Текст книги "Убежище"

Автор книги: Йен Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Я чувствую опасность раньше, чем замечаю что‑то определенное.

Фодла улавливает мой страх и вскидывает глаза на дорогу. Прямо перед ней возникает из ослепительного солнечного сияния тяжелый автопоезд. Тормозить и сворачивать поздно: автопоезд уже совсем рядом, а Фодла едет слишком быстро. Кроме того, она все еще не видит опасности. Она видит только хлопающих в ладоши людей в хороших костюмах, чадящие светильники из пожелтевшей, растрескавшейся кости да маленькую девочку, которая кружит и кружит по залу, то врываясь в круг, то вырываясь из него. Лишь в последний момент Фодла инстинктивно выворачивает руль. Каким‑то чудом ей удается избежать лобового столкновения, но в последний момент автопоезд задевает легковушку крылом. Машина Фодлы отлетает в сторону, скользит боком и, наконец, опрокидывается в кювет.

И все это я вижу, слышу и чувствую.

Ведь все это происходит со мной.

Пронзительный крик. Шодмер падает на колени, прижимая к вискам крепко сжатые кулаки. Вереница «колокольчиков» замерла неподвижно; дети еще держат друг друга за талии, но на лицах уже проступают удивление и страх. Потом взрослые бросаются вперед и заслоняют от меня посланницу Клейда.

Машина ударяется о дно глубокого оврага, и у меня темнеет в глазах. Я ничего не вижу, но продолжаю ощущать, как меня давит, расплющивает и рвет на части нечеловеческая сила. Я чувствую, как Фодла умирает внутри меня.

Я тоже кричу, но за воплями Шодмер никто не слышит моего крика. Бокал с аквавитом вываливается из моих пальцев. Толстое стекло не бьется; бокал подскакивает и, оставляя за собой мокрую дорожку, катится по паркету в угол. Кларриг и Кларба поддерживают меня под руки, но их взгляды направлены на Шодмер. Та продолжает визжать, сучить ногами и кататься по натертому до блеска полу.

– Ах, чтоб тебя!.. – свирепо шепчет мне на ухо Кларба. – Да что с тобой, Фодаман?!..

Бедный, бедный Кларба! Острый приступ мигрени у Шодмер, пьяный ксенопсихолог, играющие в «колокольчики» послы великих держав. Для него это, пожалуй, чересчур.

– Ничего. Со мной – ничего, – отвечаю я, и это правда. Но часть меня умерла, и мне нужно уйти. Я должна как можно скорее выбраться отсюда. – Пустите меня, пожалуйста. Оставьте меня одну…

Шодмер продолжает что‑то бессвязно выкрикивать. Еще немного, и меня начнут искать, чтобы я «перевела» им ее слова. Но меня нет. Мое изуродованное тело лежит в глубоком кювете на обочине Ташнабхельского шоссе, а душа… Стараясь не привлекать к себе внимания, я начинаю пробираться вдоль стены к выходу. Никто не должен меня заметить!

– Аднот! – кричит Шодмер. – Ад… Нот… Это… собрание… коллективных… знаний… тридцати тысяч… миров… Клейда!..

Я уже у выхода. Вытянутое здание монастыря напоминает изнутри четырехрядное шоссе – длинное, прямое, пугающее. Опираясь на колонны, бредет вдоль него наполовину мертвая женщина.

Куда бы я ни пошла, где бы ни появилась, меня обязательно спрашивают, как я себя чувствую. Чувствую?.. – переспрашиваю я. Что вы имеете в виду? Как, по‑вашему, могу я что‑то чувствовать, если я умерла? Существует некая женщина. По утрам она встает, умывается, одевается. Она завтракает, пьет мате и звонит по телефону людям, которые живут далеко на севере. Те отвечают ей спокойными, обдуманными фразами, но она все равно слышит в их голосах неловкие нотки. Сама она не испытывает ни неловкости, ни горя – ничего, только произносит ничего не значащие, общие фразы и кладет трубку. Когда день заканчивается, она ложится спать. Я наблюдаю за женщиной со стороны. Я точно знаю, что и как она делает, но между нами нет никакой связи. Это, кстати, еще одно доказательство того, что настоящая я умерла, превратившись в дух, в призрак, который способен только смотреть, но не может ни чувствовать, ни переживать.

Впрочем, дух понимает, что в мире живых происходят грандиозные события. Шодмер вспомнила множество важных подробностей, касающихся устройства и предназначения аднота. Специалисты и дипломаты носятся как угорелые с совещания на совещание, с конференции на конференцию, и некогда тихие и пустые коридоры Убежища заполняет пронзительное попискивание портативных компьютеров. В глубине души я знаю, что не должна оставаться в стороне. Все происходящее слишком значительно и важно, так что рано или поздно мне придется вернуться в мир слов и поступков. Но сама я к этому не стремлюсь. Я вообще больше ни к чему не стремлюсь и ничего не хочу. Лучшая часть меня умерла, и вместе с ней умерли все желания и чувства.

Так тянутся однообразные, бесцветные, пустые часы и дни. Однажды утром кто‑то негромко стучит в дверь моей комнаты в мансарде, и я понимаю – произошло именно то, чего я так боялась. Шодмер спрашивает разрешения войти, а затем приносит мне свои соболезнования. Странно звучат в устах маленькой девочки по‑взрослому тщательно подобранные, очищенные от излишних эмоций фразы. Призрак глядит на нее и говорит про себя: что можешь понимать ты – шестилетняя малявка, только недавно получившая душу? А мрачная женщина по имени Фодаман думает: «Наконец‑то я понимаю тебя, дитя другой планеты. Ведь теперь и я – как и ты – не‑пара, недочеловек, калека».

Шодмер говорит совсем недолго. Закончив свою маленькую речь, она поворачивается к двери, собираясь уходить. Я благодарна ей, но на пороге Шодмер неожиданно останавливается.

– Ах да, – говорит она, – чуть не забыла. Я скоро уеду. Примерно через неделю состоится внеочередное заседание ассамблеи Союза Наций в Далит Тале. Я должна выступить и рассказать им об адноте…

По тому, как звучит ее голос, я догадываюсь – Шодмер очень хочется услышать в ответ что‑то ласковое, ободряющее, но я молчу. Я не смею даже поднять глаза и посмотреть на нее – на это древнее и мудрое… дитя.

– Так вот, – добавляет Шодмер, и на сей раз ее голос звучит обиженно и холодно, – на случай, если мы больше не увидимся, я хотела поблагодарить тебя за доброту и терпение. Мне было очень приятно работать с тобой. Мне будет тебя не хватать.

После недолгого колебания она решает не прощаться за руку и исчезает. Я слышу щелчок захлопнувшейся двери и еще долго гляжу на то место, где только что стояла Шодмер.

Смерть – не только горе, но и неизбежные хлопоты. Нужно известить друзей и родственников, связаться с похоронным бюро, заказать все необходимое, договориться о заупокойной службе. Но я была на Юге, я выполняла важное правительственное задание и ничем не могла помочь. Несомненно, я чувствовала бы себя значительно лучше, если бы мне пришлось принимать соболезнования, делать звонки, решать организационные вопросы. Заботы помогают справиться с унынием и тоской. Я же не могла уйти даже в свою повседневную работу, поскольку никакой работы не осталось: Шодмер со своей небольшой свитой собирала вещи, готовясь к переезду в Далит Тал. Кроме того, теперь и мне, и моим коллегам‑ксенологам стало окончательно ясно: все, что происходит и будет происходить дальше, от нас никоим образом не зависит, и изменить мы все равно ничего не сможем. Вот почему уже несколько дней я занимаюсь главным образом тем, что сравниваю мрачную тональность собственных мыслей с цветом непогожего весеннего неба и с трепетом и страхом жду треммера – точнее, не треммера, а воспоминаний о нем. Родители и родственники ежедневно сообщают мне, как идут дела, которыми я должна была бы заниматься сама.

Наконец я узнаю, что назначена дата кремации и заказана отдельная печь. Придется ехать. С тяжелым сердцем я иду к Кларригу и Кларбе, чтобы попросить их достать мне место на самолете.

– Я возьму только самое необходимое, – обещаю я. – Прочие вещи я пока оставлю здесь и вернусь за ними потом, когда будет такая возможность.

Кларриг морщится, словно у него болит зуб, и молчит.

– Если я не полечу этим самолетом, я не успею на кремацию!

Даже удивительно, как легко далось мне это слово.

Кларриг надувает щеки, тяжело вздыхает и движением бровей указывает на брата. Это получается у него почти непроизвольно, и я догадываюсь, в чем дело. Треммер…

– В чем дело? – спрашиваю я напрямик. – Что происходит?

Кларба качает головой. Я вижу, как его буквально разрывают какие‑то противоречивые чувства. Наконец он решается и в двух словах объясняет, почему я не должна лететь одним самолетом с Шодмер. Я слушаю эту невероятную правду и начинаю понемногу сознавать, что, кроме никогда не тающих ледников над Убежищем, в мире, оказывается, существует еще одна страна вечного холода и мрака, где небо и земля одного цвета, где не текут реки и не поют птицы. И еще я понимаю, что некоторые люди живут там всю жизнь и – самое главное – превосходно себя чувствуют.

Как ни в чем не бывало я благодарю братьев та‑Гахадд и выхожу в коридор. Первые несколько шагов я делаю довольно спокойно, потом почти бегу к винтовой деревянной лестнице и поднимаюсь на самый верх. По длинной галерее я добираюсь до своей комнаты и бросаюсь в кресло у окна. Снаружи еще светло, но вокруг меня сгущается мрак. Парализующий страх и боль, которые я сейчас чувствую, очень похожи на то, что я испытала, когда погибла Фодла, но разница все же есть. Тогда я умерла вместе с сестрой. На этот раз мне кажется, будто меня убили.

Я сижу без движения, не замечая течения времени, сражаясь с головокружением и накатывающимися на меня волнами отчаяния и ужаса, и прихожу в себя, только когда куранты на Часовой башне отбивают полночь. Прошло несколько часов, но за это время все в моей голове странным образом встало на свои места. Я ясно понимаю, что мне нужно предпринять: сделать несколько звонков, совершить несколько предательств. Совершенно обычные хлопоты, во всяком случае – для меня.

Я встаю с кресла, выхожу из комнаты и иду к Детской по гулким, пустым коридорам, где гуляют ледяные сквозняки. Мне ни капельки не страшно; я боюсь только одного – что мой магнитный пропуск может быть аннулирован. Но нет – Кларриг и Кларба специально позаботились, чтобы этого не произошло. Я всегда была их лучшим агентом и осталась им даже сейчас. Особенно сейчас.

Я подношу пропуск к считывающему устройству. Светодиод мигает, дверь открыта.

Несколько мгновений я просто смотрю на спящую Шодмер. Как и всегда, она лежит в самом центре огромной кровати и кажется очень маленькой и беззащитной. Сложные чувства охватывают меня, но особенно раздумывать некогда – время не терпит. Весне всего несколько недель, но здесь, на высоких южных широтах, ночи уже стали заметно короче.

Вместо того, чтобы окликнуть Шодмер по имени, я запускаю звуковой мобиль. Полые металлические трубки негромко вызванивают старинную колыбельную. В психологии это называется «мягким пробуждением». Плавная ташнабхельская мелодия наполняет комнату, и я с запоздалым страхом думаю о том, что ее, наверное, слышно во всех комнатах монастыря. Но в темноте уже блеснули глаза – Шодмер проснулась.

– Кто здесь?! – тревожно шепчет она и узнает меня. – Фодаман, это ты? Что случилось?

В руке я держу ее рюкзачок. И показываю его девочке.

– Вставай, Шодмер. Мы должны срочно уехать.

Она приподнимается на локте и морщит лоб. Шодмер готова задать мне сразу несколько вопросов, но ни слушать, ни отвечать на них я не собираюсь.

– Шодмер, пожалуйста, верь мне! – быстро говорю я. – Одевайся, и идем. Нам нужно немедленно покинуть Убежище.

– Нам грозит какая‑нибудь опасность?

– Да, – киваю я. – Очень серьезная опасность.

Я вижу, как Шодмер бросает быстрый взгляд в сторону кнопки тревожной сигнализации, вделанной в деревянную облицовку стены в изголовье кровати. Звенит, сводя с ума, ташнабхельская колыбельная – древний, навязчивый, гипнотизирующий мотив. Дурацкая игрушка! Я тянусь к выключателю, но Шодмер перехватывает мою руку.

– В таком случае, – говорит она, – нам нельзя терять время.

Две минуты спустя Шодмер уже полностью одета и готова к выходу. На ней теплый зимний телб и башмаки из толстой кожи. Там, куда мы отправляемся, может быть очень холодно. Непроизвольно я бросаю взгляд в сторону окна. Сквозь щели в жалюзи уже брезжит серый рассвет. Нам действительно пора.

К тому времени, когда мы добираемся до стоянки машин, становится уже совсем светло. На грязевых пустошах побережья шумно скандалят вышедшие на утреннюю кормежку гуси. Им тоже нужно многое успеть за короткое полярное лето.

Я подсаживаю Шодмер в большой трехосный вездеход и сажусь сама. До этого все идет нормально, но стоит мне поднести палец к кнопке стартера, как я снова вижу себя за рулем другой машины. Руль в моих руках кажется теплым, вечернее солнце слепит глаза, а в тесном салоне становится душно и жарко…

Я крепко зажмуриваю глаза, стискиваю зубы и отгоняю воспоминание. Мое дыхание вырывается из ноздрей густым облаком пара. Стартер скрежещет, с трудом проворачивая холодный двигатель. Наконец мотор запускается.

– Ну что, едем? – спрашиваю я.

Шодмер кивает.

– Одну минуточку… – Она наклоняется к рюкзаку, стоящему на полу возле ее ног, достает музыкальный мобиль и с торжествующим видом вешает на поручень над дверью.

Мы движемся по старой дороге, протянувшейся от монастыря к самому подножию ледника. В лучах встающего над горизонтом солнца верхняя часть долины сверкает ослепительно‑белым светом. Там, наверху, еще лежит снег, но из‑под него уже торчат кое‑где верхушки самых больших валунов и скал. Мутные, разбухшие от талой воды ручьи подступают опасно близко к дороге. По моим расчетам, шоссе должно вывести нас к западной границе ледяного плато. Где‑то там есть перевал, от которого начинается другая дорога, ведущая вниз, в долины Гарвадд и Трайн.

Мы едем достаточно быстро, хотя шоссе изобилует ямами и выбоинами. Каждую весну талые воды подмывают грунт по краям и взламывают бетон, но он, по крайней мере, свободен от снега и льда. С ледников Гундры дует постоянный сильный ветер; он уносит с дороги снег и испаряет воду, поэтому полотно остается сухим и чистым. Я особенно радуюсь этому обстоятельству, поскольку ничто не мешает мне поддерживать максимальную скорость. Скоро в монастыре заметят, что Шодмер исчезла. Когда поднимется тревога, я должна быть как можно ближе к границам Трайна. Самолет легко настигнет меня на шоссе – настигнет и остановит. Не исключено, что это будет истребитель с военной базы в Харвандере. Разумеется, чтобы вызвать военную машину, оставшимся в монастыре дипломатам придется кое‑что объяснить, но я уверена, что у них есть наготове подходящая легенда. К тому же здесь, на заполярном Юге, не бывает лишних свидетелей. Именно поэтому долина так и называется – Убежище.

Между тем Шодмер то задремывает, то просыпается, то снова начинает клевать носом. Печка жарит вовсю; мне это необходимо, но тепло усыпляет. Я пытаюсь разговаривать с Шодмер – главным образом, для того, чтобы не заснуть самой. Если я отключусь хотя бы на несколько секунд, мы скатимся в овраг, и мутный поток, несущийся по дну параллельно дороге, подхватит и унесет нас, как щепку.

Я расспрашиваю Шодмер, что она помнит о Науле.

– Ничего не помню, – отвечает она спокойно. – Ведь мои воспоминания – это именно воспоминания, не больше! Но они необходимы, чтобы мое свидетельство было свидетельством очевидца. Как бы очевидца… – уточняет Шодмер. – Но на самом деле я никогда там не была.

Необходимы… Сколько в этом слове равнодушия, холодного расчета!

– Что же ты все‑таки «помнишь»?

– Я помню, как жила на Эмраэре, четвертой планете системы. Ее колонизировали сравнительно давно – примерно две тысячи лет тому назад, но даже сейчас жить там очень нелегко. Эмраэр находится слишком далеко от солнца. Это бедный, суровый, холодный мир, но он был первой планетой, до которой добрался мой народ, и поэтому мы считаем его прекрасным. И люди там прекрасные – спокойные, серьезные, добрые. Они светлокожие, не такие, как на Фанадде, и, разумеется, все – не‑пары. – Она лукаво улыбается и продолжает: – Зимы на Эмраэре еще страшнее, чем здесь, поэтому все города немного похожи на монастырь. Все дома в городе или поселке строятся глухими стенами наружу, чтобы легче было укрываться от ветра и мороза, но даже это плохо помогает. Например, в научном поселке в горах, где я жила, по ночам бывало так холодно, что углекислый газ замерзал, и по утрам, когда нужно было выйти из дома, приходилось разбивать лед, намерзший за ночь на двери. А еще я помню, как ехала на мотолыже через лес. Был вечер, и я очень боялась, что не успею вернуться домой до темноты, потому что, когда солнце садится, человек очень быстро превращается в самую настоящую ледышку…

– И как ты думаешь, чьи это воспоминания на самом деле? – осторожно интересуюсь я.

– Одного мужчины, – сразу отвечает Шодмер. – Я помню, что какое‑то время была мужчиной – генным инженером, участвовавшим в разработке проекта по контакту с Фанаддом. Мне кажется, это очень справедливо, что мне достались наномеры и его памяти.

Дорога тем временем начинает петлять, карабкаясь выше по склону. Вскоре мы переезжаем старый бетонный мост, что едва сдерживает напор бушующих внизу пенных, мутно‑шоколадных волн, которые всего несколько минут назад были льдом ледника. Вода прибывает буквально на глазах, и я с облегчением вздыхаю. Если мост зальет, догнать нас по земле будет уже невозможно. Впрочем, я уверена, что в любом случае сумею оторваться от преследования – не случайно я выбрала для бегства самый лучший вездеход.

Я переключаю раздатку на полный привод и бросаю взгляд на топливомер. Горючего вполне достаточно, чтобы добраться до Гарвадда. В этом небольшом населенном пункте в одноименной долине расположен ближайший к границе трайнийский полицейский участок.

– Но это была не я, – снова говорит Шодмер. – Это просто воспоминания. Меня не было до тех пор, пока я не родилась. Все, что я помню на самом деле – это Фанадд и только Фанадд. Он – моя настоящая родина.

Мы уже около перевала. На головокружительную высоту вздымаются ледяные стены Гундры. Это ослепительно красивая, юная, совершенно нетронутая страна. На присутствие человека указывает только узкая полоса шоссе. Интересно, почему наиболее обжитые, освоенные людьми ландшафты выглядят старыми, словно они уже устали от долгой жизни?

Шодмер просит ненадолго остановиться.

– Нам нельзя останавливаться, – возражаю я. – Здесь мы слишком на виду!

Но мы, разумеется, останавливаемся, выбираемся из кабины и подходим к небольшому каменистому пригорку рядом с дорогой. Перед нами открывается долина Шибны – широкая, ровная, она тянется до самого моря, над которым горит снежными шапками Гардрисаг. Его блеск так ярок, что контактные линзы Шодмер поляризуются и делаются почти черными, отчего ее лицо, выглядывающее из отороченного мехом капюшона, становится похоже на мордочку чрезвычайно любопытного, смышленого зверька. Холод стоит такой, что воздух буквально звенит.

– А где?.. – Шодмер не договаривает, но я понимаю ее и показываю назад, на темную полоску леса у самого берега. Из‑за деревьев едва видны тонкие шпили монастыря.

– И что теперь будет? – робко спрашивает Шодмер.

– Мы попросим убежища в Трайне, – отвечаю я уверенно. – Анн‑Шабх потребует выдать нас, но Трайн на это не пойдет. Эта страна будет первой, кто примет предложение Клейда, и очень скоро ее примеру последуют другие члены Союза Наций. Рано или поздно Анн‑Шабху тоже придется присоединиться к остальным – ничего другого ему просто не останется. В конце концов мои соотечественники – не глупцы…

– Но почему тогда они собирались…

– Потому что думали, что это сойдет им с рук. Все должно было выглядеть как самая обычная авиационная катастрофа. Разумеется, власти Анн‑Шабха провели бы расследование и обвинили во всем Трайн, Венджет или любую другую страну, которую правительство сочло бы на данный момент своим основным вероятным противником. Как ты понимаешь, подобное обвинение – просто идеальный предлог, чтобы отправить несколько «челноков» для «защиты» аднота. Остальным государствам пришлось бы ограничиться более или менее резкими протестами, переданными по дипломатическим каналам, поскольку Анн‑Шабх далеко опередил всех в развитии космических технологий.

– Из этого все равно ничего бы не вышло.

– Почему?

– Помнишь, однажды я сказала, что я – продолжение аднота? Точно так же аднот является моим продолжением. Если я умру, он уничтожит сам себя, а Наулу придется решать вопрос о контакте еще раз. Быть может, наульцы предпримут еще одну попытку, но не исключено – они решат, что и так потратили слишком много времени и средств на этот примитивный и грубый пограничный мир, пусть даже он уникален с точки зрения своего биосоциального устройства.

– Мне бы этого не хотелось, – говорю я после непродолжительного молчания и прищуриваюсь. Лед сверкает так ярко, что у меня начинают слезиться глаза.

– Я уверена, что Фанадд стоит того, что в него вложено, – убежденно отвечает Шодмер. – Ну что, поехали дальше?

– Сейчас поедем. – Я киваю, и мы вместе возвращаемся к вездеходу. Там я берусь за ручку дверцы, но открывать не тороплюсь.

– Скажи мне одну вещь, Шодмер… Почему они решили убить тебя именно сейчас, пока ты не выступила перед Союзом Наций? Что ты им такого сказала?

Шодмер чуть заметно пожимает узкими плечами.

– Я рассказала, что такое аднот.

– Ах вот в чем дело!.. – Я вспоминаю парадный зал, обеспокоенные лица сбившихся в кучу дипломатов и пронзительные выкрики Шодмер. Полное собрание коллективных знаний тридцати тысяч миров Клейда… Да, кое‑кто вполне мог решить, что ради этого можно рискнуть.

– Именно это я старалась сообщить вам с самого начала, но не могла вспомнить, – добавляет Шодмер. – Аднот – не космический корабль и не устройство связи с Клейдом. Это – сам Клейд, каким его знают и представляют наульцы. В нем в спрессованном, сконцентрированном виде хранятся данные о четвертьмиллионолетней истории всех тридцати тысяч миров Клейда. Но аднот не просто архив или библиотека. С его помощью можно посещать другие миры. Мощные программы‑симуляторы могут обрабатывать данные и создавать виртуальные миры, которые являются точными копиями настоящих. Информационные технологии на Клейде достигли такого уровня, что отличить искусственный мир‑двойник от реальности практически невозможно. Благодаря этому можно, не покидая родной планеты, побывать на всех тридцати тысячах мирах Клейда. Теперь вам вовсе не обязательно путешествовать среди звезд – звезды сами придут к вам!

– Четверть миллиона лет истории и четверть миллиона лет развития науки и техники, – говорю я. – Ради таких сокровищ Анн‑Шабх мог бы пойти на любое преступление…

Я в последний раз оглядываюсь на высокую ледяную стену позади. Неужели я действительно покидаю этот опостылевший южный край? В Трайне климат прохладнее, чем в Анн‑Шабхе; там чаще идут дожди и дуют сильные ветры, но я уверена, что мы с Шодмер сумеем акклиматизироваться. И только лед, который я оставляю позади, как будто шепчет мне: «Я здесь, рядом. Я был и буду всегда…»

Но я это знаю.

Я подхватываю на руки удивленно взвизгнувшую Шодмер, забрасываю ее на сиденье вездехода, прыгаю за руль и нажимаю кнопку стартера. С ворчанием оживает мощный мотор. Машина трогается с места и начинает медленно сползать с перевала в долину. Дорога петляет, но я знаю – в конце концов она приведет нас в страну, где нам будут рады.

Оглавление

Иэн Макдональд

Убежище