны тонули в белом тумане. Мертвая тишина. Куст, за которым скрывался Дренг, был какой-то косматый и рогатый; на всех высохших ветках висели прозрачные сосульки. Несколько сосулек упали Дренгу на руки и больно жгли ему кожу, пока не растаяли и не потекли каплями. Он лизнул их и понял, что это пресная вода с привкусом того воздуха, из которого она явилась, застывший дождь, который, согревшись, опять превращался в воду. Опрокинутые деревья были белые, а верхушки их украшены такими же ледяными штучками, словно невиданными цветами. Иногда по тихому лесу пробегала дрожь, и сосульки сыпались вниз с тихим звоном; эти тысячи мелких звенящих звуков сливались в общий тихий жалобный плач, как будто вся земля стонала в тяжком сне.

Широко раздувая ноздри, Дренг втягивал в себя морозный воздух, который обострял его чутье до крайности, но не выдавал присутствия ни живых растений, ни зверей. Зато Дренг особенно сильно чуял самого себя, ощущал течение крови в своих жилах и свое дыхание. Певучая чистота и сладость воздуха оживляла его, и он принялся фыркать и встряхиваться с такой силой, что иней так и посыпался на него с куста. Дренг вызывающе огляделся вокруг: где же этот разрушитель, на борьбу с которым он вышел? Как бы добраться до него?.. Тсс!

Что-то громко закрякало над лесом. Дренг сразу присел. Через минуту он увидел, как пара уток с налета кинулась к озерку на поляне, неподалеку от куста, вернее к прудку, образовавшемуся за ночь от дождя; прудок так и блестел в тумане, окруженный каменистыми берегами. У поверхности пруда утки перестали шевелить крыльями и вытянули лапки, чтобы погрузить их в воду, но вышло что-то странное: птицы зашагали по блестящей поверхности, упираясь в нее растопыренными лапками, а потеряв равновесие, – и хвостами. Никак нельзя было поплыть по этому пруду! Пришлось им идти пешком, и они скользили, беспомощно падали на бок, опять поднимались, останавливались на минуту с глупым видом и растерянно озирались вокруг маленькими глазками, посаженными высоко на голове. Пруд замерз, покрылся блестящей корочкой льда! Дренг глубокомысленно потянул носом. Конечно! Он подошел к пруду и стал смотреть сквозь прозрачный лед на воду, которая неподвижно покоилась на ложе из камней и щебня. Затем он испытал крепость льда своими босыми ногами; послышался сухой треск; лед еще не мог сдержать его тяжести. Дренг отправился подальше по покрытой инеем траве, которая обжигала ему ноги, и пересек поляну, чтобы подняться выше на гору. Повсюду, где не было дерна, виднелась голая земля, твердая, как гранит; но она как будто обрела голос, словно кряхтела под ногами Дренга. Это была первая зима.

Дренг стал карабкаться выше, выбираясь из полосы тумана, туда, где грело солнце и где земля еще не замерзла. Там и лес кончался, переходя в кустарники и вереск; а еще выше, на диких скалах, не росло уже ничего, кроме моха. Наконец Дренг достиг вершины и, греясь в лучах солнца, стал смотреть вниз на долину, над которою, словно белое море, разливался густой морозный туман. Солнце, все выше подымавшееся на небе, отрывало от этого тумана целые облака и гнало их по воздуху, пока они не исчезали. Вихри расшалились в голубом просторе, освещенном солнцем, и прорывали в тумане целые колодцы, образуя просветы, сквозь которые Дренгу было видно дно долины. Там валялись как попало, словно груды щепок, вырванные с корнем деревья, и целые стада утонувших животных плавали, как мухи, на поверхности вздувшихся, застывших болот.

ИЗГНАННИК

Дренгу не удалось на этот раз найти своего заклятого врага. Очевидно, он еще недостаточно высоко забрался. Озираясь кругом, он понял, что достиг лишь такой высоты, откуда открывался вид на еще более высокие горы, расположенные вдали.

Далеко к северу вздымались горные хребты, один выше другого, целое войско гор, сходившихся со всех сторон света, чтобы сообща поддержать небесный свод. А над ними громоздились еще ряды белых вершин, упиравшихся прямо в небо, и трудно было решить – облако это или же какой-то новый неведомый мир. Не оттуда ли и налетал северный ветер с морозом? Увы, тогда не скоро доберешься до могучего духа, посылающего холод в долины! Высоко живет он, и, пожалуй, человеку не осилить его.

Дренг впал в сомнение и долго простоял в раздумье, не заметив даже, сколько прошло времени. Полуденное солнце смело последние остатки тумана и открыло всю долину целиком. Какая глубина! От одного взгляда кружилась голова. Дренг обратил внимание на одну точку, видневшуюся высоко-высоко в голубом небе, какую-то черную пушинку, которая носилась по воздуху и опускалась большими кругами; это был коршун. Он быстро увеличивался и, очутившись на одном уровне с Дренгом, прижал крылья к телу и камнем полетел вниз, все уменьшаясь и уменьшаясь, пока опять не превратился в маленькую пушинку уже в глубине сверкавшей на солнце мокрой долины. Тут, на высоте, дул слабый ветерок, но снизу не доносилось ни звука.

Следы разрушения, причиненного в долинах дождем, казались с высоты только ямками и бороздками на лесном покрове. Словно кто-то забавлялся, чертя по земле пальцем. Солнце смеялось над затопленной землей, блестящие облака появлялись и пропадали. Кто же такой Дренг, чтобы о его существовании подозревал кто-нибудь из тех Могучих, что обитали наверху над всем миром? И гнался ли кто-нибудь за ним и его племенем?

По небу от скалы к скале ползли огромные облака, величиной с целые земные края, по дороге меняя свою форму, а там, глубоко внизу, по земле скользили их тени, изменяясь вместе с ними. Какое-нибудь белое облако, на небе занимавшее место с ладонь, затемняло внизу всю долину. Земля то хмурилась, то смеялась в зависимости от хода облаков по небесному своду.

Знают ли облака про людей? Они плавают над горами на головокружительной высоте, играют с солнцем, и люди для них слишком малы. Они сияют в величавом неведении и знать не знают Дренга с его топором-мстителем, Великого Дренга, который выступил, чтобы потрясти вселенную!

Дренгу стало стыдно перед улыбающимся небом, он червяком заполз под камень и долго не показывался.

Когда же он вылез из своего убежища, отрезвленный, небо уже спрятало свое лицо от солнца. Не видно было больше далеких горных вершин. Облака стали серыми и плыли очень низко, цепляясь за верхушки ближайших горных хребтов и скатываясь вниз по их склонам. Долина внизу тонула в темной гуще. Дренг стал спускаться вниз, и скоро эта гуща, оказавшаяся проливным дождем, охватила его.

Уже совсем вечерело, когда Дренг снова достиг дна долины. Ему вдруг стало страшно при мысли о товарищах. Завидев скалу, под которой утром он покинул своих, Дренг очень удивился, что дыма не видно, и остановился. Ужасная мысль пришла ему в голову, он тяжело перевел дух и огромными прыжками понесся к скале!.. Ушли! Костер погас!

Да, под выступом скалы было холодно и пусто; братья покинули место. Дренг с первого взгляда заметил, что костер был на том же месте, как он его оставил утром, но погас. Должно быть, они долго спали, и огонь потух. Топливо отсырело и не загорелось, как рассчитывал Дренг, а может быть, ветер переменился и направил дождь под выступ скалы. Как бы там ни было, костер погас. Бедняги проснулись утром – костер остыл, а хранителя огня нет! Тогда они снялись и отправились восвояси, надо полагать, в полном отчаянии. Огонь погас. И вот Дренг остался один-одинешенек! Они все ушли, а он остался один в диком затопленном лесу!

Он быстро нагнулся и отыскал их следы на рыхлой земле. Он узнавал каждый след и, тыкаясь носом в землю, выл и плакал от горя из-за того, что наделал, и от страха, что они его покинули. Было нетрудно различать следы, и он бегом отправился в погоню за товарищами. Совсем стемнело. Он вертел головой во все стороны, плакал и скалил зубы, не переставая мчался вперед, подгоняемый ужасом. Что, если он не догонит их? Что, если они погибли?

Он натыкался на места, где они, очевидно, останавливались в недоумении, куда им держать путь, и сбивались в кучу, прежде чем догадывались пойти в обход; наткнулся и на несколько брошенных жалких корзинок с припасами – наверное, им хотелось избавиться от поклажи на ходу. Он невольно приостановился и всплакнул о горемыках и о случившейся беде. Но затем мрак и жуткое одиночество погнали его дальше. По свежим следам он видел, что они должны быть неподалеку, и холодный пот, обливавший его тело, сменялся колющим жаром; он и смеялся, и плакал, продолжая свой бег.

И наконец он догнал их. Они сделали привал в пещере, где и сидели, сбившись все в кучу и жалобно воя в темноте. Еще издалека он услыхал их; крики о помощи перешли в однотонную жалобу, которую они так долго, неустанно повторяли хором, что выходила какая-то унылая песня, усталая, рассказывавшая о том, что огонь погас, а им еще далеко до дому. Дренг остановился и окликнул их, закричал изо всех сил, пропел им, что он здесь. Они замолчали. Он приблизился к ним, почти задыхаясь, почти падая от напряжения, икая от радости.

Но, когда он подошел поближе, они встали и встретили его общим яростным воем; потом гурьбой вышли из пещеры и обдали его потоком бранных слов и угроз. Он видел, как белки их глаз сверкали в темноте, видел камни в их мохнатых руках; они замахивались на него своими дубинами, словно на опасного дикого зверя!

Так, бывало, подымались они всей толпой против волка или тигра, который слишком близко походил к их становищу, но тогда и сам Дренг бывал среди них, становился в первом ряду, завывая и грозя врагу; теперь он был один, вне толпы.

Стоял почти полный мрак, и холодный дождь так и хлестал толпу, которая разъярялась все больше и больше, хлестал и его, одинокого, жалкого, удрученного.

– Да ведь это я! – крикнул он им надломленным голосом и придвинулся к ним еще ближе, чтобы они узнали его. О да, они узнали его – и камни засвистели возле его уха, а один большой камень угодил ему прямо в грудь, так что удар отозвался в спине. Тогда он умолк и попятился назад. Ему не было ни особенно больно, ни обидно, – он ведь виноват в том, что огонь погас; но кто бы это мог швырнуть в него такой большой камень? Он помедлил немного, раздумывая и все еще не веря тому, что они насовсем гонят его от себя. Но, видимо, так. Они набрали еще камней и продолжали швырять в него. Он все-таки не отступал, хотя и трудно было обороняться в темноте от стольких камней сразу. Наконец вся толпа двинулась на него с исступленными криками. Один из самых высоких шел во главе и был запевалой в хоре проклятий предателю, угасившему огонь. Предатель! Так назвал Дренга его лучший друг Гьюк.

Как? – подумал Дренг, холодея всем телом. – Что сказал Гьюк? Как мог Гьюк стать во главе толпы и одним из первых проклясть его? Неужели это Гьюк идет на него с искаженным лицом, злобно напрягшимся телом и пеной у рта? Неужели это кроткий Гьюк подступает к нему все ближе и ближе, потрясая высоко поднятыми кулаками, впереди лающей хором толпы?

Дренг не отступил, но что-то сдавило ему грудь; он грозно фыркнул, готовый выйти из себя. Но он все еще надеялся на примирение. Он хотел объясниться, пытался говорить, но они заглушали его голос своим воем. Тогда он молча стал соображать: правы ли они, в самом деле? Разве он предатель? Разве он не хотел как раз спасти их, спасти в более широком смысле, чем они понимали? Неужели и Гьюк не может понять этого?

Еще один камень попал в Дренга, и тогда он рассвирепел; глаза его налились кровью, он затрясся, раскрыл рот и тихонько завыл. Потом заметался взад и вперед, выделывая какие-то странные прыжки, высоко подбрасывая ноги и потрясая ими, как будто тело его потеряло свой вес. Он потерял и дар речи, как эта дико воющая толпа, как этот зверь, который проклял его, не желая даже выслушать его оправданий. Но они знали пределы, а он нет… Гьюк все наступал на него, изрыгая все более и более бессвязные, бессмысленные проклятия; Дренг шагнул к нему и рассек ему своим кремневым топором череп до самых зубов. Тут он глубоко вздохнул и посторонился от брызнувшей изо рта друга струи крови. Никто не ожидал ничего подобного. Дренг сделал невозможное.

Гьюк умер на месте. И пока другие толпились у его трупа, пришибленные ужасом, Дренг повернулся и ушел в глубь затопленного леса.

На другой день он сидел у потухшего костра, который так и оставался нетронутым, как Дренг его покинул; холодный пепел еще сохранял форму сгоревшего топлива, но это был уже один прах. Все еще не теряя надежды, Дренг разгребал золу и втягивал в себя воздух всей глоткой – не пахнет ли гарью, не тлеет ли где-нибудь уголек или хоть единая искорка, способная разгореться; но сырая куча золы и обуглившихся обрубков не подавала никаких признаков жизни, и пепел рассыпался по земле. Огонь окончательно погас.

Дренг провел ночь на дереве, в полузабытьи, во власти холода и собственного упорства. Неподалеку, в пещере, сидели его товарищи, сбившись в кучу, и вопили всю ночь напролет. Все время они поминали в своих жалобах Гьюка, и каждый раз имя это болью отзывалось в душе Дренга, но вместе с тем ожесточало ее.

Всю ночь, как и накануне, лил дождь, и к утру опять выпал град и подморозило. Тут Дренг услыхал, как его товарищи покинули пещеру и отправились по лесу к югу; жалобный вой их мало-помалу замер вдали. Они возвращались домой с горькими вестями, бесприютные, лишенные огня в эту зимнюю стужу.

Но они все-таки были на пути домой, и им предстояло провести без крова только еще ночь-другую; а там они опять будут в своем становище вместе с женщинами и детьми, в укромной долине, где горит старый священный костер племени. Там их примут с радостью, обогреют, и скоро все их невзгоды будут забыты. Не забудут только огнегасителя и убийцу – Дренга. О нем будут слагаться обращенные к небу песни и сказания, и мысль о том, что он брошен в одиночестве на жалкую гибель в лесных дебрях, будет служить пряной приправой ко всякой беседе.

Дренг покинул угасший костер под скалой и стал бесприютным скитальцем; несколько дней он блуждал по лесу, не зная, где он, бродил по холодным болотам, не чувствуя, где день, а где ночь. Глаза его безжизненно глядели вокруг. Иногда он вырывал кусок мяса из трупа какого-нибудь потонувшего животного и съедал его, так что голода не чувствовал, но холод и одиночество одолевали его, пригибали к земле, словно непомерно тяжелая ноша.

Однажды он вдруг почувствовал себя лучше; ему стало теплее – он бессознательно забрел к югу и очутился неподалеку от долины, где жили его братья.

После тяжелой внутренней борьбы он невольно стал приближаться к становищу; он не мог устоять, так его тянуло туда. Шел он тихими, бесшумными шагами, неслышными даже ему самому. Вот он стал уже различать следы там и тут; значит, становище близко. Но что это виднеется на лужайке, откуда знакомая ему тропинка ведет прямо к шалашам? Он широко раскрыл глаза и увидел высокий шест, а на нем рассеченный череп Гьюка; рядом же на другом шесте болталась волчья туша. Вот что они вывесили для него на случай, если он отважится приблизиться! Здесь – межа между ними. Да, вот что они приготовили для него, если он вернется, обратит свои проклятые глаза к родичам!

Дренг с трудом справился с собой и пошел назад на север, в холодные вымершие леса, нагой и одинокий.