Текст книги "Белая Яся. Подарки (СИ)"

Автор книги: Яся Белая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

В Рождество сбываются самые заветные мечты. И случается невозможное – нет, волшебник не прилетает, а вот снегурочка вполне себе может заглянуть на огонёк :)

Белая Яся

Белая Яся

Белая Яся. Подарки

ФЭНДОМ: «Легенды Сумеречной эпохи» Елены Ершовой

АВТОР: Яся Белая

ДИСКЛАЙМЕР: В Рождество сбываются самые заветные мечты. И случается невозможное – нет, волшебник не прилетает, а вот снегурочка вполне себе может заглянуть на огонёк :)

Подарки

– 1 -

На снегу столько подписей. Крестик – воробей, «розочка» – кошка, параллельные – санки и точки каблуков – я.

Ещё пара часов – и белое великолепие исчезнет без следа. Поэтому каждый обитатель города спешит оставить автограф на зимней страничке: я тут был ...

Зимы у нас недолгие, а снег – как ненастоящий. Вон проглядывает кое-где зелёный ёршик газона. Хотя на носу Рождество.

Рано порадовалось: приморозило. И руки без перчаток – красные. А в перчатках неудобно держать коробки – выскальзывают.

Завожу машину, и пока она прогревается, дую на ладони. Не хочу, чтобы он видел озябшие руки. Хочу, чтобы видел радость.

Дедушка сказал: прости, малыш, не смогу в этом году праздновать с тобой. Но не добавил "опять". А это – ключевое. Потому что пятое подряд Рождество одной – тоскливо.

Но в этом году – будет по-другому. Я так решила.

Напекла пирожных, купила подарок. И вот теперь – еду поздравлять. Говорят, если осчастливишь другого – сам станешь чуточку счастливее. Но не знаю, как он отреагирует и, если честно, очень боюсь. Вряд ли он знает о традициях Рождества. А тут я, с подарками. Ему точно будет неловко.

Подумаю об этом потом ...

Еду. Снег – бесконечной пеленой, дворники взбесились – трут и трут.

Зачем мне это? Наверное, потому, что сиротство по праздникам роднит. А в такие дни хочется, чтобы рядом был кто-то близкий.

Интересно, когда он откроет коробку – улыбнётся?

Припарковавшись возле офиса "О.С.А.", сижу и терзаю руль. Идти или развернуться и уехать? Почему-то уверенности поубавилось... Но вовремя вспоминаю дедушкин наказ: начала – доводи до конца. Беру коробочки с подарками и иду.

На проходной мне отдаёт честь юный васпа.

Забыла, как его зовут, чёрт!

Открываю коробку, достаю небольшой бисквитный кекс в форме осы и кладу ему на стол:

– Счастливого Рождества!

Мальчик краснеет, теряется и весь мой.

– Ой, что вы, госпожа Миллер, – к вящей досаде моё имя он помнит, – зачем же?.. Какая прелесть! И вас!

Выпаливает на одном дыхании, я улыбаюсь, – надеюсь, обворожительно? – и говорю:

– У себя?

Дежурный понимает, о ком речь, и бодро кивает:

– На месте, но зол и велел к себе никого не пускать.

– Думаю, мне можно.

– Думаю, вам – да, – соглашается мальчик и пропускает меня в длинный холл.

Двери-двери-двери ... Как в дурном сне. Откроешь одну – попадешь в ад, другую – в кошмар, третью – к нему.

Недовольный.

Встречает фразой:

– Да кого там принёс ...– дальше – ругань. Поднимает голову, вперивает в меня злой взгляд. Ежусь. Ищу дверную ручку. Он сменяет гнев на милость и говорит куда более дружелюбно: – А, это вы.

Глыба перестаёт давить. Перевожу дыхание, подхожу и ставлю на стол коробочку с кексами. Перед глазами всплывает, как мастерила вчера, обклеивала цветной бумагой (сдержанная элегантность), украшала. И вдруг смотрю теперь и понимаю: сейчас откроет – а там!

Пока не случилось – тороплюсь:

– Это вам и вашему отделу от меня лично и девочек из фонда!

Бедные девочки! Они понятия не имеют, что затеяла их руководительница.

А он, между тем, открывает коробочку.

И почему кексы-осы казались мне вчера хорошей идеей? Она ведь плохая. Очень! Вот и он, после паузы, выдаёт возмущённо:

– Вы издеваетесь?

– Ничуть, – оправдываюсь я, – и у меня тут ещё подарок!

Кладу на стол набор для рисования: пастель, цветная бумага особой фактуры.

Он сгребает мои дары и отправляет в корзину.

– Я не знаю, что вам от меня надо, – говорит, не оборачиваясь, – но я не потерплю подобных игр даже от вас!

Уныло бреду к двери, радуюсь, что сдержала слёзы, бормочу под нос:

– Я не играла, просто зашла поздравить с Рождеством.

– Что такое Рождество? – доносится вслед. Без всякой злости и даже растерянно. Хотя, могу обмануться.

Останавливаюсь, поворачиваюсь, но не смотрю. Произношу ровным тоном экскурсовода:

– Это праздник. Пришёл ещё из досумеречной эпохи. Тогда он носил религиозный характер, теперь – сугубо светский. Остались традиции, обмениваться подарками, например.

– Значит, я теперь вам тоже должен ...

Вздыхаю. Смиряюсь с поражением и старательно улыбаюсь:

– Только если хотите сами. Это жест дружбы и доброй воли.

Он задумывается. До побелевших костяшек впивается в край стола.

– То есть, Торий тоже мне купил подарок?

– Уверена. Виктор любит делать сюрпризы.

– То-то и помню, – уже смягчаясь, говорит Ян, но столешницу не выпускает, – что пару дней назад встретил его растерянного. Он что-то прятал.

Прыскаю в кулак. Ян вздрагивает. Успокаиваю:

– Представила картину и узнала Виктора.

Ян, наконец, отпускает стол.

– Вы присаживайтесь, – указывает на кресло у окна. – Раз уж пришли в гости с подарками – я должен угостить вас чаем.

– Ян, перестаньте повторять "должен". Только, если вы хотите. Если же нет, и я мешаю вам, – киваю на заваленный бумагами стол, – то я лучше пойду.

– Не мешаете, – он собирает бумаги и засовывает в ящик стола, – оставайтесь.

Затем лезет в корзину, вынимает коробку с кексами (хорошо, хоть не рассыпались) и набор. Последний – вертит и с любопытством рассматривает. Проводит пальцами по чуть шершавой бумаге. Достаёт мелки пастели, пробудет несколько цветов. И по-хозяйски убирает в стол.

– Понравилось? – интересуюсь, потому что он сам никак не комментирует подарок.

– Неплохо, – сухо отзывается Ян. – Но – пустая трата денег. Я не умел никогда. После реабилитационного центра совсем разучился.

Лукавит. Но я не стану разоблачать.

– Зато теперь можно вспомнить, потренировать навыки.

– У меня и без этого дел много. Не с руки переводить время на баловство.

Даёт понять, что разговор на эту тему закончен, и переключается на кексы. Съедает один, второй, тянется за третьим, это – лучшая похвала хозяйке.

Но вдруг замирает, накрыв рукой сладость, смотрит в стол.

– Вы ведь это сами приготовили? – говорит, наконец.

– Да, сама, по бабушкиному рецепту и добавила щепотку фантазии.

– Для меня?

– Для вас и ваших ребят.

– И вот как теперь я обменяюсь с вами равноценным подарком? – произносит с досадой.

И я "достаю заготовку":

– Нарисуйте меня.

Он скользит по мне взглядом, отчего обдаёт жаром – посмотрел, как будто коснулся, и чеканит:

– Не пойдёт.

– Почему?

– Это снова будет подарок мне. Я вам этот рисунок не отдам.

– Пусть будет у вас, главное – нарисуйте. До Рождества ещё есть время.

Встаю – визит и так затянулся – и направляюсь к двери.

Ян говорит вдогонку:

– В жизни не ел ничего вкуснее ваших пирожных.

Вздыхаю с облегчением и улыбаюсь. А он продолжает удивлять:

– Вы научите меня выбирать подарки? Хотел бы купить для кое-кого.

Мысленно радуюсь: тех, кто ему дорог, несколько. Это замечательно.

– С большим удовольствием, – честно заявляю я. – Буду ждать у машины.

И душу наполняет ликование – сюрприз всё-таки удался!

– 2 -

... Снегопад не прекращается. В этом году зима расщедрилась, и скоро укроет город белым сверкающим пухом. Дербенд обычно сер, но дважды в год непременно наряжается: весной – цветущими садами и зимой – в снежную шубу.

Задираю голову и ощущаю себя в центре снегопада. Будто вот-вот саму подхватит и унесёт в белую круговерть танцевать со снежинками.

Не слышу, как подходит Ян, но чувствую и оборачиваюсь. Взгляд – странный, теплый. Если бы я не знала Яна, решила бы – любуется мной.

Улыбаюсь.

– Ну что, едем?

Он кивает и идёт к задней двери. Хочет спрятаться. И понимаю почему: автомобиль леворульный, я буду видеть ту сторону его лица, где повязка, если он сядет рядом, на пассажирское. Ян считает, это противно. Или вызывает жалость. Но это не так – он никогда не вызывал у меня ни жалости, ни отвращения. Разве что пугал иногда.

Поэтому я подхожу и трогаю его ладонь, вцепившуюся в ручку двери. Ян деревенеет. Васпы не выносят прикосновений. Я знаю это, но всё равно немного задевает – сама напрягаюсь и немного теряюсь. Но быстро одёргиваю себя, осторожно глажу его руку – кожа сухая, горячая, покрыта старыми шрамами и свежими ссадинами.

Ян переводит дыхание, и я чувствую, как он расслабляется – доверяет и наслаждается.

– Садитесь рядом, а то неудобно будет беседовать.

– За рулём лучше не разговаривать. Это чревато, – холодно отзывается он, осторожно убирая руку.

– Ваша правда, – соглашаюсь, – хотя всё, конечно, зависит от опыта водителя.

Взгляд, который он бросает на меня, красноречив и наглядно демонстрирует, что Ян думает о моих водительских способностях.

– Тогда, может, вы за руль?

Похоже, он даже опешил от недоумения. Мнётся, не зная, что ответить. Выбирает, наверное, самое логичное:

– У меня нет прав.

– Ерунда, – машу рукой я, – ваша "корочка" главы подразделения "О.С.А" сработает лучше любых прав.

И протягиваю ключи.

Он ухмыляется самодовольно и, наверно, заносит победу на свой счёт. Я не возражаю, покорно сажусь рядом и набрасываю ремень безопасности. Давно не ездила пассажиром. А в этом определённо что-то есть.

Например, можно беззастенчиво рассматривать водителя. И мне нравится то, что я вижу. Ян ведёт машину уверено, движения отточены. Должно быть, он также дерётся... И ... От него веет силой и властью ... но это не неприятно, скорее наоборот... Странные мысли, никогда не рассматривала его с этой точки зрения. А может, стоит?

Ему идёт форма. Она не слишком отличается от мундира Дарского офицера. Вернее, полностью та же – цвет, фасон, только шевроны и нашивки другие, с гербом Южноуделья и логотипом "О.С.А.".

Цвет ржавчины в сочетании со светлыми волосами – в этом что-то есть. А если ещё добавить веснушки – никогда прежде их не замечала – получается мило и опасно одновременно. Гремучая смесь.

И эта взъерошенная причёска ...

Отвожу взгляд, но лицо начинает жечь стыдом – я добрых пять минут пялилась на него. Васпы – эмпаты, он мог почувствовать изменение моего эмоционального фона.

Спасибо, ничего не сказал!

Смотрю в окно, отгоняю странные фантазии ...

Нужно поговорить о чём-то нейтральном. Ах да, вот...

– Почему вы не купите машину? – Только после этих слов понимаю, насколько затянулось молчание.

Воздух в салоне наэлектризован, вот-вот взорвётся.

Ян тоже рад поговорить.

– В "О.С.А." платят больше, чем лаборанту Тория, но на машину пока не хватает.

– Для начала же можно купить поддержанную, с рук. Вы же отлично разбираетесь в технике. Приведёте в рабочее состояние.

– Верно, – судя по тому, что губы Яна трогает лёгкая улыбка, мой комплимент достиг цели, – я просто никогда этим не задавался. Но вы подбросили мне идею.

– Могу ещё и телефон подбросить – как раз сосед продаёт: старенькую, но в хорошем состоянии.

– Вы – опытный торговец, – немного с ехидством говорит Ян, и сильнее сжимает руль, когда я вкладываю листочек с телефоном в верхний карман кителя.

– Работа у меня такая. Рассказать о художнике, да ещё и малоизвестном, – то же, что продать его. Тем более что сами они этого не умеют.

– Полезный навык. Но сейчас будете учить покупать.

Почти приказ. Не терпящий возражений.

Мы лихо паркуемся на стоянке торгового центра, и Ян забывает открыть мне дверь, подать руку и вернуть ключи.

Выбираюсь сама. Он уже успевает уйти вперёд. Спешу следом, злясь на работников коммунальных служб, которые не расчистили парковку. И оскальзываюсь и лечу.

Меня подхватывают. Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с крайне неприятным типом. Он обдаёт меня густым перегаром и лыбится:

– Ребя, смотрите, я Снегурочку поймал!

Поодаль стоит фургон, возле него двое мужчин с бритыми затылками, в спортивных куртках и трико прикладываются к бутылке.

Они оглядываются на нас. Ухмыляются. Походят вразвалочку.

– Ну надо же, Дрон, какой ты счастливчик! И, правда, Снегурочка! Да ещё и такая красотка!

Он буквально лапает меня взглядом, и я ёжусь. Противно и гадко.

Судорожно вспоминаю, как вести себя с пьяными и озабоченными. Главное, не дёргаться и не провоцировать. Но вот нащупать линию, которой придерживаться, трудно.

А горе-спаситель, подхвативший меня, ещё наглее хватает за талию, притягивает к себе и выдыхает в лицо:

– Расскажи, Снегурочка,

Где была?

Расскажи-ка, милая,

Как дела?

Меня мутит и подкашиваются ноги. Приказываю себе не отключаться. Мысли путаются, и я готова разревется: никак не придумаю то самое верное, что даст мне возможность освободиться ...

Но придумать нужные слова не успеваю.

Если раньше происходящее виделось, словно в замедленной съёмке, то теперь – буквально катится кубарем. Начиная с любителя снегурочек. Он пролетает мимо меня и приземляется в сугроб. Я чуть не ли не отправляюсь следом, но на этот раз меня ловят бережно и аккуратно. И мне нравится чувствовать эти руки на своей талии. Обретаю почву под ногами и предусмотрительно отскакиваю в сторону, зажимаю рот рукой, потому что бритоголовой, который лапал меня взглядом, достаёт нож. Но не успевает даже поугрожать.

Движения Яна – молниеносны, не получается отследить. Я вижу только, как двое корчатся у его ног, а он зачитываем им пункты кодекса "О.С.А.". Третий, пригнувшись, бежит к машине.

– Ещё раз увижу, что женщин на улице хватаете – в лоскуты порву.

Те утвердительно кивают и, когда Ян отходит чуть в сторону, вскакивают и мчатся к фургону. Просто прячутся внутри, ясно, что заводить машину на глазах представителя власти не решатся – пьяны.

Меня ещё немного потряхивает. Страх от пережитого мешается с благодарностью и восхищением.

Ян смотрит на меня понимающе. С сочувствием. Это подбадривает, словно рукопожатие.

– Спасибо.

– Не стоит, – холодно отвечает он. – Я лишь выполнял свой долг по охране общественной безопасности. Будь на вашем месте кто угодно – сделал бы тоже.

А вот это немного больно, но он прав.

Уже отвернувшись, добавляет:

– Больше не отходите от меня далеко.

И я радуюсь – всё-таки беспокоится, и пока не напоминаю ему про ключи – он несколько взвинчен сейчас, может ещё неправильные выводы сделать ...

– 3 -

... Зал торгового центра встречает нас яркими красками рождественских распродаж и веселой музыкой. Как в сказку вошли. Веет детством и хочется бежать в центральный зал, где стоит главная – до потолка – елка, забираться на колени к деду в красном и шептать заветные желания.

Похоже, Ян тоже заражается духом Рождества. С любопытством оглядывается по сторонам, и сам, как рождественский подарок, – сияет. А потом замечает наши отражения – своё и моё – в одной из витрин ... И – гаснет, сникает, закрывается прежде чем я успеваю переключить его на подарочный лад. И мне больно дышать, и на душе – камень. Я чувствую себя, как, должно быть, чувствует альпинист, который не удержал товарища ...

Но всё-таки улыбаюсь и говорю:

– Кому первому будем покупать подарок?

Ян вздрагивает, как человек, которого внезапно окликнули, и отвечает сухо:

– Торию.

– И чтобы вы хотели ему подарить?

Ян пожимает плечами.

– Представления не имею. Но ... мне кажется ... ему нравятся книги...

– О да! – соглашаюсь я. – Виктор тот ещё книжный червь. Здесь неподалёку открылся книжный, идёмте?

Ян хмыкает.

– Ну мы же за этим здесь ...

... В книжном – многолюдно. Но в основном – в отделе детской литературы, где стоят сказки в ярких обложках. Книга сказок на Рождество – лучший подарок. Честь и хвала тем, кто в годы смут и разрухи смог сберечь эти сокровища досумеречной эпохи, чтобы теперь взрослые могли дарить их детям.

Ян тоже берёт одну книгу, вертит в руках. На обложке – девушка с ярко-красными волосами и милым рыбьим хвостом. Любимая мной "Русалочка" Андерсена.

– Странное у художника представление о русалках, – скептически выносит вердикт Ян и ставит книгу на полку.

– А какое у вас?

Он молчит некоторое время, потом отвечает, не глядя на меня:

– Другое. Человечнее.

– Вы говорите о тех русалках, в которых превращались утопленницы. В этой книге русалки – исконные обитательницы подводного мира. Поэтому они лишь частично похожи на людей.

– Вот что, – задумчиво произносит он. – Как я понял, она хотела стать человеком.

– Да, и в этом её главная трагедия.

– Почему?

– Она пытается изменить свою суть. И заключает договор с морской ведьмой. Та дарит ей ноги, но за каждый шаг русалочка расплачивается болью, словно идёт по лезвиям ножей ...

Яна передёргивает.

– Довольно жестоко для детской сказки.

– Андерсен не писал детских сказок, он писал мудрые и поучительные истории. В его версии русалочка не смогла убить возлюбленного и превратилась в морскую пену. Но это не смерть, а новое рождение ... Адаптация сказки скучнее и с ненужным счастливым концом.

– У оригинальной сказки получается весьма печальный вывод: если ты не человек, то тебе им не стать, сколько усилий не прикладывай.

– Вовсе нет. Андерсен задаёт вопрос: а надо ли? Ведь русалка оказывается лучше людей и в награду получает бессмертную душу ... Так ли это плохо?

– Но не получает любовь ...

В его словах – печаль и обречённость.

Невесёлый выходит праздник.

Пытаюсь переключить.

– Кстати, автора этой сказки звали Ганс. Это один из вариантов имени Ян. Так что вы с ним тёзки.

– Значит, это связано с именем?

– Что?

– Русалки.

Я не совсем понимаю аналогию, поэтому не соглашаюсь:

– Андерсен писал не только о русалках. Ещё о Тени, и о Снежной королеве ...

– Надо будет познакомиться с его творчеством.

Так, за разговором мы оказываемся в отделе подарочных изданий.

Роскошные, теснённые золотом обложки, изысканные иллюстрации, мелованная бумага.

Я беру с полки томик стихов модной поэтессы Моны Соляриной, открываю наугад, читаю. И сердце слегка сбивается со своего привычного ритма и начинает чеканить:

Если идти это – цель [не средство],

Лишь бы ни с трубочкой по-турецки

Томно гонять эйфоретики по крови,

Если комфорт не влечёт, а душит -

Истинно, ты – человек идущий.

Необъяснимая ветвь эволюции – редкий вид.

– Вот, купите Виктору. Хорошие стихи – отличный подарок.

– Нет, – бескомпромиссно парирует Ян, – Торию нравится вот эта книга.

И достаёт "Войну и мир" Толстого.

– С чего вы взяли? – пугаюсь я.

– Он сам мне давал её читать. Значит, эта – его любимая.

Даёт понять, что прения окончены, и уверенно идёт к кассе. Я вздыхаю и плетусь следом.

Виктор с ума сошёл – васпе! – и сразу Толстого! Надо будет серьёзно поговорить с Торием.

Солярину я тоже покупаю, но себе. Слишком созвучны душе её строки:

Будьте трепетны к Миру,

А Он воплощен в мелочах:

В необидье обид и в непамяти памятных кличек.

Будьте трепетны к Миру, Он тоже страдал от отмычек.

Будьте трепетны к миру, 

Сокрытому в чьих-то очах.

Толстого заворачивают в нарядную бумагу с узором остролиста, и мы снова выходим в шумный холл торгового центра.

И Ян заявляет:

– Теперь Лизе.

И смотрит на меня требовательно и строго: мол, слушаю предложения.

– 4 -

... С Лизой проще. Достаю телефон и набираю номер.

Виктор откликается сразу и, судя по тону, настроение у него хорошее. Вот и славно. После короткого обмена любезностями – перехожу к делу:

– Ты выполнил моё поручение?

– Разумеется, босс, – весело отзывается Виктор. – Духи. Какой-то там "Яблочный блюз", сказала: классные. Ей идёт запах яблок.

Благодарю и отключаюсь.

У Лизы – неплохой вкус. Аромат в этом году и вправду модный. Но я не люблю съедобные запахи.

... В парфюмерном к нам побегает шустрый невысокий мужчина, лысоватый и жилете из красной тафты. Продавец. Хватает Яна и тащит к стеллажу, где красуются флакончики самых разных форм и расцветок.

– Вашей девушке подойдёт вот это! – он суёт Яну в руки какую-то баночку с голубоватой жидкостью.

Ян растерян и, чувствую, не знает, как реагировать.

Тоже не знаю, что будет, если сказать при этом торговце, что я – не девушка Яна? А сказать надо.

Он справляется сам. Возвращает духи продавцу и говорит:

– Вы ошиблись – мы не вместе. Вернее, сейчас вместе, но не в том смысле.

И мне почему-то становится стыдно, неловко и горько. Не то, чтобы я хотела, что он купил мне духи. Хотя всегда приятно получать подарки. Обидно, что Ян резко и без раздумий ставит между нами стену – не вместе.

Но я проглатываю пилюлю.

И поддерживаю его:

– Да, мы зашли, чтобы купить подарок нашей общей знакомой.

Продавец подаёт "Яблочный блюз" в нежно-зелёном подарочном пакете, Ян расплачивается, и мы торопимся на выход.

– Девушка, можно вас? – окликает меня парфюмер.

Я извиняюсь перед Яном, прошу подождать и подхожу.

– Как вас зовут? – ошарашивает меня продавец.

– А зачем вам?

– Хочу подарить вам именную карту на скидки в нашем магазине, – елейным голосом сообщает он. – У нас акция ...

– Хлоя, – отвечаю я.

И он восторженно тянет:

– О-о-о! Это значит – Цветущая. Вам удивительно идёт! И вы просто обязаны стать вип-персоной нашего магазина!

И смущаюсь и чувствую, как щёки заливает краска.

Парфюмер вручает мне карту и флакончик духов, тех самых, что недавно показывал Яну.

– Вам подарок, Цветущая. За то, что пришли и озарили это скромное заведение своим светом!

Льстит безбожно. Но духи – отличные, мой любимый аромат.

Отказываюсь. Если возьму – обижу Яна.

– Карты будет достаточно. А духи куплю сама, когда мне будет нужно, – благодарю и выхожу.

Ян стоит у стены. Понурый, ссутулившийся. Подхожу, и он бросает на меня какой-то испуганный взгляд и говорит совсем тихо:

– Теперь надо вам ...

– Нет ... – пытаюсь возразить, но Ян перебивает:

– Вы сказали: только, если я сам захочу. Так вот – я хочу. Что вам подарить?

Смотрит вопросительно и ждёт.

И я смелею. В конце концов, исподволь, ещё когда ехала к нему с пирожными, думала именно об этом. Начинаю издалека:

– В этом году дедушка опять не сможет провести со мной Рождество. А все подруги – либо семейные, либо парами. Ну так вот ... в общем ... как насчёт того, чтобы провести это Рождество со мной ...

Сверлю взглядом пол. И мне страшно, а щёки жжёт жар стыда: никогда прежде сама не приглашала мужчину. Наверное, это неправильно. И не стоило так делать. Но я уже сделала. Отступать поздно. Заканчиваю почти шёпотом:

– ... если вы не против, конечно ...

– Только, если вы объясните мне, – почему? – слишком холодно для согласия говорит он.

– Почему что?

– Почему я?

Сердце колотится в горле. Слова застревают и не вяжутся.

– Просто подумала ... что ... вы один ... а такой праздник ...

– А вы из-за чего одна?

– Я же говорю – дедушка ...

– Я не об этом, Хлоя. Разве вы ни с кем не встречаетесь?

Судорожно сглатываю комок. Ещё не хватало, чтобы жалеть начал. Или насмехаться.

– Это было бестактно, – удивляет он. – Забудьте. И – пригласить меня на Рождество – снова подарок мне. Я так не рассчитаюсь, – и пытается улыбнуться.

У меня на душе светлеет. Все неловкие или неприятные ситуации этого дня вдруг сглаживаются.

Я смотрю на него и улыбаюсь в ответ.

... Уже стемнело. И мы идём по аллее в свете фонарей и кружении снежинок. Внутри у меня серебряные колокольчики вызванивают рождественские гимны. Но радость омрачают замёрзшие руки. Теперь я понимаю, зачем детям пришивают к рукавам варежки.

Останавливаюсь и дую на пальцы.

Ян несколько минут молча созерцает мои попытки согреться, потом ставит подарки на заснеженную скамейку и накрывает мои ладони своими. Сначала робко, едва касаясь, потом – смелее, чуть сжимая.

По телу разливается смущение и тепло.

– Спасибо, – шепчу, глядя под ноги.

– Не за что, – отвечает он. – Это просто ещё один подарок мне.

Я любуюсь, как в свете фонаря в его волосах поблёскивают снежинки. И точно знаю – в этом году у меня будет самое удивительное Рождество.

– 5 -

Целый день – в суете: нужно столько успеть! И приготовить, и квартиру до блеска выдраить. А ещё и украсить надо. Всё привычка откладывать дела на последний момент. Вот и кручусь теперь, как белка в колесе. Хорошо, хоть не так же бесполезно.

Спасибо тётушке Римме, дедовой сестре, – она меня научила, как делать сто женских дел одновременно. Ну и научно-техническому прогрессу, что потихоньку, но набирает обороты. А то бы без миксеров-блендеров тяжко пришлось.

... Он пунктуален, как часы. Звонит в дверь ровно в шесть, как и договаривались.

Срываю передник, бегу к двери.

По пути замечаю, сколько ещё не успела, ругаю себя.

Замок, как назло, выделывается и не хочет открываться сразу. Так всегда бывает, когда руки дрожат.

Наконец-то. Распахиваю дверь и поднимаю глаза на Яна. Он тоже взволнованный и смущённый. Выглядит таким домашним в скромной одежде. Отступаю, бормочу:

– Проходите.

Он аккуратно проскальзывает в прихожую, стараясь не задеть меня, раздевается и вешает куртку. Неловко мнёт пакет из серебристо-голубой голографической бумаги. Приглашаю в зал, а сама – убегаю на кухню, к печеньям.

Вроде бы всё хорошо. Посыпаю зеленью салат.

Возвращаюсь в гостиную. Ян сидит на диване, пялится в телевизор и явно не знает, куда девать руки.

Слегка стесняюсь, но всё равно прошу:

– Вы поможете мне с ёлкой?

– А что с ней не так? – Ян осматривает рождественское дерево.

– Ну как видите – ещё ни макушки, ни гирлянды. Они электрические. Обычно ими занимался дедушка.

– Давайте, – охотно отзывается он.

Я показываю ему всё необходимое, убегаю вновь.

Поливаю печенья глазурью и украшаю.

Проверяю мясо. И начинаю накрывать на стол.

Люблю праздничную суету, только вот для самой себя – это скучно и неинтересно. Моё одинокое Рождество обычно ограничивалось конфетами, апельсинами и шампанским.

И поэтому сейчас, когда накрываю на стол для кого-то ещё, почти ликую. Заботиться также приятно, как дарить подарки.

Ну вот стол накрыт, ёлка мерцает огнями, потрескивают свечи. Говорю:

– Ян, вы пока откройте вино, а я скоро ...

Убегаю в спальню. Мало украсить дом и стол, на Рождество нужно и самой нарядиться, как следует. Вот и пригодиться голубое платье со шлейфом, что два года дожидалось своей участи в шкафу.

Торопливо одеваюсь. Наспех осматриваю себя в зеркало: чёрт! внешности стоило уделить больше внимания! Я почти не пользуюсь косметикой. Немного блеска на губы, обрызгаться туалетной водой. Волосы заматываю в пучок, закалываю шпильками и выпускаю пару локонов. Серебристые туфли заканчивают образ. Вроде неплохо.

Вздыхаю, слегка приподнимаю край юбки и выхожу в зал.

– Ян, – окликаю гостя.

Он оборачивается и столбенеет.

Сердце ухает вниз: переборщила?!

Обнимаю себя руками, стесняясь обнажённых плеч, и бормочу, уставившись в пол:

– Что-то не так? Может, пойти переодеться ...

Он перебивает меня немного порывисто:

– Нет, что вы! Не надо! Вы – очень красивая!

Пытаюсь улыбнуться и присаживаюсь на край дивана. Ян делает тоже. Некоторое время мы просто молчим. К моему удивлению, он не подтягивает к себе ни одного блюда. Вообще не смотрит на стол.

Меня охватывает волнение: видимо, я всё-таки чего-то не понимаю, а Ян просто старается быть вежливым.

– Угощайтесь, – говорю, наконец, – я старалась.

Ян почему-то смущается.

– Вы ... так красиво всё ... сделали. Возьмёшь – разрушишь.

– Ну я специально оформила блюда, считается, это возбуждает аппетит.

Беру тарелку, накладываю кусочки послаще, подставляю ему.

Я никогда прежде не видела Яна таким – растерянным, стеснительным. И сама-то не уверена, что всё делаю правильно. Но его застенчивость и вовсе выбивает из колеи. Со мной такое впервые.

– Нальёте шампанского?

Ян кивает и разливает по бокалам пенящийся искристый напиток.

Чтобы рассеять неловкость – произношу тост:

– Счастливого Рождества! И пусть сбудутся ваши самые заветные мечты.

Ян не отвечает, просто делает пару глотков и ставит бокал.

– А у меня для вас подарок, – говорит он и протягивает мне тот самый пакет, который я заметила ещё в прихожей.

Извлекаю на свёт карандашный набросок, на котором – воздушно-светлая я, и продолговатую коробочку тёмно-синего бархата. Открываю – внутри поблёскивает тонкая серебряная цепочка и голубоватая подвеска в виде капли. Изящно и, наверное, дорого.

– Вам нравится? – интересуется он.

– Очень, – признаюсь честно.

Ян встаёт, обходит меня со спины и аккуратно вытаскивает украшение.

– Вы позволите? – больше для проформы говорит он, потому что, судя по движениям, уже всё решил.

Застёгивает цепочку мне на шее, и там, где пальцы касаются кожи, остаются ожоги. Меня саму охватывает жар и начинает слегка лихорадить.

Шампанское допиваю залпом. Гостиная смазывается. И я понимаю, как сильно, на самом деле устала. Но у меня гость, и мне хочется заботиться о нём.

– У меня есть замечательная рамка для вашего второго подарка, – бегу в свою комнату и возвращаюсь с белой перламутровой рамкой, украшенной ракушками и водорослями.

Вставляю туда рисунок Яна.

Художник улыбается.

– Вот, теперь настоящая русалка.

– И дались вам эти русалки! Они же холодные и рыбой пахнут!

– Иногда хочется прохлады. И некоторые пахнут свежим морским бризом и даже цветами.

Взгляд скользит по мне, раздевая и лаская. Это смущает, будоражит и зажигает кровь. Одновременно хорошо и тревожно.

Ставлю рисунок на каминную полку и возвращаюсь к столу.

Мы кушаем и говорим – о Викторе и Лизе (оказывается, Ян их ещё не поздравил), о творчестве, о перспективах.

С экрана нас один за другим поздравляют политики и артисты.

– Меня тоже звали в эту передачу, но я отказалась.

– Почему?

– Не люблю отмечать праздники заранее, а это – снималось в октябре. А какое в октябре Рождество!

– Вы шутите?

– Так и есть, – нахожу приглашение в шкатулке на тумбочке, протягиваю Яну. – Посмотрите на дату.

– Удивительно ... – комментирует Ян. – Но вы бы хорошо смотрелись там. Смотрите, какие все радостные и нарядные.

– И лживые, – вздыхаю я. – В этом суть высшего общества. Потому-то все и норовят туда попасть: чтобы лгать уже беззастенчиво.

– Зато люди охотно требуют правдивости от других ...

За разговором мы не замечаем, кто появляется на экране, просто вместе оборачиваемся на голос.

Морташ, как всегда, самодовольный и лоснится. Ничто его не берёт. В руках – бокал шампанского, на губах – ехидная улыбка. Словно, он смотрит именно на нас с Яном.

Холодею.

Чувствую, как жжёт руку, в том месте, где Морташ когда-то коснулся губами.

Он поднимает бокал и, будто гипнотизируя меня взглядом, произносит:

– Это был удивительный год. Случилось много ...

Оттаиваю, кидаюсь к телевизору и выдёргиваю шнур из розетки. Сердце колотится. Вот-вот выпрыгнет. Прижимаю руку к груди, пытаюсь восстановить дыхание.

Ян подходит сзади и обнимает за плечи, разворачивает к себе, и я оказываюсь в кольце рук.

– Не думайте о нём сейчас! Не в этот вечер! Не при мне!

Он говорит резко, чеканя фразы. Потом приподнимает моё лицо за подбородок и целует.