Текст книги "вы е бон"

Автор книги: яшка казанова

34. она, просыпаясь в липком холодном страхе...

 
она, просыпаясь в липком холодном страхе,
шёпотом жгла его родной беспробудный бок:
«всё, что еще шевелилось внутри, истратив,
я – наркоман, я давно сижу на чудном экстракте,
мною ошибочно принимаемом за любовь».
 
 
она листала практически до рассвета,
книжки, журналы, подшивки старых газет,
оставленных ей в наследство чужого века
двумя стариками, уже ушедшими. в венах
ее синеватых играла паника. моцарта и бизе.
 
 
она выходила из спальни и шла на кухню,
пила то воду, то виски, то белое чертишто.
сосед напротив смотрел на неё нагую
и думал маниакально «я помогу ей!
только бы она не закрывала штор!»
 

35. ... ну и (дабы расставить всё по своим местам)...

 
... ну и (дабы расставить всё по своим местам)
хочу заметить ссылкой внизу страницы*:
 
 
* прошу тебя, пожалуйста, перестань.
увлечёшься – потом не сможешь остановиться.
а мне, увы, придётся тебя убрать –
выбора ты просто не предоставишь.
зачем тебе это? жарок, как старший брат,
брови (пре)чорны, (пре)красны до боли уста – ишь,
какой красавец! живи и не мучай нас,
я всё равно буду на шаг: «впереди» и «за», но...
 
 
ты так решил? ох, значится, началась
вполне гражданская. кто у нас -> в партизаны?
 

36. мне нравится с ней...

 
мне нравится с ней:
– взахлёб какой-то нелепый спор
– переходить альпы и переплывать босфор
– обедать, ужинать, завтракать = просто есть
– шёпотом едким болтать про чужих невест
– кататься по городу, чайников матеря
– осознавать, что уже одиннадцатое октября
– кофе варить с поцелуями пополам
– на антресоли сваливать какой-то ненужный хлам
– обсуждать военные действия плана бэ
– делать горячие бутерброды и канапе
– в кинотеатрах смущать и охрану, и темноту
– слизывать кровь, размазанную по рту
– хлопать дверью (от ревности) и в ладоши (от сча)
– делать зарубки ножом на обоих плечах
– играть в дурака, но проигрывать каждый раз
– пить: чаще – бароло и кьянти, реже – шираз
– шипеть друг на друга, как змеи, тайком от всех
– малину искать в разбухшем за ночь овсе
– читать порносказки, которые я пишу
– считать, что лучше тормоза, чем парашют,
никто пока (даже ангелы) не сочинил
– машинку стиральную то ломать, то чинить
– заставлять её надевать: очки и кольцо
– смотреть в окошко = видеть то снег, то сон
– читать: афиша, афиша-еда и афиша-мир
– в самолётах рот ей крепче сжимать: «не шуми...»
– знакомиться с теми, кто «был до неё с тобой»
– носить погоны *бабник* и *пиздобол*...
 
 
– любить её так, что сердце крошится в хлам
– да! кофе? варить!
с поцелуями.
пополам.
 

37. рубашку надеваю мягче, брюки – уже...

 
рубашку надеваю мягче, брюки – уже
и шёлком оборачиваю шею...
я так неудержимо хорошею,
что невозможно не заметить. ну же!
куда ты смотришь?
 

38. сезон устриц в разгаре – тоже слегка грассирую...

 
сезон устриц в разгаре – тоже слегка грассирую,
на краю рассвета нежно ее насилую.
а потом – метро, в наушниках тори, и...
прошу вас, не заходите на мою территорию.
даже если раньше мы вместе гуляли по багровой границе ада,
не заходите! теперь я рву горла за другие инициалы.
 
 
не заходите. договорились? спасибо заранее.
да! извините, пожалуйста, если вы уже ранены.
 

39. час ревности равен: пяти окуркам...

 
час ревности равен: пяти окуркам;
трём недописанным эсэмэсам;
двум кулакам в карманах куртки;
одному билету москва-одесса;
восемнадцати обещаниям встречи;
двадцати четырём посылам к чёрту;
девяти загадываниям на нечет –
шести обломам с пометкой «чётно»;
сорока ударам по спинке стула
указательным и безымянным правой;
тридцати восьми и пяти (простуда?);
одному мучительному сопрано;
половине оргазма в сортире; паре
воспалённых зрачков; тридцати монетам...
 
 
от минутной стрелки не отлипаю,
а она мурлыкает «как ты? где ты?»
 

40. пытаюсь врать – выходит коряво...

 
пытаюсь врать – выходит коряво.
когда-то всё тайное становится ядом.
 
 
пытаюсь молчать – выходит натужно.
что тебе приготовить на ужин?
 
 
пытаюсь смеяться – выходит нервно.
вот бы смыться с этого континента!
 
 
пытаюсь работать – выходит быстро.
ещё дюжиной писем брызну.
 
 
пытаюсь писать – выходит больно.
как кровью из ранки, теку тобою.
 
 
пытаюсь спать – ничего не выходит.
я думаю, дело в луне и погоде.
 

41. я видела её три раза. и не знаю о ней ничего, в общем...

 
я видела её три раза. и не знаю о ней ничего, в общем.
только то, что: она «счастливая. не долго, как всегда. но очень.» –
это самое важное, что мне стоит помнить!
и то, что ей больше подходит Австралия, а не Япония;
и то, что её дочь похожа не только на Биркин, но и на эльфа;
и то, что многим голосам в телефонной трубке она предпочла бы эхо;
и то, что она гораздо мягче, чем кажется,
только под кожицу её заглянуть не каждый отваживается;
и то, что она может пить пиво без алкоголя;
и то, что она неизлечимо болеет любовью.
к кому – не знаю. её имени я не помню просто –
это не поза моя, не выебон, не юродство!
так получилось. удивительно, что, втыкая в ступни в прибрежную Стикса глину,
я про неё вспомню и попрошу её подольше быть счастливой.
 

42. ты спишь, наверное. да?..

 
ты спишь, наверное. да?
а у меня тут – шампанское, как еда.
и за окном месяц. и провода
сплетаются в косичку трехвостую,
и где-то в горле танцует сверлышко острое,
которое ни спать не дает, ни стреляться.
смотрю на себя в зеркало – вместо глаз две тёмно-синие кляксы.
думаю, может, натянуть на себя пальтошарфшапку
да и поехать на шаболовку?
буду тебе – бутербродом на завтрак. или яичницей,
вызывающей спокойствие мозга и паралич лица,
чтобы не улыбаться тем, на кого не стоит никак.
 
 
добавь мне в кофе капельку коньяка.
люблю тебя. люблю тебя.
 

43. в какой-то момент она исчезает...

 
в какой-то момент она исчезает –
больше не делит с тобой уютное обжитое пространство.
ты ей звонишь, одной ногой вываливаясь из транса,
пытаешься быть ласковым, вежливым: «ну как там дела, заяц?»
слышишь в ответ: «пошел ты к чёрту, мерзавец!»
и понимаешь – она снова права в каждой буковке. не придраться.
 
 
в какой-то момент ты ревёшь прямо в офисе
от «абаржацо!» ролика про котёнка – прислали друзья по скайпу –
и мечтаешь себе, чтобы нашелся один маломальский снайпер,
который не промахнётся. «ох, Вы знаете,
такая трагедия, такой молодой... были знаки!
но он всерьёз их не принимал – хорохорился».
 
 
в какой-то момент всё становится плавным:
– вот звонит мама, рассказывает про погоду и про соления,
– вот кофе кипит, выбулькивая из турочки, к сожалению
– вот мама опять: про бабушку, и про тётю галю, и про дальнейшие планы
– вот ты кому-то врёшь = сочиняешь = впариваешь неправду
– вот народ у метро, а за народом торчит замерзший памятник Ленину
 
 
в какой-то момент ты просто тычешься мордой
небритой дней пять, не мытой почти, немодной –
вот такой мордой мнёшься на предновогодней пьянке в липкую всеобщую радость
и шепчешь себе под нос: «ушла в четверг. но ведь три недели тихонечко собиралась!»
 

44. есть детальки, которые мне неизменно кажутся пошлыми...

 
есть детальки, которые мне неизменно кажутся пошлыми:
читать вслух чужим людям собственные стихи; приходить минут на двадцать позже
назначенного времени встречи; постить в жж фотокарточки с декадентскими комментариями;
считать, что собирать бутылки – стыдно; судить о женщине по объему её талии;
верить, что настоящее ризотто можно попробовать только в Италии;
обязательно разговаривать со мной про Таню и
пытаться внушить своё мнение (о причёске, одежде, текстах, жестах и тдитп) о ней –
мне.
 
 
есть детальки, которые мне неизменно кажутся гадкими:
к примеру – делать взгляд с поволокой и говорить загадками;
требовать не загибать страницы, а пользоваться закладками;
прятать бутылку джина за цветочными кадками;
любой рекламный ролик мерить Каннами,
воруя при этом чужие идеи;
всякую беседу пытаться перевести в деньги;
спрашивать: «ну что, пригласишь на день рождения?»
 
 
есть детальки, которые мне неизменно кажутся жалкими:
привязываться к брендам во всём – от трубки курительной до пижамки;
втягивать пузо и втискиваться в пиджак
на два размера меньше необходимого;
называть «эта штуковина» и писсуар, и презерватив. и собственный член, и дилдо;
говорить на родительском собрании: «мой ребенок – индиго!
потому он такой впечатлительный, возбудимый, потому он такой бунтарь и задира».
 
 
мда... детальки, которые и в руки-то взять стыдно.
что же я горячусь так? после глинтвейна ещё не остыла?
ведь на самом деле мне всё равно – что анфас, что с тыла –
просто вдруг передёрнуло.
 

45. женщины созданы для удовольствий...

 
женщины созданы для удовольствий.
(Господи, спасибо тебе за!)
какая разница, чья там баталия, и куда направляется войско,
если ты берёшь её лицо ладонями, смотришь прямо в глаза,
и видишь – не рассвет вовсе, а утро с кнопкой будильничной
+ инициалы начальницы Валентины Ильиничны,
набранные на бланке компании шрифтом Times New Roman
с омерзительными засечками? конечно, у тебя за спиной Рона,
громадьё планов, сикорски и танки...
женщины придуманы для удовольствий! для ванн из молока с кровью. для внезапного танго
у горячей плиты за пару минут до ужина.
для дегустаций: сигар, людей, эмоций, взглядов, наркотиков всех мастей. к тому же – на
удовольствия возлагая весь смысл этого месива пёстрого, этого кружева,
странно не признавать: женщины замужниеженатыенеженатыенезамужние –
все(!) созданы скульпторами ордена гедонистов
вне зависимости за десять им, за пятьдесят или за триста.
 
 
и ты – сгусток лености, если годам к двенадцати не потрудился почувствовать вышесказанное.
а родителям передай привет – и маме с её тромбами, спайками, спазмами;
и отцу – в его газету и миску пельменей,
которую он, не задумываясь, перемелет.
аккурат перед сном.
 

46. крепче прижимать свой живот к твоей пояснице...

 
крепче прижимать свой живот к твоей пояснице,
образовывая невидимую пуповину, и видеть, что тебе снится:
какая-то война сначала; потом – восемь японских школьниц; затем – Ницца,
а в Ницце – я + другие, тебе не знакомые, лица;
ой! вот чья-то юбка – колени едва видны, аккуратная шлица...
так и хочется разбудить тебя, зарычать, зубами впиться
в жилку, на шее бьющуюся ритмично.
 
 
начало рассвета. диван. красивая комната. я что-то химичу
в стакане, подходящем более для мартини,
чем для абсента или для кальвадоса, или
для этого яда, который придумывает моя
невоспитанная разнузданная фантазия.
 
 
крепче прижимать ягодицы к твоему животу,
чтобы ты забыла и эту, и ту, и предыдущую ту:
выжигать всех, кто был до меня, криком, прижимая подушку ко рту,
из зрачков выпуская в твои глаза то напалм, то ртуть,
как бы взвизгивая каждым сжатием мышц «ату!»
 
 
чертовски туг
предохранитель.
 
 
«не толпитесь, пожалуйста.
положили цветы (эти ваши жалкие алкие алые розочки) – и – проходите».
 

47. послушай, дюймовочка, я всё таки рефлексирую...

 
послушай, дюймовочка, я всё таки рефлексирую.
сначала – про имена: каждую кошку хочется назвать симой;
теперь – про запахи: японцы безошибочно шоколадны, а потому болезненны, едва выносимы;
наконец – про звуки: вся классика – от органа до клавесина –
сосредоточилась в том диком дне, когда так ненасытно и так неистово
я проверяла нас на прочность у кинотеатра «искра».
 
 
как ты сумела всё это перетерпеть и обойтись без убийства?
 

48. в общем, слушай, дюймовочка, я почти не смотрю телевизор...

 
в общем, слушай, дюймовочка, я почти не смотрю телевизор;
трезвость (как термин) стала фактически атавизмом;
уже завтра я буду беспрекословно за тридцать.
чем отметить: влюбиться мне? отравиться?
 
 
когда-нибудь ты тоже решишь, что пора перестать мне сниться.
 

49. смела. мудра. дьявольски синеглаза...

 
смела. мудра. дьявольски синеглаза.
сама в себя влюбляюсь до одуренья!
но вот в какую-то веночку мягко воткнулась игла, за
ревность ответственная: выиграла в лотерею?
случайно попала в нежное нужное русло?
целилась долго и получила бонус
в качестве женщины нервной, немножко грустной?
 
 
кусаю губы, изображая бодрость,
и рассыпаюсь в шутках, и грею ужин,
и удобряю каждое слово граппой.
 
 
ах, снова рубашка мягче, а брюки уже.
ах, хочется снова горло себе расцарапать
в попытке исторгнуть этот нелепый яд.
 

50. я мало сплю. слегка темнеют веки...

 
я мало сплю. слегка темнеют веки,
и цвет лица фарфоровый. декабрь.
свиданья в 7 утра на рыжей ветке.
прошу тебя – не пользуйся духами.
оставь свой запах солнечного сланца
припухшей верхней и пушку над нею.
 
 
в полупустом вагоне целоваться,
молясь о перегонах подлиннее;
дыханьем согревать твои ладони;
подмигивать бомжам, глядящим косо...
 
 
на рижской тайно помечтать о доме.
и отпустить тебя. на третьяковской.
 

51. твой упругий живот пахнет спелым медом гречишным...

 
твой упругий живот пахнет спелым медом гречишным.
я влюблена, как девчонка. и горяча. как мальчишка.
 

52. из буков так просто складывается счастье...

 
из буков так просто складывается счастье...
 
 
вот например: «а я уже дома!» или
«полгода прошло, дорогая, давай встречаться» –
встречаемся так, будто не уходили
в разные стороны, в разные комнаты мира.
или ещё: «мы приземлились. здравствуй».
 
 
так просто... словно корочку хлебную надломила,
и теплый запах мгновенно укутывает пространство
в себя.
 

53. беспощадна. ревнива. вгоняешь в меня пальцы перчёные...

 
беспощадна. ревнива. вгоняешь в меня пальцы перчёные.
– ну что, печёт?
– ещё бы!
– ах ещё!?
и – по новой: глаза твои дикие, акробатика моя, извращённое
ощущение времени /минута – за час/, губы, от поцелуев чёрные...
 
 
пять пропущенных вызовов. такси. лифт. поправляю причёску спешно. оправданья никчёмные.
пощёчина. слёзы. «пошла ты к чёрту!»
ухожу.
 

54. машка, ты скучаешь по его щекам небритым...

 
машка, ты скучаешь по его щекам небритым,
по его тридцатнику свежему, по его постоянным трипам,
по его умению в девочку тебя превращать
и лечить шутками твою мигрень, не дожидаясь врача.
 
 
а она скучает по пледу, которым я неизменно кутала её ступни,
по пробуждениям от моих губ, по ангелу на метле и по черту в ступе,
по пустой съёмной норе, щедро сдобренной стингом,
и ещё по чему-то во мне, чего я пока не постигла.
 
 
вы обе скучаете. обе, вот так скучая,
нюансы тоски обсуждая за еженедельным чаем,
делитесь друг с другом ощущениями. и табаком
делитесь тоже, курить выходя на балкон,
плечики пряча в толстые свитера.
голоса приглушаете, если хочется заорать.
затягиваетесь глубже, когда дышать уже нечем,
веря в силу вот этих дымчатых обручальных колечек.
цепляетесь друг за друга, нуждаясь в сторонней силе,
чтобы признаться – вы обе нас упустили.
 
 
не отпустили, не выпустили, не вырастили, увы.
просто – не удержали. не смогли удержать. нас. вы.
 

55. да дам я, дам!..

 
да дам я, дам!
каждой из вас – дам!
 
 
два зёрнышка кардамона в утреннем кофе, внезапное путешествие в амстердам,
жаркая ебля в сандаловых туалетах, после – ни к чему не обязывающая еда...
да?
 
 
и всякая смотрит внимательно. будто спрашивает: когда?
 

56. а на октябрьской всегдашняя мясорубка...

 
а на октябрьской всегдашняя мясорубка...
держусь за поручень – неуклюжа и косорука –
как за соломинку: в какой бы коктейль воткнуться?
женщины в пёстрых беретах и в шубах куцых
берут эскалатор приступом, отсекая
меня, как аппендикс. такая я и сякая,
и никудышная, и слишкомумныестали
смотрю на них, ресницы не опускаю.
смотрю до рези в глазах, до желанья сморгнуть слезинку
на женщин в платках цветастых, в пальтишках зимних,
толкающихся со страстью такой, что впору
пускать её на другие баталии.
 

57. куда ни плюнь: любой – то король, то царь...

 
куда ни плюнь: любой – то король, то царь,
на завтрак эти планеты движет, на ужин – те!
 
 
а мне немножечко надо: жить, о тебе заботиться.
о тебе. плюс чуть-чуть о димке и о коте.
 

58. 1) дышать жадно-жадно, впитывая в себя киев и себя – в киев...

 
1) дышать жадно-жадно, впитывая в себя киев и себя – в киев.
2) бесцельно бродить по улицам – в мск они совсем не такие.
3) твоей ладошкой сжимать свой указательный,
возвращаясь в нору на стрелецкой, как водится, затемно.
4) на владимирском рынке быть москалём в квадрате,
говоря «давай купим раков?!» вместо «давай купим раки!»
5) позволять ветру бесстыдно гулять по бёдрам, играя с брюками.
6) капризничать по утрам – напiвсолодкого или брюта мне?
7) в купюрах путаться, расплачиваясь с таксистом,
добродушно пропускающим очередные каблукисиськи.
8) смотреть на софийский с балкона в четыре:двадцать,
а в пять возвращаться в постель и до одури целоваться.
9) ревновать тебя бешено к этим домам, дворам
и не выть на луну, а до хрипоты орать.
10) пальцам твоим отдаваться до боли в уборной china white
и... чёртвозьми! всё равно тебя ревновать.
 

59. по эскалатору – каблуками. вверх. иду на рекорд...

 
по эскалатору – каблуками. вверх. иду на рекорд.
 
 
целовать тебя красным ртом всему миру наперекор,
воровать тебя с лёгкостью, будто герой кино.
по эскалатору – вверх. задыхаюсь немного, но
всё это – мелочи, когда идёшь на рекорд
всему миру на – чёртбыдралего – перекор.
 
 
а в мире всякое: кризис, зима, сестра,
изнанка тонкая чует анечкин страх,
тупая ревность, острый аппендицит,
вот дю солей приезжает – красивый дьявольский цирк,
табак, пилюли, американский грипп,
дворовый пёс безымянный совсем охрип,
уставшие женщины, вечер, заполненный х.л.а.м,
багет хрустящий ломаю напополам,
суббота, пятница, дырка в календаре,
сегодня – милая дурочка, завтра – главред,
шуршанье бумажек, валютные домино.
 
 
и – вверх по эскалатору, задыхаясь немного, но...
 

60. < в меню встречаются рапаны...

 
< в меню встречаются рапаны,
и воздух пахнет авантюрой >
 
 
мы – охуительная пара:
то гумберт плавный с долли юной,
то дориан и генри уоттон,
то томас краун с кэтрин беннинг...
 
 
какая славная суббота.
и как бесстыдно влажен берег
после штормов вчерашних. утро.
она нежнейше дышит – даже
услышать сны её как будто
возможно: «так бесстыдно влажен
после штормов вчерашних берег,
что хочется в него, как в самку,
зарыться пальцами».
 

61. ... когда мы встретимся, он скажет: «ну что так долго?..

 
... когда мы встретимся, он скажет: «ну что так долго?
тебя дожидаться – ни терпенья, ни сил не хватит!»
а я отвечу: «Бог, сделай меня большим бестолковым догом,
несокрушимо сидящим у огромной её кровати».
 

62. рычу, как сука, ору, как кошка, скулю, как волк...

 
рычу, как сука, ору, как кошка, скулю, как волк;
довожу до крайности, до оргазма или до визга...
даже если я вью из тебя верёвки, любимая, то лишь для того,
чтобы потом не выбирать – чем удавиться.
 

63. она = помешательство! = туман, кальвадос и йод...

 
она = помешательство! = туман, кальвадос и йод.
 
 
стою перед Ним на цыпочках, умоляя: «куда б я ни ездила,
хочу каждое утро жизни смотреть, как на спине её
горчичные родинки складываются в созвездия».
 

64. не повышает голос, зависит от папирос...

 
не повышает голос, зависит от папирос,
плюёт на медные трубы, огонь и воду,
ругается матом, красится, водит волгу.
и дарит мне розы. тысячи тысячи роз.
 

65. она лезет правой в письменный ящик стола...

 
она лезет правой в письменный ящик стола,
вынимает сначала пару конвертов, затем – пистолет
и думает: «снова много курила и снова мало спала,
и устала снова. может собраться уже? сто лет
 
 
не проживу всё равно, а так, как сейчас – пиздец».
начинает играть с железом, дурочка, нюхать ствол,
перед тем, как в висок его вплющить беспомощно. ха! и здесь
происходит то самое. да, всё правильно, конечно же, волшебство.
 
 
из ствола вылетает вовсе не пуля, нет,
а смешная толстая фея, малышка Пли.
и она говорит: «рот закрой. или что-то не так во мне?
да, я – фея. я – фея. одевайся давай. пошли.
 
 
рот закрой!!!» Пли чихает, сморкается, кашляет, ставит чай.
будто в этой берлоге она прожила сто лет,
знает всё наизусть. и конфорки, и ильича
уморительный бюст на комоде, и пистолет,
 
 
и зелёную шапку (ну мама связала!), и
этих штор несусветных сухой ацетатный шёлк.
 
 
а потом... потом она просто смотрит в глаза мои:
ты не бойся, малышка, всё будет хорошо.
 

66. а она говорит: «ты опять опоздал. ну как же...

 
а она говорит: «ты опять опоздал. ну как же
так? почему? Господи, весь в отца!»
я рулю по шарадам многомногомногоэтажек
и стараюсь не видеть сбоку её лица.
 
 
а она говорит: «ты одет, как бомж, или даже
хуже. может быть, съездием в магазин?»
я рулю по шарадам многомногомногоэтажек
и стараюсь смотреть на датчик масло? бензин?
 
 
а она говоритговоритговорит и никак не скажет.
я хотел бы обнять её крепко, но это, увы, уже
неуместно давно. по шарадам многомногомногоэтажек
я везу свою маму куда-то. надеюсь, в жэк.
 

67. слипаться телами, склеиваться, срастаться впадинамивыпуклостями...

 
слипаться телами, склеиваться, срастаться впадинамивыпуклостями.
любить так сильно, что кажется: чуть больше – и уже не вынести,
потому что сердце взорвётся от этих немыслимых киловатт.
 
 
ещё не проснувшись толком, в темноте тебя целовать
и слышать в ответ урчание: «ты меня разбудила...»
 
 
спускаться вниз на цыпочках, внушая себе «мудила,
опять не сдержалась! а ведь могла бы сейчас я
просто зевнуть, потянуться, встать, выйти.» и охуевать от счастья,
что не могла бы.