Текст книги "Три рэкетира"

Автор книги: Ярослав Зуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Ага, – Протасов снял правую руку с руля, дернул замок кожаной сумки и потянул оттуда внушительный металлический прибор, оказавшийся на поверку автоматом Калашникова с укороченным стволом, – ага, вот и мы, в натуре…

* * *

На встречной полосе дороги, спрятавшись от палящих солнечных лучей в тени высокой шлакоблочной стены какого-то заброшенного цеха, стояли две легковушки. Обе – «БМВ» 525-й или 535-й модели, сошедшие с конвейера в Мюнхене где-то в середине 80-х. Можно было предположить, что первые лет пять-шесть своей жизни «БМВушки» провели в ФРГ. Беззаботно колесили дорогами еще не объединенной Горбачевым Германии, перенося, из Франкфурта в Гамбург, из Гамбурга в Бонн, а оттуда еще куда-нибудь холеные тела неких краснощеких немецких адвокатов. Или бизнесменов средней руки. И только потом попали в Украину, где наш острый на язык народ заслуженно окрестил их Боевыми Машинами Вымогателей.

Большинство дверей обеих машин оказались открытыми настеж. Из некоторых торчали ноги в кроссовках и, очевидно, проветривались.

– Слышь, Саня, – Протасов плавно остановил «Ниссан-натрол», не доехав до головной легковушки метров пять, не более, – слышь, говорю. В каждом «бимере» гоблинов, битком, блин, набито.

– Сидите, – спокойно сказал Атасов и вышел на улицу. Из обоих «бимеров» тут же посыпались молодые люди. Они двигались с быстротой солдат, отрабатывающих под присмотром бравого сержанта исполнение команды «К машинам». С первого же взгляда Атасову стало ясно, что конструктивной беседы не получится. И все же, приняв величественный вид, отличавший Атасова в самые роковые минуты, он громко произнес:

– Ребята. Вы ошиблись номером. Наехали, типа, на магазин, принадлежащий Виктору Ледовому, – Атасов развел руками, – за это придется заплатить…

– Ты, козел вонючий, – вылезший из-за руля головного «бимера» бритоголовый урод с лицом, похожим на заправочную бензоколонку старого советского образца, резко шагнул к Атасову. – Хрен я ложил на твоего Ледового, понял?

– Эй, ты, биток тупорылый!.. – Протасов тоже открыл дверцу и высунулся наружу. Продолжить он не успел, так как с интервалом в несколько секунд произошли два события, после чего картина начала разворачиваться с головокружительной быстротой. Один из быков метнулся к джипу и с маху опустил гимнастическую биту, умело скрываемую до этого момента за спиной, на лобовое стекло Протасовского «Ниссана». Раздался сухой треск. Стекло провалилось внутрь салона, повиснув над торпедой в виде непрозрачной сетки, отдаленно напоминающей детский дачный гамак. Ну, или черно-белую карту мегаполиса.

Протасов издал хрип человека, подавившегося огромной костью. И тут, метрах в ста у них за спиной сухо затрещал пистолет-пулемет Армейца. Длинная очередь, вторая, третья. Не дожидаясь, пока Армеец покончит опустошит весь магазин, Атасов хладнокровно выхватил пистолет Стечкина и выпустил обойму в самую гущу группы адольфовцев.

– Валера, по машинам лупи! – орал он что есть мочи, перезаряжая дымящийся пистолет.

Протасов справился с хрипом, дернул из салона автомат Калашникова и открыл ураганный огонь.

Бандура прыгнул вправо, раз за разом давя на спусковой крючок. Тяжелый пистолет бился в руках, словно раненая птица. Андрей видел, как девятимиллиметровые пули поражают адольфовцев, сбивая с ног и отбрасывая в разные стороны. Кто-то из быков стрелял в ответ, но Бандура этого не замечал.

Второй «бимер» взревел мотором и дал задний ход, зацепил дерево и ободрал правый борт. Посыпались стекла и обломки обшивки. Заднюю дверь вырвало с мясом. Затем водитель попытался включить первую передачу. Очевидно, он хотел развернуться.

Однако в планы Атасова не входило оставлять в живых кого-либо из адольфовцев. Он сделал пару шагов вперед и спокойно, как будто на стрельбище, вогнал одну за другой десяток пуль в лобовое стекло «бимера». Машина дернулась и заглохла.

Все было кончено.

– Шестнадцать ноль две, – произнес Атасов ледяным тоном, от которого волосы на голове Андрея встали дыбом.

– Валера, – Атасов обернулся к Протасову, – проверь, типа, по-быстрому, что к чему.

Протасов направился к легковушкам, превращенным, грубо говоря, в дуршлаги. Трупы адольфовцев валялись повсюду, как пожухлые листья в ноябре. Сзади появился запыхавшийся Армеец. Эдик еще издали показывал «О’кей» двумя пальцами.

– Четыре трупа, Саня. Все при пушках были. Ш-ш-шестерка – в капусту об забор разбилась, – Армеец перевел дыхание, – д-две обоймы выпустил…

– Давай, типа, помоги Протасову.

– Живой, типа? – Атасов хлопнул Андрея по плечу.

– Д-да…

– Тогда перезаряди ствол и лезь в джип, – он обернулся к Протасову и Армейцу, ворочавшим по дороге трупы, – Ну?

– Порядок, Саня.

– По коням, ребята. Пока какой-то дебил сюда ненароком не забрел … Валера, давай…

Через минуту Протасов вел джип по тому самому пути, каким они прибыли на Якутскую. На этот раз Валера давил на газ «конкретно». Они пулей вылетели на Окружную дорогу и слились с потоком машин.

– Ва-валера! Да не лети т-ты! – Армеец задохнулся. Струи горячего воздуха врывались через то место, где недавно находилось лобовое стекло. – Самому же к вечеру отит надует.

– Вечером у меня, в натуре, серьезные дела будут, – пообещал Протасов, но скорость все же сбросил.

– Ну и потасовочка вышла, – Бандура с изумлением обнаружил, что снова может улыбаться. И сделал это.

– Ни хрена себе, потасовочка! Ты это потасовочкой называешь? – Протасов тоже развеселился. – Знаешь историю? – Бежит по лесу лев, весь по уши в дерьме и кричит: «Звери, на собрание!» Ну, собрались. Дрожат. Лев спрашивает: «Какая скотина на опушке леса кучу наложила?» Молчат все. Тут слоненок выходит: «Это я накекал…» – «Ни хрена себе накекал! Перепрыгнуть невозможно!»

– Атасов, – Валера совсем отпустил педаль и лукаво поглядывал по сторонам, – моей душе нужен праздник. Деньги, отложенные на водку, предлагаю пустить на женщин.

Атасов пожал плечами – мне, мол, типа, до лампочки.

– С-слушай, Валерка, давай, только, с фирмы за-закажем? – Армеец сдвинулся вправо, пытаясь за высоким подголовником укрыться от беснующегося по салону урагана, – Экзотический массаж на дому, там, или гувернантки по вызову?

– Боишься идти в народ, да? – гаркнул Протасов, – интеллигент задолбаный. На таких, как ты, никаких денег Олега Петровича не хватит.

– Да, не желаю, чтоб п-психопатка-наркоманка мне ночью горло перерезала. Или еще че-чего, – с готовностью согласился Армеец.

– Хочу посмотреть на ваши рожи, когда вам действительно пришлют бабушку с пылесосом, в квартире, типа, убирать, – Атасов с надеждой взглянул на сделавшуюся мечтательной физиономию Протасова.

– Ты не гони, извращенец, нам бабушки ни к чему…

Внезапно с пояса Атасова звонко запищал мобильный телефон. Сделав знак приятелям, чтобы умолкли, Атасов приложил трубку к уху.

– Атасов, типа… Да, Олег Петрович… Никак не сможем… Уже были… Разобрались… Не всех, Олег Петрович, кое-кто ушел… Протасов ранен, джип не на ходу… Есть. Действую по обстановке, Олег Петрович… Держу связь… Понял. – Атасов сурово взглянул на Протасова, который, узнав о своем ранении, радостно заулыбался. – Мобилку, что ли, отключить? – спросил Атасов сам у себя. – Батарейка, типа, села?

– Мою, конкретно, пулей – в щепки. Только через этот факт еще и фунциклирую, – Протасов отключил на своей трубке питание, – а чего он хотел, в натуре?

– Что делаешь? – переспросил Андрей.

– Фунциклирую. Живу то есть. Какой ты все же тупой, Бандура, ну просто – мрак. Так чего от нас надо Олегу Петровичу?

– Чтоб мы на Житомир выезжали. Встречать две фуры с левой водкой. И типа, сопровождали до Киева.

– Э не, – Протасов замотал головой, – хватит на сегодня, в натуре, а? Эдик? Ну на хрена нам Житомир?

– Пусть п-пошлет каких-то своих со-сопляков, – вкрадчиво посоветовал Армеец. – Мы сегодня свое отработали.

– Так бы ему и сказал бы, – огрызнулся Атасов, – советчик, мать твою. Вечно за вас отдуваюсь.

– Ты, в натуре, самый грамотный.

Атасов снова закурил.

– В общем, Правилов так и сделает. А фуры пойдут на другую точку, раз в магазине на Борщаговской неприятности. Но смотрите, если кто из вас при Правилове лишнее брякнет – удавлю, типа, своими руками.

– Давайте отсюда выгребать, – помолчав, продолжал Атасов, – пока милиция, типа, не прицепилась.

Протасов свернул направо, на проспект Победы.

– Протасов! Дуй на базу, – надо пушки сбросить, – Атасов выкинул сигарету, потому что курить в продуваемом всеми ветрами салоне стало совершенно невозможно, – и быстро на СТО.

– Еще, в натуре, вопрос, есть ли там стекла к «Патролу»? – Протасов тоскливо скривился.

– Возьмем мой «Линкольн», б-без проблем, – ответил Армеец.

– Вот спасибо, в натуре, – буркнул Протасов, – чего только ты его с утра не взял?

– Ну и к-катайся на т-троллейбусе.

Протасов с шумом выпустил воздух из легких и с вожделением посмотрел на Армейца:

– Когда-нибудь, Эдик, ты станешь хорошо кушать и окажешься со мной в одной весовой категории…

– На-начинаю голодать, Валера.

Протасов безнадежно махнул рукой и вдавил акселератор в пол:

– Держитесь, короче, чтоб из машины не выдуло.

Джип, как выпущенная из лука стрела, полетел в сторону центра.

* * *

Армеец занимал просторную трехкомнатную квартиру на седьмом этаже нового высотного дома по улице Градинской, в самом конце Троещины. Дальше начинались некогда заливные луга в устье Десны.

Было около семи вечера, когда Армеец плавно зарулил во двор своего дома и заглушил двигатель «Линкольна». Андрей вылез из машины, с наслаждением вдыхая воздух, который вполне бы сгодился для заправки кислородных масок, продающихся в центре Токио. Наступили сумерки, но детская площадка под домом еще была полна ребятней. Хотя уже звучал многоголосый хор мам и бабушек, призывающих своих чад на ужин: Витя… Толя… Лена… Вася… ааа… – доомоой…

За площадкой возвышались темные скелеты двух новостроек. Обе в обнимку с высоченными башенными кранами. В занесенной под облака кабине ближайшего крана горел тусклый свет.

«Как их собирают, – под пыткой не скажу». – Подумал Андрей, шагая за Протасовым. Валерий, нагруженный сумками, как вьючный мул, уже подымался ступеньками парадного.

– З-здесь воздух, ка-как на даче, – Армеец поравнялся с Бандурой, – дыши и радуйся.

– Радуйся, блин, что негра себе нашел! – они настигли Протасова. Валерий торчал перед лифтом в позе Атланта, подпирающего небесный свод. Нажать кнопку вызова кабины Протасову было решительно нечем.

– Носом по-попробуй.

– Слышь, Атасов? Ну вот чего я должен твою водку таскать, если я ее не употребляю?

– Это оттого, типа, что она лежит под твоими колбасами, сырами и пиццей, – Атасов толкнул пальцем кнопку на пульте. Наверху заскрежетало какое-то железо, и кабина рывками пошла вверх. – Не люблю я, типа, лифтов…

За внушающей доверие бронедверью Андрею представилась квартира Армейца. Утопая ногами в мягких коврах, Андрей принялся разглядывать великолепную мебель, в выборе и расстановке которой чувствовалось вмешательство опытного дизайнера. В углу гостевого холла размещался большой аквариум, полный диковинных, удивительно красивых рыбок. По размеру аквариум, безусловно, уступал правиловскому, поразившему воображение Андрея накануне. Зато далеко превосходил его по изяществу исполнения и тому тонкому вкусу, с каким был вписан в интерьер квартиры. Где-то в глубине аквариума были вмонтированы лампочки, вследствие чего весь холл наполнялся совершенно необычным мерцающим.

Вообще говоря, Андрею просто не верилось, что в обустройстве такого уютного гнездышка не принимала участия заботливая женская рука.

– И не одна, – покраснел Армеец.

– Ну и денег сюда вбил в поряде. Мама не горюй, – Протасов уже сидел в кресле, разместив на одном колене телефон, а на другом – электронную записную книжку «ситизен». Книжка являлась одним из предметов особой гордости Протасова.

– Видал? – Протасов ловко тыкал по миниатюрной клавиатуре указательным пальцем, похожим на средних размеров кабачок. – Триста гринов отдал, конкретно.

Атасов откупорил банку пива и, закурив, отправился в лоджию. Лоджия, обшитая хвойной вагонкой, еще сохраняла слабый запах соснового леса.

Оставив Протасова болтать по телефону, Андрей отодвинул раздвижную дверь-гармошку, – не дверь, а, выражаясь Протасовским языком, – голимые понты для приезжих, – и вышел через коридор на кухню.

– Четыре, но чтоб – отпадные… реально… лаве у меня в кармане, отвечаю… – из гостиной до его ушей долетали громогласные возгласы Валерия.

Кухня в квартире Армейца оказалась укомплектованной по последнему слову науки и техники. И опять же, в ее интерьере ощущался тонкий вкус и ласковая женская рука. Армеец, стоя перед холодильником, в котором без труда можно было обустроить телефонную будку для полярников, рассовывал по полкам всевозможные коробки, банки и пакеты, методично опустошая доставленные Протасовым сумки. Кстати сказать, именно Протасов взял на себя выбор продуктов для вечеринки, кроме, естественно, спиртного. Над спиртным безраздельно властвовал Атасов. По дороге на Троещину они заехали в супермаркет, где приобрели все необходимое. Оставалось только признать, что с задачей Валерий справился на «пять», проявив ненасытную жадность квартирмейстера, готовящегося совершить автономное кругосветное плавание.

Андрей с интересом осмотрел холодильник. «Сименс» Армейца имел примерно столько же сходства со стареньким «Днепром» в сельском доме Бандуры, сколько Боинг-747 с самолетом братьев Райт.[21]21
  Братья Уилбер (1867–1912) и Орвил (1871–1948) Райт – американские изобретатели-авиаконструкторы. 17 декабря 1903 совершили первый в истории пилотируемый полет на моторном аэроплане «Флайер-1». Дальность первого полета составила 37 м. Аппарат пробыл в воздухе 12 секунд


[Закрыть] Провожая исчезающие в микроволновой печи коробки с едой быстрого приготовления, Андрей подумал о том, что будь такой супермаркет по соседству с его домом в Дубечках, их старую кухню можно было бы смело пускать под снос.

– Крейсер у тебя отпадный, – Бандура присел на краешек кухонного уголка и пододвинул к себе пепельницу.

– Чистый «американец», – Армеец самодовольно улыбнулся, – я его у П-правилова взял, в кредит, так сказать. А Правилов – с ба-барского плеча самого Виктора Ледового. Так что гаишники до сих пор ша-шарахаются.

– И пошел «Линкольн», типа, по рукам, как стареющая проститутка, – в кухне появился Атасов, нырнул в холодильник и извлек из белоснежных глубин пару банок пива, – будешь?

Не успел Андрей кивнуть, как уже ловил на лету банку, обнаружив блестящие голкиперские способности, о каких сам не догадывался.

– А кто такой Ледовой? – Андрей сделал первый глоток, нашаривая в кармане сигареты. Насколько он понял, на скоропостижно скончавшегося часа три назад Адольфа имя Ледового впечатления не произвело. Атасов молча прошел к кофеварке и воткнул вилку в розетку.

– Саня? – Армеец покачал головой. – Как ты можешь пить пиво и ко-кофе о-одновременно, а?

– А если оно мне все, типа, нравится? – Атасов уселся перед Бандурой, – Ледовой, Андрюша, это наш самый главный босс.

– Выше Олега Петровича?

– На пять голов, Андрюша. Ледовой с Олегом Петровичем под одним кустиком и гадить, типа, не станет. Давай, что ли, тяпнем… – Атасов выудил из морозилки запотевшую бутылку Смирнова и криво уставился на этикетку: – Смирнофф. Я, типа, когда мне тут окончательно все осточертеет, на Запад подамся. В цивилизацию, типа.

– Те-тебя там ж-ждут, – Армеец захлопнул микроволновку и крутанул ручкой таймера.

– С хорошими бабками везде ждут, даже самых, типа, последних гамадрилов. И буду я, Эдуард, называться там Атасофф. Такие вот дела, – Атасов наполнил стаканы.

– Ну а кто он вообще, Ледовой этот?

Атасов хмыкнул, чокнулся с остававшимся на столе стаканом Андрея и опрокинул водку в глотку.

– Как кто? – Атасов прижал тыльную часть правого кулака к носу, и посмотрел на Андрея увлажнившимися глазами, – бандит, кто же еще? Крутой и матерый бандит, Андрюша.

– Саня, т-ты это… – Армеец сделал предостерегающий жест. Атасов вяло махнул в ответ, – отстань, а?

В окне кухни, выходившем на просторный треугольный балкон, появилась радостная физиономия Протасова:

– Нормально все. Договорился. Четыре куклы. Привезут через полчаса. Говорят – шик.

– Ты пей, – Атасов пододвинул стакан Бандуре, наполняя свой по новой, – не слушай этого здорового дурака…

* * *

Тридцати минут, обещанных Протасовым, оказалось достаточно, чтобы Андрей, с которого Атасов практически не слазил, накачался водкой по самое, что называется «не могу». Прибытие «девушек по вызову» Андрей не услышал, унюхал, – в нос ударил дразнящий запах дорогих духов. Слегка пошатываясь, Андрей перебрался в гостиную. Протасов, сверкая обворожительной улыбкой, разливал шампанское по бокалам, разговаривая вдвое громче обычного. Остановившись в дверях, Андрей рассматривал девушек с неподдельным интересом щенка, впервые загнавшего кошку на дерево. С представительницами одной из древнейших женских профессий в жизни он еще не сталкивался. По крайней мере, в роли клиента.

Три блондинки. Две, похоже, крашеные. Но все равно красиво. У одной длинные золотистые волосы заплетены невероятным количеством причудливых косичек. Как у дочери вождя племени из какой-нибудь Нижней Вольты. Четвертая – брюнетка. Собственно, брюнетка – слабо сказано. У нее длинные, ниспадающие до тонкой талии волосы цвета вороного крыла. Дорогая косметика на четырех милых мордашках. Три короткие юбки, одна пара лосин. Четыре пары прелестных коленок, от которых разбегаются глаза. Короче, если Протасов договорился, чтоб куколки, то так оно и есть.

Аромат духов в восемнадцати квадратах гостиной сделался настолько концентрированным, что у Андрея перехватило дух. Он простоял в дверях какое-то время никем не замеченный, открыв рот настолько, что стали видны гланды. Затем из кухни вышел Атасов и легонько подтолкнул Андрея вперед. Сделал лицо заговорщика и прошептал на ухо:

– Выбирай, типа, любую, солдат, и делай с ней, что угодно. За все, типа, заплачено фирмой…

Андрей сглотнул слюну. На невинные заигрывания с одноклассницами, случавшиеся после дискотек в клубе Дубечков, сложившаяся ситуация не походила. Оценивать молодых женщин как свою собственность, пускай и временную – для Бандуры было чересчур. Он сглотнул вторично с гримасой больного дифтерией.

Наконец, не без труда взяв себя в руки, Андрей двинулся к девушкам, охваченный противоречивыми чувствами, испытываемыми, очевидно, отпрысками отечественной «элиты» при разглядывании карты Родины – делай с ней что хочешь, потому как папа ее купил.

Обладательница шикарных волос цвета вороного крыла привлекла робеющего Андрея к себе и усадила рядышком за стол.

– Какой славный мальчик. Боже, Валера, где ты его от нас утаивал? – голос у нее был бархатным. Сердце Андрея замирало. Пахло от брюнетки чудесно, и вообще вся она выглядела так, словно сошла с обложки «Плэйбоя». Или, Андрей уж и не знал, откуда еще.

В ход пошли салаты, пицца и прочие продукты по длинному списку, принесенные в сумках на могучей спине Протасова, и преподанные Армейцем с изяществом прирожденного кулинара. Атасов, бывший просто в ударе, левой рукой обнимая блондинку с косичками, правой не уставал пополнять бокалы.

От дурманящего запаха волос брюнетки, предвкушения неизбежного обладания ее телом, «потому что за все заплачено», и Атасовских тостов, следующих один за другим, с частотой пулеметной очереди, голова Андрея пошла кругом. В конечном итоге, водка и нездоровый энтузиазм Атасова, не переносившего вида пустых рюмок на столе, сыграли с Андреем злую шутку. Потихоньку он опустил отяжелевшую голову на округлое плечико брюнетки. Брюнетка ласково взъерошила его волосы. Затем, он сполз виском по упругой груди, чувствуя тепло женского тела под тонкой тканью кофточки и полагая, что уже попал в рай. И, наконец, уткнувшись лицом в загорелые коленки и испытывая блаженство, погрузился в богатырский сон.

Так что, пока вечеринка, организованная Валерием Протасовым на деньги Олега Правилова, развивалась своим чередом, дойдя до кульминации к двум часам ночи, Андрей Бандура, свернувшись калачиком на мягком кожаном диване гостиной, спал сном праведника.

Глава 5
ЛЕДОВОЙ

Иван Алексеевич Ледовой, так и не приходя в сознание, скончался в реанимационном отделении Октябрьской клинической больницы города Киева шестнадцатого декабря 1962 года. Стрелки больших настенных часов показывали 5:30 утра.

Глянув за окно, дежурный врач невольно поежился. Отливавший безжизненным лунным светом снег укрыл весь двор и крыши соседних построек. В лучах одинокого уличного фонаря по кругу вращались снежинки, похожие на диковинных, морозоустойчивых мотыльков. Стужа, сковавшая город в самом начале зимы, настойчиво рвалась в помещение, разрисовывая двойные стекла причудливыми изморозными картинами.

– Да… – задумчиво протянул врач и подумал, что, «вот и Новый год на носу, 1963-й, ну надо же. Пора, пожалуй, на елочный базар. Дочурка от Деда Мороза куклу получить мечтает, а хорошую куклу – еще пойди, выбегай». – Доктор устало вздохнул. Затем посмотрел на тело крупного мужчины, остывающее на хирургическом столе, и медленно вышел в ординаторскую.

– Здоровым мужиком таксист был, – стоя перед эмалированной раковиной, врач стянул перчатки, – с такими травмами, другой бы и часу не протянул. Плюс обморожение… – он открыл кран, ожидая, пока вода немного прогреется.

– Если бы хоть привезли сразу, – пожилая медсестра протянула врачу вафельное полотенце, – полночи человек в сугробе пролежал.

– Сильное сердце, – врач вернул полотенце сестре и двинулся через ординаторскую, отыскивая глазами папиросы.

– Я их в верхний ящик стола положила, – медсестра неодобрительно покачала головой, – очень много Вы курите, Андрей Константинович. – Медсестра медленно направилась к двери:

– Доктор, я выйду, сообщу родственникам. Тут жена и сын его, в коридоре сидят.

– Да, конечно, – врач решительно дунул в папиросу и чиркнул спичкой.

– Дикость какая-то. Совсем молодого мужика за поганую машину убили, – он глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри. – Куда только этот мир катится?

* * *

Организацию похорон таксопарк взял на себя. Кавалькада «волг» с шахматными клетками по бортам растянулась на целый квартал, разрывая морозное утро оглушительным воем клаксонов.

– Таксиста хоронят, – говорили одинокие прохожие, спеша по своим делам.

Стоя перед разрытой могилой отца, Витя Ледовой не плакал. Он только что, с чудовищной для своих пятнадцати лет ясностью осознал, что отец, такой, каким он был, со всеми своими плюсами и минусами, достоинствами и недостатками, с гирями по утрам, с ремнем за двойки, с подарками ему, Витьке, в дни рождения, с накопившимися на него подростковыми обидами, со всем, что только можно представить, вспомнить и выдумать, неумолимо и навсегда ушел из его жизни. Эта ужасная мысль, это словосочетание «никогда больше» парализовало Витю. Траурная процессия, хрустя ногами по снегу, добралась к зияющей черно-оранжевой яме, вырытой на кладбище для Ивана Ледового. Кто-то говорил громкие слова, кто-то обнимал его и мать, тихонько стонавшую рядом. Ничего этого Виктор не слышал. Он просто стоял, упершись взглядом в срез глины на краю могилы, – неправдоподобно яркий посреди заваливших кладбище сугробов. Глаза Виктора были совершенно сухими. Лица таксистов с красно-черными повязками на предплечьях, каких-то родственников и знакомых отца проплывали мимо, как неясные призрачные блики на темной воде.

Гроб мягко лег на песочное дно ямы. Кто-то бросил первые комья мерзлой земли, и они с глухим стуком ударили в крышку гроба. А потом земля полетела градом. Кладбищенские рабочие деловито взялись за лопаты, защищая себя от мороза, а всех остальных – от самых тягостных минут.

Ничего этого Виктор Ледовой уже не слышал и не видел. И не помнил, кто и как увел его с кладбища.

Поминки тоже прошли для него, как в бреду. Составленные столы в их новой, просторной трехкомнатной квартире на Нивках, полученной отцом после долгих лет очереди и жизни в полуподвальной сырой десятиметровке на Подоле. Люди о чем-то говорили, мать подавала еду и водку, и, наверное, это было ее временным спасением. Но вот все разошлись, и они с матерью остались в квартире одни…

Разбитую «Волгу» обнаружили в районе Дарницкого вагоноремонтного завода на следующий день после похорон. Пьяные ублюдки, зарезавшие отца Виктора, не удержали машину на гололеде и врезались в бетонную эстакаду. А еще через неделю милиция взяла и их самих – старшему едва исполнилось двадцать.

* * *

Запах отцовских сигарет в кухне продержался почти до Рождества. Он постепенно становился все менее различимым, пока не исчез совсем.

К тому времени, как завершился суд (семь, пять и четыре года колонии строгого режима), мать Виктора уже упаковала пару пиджаков, брюк и рубашек, оставшихся от мужа, в старый чемодан и убрала в дальний угол шкафа. Медали и два ордена, заслуженные Иваном Ледовым на фронте, Витя бережно спрятал в маленькую картонную коробочку и хранил в среднем ящике письменного стола. За которым, кстати, в последнее время занимался все меньше и меньше.

К маю 63-го года фанерную красную звезду на могиле отца убрали. Ее сменил мраморный парус. В июне Виктор, «славный ребенок», «дисциплинированный ученик», «твердый хорошист» и «первый комсомолец параллели», с большим скрипом закончил девятый класс. Только потому, что учителя буквально тащили его за уши. Еще через месяц, после пьяной драки в собственном дворе, Виктор заработал первый привод в милицию. Потом он сидел на кухне (в которой от запаха отцовских сигарет давно не осталось и следа), тупо уставившись на конфорку. Из комнаты доносился горький плач матери.

В августе Виктор уже состоял на учете в районном отделении милиции. Он еще как-то продержался до Нового года, хоть все равно шел по наклонной. Сам понимал, что падает, только вот поделать ничего не мог. Весной 64-го года, когда одноклассники Виктора готовились к выпускным экзаменам, потея в борьбе за аттестаты, он получил свой первый срок – за угон автомобиля – и пошел мотать его на «малолетку».

Он вернулся из заключения в мае 67-го года, отгулял лето, а в сентябре уже разглядывал повестку, сообщавшую, что: «Согласно Закону о всеобщей воинской повинности…» – тра-ля-ля-ля – «…в ряды Вооруженных сил СССР». Проводов, принятых в те времена, в общем-то, не было. Кошелек матери, воспитательницы в детском саду, был тощим, а сам Витя летом на заработки не рвался. Да и друзей сына мать к тому времени уже побаивалась.

Судимость открывала Виктору прямую дорогу только в один род войск Советской Армии – в стройбат. В советское время о стройбате ходило немало анекдотов и присказок. Начиная с поговорки «три солдата из стройбата заменяют экскаватор», и заканчивая докладом американского шпиона: «стройбат, сэр, этотакие звери, что им даже оружие не выдают». Словом, на гражданке все это выглядело достаточно весело. В самом стройбате – не очень. Желающие получить пару рабочих специальностей вместе с инвалидностью табунами в стройбат не валили. Так что призывали туда ребят с судимостями. Таких, как Виктор. И похуже.

* * *

В подразделении, куда злая судьба закинула Витю Ледового, свирепые драки редкостью не были. Напротив, следовали одна за другой, с регулярностью поездов метрополитена, а кровь лилась на выкрашенный масляной краской казарменный пол чаще, чем на боксерский ринг. За первые полгода службы Виктор приучился по ночам дремать, как собака, с приоткрытыми глазами, а костяшки кулаков набил так, что любой почитатель каратэ просто умер бы от зависти.

И все же, место под солнцем отстоял, лишившись четырех передних зубов, выбитых лопатой, и получив удар штык-ножом в затылок. Клинок пришелся по касательной, а череп Виктора оказался достаточно прочным, так что все обошлось. Но два месяца Виктор провалялся в лазарете, наслаждаясь белыми простынями и полагая, что лучшего места и придумать невозможно.

Точки были окончательно расставлены весной 69-го года, когда трое чеченцев, державших всю часть в руках, вместо дембеля отправились в реанимацию окружного военного госпиталя, а сам Виктор чудом избежал дисбата, среди солдат именуемого «дизелем».

Той же весной прибыли очередные новобранцы, а среди них – Женя Каминский. Папа Жени, Моисей Соломонович, был потомственным киевским ветеринаром, мама работала педиатром в поликлинике на Русановке. Дома родители Жени разговаривали между собой на идише. Сыну любовь к спорту не прививали, зато, отправив с первого класса в музыкальную школу, научили великолепно играть на скрипке. Да и рисовал Женя замечательно. В стройбат Евгений загудел после художественного училища, с легкой руки Днепровского районного военного комиссара – «учиться Родинулюбить». Для неправдоподобно тощего и высокого, будто жердь от забора, Жени, обладателя такого большого носа, что его бритая голова напоминала средних размеров флюгер, «отеческая» забота военкоматского полковника обернулась бы неминуемой катастрофой, не повстречай он на нижней полке двухъярусной кровати (на которой сам, по праву салабона, занял верхнее место) земляка, – Витю Ледового.

Глянув на Женю, способного противопоставить обидчикам врожденную куриную грудь, зрение минус шесть диоптрий и, конечно же, свой огромный нос, Виктор отчего-то решил, что не даст парня в обиду. Почему – он сам не знал. Что-то в нем проснулось от Вити Ледового образца 1962 года. Проснулось, и вся замечательная схема обучения «любви к Родине», отработанная и опробованная неоднократно, пошла прахом. Виктор защитил Женю от таких унижений, о каких тому и читать не приходилось. Он был еще и читателем, этот тощий и хилый еврей. Только ни Конан Дойл, ни Роберт Льюис Стивенсон, и даже никто из их героев в стройбате не служили и посоветовать Жене ничего не могли.

Женя подарил Виктору нечто большее – дружбу. С этим у Вити давно было туго. Женя Каминский был великолепным рассказчиком, читал на гражданке действительно много. И поговорить с ним можно было не только о ногах вольнонаемной буфетчицы Люси, или об отвратительном минтае, выдаваемом регулярно к обеду. Женя обладал значительно более редким качеством, – он умел слушать. Именно благодаря общению с Женей Виктор Ледовой задумался о том, что пора бы выбираться из гиблой колеи, в которую он свернул после смерти отца почти шесть лет назад.

– Бились тут насмерть, бились с черными, а еще и дом построили. А, Жека? Чего скажешь? – они сидели в тенечке практически готовой пятиэтажки на берегу здоровенной лужи цементного раствора. Воткнутые неподалеку лопаты напоминали загнанные в землю штыки – конец войне. Обеденное солнце припекало неимоверно. Желудок переваривал борщ из полевой кухни, а служить Виктору оставалось – пару месяцев всего.

– А, Жека? – он весело толкнул друга в плечо. – Ты чего нос повесил?