Текст книги "Я ранен желтой стрелой"

Автор книги: Ястребов Васильевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

-Например, как стать богобоязненным и законопослушным пассажиром?

–Вроде того. Несколько позже, в лице второстепенных, проходных персонажей будут представлены бывшие друзья Андрея, которые сделали выбор в пользу приспособления, дальнейшей прижизненной адаптации. Каждый из них находит свои оправдания, у кого-то бизнес, необходимость крутиться и выкручиваться, у кого-то – семья.

–Интересно, почему бы Пелевину не ввести в повествование сюжетный катализатор, подобный приближению Цеха №1. Например, точное знание Хана о том, когда поезд прибудет к разрушенному мосту?

–«Стрела» – не притча, а потому вплетение в повествование какой-либо конкретики привело бы к нежелательным для автора последствиям. В таком случае, «Стрела» могла бы трансформироваться в повесть-катастрофу, что повлекло бы за собой неизбежное превращение лирико-философской истории в остросюжетный боевик с хорошей порцией драйва для читателя и невроза для героев.

-Наверное, непросто созерцать плавное проявление знаков на глади текущей мимо реки бытия, когда времени остается все меньше и меньше. С этим все ясно, пребывание внутри поезда приравнивается к попаданию в свой личный, частный Цех №1. Но что тогда снаружи? Вовне?

–Как и в случае с «Затворником» автор противопоставляет миру известному, обыденному, во многом наскучившему – мир новый, неизведанный. Проблема первого, старого мира, что он в большей степени навязывается главному герою, чем выбирается по доброй воле. Есть иллюзия выбора между вагонами, но многие из них оказываются заняты, а другие нашему герою так и вовсе не по карману. Андрей может выбраться на крышу «Стрелы», которая может быть аллюзией на субкультуру вообще, но автор предостерегает героя, как и читателя от иллюзорного расширения кругозора, который может последовать за этим. Выбираться на крышу поезда, значит развлекать себя тем, что недоступно большинству обычных пассажиров, но за этим следует неизбежная расплата. Пребывание на крыше поезда гипнотизирует, завораживает, но ведёт к зависимости от подобного времяпрепровождения. Но «Стрела» подобно конвейеру не останавливается, а значит в пребывании вверху или внизу нет никакой принципиальной разницы.

–Если я не ошибаюсь, Андрей встретил Хана именно там, на крыше одного из вагонов.

–Да. А кое-кто даже спрыгнул с поезда на полном ходу, когда тот проходил по железнодорожному мосту над широкой извилистой рекой. Но что последовало за этим? Встретив Хана, Андрей вскоре забывает о случившемся. Повторюсь , Хан не так важен для спасения Андрея, как Затворник – Шестипалому. Хан – элемент, часть диалога, который ведёт с главным героем окружающий мир. Вещи и явления, окружающие Андрея становятся репликами, обращенными к нему лично, причём многие из них несут в себе важную информацию, чуть ли не знание о том, как спастись, как остановить поезд. Видится идеальным решением вообще освободить повествование от Хана, исключить этого персонажа из числа пассажиров, привести Андрея к полному и окончательному освобождению через набоковскую мистику созерцателя, своеобразного соглядатая железнодорожного бытия, когда в наставнике-человеке попросту нет необходимости. С героем говорит Фатум, Судьба, Рок…

– Или как это принято сейчас говорить – Вселенная.

–Вот-вот, она же и ведёт Андрея к моменту, когда «Желтая стрела» наконец останавливается.

–Значит, в Хане нет острой необходимости?

–И да, и нет. Впрочем, первая глава заканчивается тем, что Андрей вспоминает о Хане, вспоминает о том, что у него к тому было какое-то смутное дело. Вот об этом и поговорим в следующий раз.

Вагон №7

Вот твой билет, вот твой вагон.

Всё в лучшем виде одному тебе дано:

В цветном раю увидеть сон -

Трехвековое непрерывное кино.

В. Высоцкий

-Вторая глава или, если быть точнее, одиннадцатый вагон, включает в себя две встречи. Первая происходит за столиком вагона-ресторана, где Андрей стоически поглощает свой утренний рацион. Вторая – несколько позже, когда мы наконец-то знакомимся с Ханом. Код скрытых знаков продолжает просвечивать сквозь реальность «Стрелы» и мы вместе с героем замечаем обилие солнечного света, дрожащие светящиеся пятна, желтые лучи, желтые стрелы. Кажется, будто за окнами «Стрелы» нет ничего, кроме пылающего в своём сиянии солнечного океана. Глядя на солнечные лучи, падающие на скатерть, Андрей задумывается и подобно Шестипалому, некогда задающемуся вопросом о нитевидной сущности светил, главный герой «Стрелы» пробует наделить желтые стрелы осознанием, сравнить своё существование со столь же – внешне – бесцельным полётом, что обрывается в грязном тупике. Жизнь – тусклое стекло или даже заплеванный прокуренный тамбур, куда неким таинственным, странным образом всё ещё попадает свет.

-Андрей выпивает?

–Что интересно, но – нет. На правильную волну ему помогает настроиться созерцательный лад, внимание к мелочам и деталям окружающего мира. Размышляя о желтых стрелах солнечных лучей, он приближается к разгадке тайны «Стрелы».

-А вот стоит ему посмотреть на людей, как те предлагают ему выпить.

–Да, словно люди это некие сконденсированные смыслы пассажирского бытия, забывшего о себе и своей цели. Приглашение выпить, в этом смысле, подобно приглашению влиться в простой пассажирский коллектив «Стрелы». Человек, который отказывается, выглядит снобом, тем, кто пытается превознестись над окружающим, отрешиться от происходящего. Коньячок по-азербайджански в меню, деловитое участие официанта, как и что-то другое, выглядит анти-знаками, ложными маяками, приманками. Ведь и правда, что стоит опрокинуть сотку с утра пораньше? А тогда перестанет бить в нос чем-то горелым, липкие пятна на скатерти отойдут на второй план, да и вообще чего уж – уйдёт болезненная раздражительность, утренняя обострённость восприятия.

-Но Андрей сопротивляется.

–Да. Трезвость – это состояние духовного воина, так как трезвость требует мужества и стойкости. Выбирая трезвость, Андрей выбирает сопротивление, а значит и продолжение пути, способного вывести его за пределы «Стрелы». В том-то и дело, что внутри вагонов поезда, кроме алкоголя попросту нет быстрых и простых способов хоть как-то примириться с происходящим.

-Выпить, значит присесть, задержаться, а то и разговориться с кем-нибудь, кто подсядет напротив? Это и есть примирение, с которого начинается сон под стук колес?

–Вы правильно подметили. Андрей живет своей жизнью, но это ведет к отчуждению от других пассажиров, а они не могут не замечать этого. Выпивать, а то и разговаривать с ними, значит задерживаться, а может и упускать нечто более важное. Куда проще встать и уйти из-за стола, где стоит пустая тарелка из-под пшенной каши, чем початая бутылка коньяка. И когда за стол Андрея подсаживается румяный седой мужчина в строгом черном кителе с небольшими серебряными крестиками на лацканах – это не застаёт героя врасплох.

-В кителе?

–Дословный перевод немецкого слова китель – рабочая блуза или спецодежда. В равной степени этот мужчина может быть как отставным сотрудником правоохранительных органов, так и проводником этого поезда.

-Если прислушаться к его словам, может показаться что перед нами миссионер, какой-то странствующий между вагонами проповедник.

–Действительно, в ходе диалога между ним и Андреем периодически возникает ощущение, будто автор иронизирует по поводу случайной встречи с представителем какой-нибудь христианской конфессии. Вспомним, верующих цыплят на конвейере, что там, что здесь разговор о высшей гармонии будет надругательством над лучшими чувствами мыслящего существа, ещё способного сопереживать окружающим.

–Что если это миссионер, прикрывающийся униформой проводника?

–Интересный маркер, отчасти подтверждающий правоту моих слов – серебряные крестики на лацканах. Несколько позже, в одной из глав мы ещё увидим этого или похожего персонажа, и автор вновь проставит похожую метку на его образе. Отвечая на твой вопрос, можно увидеть, как вырастает двойной образ. То есть, румяный – с какой стати, кстати?! – седой мужчина в черном кителе может быть проповедником, что прикрывается униформой проводника. Почему прикрывается? Пусть Андрей и другие пассажиры забыли, кем они являются на самом деле, но на подсознательном уровне они продолжают считывать человека в форме, как того, кто связан с происходящим, кто несёт ответственность, кто может помочь. Это располагает такого человека к себе.

-Не всегда. Кто-то может воспринимать человека в форме, как потенциальную проблему. Такому лучше лишний раз не попадаться на глаза, и так далее.

–Согласен. Нашего соотечественника в таком случае обычно бросает в крайности, от раболепия до неприкрытой враждебности и агрессии, но главный герой "Стрелы" воспринимает случайного собеседника как назойливую помеху, один из элементов окружающей обстановки, вроде звуков того же радио, что врываются в купе с первыми лучами солнца.

–Но поезд идёт к разрушенному мосту! Почему тогда этот проводник, если он таковым является, не вмешается в происходящее? Или это диверсант, террорист? А может, это маньяк-убийца, который завладел формой настоящего проводника, своей несчастной жертвы?

–Вспомним, кто такой бройлерный первосвященник или один из Двадцати Ближайших? Винтик системы с одной стороны и торговец народным опиумом – с другой. Точно таким же предстает этот румяный товарищ перед Андреем и читателем. Работа у него такая, – проговаривается он, после неудачной попытки склонить главного героя на свою сторону. В социуме неизбежно взаимное переубеждение, или как сказали мы бы в другом случае – забалтывание, заговаривание зубов. Просто в «Затворнике» откуда-то сверху спускалась концепция решительного этапа, после чего начинался дикий гвалт и клекот, а внутри «Стрелы» где-то громче, где-то тише звучат голоса тех, кто бормочет во сне, спящих соседей, других пассажиров. И все-таки мы знаем больше, чем Андрей или даже читатель, знакомящийся со «Стрелой» впервые. В этой точке повествования, Андрей ещё не сознает себя пассажиром. Он чувствует какое-то неудобство, дискомфорт, а потому появление румяного радостного мужчины на этом фоне выглядит несколько противоречиво. Герою даже не нужно быть пробужденным, чтобы ощутить неуместность несколько глуповатой восторженности со стороны этого человека. Тем более неуместен внутри вагонов "Стрелы" разговор про отблески высшей гармонии.

-Мы могли бы предположить, что проповедник в кителе знает о неизбежной катастрофе, но тогда возникает закономерный вопрос, почему же он не говорит об этом напрямую? Почему призывает примириться с происходящим, вместо того, чтобы активно действовать?

–В том-то и дело, что примириться, значит в буквальном смысле согласится на то, чтобы всю жизнь влачить унылое и убогое существование в качестве одного из пассажиров "Стрелы". Когда-то я служил в армии, по тем меркам ещё два года, так вот после этого меня какое-то время догоняли неприятные сны, где я попадал в похожее положение. Мне казалось, что меня оставили на второй срок или только что снова призвали на годик-другой. Случалось, обо мне забывали, а никак не мог связаться с армейским начальством. Такое псевдо-пробуждение в неприятной, близкой к кошмару обстановке порождало массу сильных и довольно интенсивных ощущений. Уныние, тоска, печаль граничили с отчаянием, но в сновидении нельзя было посмотреть на часы, чтобы понять как долго это длится. Там просто не было времени в привычном понимании этого слова. Наверное, похожие ощущения мог испытывать главный герой «Стрелы», который однажды сумел ненадолго вырваться из сна, гипнотической комы, порожденной ритмичным стуком колёс. Осознавая себя пассажиром "Стрелы", Андрей мог посмотреть на часы и осознать, что поезд необходимо остановить, что нужно окончательно проснуться. Напротив, стоило ему забыть об этом, как он вновь попадал в порочный, замкнутый круг блуждания между однообразными сновидениями, похожими на сцепленные между собой вагоны.

-Вряд ли это спокойный сон.

–Верно. Пожалуй, только поэтому у героя остаётся хоть какой-то шанс. Если бы внутри «Стрелы» Андрею сладко спалось, то вряд ли бы он полез на крышу, стал знакомиться с каким-то Ханом, и так далее. Пусть у Андрея есть своё место в купе, что многим лучше пожизненного пребывания пассажиром плацкартного вагона, но в мелких деталях угадывается бедность, стесненность в средствах, необходимость в чём-то себя отказывать. Быть пассажиром поезда не то же самое, что быть гостем на борту круизного лайнера, да и в нашем представлении железнодорожное путешествие – чаще всего – в плацкартном вагоне – это некое испытание, к которому нужно внутренне подготовиться. Сутки, а то и двое-трое должны на какое-то время стать отдельной реальностью, куда придётся погрузиться целиком и полностью. Но Пелевин помещает своих героев внутрь поезда особенного, мистическим образом отвязанного от обыденной реальности. Это поезд, который идёт из ниоткуда в никуда, нигде и никогда не останавливаясь. Это место, где люди рождаются и умирают, промежду прочим устраивая свои дела, где они делают бизнес, встречаются и влюбляются. Но лишь немногие в этом потоке отказываются плыть по течению, продолжая быть пассажирами, они отказываются соглашаться с этим.

-Тот, кто собирается сойти с поезда в ближайшее время, вряд ли поймет того, кто хочет думать о чем-то другом?

– Может статься, что молодые или, скажем так, новые пассажиры «Стрелы» поначалу испытывают сходные ощущения: неудобство, усталость, ощущение противоестественности, какой-то ненормальности происходящего. Но каждый новый прожитый день внутри «Стрелы» – это в первую очередь урок выживания, приспособления, привычки.

-Буклет, который вручает Андрею румяный мужчина в кителе – это ведь тоже текст? Послание? Или даже знак?

– Текст – тексту рознь. Имеет значение, кто говорит, кто является ретранслятором, кто пропускает через себя послание. Румяный мужчина подсаживается к Андрею за столиком вагона-ресторана, тогда как Хана можно встретить только на крыше поезда, то есть в контркультурной, андеграундной зоне железнодорожного бытия. Хан оставляет Андрею письмо, а румяный даёт цветной буклет. И так далее. Обратите внимание, как поступает Андрея с посланием румяного.

-Андрей, не читая, сунул его себе в карман.

– Вот и весь сказ. Человек в кителе – некто, принадлежащий миру «Стрелы», её внутреннему социуму, в большей степени прочитывается как всё тот же ложный маяк, помеха или даже капкан, которые приходится обходить герою. Подобно Стене Мира для Шестипалого или кого-то из Двадцати Ближайших, румяный для Андрея словно деталь, один из движущихся компонентов мира-ловушки.

–Печально.

–Не без этого. Впрочем, сознавая это, как-то легче проявлять снисхождение к таким людям. Достаточно помнить о том, что они обезличенные детали машины, запчасти системы, из чего неизбежно рождается понимание, сочувствие, прощение.

-Но все-таки они живые…

–Да, и поэтому у них ещё есть шанс. Как говорил дон Хуан: пока ты жив, самого страшного ещё не случилось. Пожалуй, самое страшное в этом случае – потерять последний шанс изменить себя, измениться в лучшую сторону.

–Стать воином?

–В этой связи стоит отметить, что ни у Шестипалого, ни у Андрея нет врагов. Вроде бы и есть внешняя враждебность окружения, агрессивность и нетерпимость со стороны сородичей или соседей по купе, но мы не можем сказать, что герой вынужден с кем-то сражаться и кому-то противостоять. Как мы успели убедиться на примере с румяным миссионером, враждебность пленников «Стрелы» – для удобства обозначим всех дремлющих, спящих, а то и навсегда заснувших пассажиров – так вот их враждебность носит скрытый, завуалированный характер. Они, каждый на свой лад будут убеждать героя в том, что жить внутри «Стрелы» можно.

-И даже нужно.

–Да, ведь в противном случае придётся совсем несладко. Чем быстрее герой закончит «страдать фигней», как выразится несколько позже Петр Сергеевич, тем больше у него шансов, что жизнь как-то сложится.

–Слово-то какое.

–Я выбрал более мягкое выражение, но смысл остался приблизительно тот же.

-Даже не знаю, что лучше… Когда тебя вот так уговаривают, или гонят в шею, словно Шестипалого.

–А вы вспомните реплику Затворника, что там, за Стеной Мира ему лучше, чем внутри отсека для цыплят. С чего бы это? Тут и безопасно, и зерно имеется, а там крысы, да и вообще…

-Жизнь внутри отсека расслабляет. Усыпляет.

–Шестипалый вынужден выбрать что-то одно. Следовать за учителем, либо готовиться к решительному этапу. Кстати, совсем запамятовал. Так как речь идёт о людях, то в поле зрения автора будут то и дело попадать женщины в спортивных костюмах, с детьми на руках, мужчины с пивом, в общем, самые что ни на есть типичные обыватели. Но для меня более интересно, что детность подчеркивается автором как атрибут привязки к внутреннему бытию «Стрелы». То есть, появление семьи, детей вынуждает обосноваться в одном из вагонов, что, тем самым, ставит крест на дальнейших поисках истины.

-В «Затворнике» вроде бы тоже не было любовной линии.

–Как и в истории, рассказанной Кастанедой. Но цыплята это одно, здесь же, в «Стреле» Пелевин изображает социум, пусть странный, фантасмагоричный, несколько оторванный от нормальной повседневной действительности, но всё же худо-бедно приспособленный к происходящему.

-Напоминающий временный социум людей, путешествующих в плацкартном вагоне.

–Любовные линии в произведениях Пелевина – нечто особенное, выдающееся…Так, пожалуй, мог бы писать об этом закриптованный буддистский монах, каким вполне возможно этот писатель и является. Мы видим, что Андрей пронзает социум, словно летящая стрела, хотя отношения с противоположным полом, как мне кажется, важнейший, если не сказать – неотъемлемый компонент социальной действительности. Несколько позже Андрей повстречается с одним из своих бывших друзей, кто успел обзавестись семьей. Так вот, с точки зрения, бодрствующего искателя истины, они будут выглядеть довольно жалко.

Вагон №6

Мчался он бурей тёмной, крылатой,

Он заблудился в бездне времён…

Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Я ранен желтой стрелой"