Текст книги "Золотая свирель"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Кира Непочатова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 45 страниц)

– Хорошо тебе болтать, тебе никто полруки не отъел… Кровит, мать! – Я почувствовала как мой носильщик вытирает ладонь об мою юбку. – Вон уже, кровь почернела. Гнилой огонь схвачу…

– Кончай ныть, урод! Псоглавец помашет над тобой кадилом, водичкой святой сбрызнет, все само отвалится, – хриплый Кост развеселился.

А я призадумалась, болтаясь вниз головой. Мне сперва показалось – грабители это, бандюки городские. Но, кажется, дело гораздо хуже. Шпионы перрогвардов. Смачно я попалась!

За Хелдом следили. Холера, ну конечно же за ним следили, и ждали, когда на него кто-нибудь выйдет! Ты и вышла, Лесс, паучонок безмозглый. Прямо-таки выскочила, как куропатка из травы. Хочешь – стрелой стреляй, хочешь – сокола выпускай…

Чеееерт… как нелепо…

– Сейчас-сейчас, – сказал веселый Кост. – Сейчас все и прознаем. Порасспросим у хозяйки, у прислуги, они должны помнить. Нюх, однако, у меня собачий, нюх мой говорит – знатную добычу споймали. Давай-ка, сворачивай сюда. Через залу не пойдем, неча народ пугать. Через кухонь давай.

Скрипнула дверь. Недовольный, который нес меня, пригнулся, по вывернутому плечу моему проехался косяк. Невдалеке зазвякала цепь, гавкнул пес.

– Цыть, Черноух, свои.

По двору, значит, идут. Ступеньки, опять скрипнула дверь. Опять косяк, опять ступеньки.

– К нему, что ли? – прогудел недовольный.

– А то. Ключ-то есть. Ща все устроим.

Загремел замок. Снова дверь, снова косяк.

– Давай сюда ее. Не, не сюда, нельзя, чтоб ногами пола касалась…

– Да второй же этаж!

– Береженого бог бережет.

Меня кулем свалили на какую-то широкую плоскость. Наверное, на стол. Вывернутые руки ожгло болью.

– Полежи пока тут, – сказал Кост. Кажется, это он мне сказал. – Давай, урод, беги за псоглавцем. Он сейчас на службе, но все равно, тащи его сюда.

– А ежели это не она? Святой отец нам головы пооткручивает, ежели не она енто окажется, а мы его от службы отвлекем.

– Верно, итить… Слышь, спустись тогда вниз, да позови кого-нить из прислуги. Ща сами дознание проведем.

– А чего с паромщиком-то делаем?

– А чего с ним делать?

– А сбежит ежели?

– Да он-то нам на что? Впрочем, опять верно. Еще какую нечисть с собой приведет или предупредит… Давай так, ежели он внизу, я его наверх приглашу, а ты чебурахни его по маковке чем-нить тяжелым.

– А не откачаем потом?

– А ну и хрен с ним.

– Чой-то ты закомандовался, Кост. А вот девка не та окажется, а паромщика мы ухайдокаем ненароком, как выпутываться собираешься?

– Ухайдокаешь его, держи карман. Он тебя скорее ухайдокает. Эт же девица хрупкая, барышня, хоть и ведьмища, у ей головка маленькая, слабенькая, а он – мужик неотесанный. Ему кочергу на темечке правь – только почешется. Давай, урод, без разговоров. Иди вниз, посмотри что там, веди сюды прислугу. С паромщиком опосля разберемся. Он же еще не знает, что ведьмищу споймали. Сюда его черт так и так занесет.

Ох, проклятье! Сама попалась, еще и хорошего человека к подлому этому делу примазала. Вот тебе и божья справедливость, Хелд!

Тот, кого называли Уродом, утопал. Над закутанной моей головой завозились, складки сползли с лица.

Я зажмурилась от света, отвернулась.

– Угу, – задумчиво пробормотал Кост. – Все как по писанному – рыжеватенькая, бледненькая, глазки… ну-ка, какие у тебя глазки?

Жестко зацепил волосы, заставил смотреть вверх. Лицо его плавало выше пятна света, я никак не могла разглядеть. Светильник Кост держал в опущенной руке.

– Хрен разберет, какие у тебя глазки… Чего ревешь, дура? У псоглавцев на дыбе наревешься. Сейчас-то чего реветь? А? А-а! Колдовать не могешь! – Кост расплылся в улыбке, пламечко светильника заиграло на желтых крепких зубах. – Вот как оно, дорогуша, не могешь ты колдовать, мы уж постарались. Не докличишься теперь до нечистого своего. Не дозовешься. Обидно, правда?

Зараза! Почему это не могу колдовать? А вот я сейчас как…

Дернулась, замычала. Во рту совершенно пересохло от тряпок. Снова скрипнула дверь, потянуло сквозняком.

– Во, – сказал вошедший. – Поди-ка к столу, девочка. Взгляни, знаешь ли ты эту женщину?

Простучали легкие шажки, надо мной склонилось знакомое конопатое личико.

– Ой! Госпожа хорошая…

Девочка запечатала рот ладошкой, стрельнула глазами вправо, влево… С обеих сторон над ней склонились мужские громоздкие тени.

– Признала?

– Это та, что золото колдовское разбрасывала? Которое золото потом в листву сухую обратилось? Отвечай, не юли.

– Ой, господа… Ой, господа! И впрямь похожа, да только не уверена я. Можа и не она это вовсе, а другая какая, у нас постояльцев много, всех не упомнишь…

– Хозяйка сказывала, ты прислуживала ей. Когда она с мальчишкой-воренком тут останавливалась. Отвечай, вертихвостка или мы тебя с собой заберем, у братьев ты быстро разговоришься, у братьев все такие разговорчивые делаются…

Девочка заморгала. Втянула голову в плечи так, что соломенные косицы растопырились смешными рожками.

– Ой, она это, она, господа хорошие. Право, она самая, припомнила я.

– Ну так, – выпрямился Кост. – Я ж и не сомневался. Чего стоишь, егоза, иди. Постояльцы тебя ждут. Беги, беги, не отсвечивай. Что, Урод, – он повернулся к напарнику, – паромщика видел?

Девочка мазнула меня жалобным взглядом и сгинула.

– Не, в зале его нет. Видать, ушел куда.

– Куда паромщик ушел? – спросил меня Кост.

Я злобно смотрела на него и молчала. Еще бы не молчать – с тряпкой-то во рту.

– А ты кивни или головой помотай, – дружелюбно предложил Кост. – Так ты что, паромщику дело какое поручила?

Я помотала головой.

– А передала ему что? Не золото ли?

"Нет".

– Выдерни у ей кляп, – предложил Урод, молодой мосластый парень, вопреки прозвищу, довольно симпатичный. – Много вы так наговорите…

– Ага, держи карман. Чтоб она заклинание какое сказала или заголосила как резаная? Эй! А чего это ты, Урод, стоишь тут? Чего выстаиваешь? Ну-ка, ноги в руки – и за псоглавцами. Давай, давай, шевелись!

– Дьявол! Почему все время я должен бегать? Ну почему все время – я?

– Не поминай нечистого, щенок. Твое дело – бегать, мое дело – думать. Я сказал: ноги в руки!

Загрохотали шаги, хлопнула дверь. Урод исчез.

– Ну что, голубушка, – улыбнулся Кост. – Сейчас с тобой как следует поговорят. А мне за тебя – тройное жалование. Чего ерзаешь? Лежать неудобно?

– Мммм!

Руки ныли страшно. Я пыталась перевалиться на бок.

– Эй, ты чего, сверзится надумала? Не выйдет. Вот я тебя ща посажу, да к стеночке прислоню, вот так, чтоб не ерзала… Вот так… Я тебе попинаюсь! Сиди спокойно, стерва!

Тычок под ребра. Больно! Я поперхнулась и зашлась кашлем. Кашлять с кляпом во рту, это скажу вам… Самое досадное, что кляп не вылетел и Кост его не вытащил, хоть я давилась и захлебывалась изо всех сил.

Пока я корчилась на столе, он отошел к двери и выглянул в коридор. Потом захлопнул дверь и накинул щеколду.

– Придет твой дружок – встречу его. – Кост вытащил длинный широкий кинжал, больше смахивающий на меч чем на кинжал, и огладил набалдашник.

В мое время простолюдинам запрещалось носить оружие длиннее кинжала или охотничьего ножа. Но жизнь меняется. Я как-то вдруг поняла стариков, которые ворчат, что во времена их молодости все было лучше и разумнее устроено, и люди были приветливее и солнце светило ярче. Вот пропасть! Экое у этого поганца рубилово! А у Хелда, сдается мне, оружия вообще нет…

Светильник стоял на краю стола. Спихнуть его на пол, что ли? Там солома резанная, она вспыхнет, глядишь, пожар начнется… Лучше пожар, чем сидеть и ждать у моря погоды.

Я поспешно отвернулась от огня. Еще догадается, псовый прихвостень, что я задумала…

Кост подволок табурет и сел, привалясь спиной к стене рядом с дверью. Вытянул длинные ноги, положил поперек колен свой меч. Ухмыльнулся мне через комнату. Он явно не собирался спускать с меня глаз.

Ну и пусть пялится. Я рассматривала свою тень на стене над застеленной постелью, перекошенную, огромную из-за того, что светильник стоял очень близко. Надо выждать момент… Предположим, светильник упадет, масло разольется, вспыхнет пламя. И что тогда будет? Кост вскочит, начнет затаптывать огонь. Попытаюсь скатиться на пол. Зачем? Пережечь веревки? Обгорю к черту, конечно, но хоть какой-то шанс. А то Кост рубанет меня своим мечом… все лучше, чем оказаться на дыбе. Господи Боже мой, ничего не помню, а вот дыбу помню! Лучше пару футов железа в грудь, чем в подвалы к дознатчикам! И, может, хоть Хелд сюда не сунется, в пожар-то…

Я отлипла от стенки и наклонилась вперед, дергая связанными руками.

– Но, но! – окликнул шпион.

Зыркнула на него. Чего – "но, но"? Руки немеют, идиот!

Тень по-птичьи шевельнулась, поднимая горбом складки плаща. Обрывок кляпа странно торчал сбоку, словно большое зубчатое ухо…

Я осторожно повернула голову, краем глаза наблюдая за тенью. Вырисовался профиль, "ухо" развернулось полураскрытым веером над всклокоченной шевелюрой… Забавно. Я снова подвигала руками – у тени за спиной приподнялись тяжелые крылья… даже крючковатый коготь возник над плечом. Коготь? Откуда коготь-то? Я скосила глаз – завиток волос, чуть шевелится от дыхания…

– Эй, ты чего там делаешь? – обеспокоился Кост.

Я перевела взгляд так, чтобы не выпускать и его из поля зрения, и в тоже время следить за тенью. А у тени на стене появились руки – удачно упавшие вперед складки плаща. Я видела даже мазок света, разделяющий предплечье и живот.

Колени. Да, колени, потому что тень сидит на корточках. Из чего получились колени я смотреть не стала. Острые колени, чуть направленные вверх, а руки по-звериному пропущены между ними и упираются пальцами в стол.

– Эй! Ты чего, а? Ты чего?!!

Тень, образ, отражение.

Тень приподнялась и зашипела, разевая ненормально большой рот со змеиными иглами зубов. Выметнулась раздвоенная лента языка. Уши сложились двумя пучками стрел, зло прижались к голове.

Крылья встопорщились и развернулись вдруг, напрочь затмевая слабый трепещущий свет. Вокруг потемнело.

Закричал человек.

Шипение, свист! В груди клокотал злобный восторг, больно и сладко вырываясь лохмотьями сиплого мяуканья. В глазах мельтешили оранжевые пятна, всполохи света, полосы тьмы, свет, тень, свет, снова тень. Хочу! Когти – в плоть, зубы – в плоть, чтобы брызнуло на язык соленое, жгучее, чтобы забилось между рук, вожделенное, заплакало, захрипело, лишаясь кожи, лишаясь крови, аррррсссс!!!!!

Хочу!!!

Грохнула захлопнувшаяся дверь, снаружи загремел ключ в замке.

Я снова кашляла, давясь и кусая воздух, пытаясь расправить скомканные, опаленные воплями легкие. Солома колола ладони, царапалась сквозь платье. Воздух не пролезал в глотку, застревал шершавым осколком. У-уй, как худо-то… Уй, мама…

Уффф…

Я стояла на карачках, на полу, в разбросанной соломе. На столе мерцал светильничек, комната была пуста. Сердце колотилось аж за ушами. Кровь? Руки, платье? Нет, чисто.

Слава небу.

Упасть и отдышаться.

Нельзя! Вставай, беги, ты свободна! Ската освободила тебя!

Вот, Амаргин, пригодилась твоя наука… Все, потом будешь думать. Беги!

Дверь заперта. Куда – в окно? Да хоть бы и в окно… Вон, веревка лежит, которой тебя связывали, пропасть, не порванная даже. Кретины, узлов-то навязали, шпионы заразные, словно быка бешенного удержать хотели, уроды…

Чертовы узлы!

Я затравлено огляделась – что-нибудь острое, перерезать, пропасть, ногти все уже обломала…

За дверью вдруг затопали, загомонили разом. Ой, холера, сейчас ворвутся толпой… К окну! Так спрыгну – второй этаж.

Обрывая остатки ногтей, я зашарила в поисках щеколды. Понавесили тут ставен, заперлись, как от волков… Черт! Черт!

Загремел ключ в замке. Я схватила светильник, готовая запустить в голову первого, кто войдет.

– Леста! Леста, не надо! Это я.

Человек выронил палку и вскинул ладони, показывая что безоружен. Я никак не могла проморгаться. Бледный, помятый, худой, патлы эти сальные…

– Пе… пе… пел?

Он быстро подошел, протягивая руки.

– Это я, госпожа, это я. Ты цела? Пойдем скорее.

Я вдруг почувствовала, что меня трясет. Соображение отключилось. Я ничего не понимала.

– Пойдем, пойдем быстрее. Я спрячу вас. Все будет хорошо. Ты слышишь меня?

Он аккуратно вынул из моей ладони светильник, обнял за плечи, потянул за собой. Я пошла как овца на веревочке. Вдруг очнулась:

– Хелд! Где Хелд?

– Я здесь, барышня.

Паромщик, оказывается, не терял времени даром. Он связал растянувшегося в коридоре Коста его же собственным поясом и втащил шпиона в комнату. Шпион лежал тихо, закрыв глаза.

– Это господин Пепел его дубинкой звезданул, – объяснил паромщик. – Хорош он дубинкой махать, господин Пепел. Дай-ка мне барышня что-нить в пасть ему запихать.

– Соломы ему туда напихай! – посоветовала я.

– И то дело. Ага, ну пущщай тут лежит, своих дожидается.

– Поторопись, Хелд, – Пепел поглядывал в конец коридора, туда, где начиналась галерея над обеденным залом.

Потом нагнулся и подобрал оброненный меч. Оглядел его, поморщился, швырнул в комнату. Снова вооружился своей палкой – в два раза толще той, прежней.

– Погоди малек, кое-что возьму, и пойдем, куда скажешь. Нам теперь с барышней все равно куда, лишь бы подальше…

Паромщик отвалил матрас и вытащил узел из моей клетчатой шали – деньги.

Дверь заперли, ключ Хелд сунул за пазуху. Кроме узла у него в руках обнаружился еще один сверток. Успел-таки еды прикупить.

Я вспомнила:

– Меня черной лестницей волокли. Кажется, это в ту сторону.

– Туда, барышня, туда, – сказал Хелд. – Из "Трех голубок" я вас выведу, а там уж господин Пепел обещался. У него захоронка гдей-то в городе есть. Так ведь, господин Пепел?

Глава 22
Пепел, паромщик и я

Вода открылась меж дюн, блеснула отраженной закатной зеленью, еще более яркой, чем на небе. Впереди, в полумиле от берега, темным курганом поднимался остров. Я разглядела бледно-лиловые в сумерках скалы и череду сосновых стволов, похожих на турмалиновые друзы. Лимонной долькой висела над островом половинка луны.

Амаргин же сказал – в полнолуние.

Но сейчас не полнолуние. Луна растет. До полнолуния еще…

Амаргин сказал – иди к морю. Амаргин сказал – на берегу тебя ждут.

Ирис ждал меня на берегу, стоя по колено в волнах седой от росы травы, у самых дюн. Я прибавила шагу.

– Стеклянный остров, – сказал он.

Не поздоровался, будто мы и не расставались.

– Почему стеклянный?

Он пожал плечами. Полы плаща его намокли и грузно лежали на траве. Ирис улыбнулся, поднял руку к виску, откидывая тяжелые черные волосы. Радужный отблеск скользнул по ним, слюдяной, розовато-сизый отблеск – такой, какой бывает на горлышках лесных голубей.

– Пойдем.

– Дай руку. Очень скользко.

Он взглянул на меня – неожиданно серьезно.

– Старайся не поскользнуться, Лессандир. Я всегда подам тебе руку. Если дотянусь.

Мы преодолели сыпучий обрывчик и вышли на берег, на плотный, вылизанный водой песок.

Отмель голубела, рукой утопленницы спускаясь в сумрак. Среди травянистых прозрачных кустиков, покрытых созвездиями мелких цветочков, щедрыми россыпями мерцали зеленоватые огни. Фосфорное свечение плыло над песком и мягко изливалось в воду. А навстречу ему поднимался серый длинноворсый туман, и, наползая брюхом на пляж, застревал в прибрежной траве.

Ирис прошел вперед к кромке темной воды. Обернулся нетерпеливо.

– Лессандир!

– Иду, иду.

Я ступила в туман – он был плотнее лежащего под ним песка. Я чувствовала даже некоторое сопротивление, будто кто-то, весь в мягкой сырой шерсти, уперся упрямым лбом мне в голень и не хочет уступать дорогу. Нагнувшись, я коснулась рукой серой перистой плоти – ладонь моя наполнилась волглым текучим мехом, упругим изгибом спины, ластящимся движением большого невиданного зверя. Я запустила в туман вторую руку.

– Ирис! Иди сюда! Он живой!

Зеленоватые огоньки парой вспыхнули в серой глубине. Ладонь мою сейчас же вылизал мокрый нежный язык. Длинное тело протащилось сзади, отирая ноги плотным влажным боком. Какой он ласковый! Какой он…

– Хватит, – сказал Ирис резко. – Прекрати.

Я выпрямилась.

– Почему?

– Он заиграет тебя. Залижет до смерти. Пойдем.

Ирис почти насильно поволок меня к воде. Только сейчас я поняла, что руки у меня окоченели. Предплечья покрылись пупырышками.

– Кто это был, Ирис?

Он дернул плечом.

– Нэль. Туман.

Маленькая волна, теплая, как парное молоко, без всплеска легла нам под ноги. Песчаный берег уходил в глубину, ребристый, словно нёбо чудовища.

Ирис уверенно двинулся к темному острову прямо по воде. Я ощущала стопами все тот же рельеф песчаного дна, но дна под ногами не было, а была лишь прозрачная, полная тени пропасть, поверх которой, словно покрывало, невесть кто накинул тонкую пленку воды. Мы шли в этой воде – по щиколотку, а по колено – в перьях плывущего к берегу тумана.

Я оглянулась через плечо. Сумерки обесцветили берег, все теперь стало серым – светло-серым, темно-серым и серо-сиреневым. Туман залил весь склон, заровнял обрывчик, затянул низкорослые кустики морской травы, только гнилушки кое-где светились сквозь его рыхлую плоть.

И – серое на сером – я разглядела, как медленно кружит в тумане большой бесшумный, белесый зверь, играя сам с собой и сам себя ловя за хвост.

Нэль. Туманный волк.

Мы шли и шли, я уже устала придерживать подол и уронила его в воду, мы шли и шли, но не могли дойти до острова. Он даже вроде бы и приближался, Стеклянный остров, вернее, приближался, пока я глядела на него, но потом оказывалось, что я смотрю под ноги, или по сторонам, или на Ириса, а остров маячит себе все в той же полумиле и ни на йоту не придвинулся.

Море и небо сливались впереди зеленовато-золотой вогнутой сферой, словно бы задернутой на расстоянии вытянутой руки тончайшим черным газом; горизонт отсутствовал. Остров парил невесомой темной громадой, лишенный корней, увенчанный друзами сосен, молчаливый, пустой, недвижимый, и было совершенно очевидно, что нет на нем ни замка, ни малого дома, никаких построек, ни единой живой души, ничего на нем нет, кроме скал и сосен, да и те почти не существуют…

Ирис шел впереди, словно так и надо, без плеска раздвигая еле теплую, легкую, почти неощутимую воду. Шел, словно не по воде, а по воздуху.

Он шел впереди, а я вдруг поняла, что не могу его догнать, и он точно также как Стеклянный остров – недостижим, неуловим и нереален.

Я стала отставать. Волной взлетела горечь – как же так? Зачем я иду за ним? Это ведь просто морок, болотный блуждающий огонек, он ничего не освещает, никого не согревает, но манит неодолимо.

Зачем я иду за ним?

Ирис обернулся, протянул руку.

– Не отставай.

Я еле перевела дыхание. Понадеялась, что он не видит отчаянных слез.

– Долго… еще?

Он поглядел на небо.

– Нет. Не долго. Скоро придем.

Над островом в зеленом небе висела луна.

Круглая как монета, только чуть-чуть размытая с левого края.

– Нет, Хелд. – Короткий смешок. – С меня взятки гладки, ни при чем я. Она мне денежки и передала, а я их на судейский стол высыпал, как велено было. И не называй меня господином, какой я тебе господин.

– Повадки у тебя господские, вот чего.

– Брось. Я, было время, господ потешал, в королевские палаты вхож был, вот и набрался красивых манер. Таким как я нельзя иначе, простеца немытого, вежества не знающего, на порог не пустят.

– Тогда наемничал, поди?

– Нет. Не наемничал. Лицедей я, не воин. Менестрель.

– Песенками штоль балуешься?

– Да какое баловство, помилуй! Менестреля песенки кормят, как волка – ноги. Да и ноги мне тоже ой как надобны. Где свадьба, где похороны, где праздник какой…

– Ну, ну… А драться против мечника как научился?

– Ну, мил человек, я же не первый год на свете живу.

– Да я вот тоже не первый год. Ненамного тебя старше, поди. А вот против мечника от меня толку чуть, даже если самому меч в руку дадут. Не учен потому что. А чтоб с палкой, да супротив меча…

– Да повезло мне просто, Хелд. Испугался мужик, мы же вдвоем набежали. Не ждал он нас с тобой.

– Спужался – не спужался, а напрыгнул будь здоров! Я уж решил, все, суши весла, порубит он тебя.

– Повезло, говорю.

– Темнишь ты, друг, все одно. Недоговариваешь.

Ясен пень, недоговаривает. И не скажет ничего, зря ты, Хелд, стараешься. Так и будет мокрым камешком из руки выскальзывать. Нобиль он, Хелд, у него это на лбу написано. А что признавать того не хочет – его право. Это нам с тобой не понять, что за корысть благородному простецом прикидываться. А у него – причины. Возвышенные, и нам с тобой, серой кости, недоступные. Обет у него, Хелд.

Отстань ты от него.

– А мечом орудовать кто у нас горазд? – продолжал рассуждать Хелд. – Ну, господ благородных окромя? Наемники с югов. Северяне, которые охранники там, иль тож наемники. Инги разбойные, ежели Найгон да Найфрагир обогнут, да пираты лестанские, это опять с югов. Верно говорю?

– Верно-то верно. А вот парень тот, с которы мы у дверей дрались – нобиль по-твоему?

– Да сейчас молодежь какая пошла, ты погляди только! Сынки купеческие моду взяли оружием щеголять. Но ежели такой в драке кого порежет – загребут, как пацана моего загребли, по крупному, малым залогом не отделается. А ежели нобиля порежет, да еще и до смерти – вздернут, на денежку не посмотрят. Вот так-то. Да ты ж у нас молодежь разве?

– Э… у меня душа молода.

– Во! А что из ентого следовает? А из ентого следовает…

Я завозилась и села на кровати.

– Госпожа наша проснулась.

Послышался скрип отодвигаемого стула, в просвете опущенного полога мелькнул огонек. Полог откинулся, явив руку со светильником и озабоченную пеплову физиономию.

– Какая я тебе госпожа… – проворчала я мстительно.

– Женщина для меня всегда госпожа. – Пепел отдернул занавесь и сел на покрывало. – Ну, как ты? Поспала?

– Угу. Который час?

– Ночь. Середина первой четверти. Можешь спать дальше. Мы мешаем?

– Нет, нет. Сидите тут. Не хочу одной оставаться. Ты мне снотворного, что ли, дал?

– Нет. – Он улыбнулся. – Просто хорошего вымороженного вина. Будешь дальше спать?

Я подумала.

– Пока нет. Есть хочу. Там у Хелда что-нибудь осталось?

– А как же, – отозвался паромщик. – Полкурицы, колбаска, сыр. Булка есть белая. Винишко, опять же. Вылазь, да к столу присаживайся.

Столом тут служил большой сундук для белья – комната была спальней, а не обеденным залом. Зеленая шелковая спальня в заколоченном доме, куда Пепел привел нас с Хелдом после приключений в "Трех Голубках". Я выбралась из-под одеяла и уселась прямо на сундук, рядом с разложенной снедью.

Пепел вернул светильник на "стол" и сказал:

– Завтра я вас переодену и выведу за ворота.

– Да уж, – вздохнул Хелд, разливая вино из баклаги в красивые серебряные кубки. – Видать, барышня, придется нам таки уехать. Прознали тут про твое золото.

Он протянул мне кубок и посмотрел выжидательно – мол, рассказывай, чего уж там, про свои богатства.

– Клад это, Хелд, – объяснила я, нисколько не кривя душой. – Старинный клад.

– Да я понял… Где ж ты его откопала, барышня? На Стеклянной Башне, небось?

Я взглянула удивленно:

– Как ты догадался?

Хелд разинул рот и забыл про вино. Пепел отвернулся, скрывая улыбку.

– Да ты что? – выговорил, наконец, паромщик. – Правда, что ли? Там и в самом деле клад оказался, на острове-то? Вот, итить, сказки… Золото с Хрустального Острова, что Лавен Странник выкупом за прекрасную Невену отдал! И как же тебе в руки далось енто золото волшебное, а?

– Да там под водой лаз есть. – Я невинно пожала плечами. – Узкий, темный, но пролезть можно.

– А как же дракон?

Я снова пожала плечами. Поглядела на Пепла.

Вот Пеплу я бы рассказала, что там был за дракон, но Хелда морочить не стоило. Поэтому я смолчала.

Пепел усмехнулся, покачал головой:

– Выкупом на Невену? Впервые слышу такую версию.

– Ну так! Ты, господин, нездешний, небось и не знаешь, как дело-то было промеж Лавеном и Мораном Амалерским.

– Не знаю, – согласился Пепел. – И как было дело?

– А так оно и было, что не хотел король Моран дочь свою за чужака-пришельца отдавать, и так и эдак выворачивался, а потом и говорит: «Вот ежели ты, Лавен, насыпешь гору золота в устье Нержеля, да такую, чтобы остров получился, отдам за тебя Невену». А Невену недаром потом святой прозвали, была она хоть и молода годами, но умна и дальновидна, и сказала она Морану: «Жадность никогда до добра не доводила, мой король и мой отец. Сам Господь Бог желает, чтобы стала я спутницей и женой Лавена Странника, не гневи Господа, не иди супротив Его воли, не требуй выкупа за невесту больше должного». Но старый Моран был жаднее тысячи ваденжан, и не послушал мудрую дочь. Открыл тогда Лавен трюмы своих кораблей, да и ссыпал в Нержель все золото, что королева дролери дала ему в награду за помощь. Получилась золотая гора посередь реки. Только не успел старый Моран ни монетки из нее забрать. Как и предсказывала святая Невена, прогневался Господь. Грянул гром, затряслась земля – и взошли вокруг золотой горы каменные скалы, и заперли золото внутри себя. А святая Невена вызвала из моря дракона и посадила его внутри скалы, чтобы дуракам всяким не вздумалось скалу курочить и золото добывать. Вот откуда в Стеклянной Башне клад, господин Пепел. От самого Лавена Странника остался.

– Не складывается, Хелд, – сказала я. – Две легенды у Стеклянной Башни, и друг другу они противоречат. Где, по-твоему, стоял маяк, с которого святая Невена светила огнем лавеновским кораблям? Он ведь так и называется «Стеклянная Башня», что на нем, на этом острове, тот самый маяк и стоял. И стоял он там до того, как Странник Невену в жены взял.

– А ведь верно… – задумался Хелд. – Тогда откуда ж там клад?

– Логично предположить, что золото оказалось там уже хорошо после истории с Лавеном, правда?

– Погоди, ты про Проклятого Колдуна, что ли, который маяк развалил? Так разве он не за золотом туда лазал и с драконом сцепился, что они там камня на камне не оставили?

Я почесала в голове. Рассказывать про Изгнанника было как-то невместно, тем более, я сама не слишком много про эту историю знала.

– Как бы то ни было, Хелд, золото это не волшебное, а самое обыкновенное, человеческое. Драконидское, в основном. Ты же сам его видел, а если снести его к хорошему оценщику, он нам точно скажет, чей монетный двор и когда чеканил эти деньги.

– Так чьи же они тогда, деньги эти?

– Наши теперь, – засмеялась я. – Только больше я в пещеру ту не полезу. Страшно там, под водой. Застрять в два счета можно.

– И не лазь, – заговорил молчавший доселе Пепел. – Хватит того что есть с избытком. Правда, Хелд?

– А и правда. Мороки от него выше крыши. Мож, оно и впрямь Проклятым Колдуном припрятано, и само проклято?

– Кто его знает… – Я пожала плечами.

Разговор пресекся. Я усиленно жевала, Хелд посасывал винишко, Пепел просто сидел, сложа руки, и смотрел на огонь. Меня беспокоил Кукушонок. Как он там, один на темном берегу? Ему же идти некуда, а я так и не вернулась… Еще наделает глупостей…

Я облизала с пальцев куриный жир.

– Слушай, Пепел, а ты-то как в трактире оказался?

Он перевел взгляд на меня и улыбнулся мягко. Лицо его терялось в тени, только руки были освещены – красивые беспокойные руки, правда, малость иссохшие то ли от худобы, то ли от болезни, и опять не слишком чистые. Правда, мои руки сейчас тоже чистотой не блистали.

Я отломила хлеба, уже не столько ради еды, сколько желая обтереть приставучий жир.

– Скажешь – случайно?

Он опустил глаза:

– Не совсем. Скажу лучше, что искал тебя. Знал, что ты в городе.

Я вспомнила принцессу Мораг. И спросила с легким раздражением, как и она:

– Ты что, следишь за мной?

– Да, – сказал он просто.

Я не нашлась что ответить. Зато возмутился Хелд:

– А что тебе наша девочка далась, господин хороший? Виды на ее имеешь или как? Или золота захотелось?

Пепел только руками развел. Хелд, похоже, уже записал меня в невестки. Расскажу Ратеру, посмеемся. Впрочем…

Как-то очень четко всплыло в памяти его лицо – широкоскулое, простое, милое, все в веснушках. Глаза его медовые. Губы обветренные. Славный парень Ратер. Да только не по мне ему всю жизнь сохнуть. Не мое имя вывела судьба на его ладони.

– Чего молчишь, господин хороший? – не отставал паромщик.

– А что сказать? – пожал плечами Пепел. – Никто не знает, как все сложится. Пока я буду следовать за Лестой, а там посмотрим.

– Уймись, Хелд, – попросила я. – Ну что ты, правда. Я обещала Пеплу помощь, я от нее не отказываюсь. Пепел, я же не отстану – как вы встретились?

Паромщик подозрительно на нас покосился и занялся колбасой.

– Да все просто. Я к трактиру шел. – Певец аккуратно снял ногтем нагар с фитилька. – А тут навстречу Хелд с кульком. Узнал меня.

– Еще бы не узнать! – буркнул паромщик.

– Говорит, что к тебе идет.

– Ага! – подхватил Хелд. – А он мне – ее на улице нет, говорит, в гостинице она, говорит, и так, знаешь, уверенно говорит, прям будто сквозь стены видит… А я говорю – да нет, говорю, обещалась ведь снаружи ждать. А он говорит, как хочешь, мол, но в гостинице она.

– Вошли мы в двери, тут к нам девочка-прислуга подбегает, дрожит вся, бедняжка. Сказала, что тебя в хелдовой комнате заперли, и псоглавцами пугают. Ну, мы скорее наверх, а дальше ты сама все знаешь.

– Спасибо, – я поежилась. – Перепугали они меня крепко. Это все из-за того случая… Ну, помнишь, когда на нас напали, тебя поранили еще…

– Не ходи больше в город, – вздохнул певец. – Хелд прав, может, нам стоит уехать?

– Нам?

– Ну да. Нам всем. И тебе, и приятелю твоему, Ратеру, и Хелду. И мне тоже, раз все так криво повернулось…

Я покачала головой.

– Не могу. У меня тут… много дел. Я не могу сейчас уехать. Потом, может быть.

– Да какие дела, когда земля пятки жжет! – снова возмутился паромщик. – Вот споймают тебя, девонька, на кусочки порежут, а потом обратно сошьют, чтоб где клад лежит показала! За золото твое любой душу продаст, будь он хоть Пес Сторожевой, хоть примас андаланский, прости Господи… Поедем, переждем, потом вернемся, через годик-полтора…

Тут не только в золоте дело, хотела сказать я, но только рукой махнула. Никуда я не поеду, пока Малыша не найду… пока его Амаргин на ту сторону не заберет. Еще Мораг, покушения, обряд, Каланда. Взялся за гуж… Нет, не могу я уехать.

А потом, вряд ли Амаргин меня отпустит. Может, это очередная сложность, которую мне необходимо преодолеть… мало ли что ему в голову взбредет, ехидне магической. Для него наблюдать как я корячусь – одно удовольствие. Начну ныть – пошлет на все четыре… Зато лекцию заумную прочтет в награду, если жива останусь.

Холера черная.

Неожиданно я зевнула. Разозлилась на себя и зевнула еще шире.

– Иди-ка ты, госпожа моя, сны досматривать, – усмехнулся Пепел.

– А вы?

– А мы тоже прикорнем до утра, правда, Хелд?

– И то дело, – паромщик раззевался вслед за мной.

– Вы только в другую комнату не уходите, – попросила я. – Постель широченная, все поместимся. А то мне как-то не по себе одной.