Текст книги "Белая Яся. Подарки (СИ)"

Автор книги: Яся Белая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Но этот поцелуй – хоть и дерзкий, не похож на наш первый, который я стёрла и пыталась забыть. Этот – правильный, нужный. Я таю, растекаюсь, Яну приходится крепче обнять меня за талию, прижать к себе.

Я хватаю его за плечи, потому что чувствую: ещё немного и улечу. Отвечаю также жадно, как он целует меня. Мы словно двое жаждущих, которые никак не могут напиться.

Он наконец отрывается от моих губ и шепчет на ухо:

– Хочу тебя.

От его слов ведёт, как от шампанского.

Ян без особых усилий подхватывает меня на руки и несёт на диван. Опускает бережно, и теперь поцелуи становятся осторожными и лёгкими. Будто меня спрашивают: можно?

Прикрываю глаза и доверяюсь ему.

Между ласками он шепчет:

– Красивая ... Нежная ... Желанная ...

И я растворяюсь в этих словах. Хочу быть его. Принадлежать безраздельно.

Он вытаскивает шпильки из моей причёски, волосы рассыпаются по диванной подушке. Ян запускает в них пальцы и прячет лицо. Его дыхание обжигает мне шею. Дедушка как-то рассказывал, что у васпов, при выбросе в кровь любого гормона, повышается температура тела. И приравнивается к температуре крупного хищника.

От его близости невыносимо жарко. Одежда липнет к телу.

Пусть он скорее избавит меня. А я – его. Помогаю стащить свитер, потом принимаюсь за пуговицы рубашки ...

Он перехватывает запястья, сжимает их на грани грубости и накрывает мои губы своими. В этот раз поцелуй глубокий и страстный. И по жилам уже струится раскалённый металл. Стекает вниз живота ...

Нас отвлекает звонок в дверь.

Чёрт.

Приходится прервать поцелуй.

Ян в ярости.

– Ты кого-то ждёшь?

– Нет, – мотаю головой.

– Я убью этого мерзавца! Кто бы он ни был! Испортил нам вечер!

Я благодарна за "нам", но допустить убийства в рождественскую ночь не могу. Поэтому прошу Яна попридержать пыл, чмокаю в щёку и бегу к двери.

... Он радостен и улыбается во все зубы.

– Ну, здравствуй, малышка. Я всё-таки вырвался к тебе!

– Дедушка?!

– Да, пташка моя. Твой дедуля приехал. Всё-таки Рождество – семейный праздник. Но что-то ты не рада! Или ... ты не одна?

О, да! Не одна!

И только от одной мысли, что они сейчас встретятся и мир разлетится на осколки, мне плохеет. Видимо, потрясений на сегодняшний день оказывается слишком много, и меня накрывает благодатная тьма.

И уж не знаю, кто из них успевает подхватить меня ...

– 6 -

... Но в чувство приводит точно дедушка – сидит рядом, суёт под нос ватку с нашатырём.

Слышу обрывки фраз.

– ... ты посмел! Марать её своими грязными прикосновениями, тварь! Зарвался! Равным себя почувствовал! Она столько для вас сделала, монстров неблагодарных.

Я смотрю на Яна. Он стоит у двери потерянный и одинокий. Голову опустил, кулаки стиснул.

За что дедушка так с ним?

Злюсь и пытаюсь встать.

– Дедушка! Он мой гость! Я сама его пригласила.

Встаю и подхожу к Яну, хочу обнять, но он шарахается от меня, как от чумной.

– Ваш дедушка прав. Я должен идти.

Холодно и отчуждённо. Словно не было тех сумасшедших поцелуев и тянуче-сладкого "хочу тебя".

Теперь взгляд колючий.

Почему-то чувствую себя предательницей и понимаю: если он уйдёт сейчас – потом не подпустит на пушечный выстрел.

Пусть дедушка от меня отречётся. Оставит без наследства и содержания. Мне всё равно.

Я не могу потерять Яна.

Потому что я ... впервые в жизни ... сейчас я осознаю это чётко ...

– Он не прав! Здесь – мой дом и ты – мой гость. И вообще ... я ... я ... люблю тебя ...

Ян спотыкается, хватается за дверной косяк и замирает.

А у меня за спиной ехидно смеётся дед.

Я зла на них обоих. Разорвала бы в клочья. Треснула лбами. Потому что нет никого дороже и роднее.

Реву, как последняя плакса. И совсем-совсем не знаю, что мне делать.

Ян поворачивается и смотрит с тоской.

Говорит тихо и обречённо:

– Не плачьте. Я не стою ваших слёз. А ваша любовь – слишком дорогой подарок. Я не могу его принять. И мне, правда, лучше уйти.

– Ещё шаг – и я пристрелю тебя, ублюдок.

Кошусь на деда и замечаю у него в руках пистолет с сонными дротиками. Всегда при себе. Работа опасная. Не удивлюсь, если намешал туда такой гадости, что Яна долго корёжить будет.

– Я тебя не прогонял. А ты – ещё и до слёз её довёл. Моя добрая девочка, – он обводит пистолетом комнату, – всё это сделала для тебя. Она тут унижается, в любви тебе признаётся, а ты ...

Ян растерян и напуган. Но скорее не намереньями деда, а его словами. И, кажется, полностью дезориентирован. Ведь раньше дед отругал его за то, что Ян касался меня.

Он не подойдёт.

Поэтому подхожу сама, в этот раз он позволяет коснуться.

Я кладу руки и голову ему на грудь, и Ян говорит совсем тихо:

– Не надо плакать.

Чувствую, как подрагивают пальцы, когда он проводит ладонью мне по спине.

– Так значит, – говорит дедушка. – То есть, он – твой сознательный выбор.

– Да, – отвечаю я, поднимаю лицо и встречаю взгляд Яна, полный благодарности, нежности, отчаяния и ещё не пойми чего.

– А ты, васпа, обещаешь её беречь?

– Да, – отвечает Ян, и обнимает меня уже увереннее и надёжнее.

Так правильно. Не отпускай.

– Умеешь ты делать сюрпризы, Хлоя. Прямо, как твоя мать, которая выскочила за своего эгерца и слушать меня не хотела! А упрямство у тебя его, Миллеровское, будь он проклят и земля ему пухом! – дед кладёт пистолет на стол, откупоривает шампанское, наполняет бокал, пьёт залпом. – И если Марину, твою маму, я ещё мог понять, то тебя – никак! Влюбиться! в васпу! Это всё равно, что полюбить вон его, – кивает на пистолет.

Я чувствую, как напрягается Ян, и прижимаюсь к нему ещё сильнее.

– А ты?! – понимаю, что дед обращается к Яну. – Решил, что теперь всё можно. Равным себя посчитал?

Обнимаю за шею, шепчу:

– Не отвечай.

Он и не собирается. Вместо этого – трогает мои волосы, целует в макушку. Успокаивается.

Мне рядом с ним тепло и правильно.

– Разбаловала вас, насекомых, моя внучка. И знаешь, есть одна беда – я не могу ей возражать. Вениамин, вон, считает, что у вас можно вырастить души. Благодаря его наработкам и появилась "О.С.А.". Васпы научились любить и им есть, что терять. Он умеет убеждать. Я никогда не принимал психологию всерьёз. Не могу апеллировать к исследованиям, результаты которых не увижу даже под микроскопом. Но раз моя девочка выбрала тебя, я поверю этому ненормальному. Но если хоть волосок упадёт с её головы ...

– ... вы сделаете меня пожизненным хомячком в вашей лаборатории! – заканчивает Ян, и меня окатывает волной его негодования. Разделяю целиком и полностью – Ян и сам не допустит. Иначе бы не было так спокойно в его объятиях.

– Ну что ж, на этом пока заключим нейтралитет. А, согласны? Это не самый плохой расклад. Как контролировать васпу, я знаю. А вот то чудо, которое выкопала тебе, пташка, в качестве жениха моя дражайшая сестрёнка, нет. Она намерена познакомить вас в самые ближайшие дни. Только не надо мне такого счастья ... Я собственно и примчался предупредить. И потому, что с кем Рождество встретишь, с тем весь год и проведёшь. А я хочу с тобой, малышка. Ну ... теперь придётся и с тобой, – он салютует бутылкой Яну, – раз уж она выбрала тебя... И ещё, раз уж вы стоите под омелой, целуйтесь уже.

Мы целуемся.

Мир начинает искрить, взрывается фейерверком.

Часы бьют двенадцать.

И, шепча ему в губы его имя, я успеваю загадать желание, самое заветное. И оно сбывается тут же. Ян наклоняется и говорит:

– Я тоже. И очень давно. Наверное, с того дня, как впервые увидел тебя. Ты – моя. И больше не отпущу.

– Берите уже шампанское и айда фейерверки смотреть, – зовёт дед.

И я смеюсь.

Вот уж воистину – счастливое Рождество.

... Дальше застолье продолжается в уже более дружелюбном ключе. Хотя, конечно, Яну не так уютно, как когда мы были вдвоём, он холодён и натянут, но позволяет мне держать себя за руку.

В два пополуночи понимаю, что едва ли стою на ногах. Дедушку целую в щёку, Яна – в губы, и прощаюсь.

Ян начинает собираться тоже.

Дед качает головой:

– Э, нет, зятёк, у нас с тобой ещё долгий разговор впереди. Так что садись пока. А где переночевать – найдём, квартира большая.

Ян печально вздыхает и садится за стол. Дед извлекает из чемодана бутылку "Хеннеси". Да, разговор точно будет серьёзным и мужским.

– Обещайте, что не поубиваете друг друга.

Оба ухмыляются.

– Заботишься, моя умница! – хвалит меня дед.

– Нет, – говорю, – просто утром двадцать шестого будет сложно вывезти два трупа. У всех служб – выходной.

Делаю книксен и ухожу.

Смеются они уже мне вслед.

... Засыпаю, едва голова касается подушки. Снится мама – красивая и молодая, и городской каток с огромной ёлкой посередине. То была сказка.

– 7 -

В гостиную выхожу с опаской – мало ли что всё-таки случилось. И – удивляюсь. Стол чист. Иду на кухню проверить догадку: действительно, еда – в холодильнике. Ну надо же, какие мужчины у меня умнички!

Сердце щемит от нежности.

Едва успеваю привести себя в порядок – раздаётся звонок.

– Готовься, малыш, в три мы с Яном заедем за тобой! – ошарашивает дедушка.

– Постой. Вы с Яном? Где вы вообще?

– Потом, всё потом, малыш. К трём – будь готова. Отправимся к твоей тёте Римме знакомиться с женихом.

– Не собираюсь я не с кем знакомиться. Я хочу быть с Яном.

– Будешь, но потом. А сейчас – поедешь и познакомишься. Всегда сможешь ему сказать, что он тебе не нравится.

– Он мне уже не нравится.

– Я очень на это надеюсь.

Дедушка отключается, а в груди клокочет ярость. С шестнадцати лет доказываю родственникам: свою жизнь я строю сама. Не понимают, и всё ещё продолжают опекать. Ладно, дедушка, нужно отдать ему должное, влияет на мою жизнь в основном финансово, после того, как я поступила на искусствоведа, а не на генетика, как он хотел, наши отношения стали прохладнее. Потом позиции сильно разошлись, когда я пробивала поправку в закон о перемещённых лицах. Но всё это сущие пустяки, по сравнению с разногласиями в жизненных позициях между мной и тётей Риммой. Она считает: я всё ещё выпускница гимназии, и меня нужно направлять на путь истины. И да, ежегодно подыскивать мне женихов, из-за которых потом приходится менять номера телефонов и чуть ли не работу.

Что задумал дедушка?

Почему Ян подыгрывает ему?

Злюсь на них и пылесошу. Домашние дела – лучшая пилюля. Так время пролетает незаметно, но к трём я готова и безупречна. Потому что тётушка Римма устроит мне разнос, если хоть один волосок в причёске будет лежать не так.

Звонок в дверь удивляет – дедушка мог бы и по телефону, я бы спустилась.

Открываю дверь и вижу Яна.

Сердце прыгает, и улыбаюсь я, наверное, глупо.

Но Ян – мрачнее тучи, и скорбь, что окружает его, расползается по моей радости, как чернильная клякса по бумаге.

– Ты слишком хороша, – наконец говорит он. Голос глухой и бесцветный. – Чтобы отказаться от тебя.

– А ты отказываешься?

Комната качается, опираюсь рукой о стену, чтобы не упасть.

Ян подхватывать не спешит, он вообще не переступает порог.

– Я должен, – заученно повторяет Ян. – Полич прав: ничего хорошего из этой связи не выйдет.

Ну вот! Дедушка всё-таки наговорил ему пакостей! Сломал его! Сжимаю в руке клатч и усилием сдерживаю слёзы.

– Но мы же договорили – только если ты хочешь сам. Ты говорил, что хочешь меня. Сегодня уже не так?

– Хлоя, – в моём имени – почти стон, – я так долго мечтал о тебе. Так отчаянно и безнадёжно. И тут ты, рядом, доверчивая, желанная. Конечно, я потерял голову. Но ... я не обрёл её и теперь. И желаю тебя не меньше. Но я должен отказаться от тебя, от твоей любви...

Нет! Не делай этого?! Я не выдержу!

Но он безжалостен.

– Прощай.

Ломаюсь, падаю на колени и плачу навзрыд.

Он разворачивается и уходит, шаги гулким эхом отдаются в пустоте души ...

Пол подо мной проваливается, и я падаю в бездну.

Больно ударяюсь.

И – просыпаюсь.

На полу.

Ничего себе сон!

В сумочке, которую всё ещё стискиваю в руке, трезвонит телефон. Я прилегла на пять минут, в ожидании дедушкиного звонка, и вот – уснула. Прямо в костюме и туфлях. Хорошо, что ничего не измялось.

Достаю телефон.

Дедушка в ярости:

– Ну где ты там! Такси уже пятнадцать минут ждёт! А Римма – собирается подавать в розыск.

Я смеюсь.

Потому что сон.

Хватаю шубу, замыкаю квартиру и бегу к лифту.

Мне так хорошо, потому что он не отказался от меня. Мы будем вместе. Как и обещали друг другу вчера.

... Сажусь в такси, назад, рядом с дедом. Он целует меня в щёку и говорит:

– Крепись, детка.

Дедушка называет водителю адрес, и мы отправляемся в гости к тёте.

И тогда решаюсь спросить:

– Где Ян?

Ведь ещё с утра они были вместе.

– Поехал домой, – спокойно отвечает дед. – Не волнуйся, он обещал тебе позвонить.

Сникаю.

За время нашего с Яном сотрудничества он звонил мне всего два раза. И то – по острой необходимости.

Сон в руку.

– Чего ты ему наговорил?

Дедушка хлопает меня по ладони:

– Просто небольшая проверка. Должен же я знать, на что он готов ради тебя.

– Меня пугают одни только догадки.

– Не гадай, всё узнаешь в своё время.

Смотрю за окно на пляску снежинок. И злюсь на людскую природу: всегда нужны доказательства.

Мне не нужны. Я и знаю и так.

Дедушка наконец выдаёт то, что, по-видимому, мучит со вчерашней ночи:

– Как далеко зашли ваши отношения?

– Тебе отчёт письменно или устно?

– Не дерзи, я серьёзно. И не потому, что контролирую тебя. В двадцать два ты уже можешь спать с кем хочешь.

– И на том спасибо, – злюсь я, – это великодушно с твоей стороны.

– Вся в мать. Отвечай по существу.

– Не дальше поцелуев, а что?

– А сколько вы знакомы?

– Почти полтора года.

– И за это время он ни разу не домогался тебя?

Решаю проигнорировать случай в галерее. В конце концов, я и сама там повела себя не лучшим образом. Поэтому отвечаю уверено:

– Нет.

– И никаких шагов к сближению он не предпринимал?

Начинает подбешивать.

– Вы ведь сами чётко очертили границы вольера, развесили таблички, и прямо сказали: кто есть кто и где его место! А васпы усваивают информацию с первого раза. И если ты собираешься спросить: "Нравилась ли я ему?" – Скажу: "Да". Ты сам всегда говорил, что женщина безошибочно это разглядит.

Дед вздыхает:

– Тогда, возможно, я сделал некоторые выводы слишком поспешно ...

– Мне остаётся надеяться – нефатально.

– Мне тоже, иначе ты ведь возненавидишь меня ...

Но ... дедушка не расстроен, отнюдь. В глазах – пляшут бесенята. Опять что-то задумал! И ловко провёл меня.

А Ян, похоже, с ним заодно. Предатель.

Вечно мужчины пытаются показать: они лучше знают, чего мы, женщины, хотим. И готовят нам сюрпризы... Вот бы всегда хорошие!

– 8 -

... У тёти Риммы многолюдно. Её загородный особняк – своеобразный салон. Тут собирается элита – писатели, артисты, учёные, политики. И просто светские бездельники, яркие, как конфетные фантики и такие же бесполезные.

Тётя Римма – пышная, важная, в бриллиантах – налетает грозовой тучей. Расцеловывает.

– А ты всё худеешь! – она отодвигает меня и рассматривает, как товар в витрине. – Скоро ветром будет сносить. Поди, не читаешь мои электронные письма. Я там столько рецептов сдобы набросала.

Не решаюсь сказать тёте, что её письма тут же удаляет антиспам. Пусть прибывает в счастливом неведении. Она пока теряет интерес ко мне и переключается на деда:

– Южган, подлец, совсем забыл сестру! Скоро сам в своей лаборатории превратишься в хомяка. Подопытного!

Вряд ли она понимает то, о чём говорит, но говорит убедительно.

Прохожу в зал, полный нарядных гостей. Присаживаюсь на край оттоманки. Несмотря на публичную профессию, не люблю большие шумные компании. В них всегда вариант напороться на кого-то неприятного или чуждого тебе.

Тётушка находит меня и хватает за руку.

– Ты что пришла в институтку играть?! Нет, моя милая, я не позволю тебе отсиживаться за фикусом, когда Стефан Добрович уже здесь и, к тому же, звезда моего салона.

Фамилия кажется мне знакомой. Наверняка, мы встречались в высоких кабинетах госдумы. И когда человек, на которого указывает тётушка, невзначай оборачивается в нашу сторону, меня прошибает холодный пот.

Вспоминаю, где его видела и наш последний разговор. Комитет по межнациональным отношениям и реализации миграционной политики, зампредседателя. Как я могла забыть!

Хотя психологи дают этому вполне конкретное определение – защитный механизм. Сознание словно закрывает то, что хочется поскорее вычеркнуть из памяти.

Вначале пан Добрович вёл себя корректно, просто само очарование. Целовал ручки, угощал кофе. Умный, интеллигентный, а если добавить к этому ещё и внешность, скорее киноактёра, чем политика, – немудрено, что у меня закружилась голова. Да, я заинтересовалась, но не влюбилась. Но он, видимо, истолковал моё внимание к своей персоне с выгодной себе стороны. И в очередной мой визит он распустил руки. Ко мне прежде не прикасался ни один мужчина, а тут ... В общем, гадливость, гнев, ярость почти лишили меня рассудка, и я ударила его. Коленкой туда ... И выскочила вон. Никогда прежде никого не била. Считаю это низким и неприличным для женщины. Неприятно. А через два дня случился тот инцидент с Яном в галерее. И у меня случился первый в жизни нервный срыв. Ведь Ян уже тогда был дорог мне, как друг.

Если бы не вмешался дедушка, возможно, законопроект бы и не прошёл. Но, отпаивая меня успокоительными, он каким-то чудом и погасил грязные слухи, которые Добрович распустил обо мне, и добился, что меня принял сам председатель комитета, а не зам. Так что, васпы многим обязаны нелюбимому ими Поличу.

Как тётю угораздило притащить эту мразь?! И почему дедушка мне ничего не сказал?! Ведь приехал же предупредить! ...

Тётушка не даёт мне убежать. Подводит к претенденту, знакомит.

– А вы всё хорошеете, панна Миллер.

– Вашими молитвами, пан Добрович.

Фальшиво улыбаюсь и подаю руку.

Он целует кончики моих пальцев.

Меня прошивает отвращение.

И, кажется, дорогая красивая оболочка слетает с Добровича, и я вижу грязное страшилище, самое мерзкое из всех, что когда-либо порождала тьма.

– Пройдёмся? – обворожительно улыбается он. – У хозяйки дома – замечательный зимний сад.

Голос у Стефана – чарующий. Особенно, если прикрыть глаза – обволакивает, пленяет. У него изысканный парфюм и драгоценные запонки на безупречно отглаженной рубашке. О таких говорят: золотая девичья мечта.

А я ёжусь от одной только перспективы.

Ведь в зимнем саду – много укромных уголков, да и до главного зала далековато. К тому же, при таком шуме, никто и не услышит, хоть охрипни.

Забрасываю за ухо прядь и, видимо, слишком заметно нервничаю.

Он приподымает бровь:

– Вы не доверяете мне?

– У меня есть некоторые основания ...

– Ах, простите! – совершенно неискреннее заявляет он. – Но у меня есть оправдание: виной всему – ваша красота.

– Несколькими минутами ранее вы сказали, что я похорошела. Стало быть, у меня ещё меньше оснований доверять вам.

– Хлоя! – доверительно произносит Стефан. – Я порядочный человек.

– Зачем же вы зовёте девушку уединиться?

– Потому что есть темы, которые оговариваются без посторонних, к тому же – здесь шумно.

Нахожу деда. Он возле камина, в кругу престарелых светских снобов обсуждает последние политические новости. Ловит мой взгляд, салютует мне бокалом виски и подмигивает: мол, не бойся, иди.

Мне и впрямь не хочется выглядеть параноидальной трусихой.

– Вы меня заинтриговали, – говорю я, и всё-таки опираюсь на протянутую руку. Но память услужливо подсовывает, как эта рука задирала мне юбку. Слегка отшатываюсь, сдерживаю отвращение.

Переключаюсь на другое – как Ян целовал и касался меня вчера. Его ласки вызывали сладкое томление, но ничуть не унижали. Наоборот, я парила, чувствовала себя восхитительной, желанной, необходимой.

Эти воспоминания согревают, и у входа в зимний сад я всё-таки высвобождаю руку и отстраняюсь.

Здесь царит полумрак, и меня снова охватывает волнение.

Но Стефан – сама любезность.

– Хлоя, – говорит он с жаром, и глаза его влажно блестят, – я не могу выбросить вас из головы. Вы лучшее, что случалось со мной! Попрошу простить меня за тот бестактный поступок. Поверьте, осуждение окружающих и презрение к себе – достаточное наказание.

И вот сейчас мне становиться горько и не по себе. Не хочу извинений от Стефана, а от Яна получу вряд ли. Сглатываю ком, прижимаю руку к груди и говорю:

– Прощаю вас и не хочу больше возвращаться к этой теме.

– Понимаю ... – он вдруг становиться робким, – давайте забудем вместе. И начнём заново, а?

Сердце колотится взволнованно и часто.

– Вы ставите меня в неловкое положение. Если я дам утвердительный ответ – он посеет ложные надежды, отрицательный – обижу вас, а я совсем этого не хочу.

– Не торопитесь с ответом, – чуть растерянно улыбается он, смущая меня ещё больше, – подумайте, взвесьте. Я готов ждать столько, сколько нужно. Потому что я люблю вас, Хлоя.

Это нечестно. Совсем.

Трудно говорить "нет", когда на тебя смотрят с нежностью и надеждой.

Но я долж ...

... стена за моей спиной отъезжает, чьи-то руки хватают меня поперёк талии и куда-то тащат.

Я успеваю только ойкнуть. И замечаю, как выражение романтической печали покидает красивое лицо Стефана.

– Эй! – возмущённо восклицает он. – Почему вы всегда убегаете в самый ответственный момент! Что за шуточки?

И это вместо того, чтобы броситься на помощь! Ублюдок!

– Какие тут шуточки! – ору я, и пытаюсь вырваться, сбросить руки похитителя, но захват лишь становиться сильнее. – Помогите мне!

– Нет-нет, на эти игры я не подписывался! Увольте! – он разворачивается и поспешно ретируется.

А меня, между тем, утаскивают в какой-то коридор.

– Стефан! – кричу я. – Нет! Помогите же!..

Дура! А я чуть не повелась на его сладкие речи!

Но мне бесцеремонно зажимают рот рукой. Я лягаюсь, понимаю, что попадаю каблуком по ноге, так как преступник над моим ухом тихо пропускает сквозь зубы воздух.

Пытаюсь ударить второй раз, ну туфли слетают одна за другой. Это неплохо, так будет понятно, куда меня утащили.

Путь наш лежит по длинному коридору, где, словно жилы гиганта, переплетаются трубы, выкрашенные в различные цвета.

Я пытаюсь царапаться и даже впиваюсь зубами в руку, закрывающую мне рот. Поздно вспомнив, что это – злит маньяков, и жертвы лишаются зубов. В моём случае, к счастью, обходится.

Похититель лишь зло шипит:

– Не дёргайся!

Меня затаскивают в какое-то полутёмное помещение, должно быть, котельную – здесь тихо гудят котлы – и ставят на пол.

По спине, от близости преступника, пронимает холодок. Ногам тоже холодно на бетонном полу, меня начинает трясти.

Похититель говорит спокойно и тихо, но от его бегут мурашки:

– Сейчас я уберу руку, но ты не будешь кричать. Хорошо?

Киваю.

– Вот и молодец! – хвалит он и убирает руку.

Хватаю ртом воздух и понимаю, как мне страшно.

Он обнимает меня со спины, неожиданно нежно. Ладони скользят по талии, опускаются на бёдра, потом снова поднимаются вверх. Поцелуй в висок невесомый, как прикосновение бабочки. И голос, куда более тёплый и родной, утешает: "Тише-тише".

Я вздыхаю, чувствую, как щиплет глаза.

Он осторожно, через одежду, сжимает мою грудь, отчего по телу побегают искорки и говорит:

– Босиком на бетоне. Простудишься.

Подхватывает и усаживает на какие-то коробки.

– Побудь здесь, я принесу туфли.

И ныряет в коридор.

А я не знаю, что мне делать: плакать, злиться или смеяться.

Он возвращается довольно быстро, я обуваюсь. Берёт меня за руку и торопит:

– Идём, такси уже десять минут ждёт.

Спешу за ним и пытаюсь выяснить на ходу:

– Что всё это значит?

– Узнаешь.

– А сразу сказать?

– Сюрприз, – откликается он.

– На улице холодно ...

– ... твоя одежда уже в машине.

Открывает дверь, и я юркаю на заднее сиденье. Он садится рядом. Таксист, заметив нас в зеркале, сразу трогает. И, судя потому, что адрес Ян не называл, ему известно – куда.

Ян берёт меня за руку, а я кладу голову ему на плечо.

– И кому из вас пришла эта гениальная идея?

– Какая именно?

– С похищением.

– Началось всё несколько раньше и ещё не закончилось, смотри ...

Машина останавливается возле городского парка. Его главная площадь превратилась в каток, а посредине стоит громадная, мерцающая всеми цветами радуги ёлка.

Я выскакиваю и задираю голову, потому что со свистом в небо уходит первая ракета, за ней другая, и ещё, ещё.

Взрываясь, они – литера за литерой – пишут моё имя.

Я хохочу.

Ян улыбается.

И когда перестаёт грохотать, сообщает, немного гордясь собой:

– Мы придумали вместе. Подарок тебе. С Рождеством.

Парк наполняют чистые серебристые голоса. И только тогда я замечаю, детвору. Они водят хоровод вокруг ёлки и громко кричат:

– Снегурочка! Снегурочка!

– Тебя зовут, – с улыбкой сообщает Ян, – беги.

– А ты?

– Подожду. Я ведь сказал: всё только начинается.

Целую его и бегу на каток.

У входа мне дают коньки и костюм Снегурочки. И я знаю: раз сказка только началась – конец ещё нескоро. Потому что я загадала, чтобы моя сказка была – длинною в жизнь.

А в Рождество самые заветные мечты обычно сбываются ...