Текст книги "Лик Марса"

Автор книги: Йен Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Вчетвером прошли они в комнату с застеленным татамиполом и, прежде чем ступить на тростниковые циновки, сняли тапочки. Трижды Кэтлин пригласили сесть на почетное место возле прекрасного алькова, токо-но-ма, и трижды она отказывалась, лишь на четвертый опустившись на татами. Процедура приглашений и вежливых отказов повторилась, и в результате она переместилась с татамина специальную по душку, дза-бутон.

Идя через холл, Кэтлин заметила среди прочих комнату с ковром на полу, меблированную в западном стиле, из чего заключила, что Исивара привыкли принимать у себя иностранных гостей. То, что с нею они обходились, как с гостьей-японкой, пригласили в японскую гостиную и не перешли с нихон-гона английский, было для нее высокой честью – и вместе с этим экзаменом. Пока что она все сделала правильно, однако вечер еще только начался… Никогда прежде не возникал у нее предэкзаменационный мандраж – но и экзаменов, от которых зависело бы так много, ей держать еще не приходилось.

Она взглянула на Юкио. Интересно, что он думает о ее поведении? Прибыв домой, он заметно оживился. Вот – смеется, улыбается, поддразнивает Сигэру… Да, это – его мир, его родной дом. Вот взгляды их встретились, и улыбка исчезла с лица Юкио. Понятно. Он тоже с тревогой гадает, справится ли она, сможет ли быть принятой в этом доме не почетной гостьей, но – членом семьи. Ведь это – две совершенно разные вещи…

Вечер медленно шел к концу. Примерно через час все перешли в другую комнату, точно такую же, как первая, но с низеньким столиком посреди застланного татамипола. Сюда подали ужин из нескольких перемен блюд, причем слуги постоянно наполняли чашки Кэтлин чем-нибудь новым. Еда была приготовлена просто прекрасно – как на вид, так и на вкус. Постепенно Кэтлин удалось расслабиться.

–  О-кияку-сама, – заговорил с нею Сигэру во время перерыва в еде. – Тоси рассказывал нам, что ваш достопочтенный отец отправился на Марс.

Услышав в тоне юноши явную зависть, Кэтлин улыбнулась. Юкио – или, по-семейному, Тоси – рассказывал ей, что Сигэру – шестнадцать, и он так же влюблен в космос, как и его старший брат.

–  Хай, Сигэру-сан, – ответила она. – Корабль прибыл на орбиту Марса на прошлой неделе, и шаттл доставил их в Сидонию. Но, боюсь, отец мой не испытывает, находясь на поверхности Красной планеты, того восторга, который испытывали бы на его месте мы с вами. Он предпочитает песок на берегу океана. Такого, которому еще не исполнилось полмиллиона лет.

– Мои сыновья, – вступил в разговор господин Исивара, – твердо убеждены, что наше будущее – в космосе.

– Вы думаете иначе, Дайдзин-сама? – спросила Кэтлин.

Исивара аккуратно отложил палочки на хаси-окии сделал глоток о-тя, прежде чем ответить.

– Почтенная гостья, мне было бы гораздо более интересно узнать ваше мнение. Поскольку вы – американка и к тому же имеете непосредственное отношение к Марсу.

– Я не знаю, стоит ли рассматривать мое мнение всерьез, уважаемый министр, но должна согласиться с вашими сыновьями. По двум причинам. Сколько бы времени ни заняли работы в Сидонии, результаты их способны изменить… всё. Будут ли открыты новые технологии, из коих человечество сможет извлечь пользу, или же просто получены доказательства того, что мы – не одни во Вселенной, – жизнь человечества изменится в любом случае.

– Что ж, это – весьма убедительно. Какова же вторая причина?

– Следствие первой. Сам факт существования Древних означает, что мы во Вселенной не одиноки. Следовательно, в Космосе есть и иные цивилизации. Останься мы здесь, в уютной и безопасной Солнечной системе, – что ж, они могут отыскать нас. И встреча может оказаться… большим потрясением. Если же в нас жив дух первопроходцев, если мы сами отправимся на их поиски, то… Конечно, я не могу сказать, что мы готовы ко всему, что можем обнаружить, но все же лучше быть ищущим, чем искомым. История показывает, что успешнее всех развиваются нации ищущие, будь их поиск физическим или интеллектуальным. На карте нашей планеты больше нет белых пятен. За ними… следует лететь в Космос.

– Япония уже пробовала остаться в изоляции, отец, – заговорил Юкио. – После битвы при Сэкигахаре мы пытались отгородиться от остального мира, свято веря, что, если мы будем последовательно игнорировать его, он ответит нам той же любезностью.

– Но из этого ведь ничего не вышло, отец, не так ли? – подхватил Сигэру.

– Ты прав, Си-тян. Из этого в самом деле ничего не вышло. Мир не оставит нас в покое, как бы нам того ни хотелось. Многие мои соотечественники утверждают, что все, необходимое Японии, имеется в ее пределах Но это уже давно не так, и с каждым днем утверждение этого становится все более и более неверным.

– Нам необходима экспансия в Космос, – сказал Сигэру. – И я решил принять в ней участие. Вот увидите, через десять лет я отправлюсь на Марс!

Юкио рассмеялся:

– А я – устрою там для тебя торжественную встречу!

Ужин окончился, и Исивара вызвал лимузин, чтобы отвезти Кэтлин обратно в отель. Юкио поехал провожать ее, но, даже при том, что их отделяло от водителя толстое стекло, речь его оставалась формально-вежливой. Еще более обидным оказалось то, что он намеренно не сел рядом с нею. Кэтлин прекрасно понимала, что японский этикет не одобряет публичной демонстрации привязанности, но не думала, что Юкио откажется даже взять ее за руку.

Он заговорил о том, как они могли бы провести оставшиеся несколько дней. Быть может, все будет лучше, когда они покинут Киото, выбравшись из тени его отца? Кэтлин от души надеялась на это.

Потому что иначе каникулы обещали стать долгими и очень утомительными.

Пятница, 18 мая;

18:10 по времени гринвичского меридиана.

Арлингтонское национальное кладбище;

Арлингтон, штат Вирджиния;

14:10 по восточному поясному времени.

Шеренги глянцевито блестящих могильных плит тянулись вдоль восточного склона кладбищенского холма, лес надгробных памятников казался бесконечным. На самой вершине, под сенью древних раскидистых дубов, над обширным табло, белели, как и во времена Гражданской войны, колонны усадьбы Кертис-Ли. Одна из версий гласила, что правительство Штатов изначально хоронило погибших северян у самого ее порога, дабы ни один потомок семейства Ли не вернулся в родовое поместье. Но, как бы там ни было, могилы павших за два века американских героев сделали эту землю священной.

Вдали, за серыми водами Потомака, сверкали на солнце здания вашингтонских небоскребов. Прогремел гром – очередной авиалайнер шел на посадку, к Национальному аэропорту.

Генерал Монтгомери Уорхерст стоял «смирно» перед небольшой группой морских пехотинцев и штатских, провожавших Тэда в последний путь. Слева стояла Дженет, вдова Тэда, держа за руку двенадцатилетнего Джеффа, внука генерала, справа – жена Уорхерста, Стефани. Ни та, ни другая не плакали, хотя глаза женщин заметно покраснели.

Джефф сохранял видимое спокойствие; Уорхерст даже усомнился в том, что внук до конца осознал происшедшее.

«Черт побери, – с горечью подумал он, – а сам-то ты?..»

Перед ним, на краю свежевырытой могилы, стоял гроб с останками сына.

Капеллан Коннелл закончил свою речь.

– Рота, смиррр-но!

Уорхерст и прочие военные, находившиеся вне строя, вскинули руки в салюте. Семеро морских пехотинцев в форме по классу А слаженно, единым движением, подняли винтовки к плечу, направив стволы в небо.

– Товсь… пли!

Залп разорвал мертвую тишину.

«В древние времена, – подумал Уорхерст, – над могилой стреляли, чтобы отпугнуть злых духов, выходящих из сердец мертвых. Но ведь здесь – ни в сердце Тэда, ни в сердцах прочих погибших – не было ни капли зла. Была лишь печаль – печаль и горечь слов, грозящих вот-вот утратить свой смысл».

Честь. Слава. Долг…

– Товсь… пли!

И второй залп, прогремев, вспугнул птиц с ближайших деревьев.

– Товсь… пли!

К глазам Уорхерста подступили слезы.

Отгремело эхо третьего залпа, и один из морских пехотинцев, поднеся к губам горн, заиграл печальную погребальную песнь отбоя. Еще двое – сержант Гэри Бледсо и лейтенант Кармен Фуэнтес – подняли с гроба национальный флаг и начали складывать его, угол к углу, кромка к кромке, пока флаг не превратился в тугой, синий с белыми звездами, треугольник.

Прозвучала последняя нота отбоя. К горлу подступил комок.

Уорхерст опустил руку. Морские пехотинцы приставили винтовки к ноге. Держа перед собою свернутый флаг, Фуэнтес повернулась на девяносто градусов, сделала два шага и снова повернулась, оказавшись прямо перед полковником Брэдом Макли, командиром Тэда. Полковник принял флаг из ее рук, резко развернулся кругом, сделал четыре шага и остановился перед Дженет.

– От лица благодарного народа и Корпуса морской пехоты США, – тихо сказал он, – вручаю вам этот флаг в знак признания неоценимых заслуг вашего мужа, честно и верно служившего народу и отдавшего жизнь за его благо.

Вручив Дженет флаг, Макли отдал ей честь.

– Рота, вольно!

Кое-кто из собравшихся отправился обратно к Хэлси-драйв, прочие остались на месте, разделившись на небольшие группы. Несколько человек подошли к генералу, отдали честь, что-то произнесли… Слов он не разобрал. Хотел было сказать что-то Дженет и Джеффу, но, повернувшись, увидел, что Стефани, обняв Дженет за плечи, уводит их прочь.

Один… И – пустота вокруг…

Уорхерст прикрыл горящие глаза. Вот так… Приводишь сына в мир, растишь, даешь образование, любишь его, делишь с ним горе и радость, видишь, как он идет по твоим стопам, оканчивает Аннаполис, получает первое назначение, отправляется выполнять почетную обязанность – охранять посольство, женится, заводит собственную семью…

И, в конце концов – пустота. Ничто. Ничего, кроме свернутого в крохотный треугольник флага.

И – воспоминаний…

Уорхерст прерывисто вздохнул. На мгновение он возненавидел величественную бесчувственность этой похоронной церемонии. Тэд погиб – погиб в стране, на которую Уорхерсту было абсолютно наплевать, в ходе инцидента – даже не в настоящей войне, а всего лишь входе инцидента. Согласно последним сетевым новостям, мексиканское правительство заявило, что американские морские пехотинцы открыли огонь по мирной демонстрации, тем самым спровоцировав вмешательство армии. Теперь всякие ученые мужи, политики и бюрократы будут спорить об этом многие месяцы, но так ни до чего и не договорятся…

К чему все это? Ради чего, черт побери, погиб его сын?..

Корпус морской пехоты… Термин, конечно же, уходит корнями в традиции мореплавания и означает солдата, воюющего на море. Однако с момента основания Корпуса, с ноября 1775-го, термин «морская пехота» стал означать особое, элитарное подразделение быстрого реагирования, готовое к бою в любое время и в любом месте.

Где угодно. На далеких коралловых атоллах. В гнилых, болотистых джунглях. А теперь, благодаря ему, Монтгомери Уорхерсту, даже на других планетах.

Или – на крыше атакованного посольства в Мехико, входе инцидента.

Генерал вздохнул вновь и вновь, стараясь удержать слезы. Нет, он не сдастся, не станет жалеть себя. Слишком многое поставлено на кон. Ритуал. Традиция. Его сын погиб в лучших традициях Корпуса. И Корпус морской пехоты будет жить. Будет жить и он, генерал Монтгомери Уорхерст. Он справится. Он выдержит.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Марс-1/Сидония-1: Два основных человеческих поселения на Марсе в течение первой, исследовательской фазы колонизации. База «Марс-1» была основана 20 июля 2024 года в районе ущелья Кандор(5° s, 75° w), близ экватора Марса, расположение базы обусловлено геологическими и космонавигационными интересами. «Сидония-1» была основана 1 ноября 2028 года в районе Сидонии(40,9° N, 9,5° W) для изучения на месте обнаруженных там предметов инопланетной культуры и монументов.

К 2038 г. каждая из баз могла вместить от восьмидесяти до ста человек персонала, на каждой имелись подземные жилые и складские помещения, помещения для отдыха, лаборатории, коммуникационные центры, скважины для добычи воды из вечной мерзлоты, автоматические крекинговые установки для производства метанового топлива из воды и атмосферного углекислого газа.

Выдержка из Всемирной Сетевой Энциклопедии,

vrtp://earthnet.public.dataccess

Суббота, 26 мая,

03:57 по времени гринвичского меридиана.

Площадка № 1;

база «Сидония-1», Марс;

сол 5634-й, 16:10 по марсианскому солнечному времени.

– Вот не думал, не гадал, – задумчиво сказал Гарроуэй, – что доживу до дня, когда сразу двое солдат действительно вызовутся пахать добровольно. Тем более – Слайделл.

Сержант Нокс едва различимо покачал головой под шлемом.

– Знаешь, если я хоть чему-то выучился за двадцать лет службы в Корпусе… Никогда нельзя доверять морпеху, добровольно напросившемуся на грязную работу.

– Слайделл – совсем не тот тип, который вообще хоть что-то сделает добровольно, – заметил полковник Ллойд. – Интересные дела. Он ведь искал способ попасть в Кандор с того самого момента, как мы получили приказ о смене места высадки.

– Почему же им с Фулбертом так не терпелось туда попасть? – поинтересовался Нокс. – Был слушок, будто они умудрились прихватить с собой с Земли наркотики.

– Нет, не стыкуется, – возразил Гарроуэй. – Выяснилось бы на первом же еженедельном медосмотре.

Раз в неделю каждый из находившихся на Марсе был обязан явиться в медицинскую лабораторию и сдать анализы крови и мочи. Конечно, всеобщие медосмотры проводились не затем, чтобы выявлять случаи употребления наркотиков, но, тем не менее, наркоман не смог бы остаться незамеченным.

– Э-э, мало ли что им может взбрести в башку, – проворчал Ллойд. – Я уже отписал в Кандор, Барнсу, чтобы глаз с них не спускал.

Все трое стояли возле главного купола сидонийской базы и наблюдали за подготовкой к запуску лоббера. Оба предмета беседы – капралы Джек Слайделл и Бен Фулберт – только что вскарабкались по трапу и сели в корабль, чтобы через несколько минут отправиться на «Марс-1», главную базу в ущелье Кандор, на экваторе, в пяти тысячах километров к юго-западу от Сидонии.

С момента прибытия МЭОМП в Сидонию прошло две недели, две весьма напряженные недели, так как морским пехотинцам пришлось обустраиваться на новом месте и проверять привезенное с собой снаряжение. Большая часть отряда готовилась к перебазированию на «Марс-1», и дел еще оставалось порядочно.

Политическая ситуация с каждым днем становилась все хуже. Полковник Бержерак, новый командующий войсками ООН на Марсе, яростно протестовал против не оговоренного заранее перебазирования морских пехотинцев в Сидонию. Только сегодня утром последние солдаты второй полубригады Иностранного легиона, приданной группе наблюдателей ООН, снова вернулись из Кандора на «Сидонию-1», и на базе вмиг стало очень тесно. Почти тридцать морских пехотинцев, более пятидесяти легионеров и более пятидесяти штатских задали работы системам жизнеобеспечения.

Все это послужило причиной учащения лобберных рейсов между «Марсом-1» в ущелье Кандор, где находились основные склады, и Сидонией.

Гарроуэй окинул взглядом окутанный клубами пара лоббер, стоявший на полосе регобетона, служившей взлетно-посадочной площадкой. То был уже знакомый ему «Харпер’с Бизарр», шаттл, доставивший их с орбиты на Марс, лишенный дополнительных топливных баков и переконфигурированый в лоббер.

Полеты на орбиту и обратно шаттл совершал как бы верхом на двух двадцатиметровых «бубликах» из топливных баков с метановой реактивной массой, необходимой для маневров на высоких скоростях, и вдобавок был оборудован тепловой защитой для входа в атмосферу. Теперь же два тупоносых конуса, внутри коих помещались кокпит, пассажирское отделение и грузовой отсек, были установлены на платформу, оснащенную суборбитальными двигателями. В такой конфигурации шаттл назывался лоббером и применялся для перевозок пассажиров и груза из одной точки поверхности Марса в другую.

– Всему персоналу, – раздалось в шлемофонах. – Лоббер номер три к старту готов. Пожалуйста, освободите пусковую площадку.

– Роджер вас, – ответил Гарроуэй.

Конечно, человек, оказавшийся поблизости от места взлета, вряд ли рискует получить дозу облучения, двигатели шаттла были хорошо защищены. Однако вырывающаяся из кормовых дюз плазма была горяча– почти пять тысяч градусов – и, таким образом, смертельно опасна на близком расстоянии.

– Как ощущения на новом месте, майор? – спросил полковник Ллойд, направляясь обратно, ко входу в главный жилой модуль.

Устремив взгляд вдаль, к мрачному кирпично-красному горизонту, где чернели на фоне неба непривычные, пирамидальные вершины гор, Гарроуэй поморщился.

– Взгляните сами, сэр. Величайший пляж в Солнечной системе. И – никакого тебе океана, ни пальм, ни туристов-солнцепоклонников.

– Черт, – заговорил Нокс. – Главное – воздуханет!

– Словом, это место мне совсем не нравится, – подытожил Гарроуэй. – Не вижу ничего хорошего в песчаных пляжах, возле которых нет моря.

– А в вакууме, сэр, – рассудительно возразил Нокс, отпирая внешний люк шлюзовой камеры, – не то, что ничего хорошего, – вовсе ничего нет. Научный факт.

– Что вы там бормочете? Какой еще вакуум? – Ллойд взмахнул рукой в бронеперчатке. – Вокруг уймавоздуха! Только дышать им нельзя.

Гарроуэй хмыкнул. Примерно то же самое он говорил в последнем видеописьме к Кэтлин, за что наверняка подвергнется очередной взбучке. Ей до смерти хочется попасть в космос, он же желает всего лишь поскорее вернуться на Землю и начать присматривать себе подходящие владения на Багамах.

Интересно, как она там сейчас? Что поделывает?

04:11 по времени гринвичского меридиана.

Участок № 12;

район базы «Сидония-1» Марс;

16:25 по марсианскому солнечному времени.

– Вот он, – сказал доктор Крэг Кеттеринг.

Дэвид Александер обернулся. На юге, за силуэтами жилых модулей базы, ослепительно полыхнуло, и лоббер, точно упавшая, но решившая вернуться в небеса звезда, пошел вверх. Через несколько секунд донесся отдаленный, приглушенный расстоянием, «съеденный» разреженной атмосферой грохот.

– Да уж пора бы, черт возьми, – ответил Александер.

– Есть толчок, – сказала доктор Девора Дружинова, наблюдавшая за главным дисплеем сейсмографа. – На сей раз – два балла.

– Неважно. Просто доложите, когда все уляжется.

Александер, Кеттеринг и Дружинова стояли возле переносного пульта управления оборудованием сонарной съемки, установленного рядом с марсоходом, примерно в двух милях к северо-западу от сидонийской базы. На востоке от них находились загадочные строения, известные как «Корабль» и «Крепость».

Воистину это была обитель титанов. Популярная пресса и некоторые не слишком ответственные службы сетевых новостей окрестили сидонийский комплекс Золотой Равниной Богов, и порой Александер даже внутренне соглашался с ними. Лик, марсианский Маунт Рашмор длиною милю, как назвал его один из источников, был не единственным гигантским строением здесь, на берегу давным-давно пересохшего океана. К западу от него лежал так называемый Город, четыре пирамиды величиной с земную Великую пирамиду в Гизе, располагавшиеся над центром погребенного под песком лабиринта зданий, туннелей и развалин. И эти пирамиды, в свою очередь, казались карликами в сравнении с окружавшей их пентаграммой из пяти строений гораздо больших, естественных гор, которым придали пирамидальную форму. И основания каждой из этих больших пирамид – в милю в поперечнике!

К востоку от Лика находилась «Крепость», которую полагали основанием, нижней третью еще одной гигантской пирамиды. «Корабль», строение еще более загадочное, представлял собой башню в милю высотой, некогда, тысячелетия назад, возносившуюся вверх двойной спиралью и венчавшую Крепость, а ныне – лежавшую на земле, наполовину засыпанную обломками. Никто не мог сказать наверняка, для чего предназначалась эта конструкция, лучшей казалась гипотеза о том, что она была огромным космическим кораблем крайне необычной конструкции, либо, по крайней мере, его внутренним каркасом. Пока что, после шестнадцати лет раскопок и рассуждений, не было обнаружено ничего, хотя бы отдаленно напоминающего двигатели, энергоустановки или жилые отсеки. И вся работа очень напоминала попытки определить очертания, цвет и назначение давным-давно лежащего под землей автомобиля, от которого осталось лишь насквозь проржавевшее шасси.

Конечно, вся археология примерно этим и занималась. А ксеноархеология, развивавшаяся на Марсе, имела перед традиционной хотя бы то преимущество, что марсианских руин никто не растаскивал, не использовал заново и не строил поверх них новых зданий. Хотя, в некотором смысле, преимущество это являлось и существенным недостатком уже найденных при раскопках предметов чужой культуры скопилось гораздо больше, чем возможно было переправить на Землю, а ученые пока что могли идентифицировать (или, лучше сказать, угадать) всего лишь один процент находок, каталогизированных к данному моменту.

И ведь настоящие раскопки еще даже не начинались! С 2024 года, когда в Сидонии побывал первый человек, группы численностью от четырех до двенадцати археологов смогли картографировать максимум два процента от всего комплекса.

«Это ведь, – размышлял Александер, – все равно, что отправить десять человек в Манхэттен с заданием посетить, нанести на карту, каталогизировать, сфотографировать и исследовать каждую улицу, каждый переулок, здание, автомобиль, судно, самолет и парк на острове. Только картографирование и обзор могут занять целое столетие, и лишь потом можно заводить разговор о настоящих крупномасштабных раскопках».

А проклятые военные, вместо того чтобы прислать побольше археологов, все шлют и шлют на Марс войска!

В настоящий момент на сидонийской базе находились всего двадцать пять ученых, не считая доктора Жубер с десятью подчиненными ей наблюдателями ООН. Еще восемнадцать человек – обслуживающий персонал, американцы или русские. И вдобавок – больше восьмидесяти солдат, «защищающих научные и гражданские интересы». Какая невероятная ложь, какой непозволительный расход времени и ресурсов! Двадцать пять ученых не могут даже начать настоящую работу. А люди из ООН, похоже, интересуются не столько исследованиями, сколько их политической окраской.

Черт побери! Еще тридцать археологов, геологов и планетологов были бы здесь безмерно полезнее, чем тридцать морских пехотинцев. Пока что, насколько Александер вообще мог судить, страшнейшей угрозой на Марсе была лишь возможность того, что морская пехота и Иностранный легион начнут стрелять друг в друга, а ученые окажутся меж двух огней.

Идиотизм – абсолютный, очевидный и предельно простой. Вот это – да еще военное мышление, оперирующее исключительно категориями «баланса сил», «противостояния угрозам» и «военного преимущества», – вызывало в Александере жгучую ненависть.

Впрочем, так было не всегда. Дэвид Александер родился в семье военного, летчика ВМФ. К пятнадцати годам он успел пожить в трех разных странах и в семи разных домах, и, поскольку другой жизни не знал, считал, что ему повезло. Потом, в 2016-м, отец погиб – во время ночного вылета отказали лазерные посадочные указатели на взлетно-посадочной палубе авианосца «Рейган». И в той же катастрофе погибла его детская мечта – стать, как папка, военным летчиком.

Нет, ненависть в Александере вызывали не собственно военные. Это было бы слишком простой реакцией на пережитую когда-то трагедию. Ему не нравилась сама идея организации, разлучающей семьи и пожирающей ресурсы, которые могли бы быть потрачены с гораздо большей пользой, на вещи, гораздо более необходимые. А к военным он, как правило, относился лишь с легким презрением пока они не начинали мешать его работе.

Вот как сейчас.

– Все, – сообщила Дружинова. – Помех больше нет.

– Наконец-то, – саркастически буркнул Александер. – Давайте снимать, пока больше ничего не стряслось.

– Лобберов сегодня уже не будет, – успокоил его Крэг Кеттеринг. – Можно не волноваться.

Каждый взлет или посадка шаттла в Сидонии сопровождались сейсмическим толчком, сбивавшим показания всех сейсмографов в радиусе нескольких километров. Сонарно-съемочный томограф мог улавливать человеческие шаги на расстоянии до пятидесяти метров, а после взлета лоббера в двух километрах от точки съемки почва вокруг могла дрожать несколько минут. Участившиеся в последнее время полеты между ущельем Кандор и Сидонией, особенно перебазирование войск ООН на север, чрезвычайно затрудняли выбор времени для необходимых археологам долгосрочных наблюдений.

– Девора, – спросил Александер, – есть «зеленый» для всех зарядов.

– Есть.

– Полевой группе доложить о готовности, – скомандовал Александер.

– Все готово, доктор, – отозвался Эд Поль.

– Чисто, – добавил Луис Вандемеер.

– Готов, – сказал Кеттеринг.

– Готова, – доложила Дружинова. – Консоль заряжена и готова к стрельбе.

Александер еще раз окинул взглядом участок. Все четверо археологов находились достаточно далеко от места взрыва – площадки двухсотметровой ширины у подножия Крепости, прямо в тени изъеденного временем Корабля.

– О’кей. Си-один, Си-один, я – Поле-один, у нас все готово.

– Поле-один, я – Сидония-один, – отозвался в наушниках голос доктора Джейсона Грейвса. – Связь в порядке, заряд двадцать девять, участок двенадцать. Можете приступать.

Александер в последний раз взглянул налево, направо и за спину, проверяя, свободна ли рабочая площадка.

– О’кей, – сказал он Дружиновой, – рви!

Русская-археолог коснулась зеленого огонька, моргавшего на полевом дисплее. С резким металлическим «клак!» почва в трех местах под Крепостью взвилась в воздух тремя миниатюрными красными гейзерами.

Улыбнувшись, Александер покачал головой. За две прошедшие недели он так и не привык к тому, что взрыв здесь совсем не похож на взрыв. На Земле три подорванных только что заряда произвели бы ужасный грохот. Но земная атмосфера в шесть тысяч раз плотнее марсианской, и здесь звук передается настолько плохо, что ухо улавливает лишь самые низкие тона. Три взрыва вместе прозвучали не громче, чем лязг крышек мусорных баков, однако археологов интересовало не распространение звука в атмосфере. Гораздо интереснее было то, как его волны распространяются в толщах холодного, слежавшегося марсианского реголита и вечной мерзлоты.

– Давай посмотрим, – сказал Александер Кеттерингу.

– Пока ничего нет, – отозвалась Дружинова, глядя на экран.

Александер взглянул на часовое табло шлемофона. Он чувствовал, что жутко устал. Может быть, удастся, с попущения Господа и рейсовых лобберов, сделать еще одну серию, и тогда можно считать что день – вернее, сол– прошел не зря. По марсианскому солнечному было уже 16:35, а солнце в Сидонии в это время года заходит около двадцати.

Крэг Кеттеринг поднял взгляд от панели томографа.

– Дэвид, – спросил он, – так что там у вас с этой су…

Александер рубанул воздух облаченной в перчатку рукой. Хотя Кеттеринг и говорил по прямому каналу «скафандр – скафандр», до микроволновой антенны «Сидонии-1» отсюда было всего около мили. Вполне возможно, что все их переговоры на базе прослушиваются – а то и записываются на предмет последующего анализа и обсуждений.

– … сударынейЖубер? – поправился Кеттеринг.

– У нас – прекрасные профессиональные, рабочие отношения, – как можно более нейтрально отвечал Александер.

К чести Кеттеринга, тот не расхохотался вслух – а если и расхохотался, то успел вовремя отключить микрофон. Ни для кого не было секретом, что с момента прибытия на Марс Александер с Жубер не разговаривали, несмотря на весьма романтические отношения на борту «Полякова».

Вначале Александер полагал, что она расстроена тем внезапным появлением морских пехотинцев в «штормовом погребе», но по прибытии на Марс убедился, что дело тут в чем-то ином.

Конечно, когда Александер с морскими пехотинцами приземлились прямо в Сидонии, Жубер разозлилась. Сама она прибыла из ущелья Кандор первым же лоббером, вместе с солдатами Иностранного легиона, возвращавшимися из своего короткого рейда к экватору. И, едва прибыв, обрушилась на всех, точно ураган, цитируя инструкции, требуя ежедневных отчетов и даже высказавшись в том духе, что все американские и русские ученые подчинены ей, как главе экспедиции ООН. Тон ее мог превращаться из крайне любезного в повелительный с быстротой молнии.

Александер начал подозревать, что связь их во время долгого перелета возникла в силу одной из двух причин. Либо Жубер просто пыталась развеять скуку, либо, что гораздо хуже, хотела таким образом втереться к нему в доверие и что-нибудь вызнать. А когда вызнать ничего не удалось, отношения мигом исчезли, как не бывало. А он, Александер, выходит, так и не понял, чего она добивается.

Полученные им самим указания были ясны: с людьми из ООН обходиться вежливо, но не забывать, что они здесь лишь наблюдатели, а вся операция – полностью американская. Перед отлетом из Флориды на орбиту Александер имел беседу с самим Кеннетом Морроу, главой отдела безопасности министерства технологий. Первая марсианская обзорная экспедиция, хоть и являлась сугубо гражданской, на деле была полностью финансирована правительством и находилась под управлением Конгресса США и нового министерства технологий. Иными словами, ученые из ООН, прилетевшие на Марс на американско-русских кораблях, могли сколько угодно наблюдать и вести собственные работы (места на базах они фактически покупали у НАСА), но никоим образом не определяли политику исследований и не имели никаких прав распоряжаться. Александер, будучи старшим археологом американской группы, подчинялся только доктору Джейсону Грейвсу, как главе сидонийской миссии, и тем, кто управлял экспедицией на Земле.

Однако все это ничуть не помешало Мирей Жубер поднять всех на уши. Уже более недели, пока Александер проводил работы, она требовала ежедневных отчетов, доступа к заметкам группы, проводящей обзор, доступа на планерки и даже – права прослушивать радиопереговоры. Политика…

Политиков Александер не любил еще сильнее, чем военных, – особенно когда политика сталкивалась с археологией. Давно известно, что если мешать науку с политикой, не выйдет ничего, кроме неприятностей. Как археолога, Александера в первую очередь занимали факты. А вот политиков как раз факты чаще всего и не устраивали…

Он до сих пор не мог без содрогания вспоминать о своей работе в Египте.

Египтология, самая выверенная, правильная и упорядоченная из наук, на рубеже века пришла – не могла не прийти – в совершеннейший беспорядок. Более ста лет археологи и историки были твердо убеждены в точности египетской хронологии – и, в частности, в том, что комплекс в Гизе (три больших пирамиды, шесть малых, Сфинкс и прилежащие к ним насыпи, дороги, храмы и гробницы) надлежит относить к Четвертой династии. Например, Великая пирамида, самая большая из трех, бесспорно, считалась построенной фараоном Хуфу, правившим Египтом с 2590 по 2567 год до н.э., тогда как Сфинкс был вырезан из камня Хафре, его братом, преемником и строителем второй по высоте величайшей пирамиды.