Текст книги "Сны о России"

Автор книги: Ясуси Иноуэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Иркутская школа просуществовала вплоть до 1816 года. За шестьдесят два года своей истории она то расширялась, то свертывала деятельность, но в ней продолжали обучаться переводчики японского языка, и школа по-своему содействовала осуществлению политики России на Дальнем Востоке. Ее преподавателями и в дальнейшем были, как правило, потерпевшие кораблекрушение японцы, которых течением относило от Курильских островов к Камчатке, их дети и внуки.

Известно, что Андрей Татаринов – сын одного из людей Токубэя по имени Саносукэ – издал русско-японский словарь («Нибон-но-Котобан»), который в 1962 году был воспроизведен фотоспособом издательством Академии наук СССР. На обложке этого издания азбукой хирагана написано: «Санбати, сын японца Санноскэ». Этим составитель словаря Андрей Татаринов указывал на свое японское происхождение.

Район северных морей от Алеутских островов до Камчатки становился все более оживленным. Открытая Берингом в северных водах Тихого океана пушная сокровищница, безусловно, не могла быть оставлена без внимания.

В 1743 году в районе Алеутских островов появился первый корабль сержанта команды Охотского порта Емельяна Басова. Басовым было добыто тысяча двести морских бобров и четыре тысячи песцов. Это была огромная добыча – даже в Охотске и на Камчатке за одну шкурку бобра платили десять рублей.

С той поры этот район посещало все больше судов. Достаточно сказать, что до 1781 года там побывали шестьдесят четыре крупные и мелкие флотилии из России, в 1783 году – регулярно занимались промыслом семнадцать крупных судов. Стада морских бобров в центральной части Алеутского архипелага постепенно истощались, основные места их добычи продвигались к берегам Северной Америки.

Происходил процесс концентрации торгового капитала в пушном промысле, в ходе которого все большее влияние приобретала объединенная компания Ивана Голикова и Григория Шелехова. Впоследствии, переименованная в Российско-Американскую компанию, она стала монополистом в области добычи пушнины.

В 1781 году Голиков и Шелехов образовали Северо-восточное пушное общество, а в 1783 году Шелехов сам отбыл на пушной промысел в Охотское море на трех кораблях («Три святителя», «Симеон и Анна» и «Святой Михаил»). Вплоть до возвращения в 1786году на Камчатку Шелехов занимался скупкой мехов в районе Алеутских островов.

В этом районе появлялись не только русские торговые суда. В 1776 году в третью экспедицию по Тихому океану отправилась военная эскадра, возглавляемая англичанином Джеймсом Куком. Спустя три года Кук был убит аборигенами на Гавайях, а экспедиция, командование которой принял капитан Кларк, в апреле 1779 года прибыла в Петропавловскую гавань на Камчатке. Вслед за этим английские суда под командованием капитанов Диксона, Портлока, Мирса и других неоднократно заходили в северные воды Тихого океана.

Несколько позже здесь оказались корабли известного французского мореплавателя Лаперуза. Двадцать пятого августа 1787 года Лаперуз вошел в гавань Петропавловска. На берег сошел один из членов экипажа, Жан-Батист Лессепс, которому было поручено доставить во Францию предварительные отчеты об экспедиции. Пополнив запасы воды и провианта, Лаперуз отплыл из Петропавловска девятнадцатого сентября в южном направлении. О дальнейшей судьбе экспедиции ничего не известно. Лессепс – единственный, оставшийся в живых член экспедиции Лаперуза – впоследствии приобрел широкую известность как исследователь и путешественник, выпустив книгу о своих путешествиях

Проводив экспедицию Лаперуза, Лессепс неделю прожил в Петропавловске и седьмого октября отправился в Нижнекамчатск, куда прибыл в феврале следующего года. В своей книге Лессепс описывает трехдневное пребывание в Нижнекамчатске, а также упоминает о находившихся там девятерых японцах, которые прибыли с Алеутских островов.

Японцы, о которых упоминал Лессепс, были людьми Дайкокуя Кодаю За двадцать дней до того, как Шелехов отплыл из Охотска добывать бобра и морского котика, японцев прибило к острову Амчитка, где они провели четыре года.

Итак, мы упомянули японцев Дэнбэя, Саниму, Созу и Гонзу, людей с корабля Такэути Токубэя. Четырежды ступали японцы на русскую землю и сохранили память о себе где-то в старинных записях. Пятыми были Кодаю и экипаж с его судна. Лессепс встретился с Кодаю в Нижнекамчатске в феврале 1788 года, то есть спустя девяносто лет после того, как Дэнбэй пристал к берегам Камчатки, на семьдесят восемь лет позднее появления в России Санимы, на пятьдесят девять лет позднее Созы и Гонзы и, наконец, через сорок три года после того, как прибило к острову Онекотан судно Такэути Токубэя. По летосчислению «острова, неизвестно под которым государством находящегося», как говорил Атласов, это произошло в восьмой год Тэммэй,[4]4
  Годы правления Тэммэй; 1781–1789.


[Закрыть] на следующий год после того, как Мацудайра Саданобу стал председателем совета старейшин при феодальном правительстве бакуфу.

I глава

Тринадцатого декабря второго года Тэммэй (1782) из бухты Сироко, что в Исэ, курсом на Эдо отплыло судно «Синсё-мару», принадлежавшее купцу Хикобээ, с грузом риса, хлопка, лекарств, бумаги и посуды для эдосских торговцев. Попутный западный ветер надул паруса, и уже к полуночи судно приблизилось к побережью в районе Суруга, но внезапно налетела буря, подул сильный северный ветер, столкнулся с западным – море забурлило, волны становились все выше и выше, раздался страшный треск, руль оторвало и унесло в море. Кормчий Кодаю всякий раз, когда вспоминал об этом, вздрагивал от ужаса, тело его покрывалось липким холодным потом.

Скрежет ломающегося руля, раздавшийся среди рева волн, как бы оповещал шестнадцать членов экипажа, и в первую очередь Кодаю, о том, что отныне они становятся игрушкой в руках неведомой судьбы. И вот эта самая судьба, вдоволь намяв бока кораблю и дождавшись момента, когда моряки потеряли всякую надежду на спасение, вдруг обернулась черным течением Куросио – подхватила судно и понесла его на север. Много раз пленников моря окутывала ночь, потом снова наступал день, а они ничего не видели вокруг, кроме равномерно вздымавшихся и опускавшихся волн черного течения.

Наступил февраль следующего года, а терпящее бедствие большое судно водоизмещением в тысячу коку[5]5
  Коку – мера веса, равная 0,1 т.


[Закрыть] продолжало плыть неизвестно куда под парусом, сшитым из нескольких летних кимоно. Пытаясь выяснить, как далеко унесла их буря, моряки устроили гадание, написав на табличках с предсказанием судьбы цифры от пятидесяти ри[6]6
  Ри – мера длины, равная 3,927 км.


[Закрыть] до тысячи. Выпало шестьсот ри. Обычно предсказания никогда не проверяются, но для очистки совести они повторили гадание – и снова выпало шестьсот ри. Моряки совсем пали духом. Но самое страшное ожидало их впереди, и в этом они вскоре убедились. В марте проказница-судьба сорвала с судна два якоря, потом сквозь щели в обшивке залила трюмы. Но и этого ей показалось мало: зная, что риса на судне вдоволь, она решила пытать моряков жаждой.

В мае пошел снег, и моряки переоделись в теплые стеганки. Судно продолжало плыть по воле волн, и конца этому не было видно. Пятнадцатого июля матрос Кихати, прежде чем обратиться с молитвой к Будде, совершил очищение, омывшись холодной водой. И судьба отняла у него жизнь – будто хотела показать бессмысленность его поступка. Чтобы совершить ритуал погребения, пришлось ждать до рассвета – настолько у всех от жажды ослабело зрение.

Наутро останки первой жертвы были омыты. Затем труп Кихати положили в бочку, щели тщательно заткнули ватой. На крышке написали: «Матрос Кихати с судна Дайкокуя Кодаю. Сзйсю,[7]7
  Сэйсю – еще одно название провинции Исэ.


[Закрыть] Сироко». Импровизированный гроб с телом Кихати опустили в волны бездонного моря.

В день погребения Кихати разразилась страшная гроза, а на следующее утро на море началось волнение. К вечеру оно превратилось в настоящую бурю, вздымавшую такие огромные волны, каких моряки отродясь не видели. Волны и ветер срывали палубные доски, перевернули жаровню – моряк Синдзо получил сильные ожоги.

Наконец, исчерпав все свои козни, судьба сжалилась над судном, никак не желавшим затонуть. Девятнадцатого июля моряки заметили поблизости от борта стебли морской капусты. Впервые за восемь месяцев блужданий у них затеплилась надежда, что где-то поблизости – суша. На следующий день самому юному из экипажа – Исокити довелось первому увидеть землю. На рассвете он вышел на палубу и заметил вдалеке что-то похожее на остров, но решил, что это облако, – вернулся в кубрик и снова уснул. Сколько раз они принимали облака за землю! И Исокити не мог поверить, что наконец судьба им улыбнулась. Наутро самый старший из моряков – Коити поднялся, как обычно, на мостик и стал внимательно осматривать горизонт. Внезапно в северо-восточном направлении сквозь туман замаячило пятно, напоминавшее остров. Коити протер глаза и поглядел снова: пятно не исчезало. Несомненно, это был остров. Громкими криками Коити поднял на ноги весь экипаж. Толкая друг друга, моряки взбежали на мостик. Туман рассеялся, и их изумленным взглядам предстал остров со скалистыми, обрывистыми берегами. Несколько поодаль виднелись горы с шапками снега на вершинах.

Моряков охватил страх: не унесло бы их неуправляемый корабль в открытое море. Они быстро изготовили небольшой парус, для управления им использовали две веревки. С трудом удалось изменить курс корабля, и в два часа пополудни они наконец приблизились к острову. Примерно в пятистах метрах от берега корабль бросил якорь. Моряки быстро соорудили плот, перенесли на него больных Сангоро и Дзиробэя, погрузили два мешка риса, несколько вязанок дров, котлы, одежду, спальные принадлежности, затем перешли сами и направились к острову, на котором не было видно ни единого дерева.

Кодаю и его люди выгрузили вещи на берег. Собралась толпа островитян странного вида: на головах – короткий ежик волос, лица медно-красные, одежда до колен из птичьих перьев, в руках – длинные палки с тушками диких гусей на концах. Впоследствии потерпевшим кораблекрушение японцам предстояло в течение многих лет встречаться с самыми разными людьми. Эти похожие на оборотней островитяне были первыми.

Остров Амчитка, на котором высадились японцы, – самый крупный в архипелаге Алеутских островов. В ту пору они не имели ни малейшего представления о том, что это за остров, как далеко и в каком направлении от их родины он находится, да и остров ли это. Сюда их прибило течением, на которое вынесла корабль судьба, и ее прихотям повиновалась отныне их маленькая группа. Другими словами, теперь она стала общей судьбой потерпевших кораблекрушение моряков, кроме Кихати, который ушел в мир иной еще во время блужданий по океану. У каждого человека своя, отличная от других судьба, в данном же случае у всех шестнадцати судьба была одинаковой. И ей удалось, независимо от воли японцев, перебросить их из гавани Сироко сюда, на далекий Север.

Надо сказать, что десятью годами раньше тем же маршрутом, что и корабль Дайкокуя Кодаю, только в обратном направлении – с севера на юг – проплыл другой парусник. Правда, он плыл не по воле судьбы. Напротив, в этом случае судьба подчинялась воле человека, решительно сжимавшего румпель. Следовательно, это было плавание в истинном смысле этого слова, но по результатам оно не столь уж отличалось от блужданий по морю, которые довелось испытать Кодаю. Командиром парусника был Бенёвский – поляк, сосланный на Камчатку по политическим мотивам. Во время прохождения военной службы в Большерецке он убил военного коменданта, захватил парусник, который назвал «Святой Петр», и вместе с семьюдесятью каторжанами бежал на нем из Большерецка. Это произошло двенадцатого мая 1771 года. У Бенёвского не было даже сколько-нибудь приличной морской карты, и его вели вперед лишь смелость и безрассудный авантюризм. На шестой день после отплытия из Камчатки они пристали к одному из безлюдных Курильских островов, где Бенёвский высадил троих не согласных с его планами беглецов. Пожалуй, им-то как раз больше всех и повезло – на четвертый день они были спасены судном русского торговца пушниной Протодьякова, время от времени промышлявшего в этом районе.

Парусник Бенёвского «Святой Петр» продолжал плыть все дальше на юг вдоль восточных берегов Японских островов и в первой декаде июля пристал к острову Осима – одному из островов архипелага Рюкю – для пополнения запасов пресной воды и топлива. Воспользовавшись стоянкой, Бенёвский вручил одному из местных жителей письмо, адресованное проживавшим в Нагасаки голландцам, в котором предупреждал об угрозе проникновения России на юг. Так, странным образом Бенёвскому удалось оставить свое имя на какой-то из страниц истории Японии.

Не повредив ни руля, ни мачты, как это случилось с судном Кодаю, парусник Бенёвского благополучно приплыл в Макао, где был продан не то за четыреста, не то за пятьсот пиастров. К тому времени, когда беглецы покинули Макао, пятнадцать из них умерли.

В марте 1772 года уже в качестве путешественников они прибыли во Францию. Ни у кого, кроме Бенёвского, не было ни гроша, буквально на следующий день не на что было жить – положение складывалось, пожалуй, еще хуже, чем на Камчатке.

За исключением пятерых, все русские отказались следовать дальше за Бенёвским. Им ничего не оставалось делать, как отправиться пешком в Париж. Не успели они прибыть в Париж и оглядеться, как попали в руки французского правительства, которое незамедлительно препроводило их в Петербург. В Петербурге же русское правительство отправило их отбывать ссылку в Сибирь. Так, совершив полукругосветное путешествие, они вновь оказались на земле, откуда начали свой долгий путь.

Бенёвский, конечно, подобной глупости не совершил. Он сумел договориться с французскими властями и отправился служить на остров Мадагаскар, но спустя полтора года, после крупной ссоры, бежал в Лондон, где начал писать мемуары. После его смерти они были опубликованы в Париже в 1791 году под названием «Морские путешествия и мемуары Мориса Бенёвского». Сразу же переведенная на английский и немецкий языки, эта книга стала предметом обсуждения во всех европейских странах. В России Коцебу написал на ее основе пьесу, и некоторое время она шла в Петербургском немецком театре, но впоследствии была запрещена правительством.

Завершив свои мемуары, Бенёвский опять подался во французский Иностранный легион и в сентябре 1784 года вновь ступил на землю Мадагаскара. 25 мая 1786 года Бенёвский был убит во время бунта местных наемников. Когда французские солдаты наткнулись на останки Бенёвского, они увидали на его груди орден Святого духа, а в кармане нашли полпиастра…

Сообщение о бегстве сообщников Бенёвского в течение двух недель облетело всю Камчатку. До Петербурга же оно дошло спустя восемь месяцев. После этого инцидента многие чиновники были сменены, а некоторые наказаны по обвинению в задержке столь важного сообщения. Единственный социальный итог этих событий состоял в том, что отныне стали меньше, чем прежде, отправлять на Камчатку ссыльных.

Впоследствии многие ученые старались отделить в мемуарах Бенёвского правду от вымысла. Вымышленным от начала и до конца является лишь рассказ о том, как в Бенёвского влюбилась дочь коменданта Камчатки Алевтина, которая якобы бежала с Бенёвским на корабле и в Макао трагически погибла в его объятиях. Остальное же было не столь надуманным, сколько преувеличенным. Комендант в чине капитана превращался у Бенёвского в генерал-губернатора, небольшой острог – в неприступную крепость, канава – в глубокий, полный до краев воды ров. Непоправимую ошибку Бенёвский совершил, поленившись описать обычаи Камчатки, виденные собственными глазами, и буквально переписав соответствующую часть из уже вышедшего в то время бессмертного труда Крашенинникова «Описание земли Камчатки».

Должно быть, море так разгневалось на Бенёвского, что спустя десять лет решило выместить свой гнев на Кодаю и его спутниках, занеся их на край земли в сторону, противоположную той, куда плыл «Святой Петр».

«Ну, теперь выберемся живыми», – решил Кодаю, когда они ступили на каменистый берег Амчитки. Во время восьмимесячного блуждания по морю ему ни на миг не приходила в голову мысль, что экипажу судна удастся спастись. Легко сказать – восемь месяцев! В действительности же такое путешествие поневоле без клочка земли на горизонте тянется бесконечно. Но Кодаю был кормчим – главным на корабле, поэтому он категорически запретил себе проявление хотя бы минутной слабости. За долгое время плавания ни единого слова жалобы не слетело с его губ. Когда умер Кихати и волны поглотили его останки, Кодаю подумал, что это только начало. Он стал мысленно прикидывать, кого теперь ожидает столь печальная участь. Получалось, что за Кихати должны последовать Сангоро и Дзиробэй, которые и старше остальных, и физически ослабели в последнее время. Далее на очереди Ясугоро, Сакудзиро, Сэйсити, Тёдзиро, Тосукэ. Все они молоды и, должно быть, здоровее других, но они не умели противостоять невзгодам, не обладали твердостью характера, легко склонялись под ударами судьбы, поэтому и за жизнь бороться не смогут. А положение складывалось такое, что только тот сумеет прожить дольше других, кто ради сохранения жизни готов грызть палубные доски, если это будет нужно.

Такой смертный черед мысленно установил Кодаю, но, к счастью, кроме Кихати, все пока оставались в живых и высадились на остров, где жили странные люди, похожие на оборотней. Впервые за восемь месяцев ощутив твердую почву под ногами, Кодаю подумал, что теперь его спутники выживут. До сих пор их жизни находились в руках непостижимой судьбы, и как они ни старались, как ни выбивались из сил, поделать с ней ничего не могли. Теперь же у них было такое ощущение, что судьба наконец стала им подвластна. Когда под ногами твердая почва, человек всегда сумеет изменить свое положение к лучшему, приложив к тому старания и изобретательность.

Кодаю обратился с приветствием к местным жителям. Они, по-видимому, ничего не поняли, но что-то закричали в ответ. Японцы тоже не поняли ни слова. Тогда Кодаю вытащил несколько медных монет и протянул им. Двое мужчин подошли, взяли монеты, стали их крутить, рассматривать, затем зажали в кулаки, продолжая стоять на месте.

– Дадим им еще что-нибудь, – сказал Кодаю.

Один из моряков по имени Кантаро предложил преподнести им более ценный подарок и передал Кодаю штуку хлопчатобумажной ткани. Снова приблизились те же двое, взяли подарок, о чем-то заговорили между собой. По всей видимости, они остались довольны. Один из них подошел к Кодаю и стал тянуть его за рукав, как бы приглашая следовать за ним.

– Похоже, он зовет с собой. Кто пойдет? – обратился к японцам Кодаю.

Все в нерешительности топтались на месте.

– Я кормчий, – сказал Кодаю. – Мне нельзя покидать судно. Кто пойдет? У них, наверное, есть жилище. Надо разведать.

Задача была не из приятных, и добровольцев не находилось. Долго судили-рядили, наконец вызвался Коити. Тридцатилетний Коити – на четыре года младше Кодаю, – как и Кодаю, был родом из Исэ, из деревни Вакамацу. Он происходил из крестьянской семьи, но умел читать и писать и поэтому работал приказчиком. Коити был мал ростом – на тяжелые работы не годился. Он обладал твердым, решительным характером. За долгие месяцы блужданий по морю ни разу не пожаловался на судьбу, напротив, тихим голо-, сом всегда убеждал окружающих, что все будет хорошо, что надо терпеть, не возмущаться, не хныкать из-за нехватки воды и продовольствия. И, как ни странно, стоило сказать Коити слово – любой спор сразу же стихал. Среди экипажа Кодаю больше всех доверял Коити и надеялся на него. Вообще-то правой рукой Кодаю должен был по всем правилам стать Сангоро, тоже односельчанин Кодаю и самый старший по возрасту, но этого не произошло, потому что на шестой месяц странствий Сангоро ослабел и пал духом.

Коити согласился пойти с местными жителями, Сёдзо и Синдзо вызвались его сопровождать. С ними попросились сын Сангоро – двадцатилетний Исокити, самый молодой член экипажа – и Сэйсити. Последний на море чувствовал себя очень плохо, но, ощутив землю под ногами, приободрился.

Итак, пятеро японцев отправились вслед за островитянами по узкой тропинке, извивавшейся вдоль отвесно спускавшихся к морю скал, и вскоре скрылись за поворотом. Оставшиеся с Кодаю одиннадцать человек решили пока отыскать защищенное от сильного ветра место – первую ночь им предстояло провести на морском берегу. Вскоре матрос Ёсомацу нашел у подножия отвесной скалы большую пещеру, в которой свободно могло разместиться не менее двадцати человек. Кодаю решил, что лучшего пристанища им не найти, и японцы стали дружно перетаскивать в пещеру привезенные с судна вещи. В разгар работы на берегу появились несколько странных мужчин и стали палить из ружей в воздух. В отличие от островитян, на них была одежда из сукна и бархата. По одному этому можно было судить, что жили они значительно лучше. Пришельцы приблизились к японцам, не проявляя ни малейших признаков страха, и один из них протянул какой-то красно-бурый порошок. Кодаю принял подарок. Тогда иноземец высыпал немного порошка себе на ладонь, поднес к носу и шумно втянул воздух. По-видимому, он предлагал Кодаю сделать то же самое, но Кодаю заколебался. Вместо него те же манипуляции проделал матрос Кюэмон и сообщил, что это, вероятно, мелко истолченный табак. Впоследствии японцы узнали, что им предложили нюхательный табак, который русские часто употребляют и называют «порошка».

Иноземцы в самом деле оказались русскими. Возглавлял их Яков Иванович Невидимов, служивший в России у торговца пушниной Жигарева и посланный им на остров для скупки шкур морского бобра и нерпы. Обо всем этом Кодаю узнал позднее, а в тот момент он и представить себе не мог, что это за люди и откуда они.

Кодаю написал несколько слов по-японски и показал Невидимову. Тот, наверное, ничего не понял и. г. свою очередь, стал писать что-то похожее не то на буквы, не то на орнамент. Кодаю вздохнул с облегчением, понял, что иноземцы им ничем не угрожают. Тем временем один за другим стали появляться островитяне. Они останавливались на почтительном расстоянии и молча глядели на японцев. Были среди них и женщины. У Кодаю сложилось впечатление, что со стороны островитян японцам тоже не угрожает опасность, что собрались они лишь поглазеть на прибывших из-за моря.

Кодаю и его люди высадились на берег чуть позже двух часов пополудни, но день уже начал клониться к вечеру, быстро темнело. Кодаю приказал своим людям готовить ужин. Они сложили из камней очаг, развели огонь и поставили на него котел с рисом. Когда рис сварился, японцы приготовили из него колобки и начали есть. Кодаю предложил несколько колобков островитянам и иноземцам. Островитяне попробовали, но есть не стали. Иноземцы же с удовольствием съели все до последней крошки.

Когда на остров опустилась ночь, местные жители поспешно ушли. Покинули взморье и русские, оставив близ пещеры двоих, которые занялись разведением костра. В пещере Кодаю водрузил на возвышение переносной алтарь из храма в Исэ – он был доставлен на берег с судна, – остальные разобрали спальные принадлежности и улеглись, завернувшись в одеяла. Впервые за восемь месяцев они лежали на земле. Поговорив некоторое время о том, где сейчас могут быть Коити и его спутники, японцы один за другим погрузились в сон. Около полуночи Кодаю проснулся. Холод, который не столь сильно чувствовался днем, теперь давал о себе знать. Было такое ощущение, будто внезапно наступила зима. Никого не потревожив, Кодаю вышел из пещеры. Двое тепло одетых иноземцев лежали у костра. Трудно сказать, зачем они были здесь: то ли для того, чтобы японцы не сбежали, то ли для того, чтобы охранять их от местного населения. Впоследствии потерпевшие кораблекрушение узнали, что это было проявлением добрых чувств со стороны русских – они специально оставили часовых охранять сон японцев.

В ту ночь Кодаю больше не спал. Был июль – самое жаркое время в Исэ и Эдо. Почему же здесь царит такой холод, думал он. Он слышал, что на Эдзо[8]8
  Эдзо – нынешний остров Хоккайдо.


[Закрыть] бывают холода и в середине лета, но вряд ли они находились на Эдзо: как бы этот остров ни был отдален от Эдо, до него не требовалось плыть восемь месяцев по морскому течению. Ну а что же было дальше, за Эдзо, какая страна, какие острова? Кодаю об этом ничего не знал и представить себе не мог. Безусловно, Кодаю хотелось бы выяснить, как далеко и в каком направлении он сейчас находится от Исэ, от Эдо, но он пока еще не знал, каким образом ему удастся это выяснить. Он не знал даже, большой ли это остров или маленький, что за люди его населяют и сколько их. Ему трудно было судить о том, как отнесутся к ним, японцам, островитяне и иноземцы, с которыми они сегодня повстречались. На первый взгляд ему показалось, что ничего плохого они не замышляют, но успокоиться он почему-то не мог, поскольку ни язык, ни характер их были ему неведомы. Его беспокоило также и то, что Коити и его спутники, ушедшие вместе с островитянами, до сих пор не вернулись. И если дальнейшее пребывание здесь угрожает их жизни, думал он, не лучше ли бежать отсюда и вновь попытать счастья на море?

Начало светать, Кодаю вышел из пещеры. Иноземцы дремали у костра. Судя по тому, что костер не погас, они время от времени просыпались и подбрасывали дров в огонь. Поеживаясь от холода, Кодаю стал спускаться к прибрежным скалам. Море не успокоилось, как это бывает на рассвете, а продолжало обрушивать на скалы свирепые волны. Кодаю поглядел туда, где накануне бросил якорь их корабль, и остолбенел. Разломанный надвое, он лежал на боку среди скал; по-видимому, ночью его выбросило на скалы разбушевавшееся море. Кодаю кинулся туда и бежал до тех пор, пока не приблизился к скалам и воочию не убедился, что это обломки именно их корабля. Потом вернулся в пещеру и бессильно повалился на свою постель, накрывшись с головой одеялом.

Что бы ни случилось, нам теперь отсюда не выбраться, горестно думал он, и, если островитяне пойдут против нас, здесь мы встретим свой последний час. Другого пути нет. Мы лишились возможности собственными силами вернуться на родину.

До вчерашнего дня Кодаю не покидала мысль, что они еще доберутся до какого-нибудь острова, приведут в порядок корабль и вернутся на родину. Теперь эта надежда рухнула. На корабле находились одежда и достаточный запас риса, но теперь не стало и этого. Ни разу за все восемь месяцев блужданий по морю Кодаю не испытал столь безнадежного отчаяния, как в это утро.

Когда совсем рассвело и японцы увидели, во что превратился корабль, начался страшный переполох. Даже Сангоро, который последние дни не поднимался, выполз из пещеры. Матросы звали Кодаю наружу, но он продолжал лежать ничком.

– Не могу глядеть на эти обломки, сердце кровью обливается, – твердил он.

До вечера Кодаю не покидал пещеру, прислушиваясь к крикам островитян, доносившимся время от времени со стороны скал, на которые выбросило корабль. Коити все еще не возвращался, и это еще больше огорчало Кодаю.

Вечером близ пещеры послышался шум, который заставил Кодаю выйти наружу. Оказалось, что добрый десяток иноземцев во главе с Невидимовым пили сакэ[9]9
  Сакэ – рисовая водка.


[Закрыть] из бочки, которую они прикатили с потерпевшего крушение судна. Поодаль, сгрудившись, стояли Кюэмон, Кантаро, Тосукэ и другие. Японцы отрешенно наблюдали столь необычную попойку.

Кодаю присоединился к ним. Захмелевшие иноземцы пели и плясали. На фоне потемневшего неба и холодного моря веселье их выглядело разнузданным, и вместе с тем в нем ощущалась тоска. Островитяне издали наблюдали за происходящим. Кто-то подкатил к пещере еще бочку, и островитяне стали маленькими чарками черпать ее содержимое, но, попробовав, тут же недовольно отходили в сторону. Дело в том, что бочка, которую они подкатили, хотя и была из-под сакэ, но использовалась матросами во время плавания для малой нужды.

Наблюдая за пьяным разгулом на берегу, Кодаю внезапно ощутил, что надежда выжить, которую вчера он совсем было потерял, стала возрождаться в нем. Воля к жизни возвращалась, как возвращается вода в пересохшее русло реки. И Кодаю обратился к сгрудившимся, дрожавшим от холода японцам:

– С сегодняшнего дня мы должны стать другими людьми. Не знаю, что это за земля, но нам следует вести себя так, будто здесь мы родились и выросли. Сумеем сделать это – выживем, не сумеем – нам конец. А будем жить – будет и нам веселье, питье и песни. Что до возвращения на родину, то положимся на волю провидения – оно не покинет нас. Положение этих пьющих и пляшущих иноземцев, по-видимому, мало чем отличается от нашего. Иначе к чему бы им заливать вином тоску и пускаться в такой безудержный разгул?

На следующее утро японцы обнаружили, что волнами разбило о скалы плот, на котором они переправились на берег. Кодаю отнесся к этому новому несчастью с удивительным хладнокровием. Незадолго до полудня пришел Невидимое. С ним – несколько иноземцев и островитян. Островитяне подняли на плечи Сангоро и Дзиробэя и понесли. Остальным Невидимое подал знак следовать за ними. Кодаю решил не противиться. Японцы поделили между собой поклажу и последовали за иноземцами. Кодаю прицепил к поясу меч и взвалил на плечи походный мешок. Некоторое время они шли вдоль прибрежных скал, затем стали подниматься вверх по крутому склону, пока не углубились в горы, поросшие мелким кустарником.

Спустя полчаса вдруг появились Коити и Исокити – они шли навстречу. Все страшно обрадовались, увидев их живыми и невредимыми, а Сангоро даже прослезился.

По словам Коити, расставшись с Кодаю, он и его товарищи последовали за островитянами. Пройдя по горной тропинке около половины ри, они увидели на перевале иноземцев – те начали палить из ружей в воздух. Японцы было испугались, но ничего страшного не последовало. Благополучно миновав перевал, они вышли к северному берегу острова. Побережье было пустынным. Невдалеке от берега оживленно беседовала группа иноземцев, вооруженных копьями и ружьями, одетых в сукно и бархат. Японцев подвели к строению, напоминавшему погреб, отворили дверь и проводили внутрь. Под землей была большая комната, в которой, по-видимому, жили иноземцы. Японцам подали напиток, напоминавший чай. А вечером им принесли какую-то белую жидкость и вареную рыбину длиной не менее одного сяку[10]10
  Сяку – мера длины, равная 30 см.


[Закрыть] на деревянной доске. Не успели они завершить трапезу, как появились пятеро вооруженных копьями и ружьями иноземцев и предложили Коити, Сёдзо и Сэйсити пойти с ними. Исокити и Синдзо бросились следом, подумав, что их товарищей хотят убить и решив разделить с ними печальную участь. Иноземцы, посовещавшись, оставили в погребе Коити и Исокити, остальных же повели неизвестно куда. В тот вечер на Коити и Исокити пришли поглазеть островитянки. Их лица были так разукрашены, что мало походили на человеческие. Коити почему-то перепугался, но ничего страшного не случилось. Пожилой, обходительный иноземец принес Коити и Исокити изготовленную из звериных шкур одежду, они согрелись и вскоре уснули. Следующий день прошел без происшествий, однако беспокоила участь Сёдзо, Синдзо и Сэйсити, Кодаю и остальной части экипажа, с которой Коити и Исокити расстались сразу после высадки на берег. Прождав еще день, Коити и Исокити вылезли из землянки и отправились к морю. На полпути они повстречались с Кодаю.