Текст книги "Падшие в небеса.1937"

Автор книги: Ярослав Питерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Значит, Клюфт, библия там? Хорошо, мы проверим! Мы пошлем туда оперативных сотрудников, но учтите: если ее там нет, берегитесь! Я вас за версту чувствую! Вы лжете! Вы лжете и выгораживаете своих сообщников! И я это докажу! – зло бросил Маленький. – А сейчас прочитайте и распишитесь! – лейтенант подал знак рукой, чтобы Павел встал и подошел к столу.

Клюфт медленно поднялся и подошел. Он пробежал глазами по тексту протокола допроса. Его удивил почерк лейтенанта. Красивый и правильный, с овальными закорючками, он больше напоминал почерк гимназистки-отличницы.

«Может быть, этого человека взяли в НКВД за такой каллиграфический почерк? А? Как красиво заполняет протокол? Неужели он так старается, что ему наплевать на содержание этой мерзкой бумажки?»

И хотя в протоколе вроде все было написано верно, Павел выпрямился и, посмотрев на лейтенанта, затем на майора, резко сказал:

– Я не буду ничего подписывать!

– Что? – удивленно переспросил Маленький.

Он не ожидал. Лейтенант растерянно посмотрел на майора, он искал у него поддержки. Поляков встал и медленно вплотную подошел к Клюфту. Он стоял и тяжело дышал, наблюдая за Павлом. Тот опустил глаза в пол и, вытянув по швам руки, склонил голову.

– Это что получается, почему это вы не будете подписывать? – переспросил Маленький.

У него даже обсохли губы от напряжения. Майор же только ухмыльнулся и тихо сказал:

– Вы, Клюфт, я смотрю, уже успели наслушаться советов арестантов. Знайте, у меня все всё подписывают. И вы подпишете. Не сегодня. Так завтра. И это я вам обещаю. Кстати, а почему вы отказались от подписи?

– Потому что я не знаю, в чем меня обвиняют! То, что я процитировал библию? Так это полная ерунда! Нельзя за это судить человека! А других обвинений вы мне не представили!

– А вот, мразь, завтра ты получишь все обвинения! Все! И ты, мразь, тут на коленях будешь валяться и умолять, чтобы тебе дали протокол подписать! Понял! Сволочь троцкистская! Я тебя за версту чуял! За версту от тебя несет антисоветчиком! Мразь журналистская! – Поляков орал так, что вены не его шее вздулись и стали похожи на шнурки.

Темно-синие, они того и гляди могли лопнуть от напряжения. Поляков выплеснул весь гнев. Всю ненависть к Павлу в этом зверином рыке. Он столько терпел. Столько терпел этого наглого журналиста! Хватит! Павел ждал, что сейчас его повалят на пол и начнут пинать. Но этого не произошло. Поляков, как ни странно, даже не притронулся к нему пальцем. А может, это был стиль допроса майора? Никогда не пачкать руки об арестованного.

Энкавэдэшник подошел совсем близко и, почти прижав губы к уху Павла, заорал:

– Ты, гаденыш, я знаю, ты думаешь, что вот так нас победил? Не стал расписываться и все? Нет! Нет! Гад! Знай, твой приговор в принципе подписан! Все! И от тебя-то требовалась маленькая услуга – подписать протокол. Подписывать протоколы! И все! Ты бы получил пятнадцать, а может быть, десять лет и пошел валить лес на свежем воздухе, но я вижу, ты не хочешь этого? Ты хочешь, чтобы тебе пустили пулю тут, в затхлом, вонючем подвале! Так ее тебе пустят! А завтра, морда немецкая, мы тебе устроим очную ставку! С главарем вашим! И ты поймешь, что твоя песенка спета, будешь ползать на коленях! Я тебе это гарантирую! – майор тяжело дышал.

Он стоял на цыпочках, ведь ростом майор был гораздо ниже Павла, и ему приходилось дотягиваться до его уха. Клюфт даже слегка оглох от этого рева. Но Павел сжал всю свою волю в кулак и терпел. Он зажмурил глаза и ждал, когда иссякнут эти страшные слова.

Наконец Поляков устал. Он отшатнулся от Павла, так и не притронувшись к нему. Он отошел назад и сел на стул, тяжело дыша. Маленький с испугом наблюдал за начальником. Поляков вновь закурил. Сделав пару затяжек, он закашлялся, подавившись дымом.

– Лейтенант, на первый раз хватит. Веди этого гада в камеру. Пусть идет отсюда. А мне с тобой поговорить надо. И очень серьезно!

После этих слов старшина, сидевший с невозмутимым видом в углу, безропотно встал, не дожидаясь команды Маленького. Охранник подошел к Павлу и больно стукнул его по шее:

– А ну, руки назад и пошел. На выход! Пошел!

Клюфт выдохнул с облегчением. Он ждал, что старшина начнет его дубасить и валять по полу. Но тюремщик лишь подтолкнул его в спину и вновь заорал:

– Ну что, шевелись!

Павел безропотно выполнял приказы. Когда дверь за ним захлопнулась, и он оказался в коридоре, Павел улыбнулся. Почему-то ему стало легко на душе. Он испытывал такое ощущение, будто только что сдал самый важный экзамен перед самым строгим преподавателем и теперь со спокойной душой может идти попить пива.

«Значит, и тут, в тюрьме, можно одерживать победы?! Значит, и в этих условиях человек может оставаться человеком? Превозмогая боль? А они, эти люди, так же беспомощны и могут бояться! Да, бояться беззащитного арестанта! Его воли! Не верь! Не бойся! Не проси! Как все просто! Прав был тот старик! Как все просто! Я не поверил этому Полякову! И что, он сам растерялся! Я не испугался его угроз, и что? Он даже побоялся меня избить! Я не просил пощады, и что? Они сами готовы были мне ее предложить! Они хотели мне предложить пощады! Как хотели! Но как предлагать пощады, если побежденный ее не желает? Странно? Нет! Это просто! Не верь, не бойся, не проси!» – Клюфт, мысленно рассуждая, шел по коридору.

Павел четко выбивал каблуками по каменному полу. Ему казалось, эхо отдается этими тюремными постулатами! Эхом! Раз, не верь! Два, не бойся! Три, не проси!

Он уже и не замечал, что охранник кое-как успевает за ним. Он буквально бежит по пятам, боясь крикнуть, чтобы Павел шел медленнее. И Павел не останавливается. Он не боится поднимать голову. Вот окно. И небо! Голубое небо в нем! И солнце! Вот оно слепит через мутное, давно не мытое зарешеченное стекло! Солнце светит в угрюмое помещение тюремного коридора. Павел ловит его лучи. Он даже чувствует его жар на своей одежде! Правда, это мимолетное тепло. Но все-таки тепло! Оно залетает и сюда, за эти мрачные стены! И здесь есть жизнь! Пусть и мучительная, но есть!

«Стоп! Стоп! Но как, же утверждение этого богослова! Он! Он опять приходил и сказал, он сказал, что: «Не верь, не бойся, не проси» – так совращать может дьявол! Сатана?! Сатана, выходит, так совращает, чтобы спасти? А значит, и сатана может быть хорошим в какой-то момент? Нет! Сатаны нет! Нет никого сатаны! Это миф! Обман! Зачем сатане, воплощению зла, спасать человека? Зачем?»

– Стоять, руки, лицом к стене! – завопил конвоир.

Павел, словно очнувшись, увидел, что они пришли. Железная дверь с номером сто тридцать. Камера, в которой он провел всего лишь ночь, вдруг показалась ему родным домом. Павел грустно улыбнулся.

Глава одиннадцатая

– Ты, Андрон Кузьмич, я смотрю, боишься этого типа? Почему так нерешительно? Почему? Начало все скомкал! И в середине дал себя уводить от главной темы? А? Андрон Кузьмич, а я ведь за тебя ручался! И ручаюсь! Я ведь отстоял у начальства, чтобы ты попробовал это дело вести самостоятельно! – Поляков лениво ходил от стены к стене.

Майор попыхивал папиросой и, рассматривая носки своих сапог, мерил камерное помещение мелкими, но уверенными шагами. Он рассуждал вслух. Он даже не смотрел на вытянувшегося в струнку лейтенанта Маленького. Майор разглагольствовал и сам себе нравился. Казалось, он упивался своими словами, их значимостью. Ах, какой он мудрый и опытный! Ах, какой он строгий, но справедливый! Поляков походил в этот момент на барина, отчитывающего своего провинившегося кучера.

Лейтенант Андрон Кузьмич Маленький боялся дышать. Он прикусил губу. Пот заливал глаза, но Андрон не смел, смахнуть рукой соленые капли. Такое напряжение и волнение он испытывал, пожалуй, впервые. Сейчас, по сути, решалась его дальнейшая судьба и служебная карьера. Он, молодой и неопытный следователь НКВД, не оправдал доверия. А как он, Андрон Кузьмич Маленький, хотел этого! Как он готовился к этому экзамену! Как! Сколько стоило ему повести этот первый в своей трудовой карьере самостоятельный допрос! Первый! И впервые лично избить человека! Нет! Не просто избить!

Конечно, Андрон за свою жизнь не раз бил людям по роже. Не раз дубасил своих ровесников, дружков, да и незнакомых парней. Бурное детство заставило его это сделать. В десять лет Андрон остался сиротой. Его родителей убили бандиты. Отца, Кузьму Маленького, потомственного рабочего, революционера и коммуниста с пятнадцатилетним стажем, направили в деревню создавать колхозы. Послали его туда от партийной организации металлического завода города Твери, где он и работал. Мать Андрона – Ольга Сергеевна – поехала с мужем. Она была комсомолкой и хотела создать в деревне первичную ячейку, работать с сельской молодежью. Но в глухой деревушке Ярославской губернии под названием Листвяная не верили, ни в торжество коммунизма, ни в братство рабочих и крестьян. Эти люди хотели жить по-старому, сеять и пахать поодиночке. Работать на себя. Растить детей. Верить в Бога и ходить в церковь. И главное, не участвовать ни в какой коллективизации. Через три месяца его отца и мать ночью убили. Хату спалили. Пощадили лишь десятилетнего Андрона!

Андрон навсегда запомнил ту страшную ночь. Когда бородатые дядьки с винтовками и обрезами ворвались в дом, перевернули все вверх дном. Мама так кричала! Но это не был крик о помощи. Это был крик ненависти! Ольга Сергеевна ругалась на своих убийц самыми последними словами. Она плевалась и оскорбляла этих страшных мужиков отборными матами. А они стояли и, оцепенев, слушали, как проклинает их эта молодая и красивая комсомолка! Они стояли и смотрели на ее последнюю в жизни истерику. Лишь потом, словно устав от воплей и проклятий, один из мужиков подошел к матери и перерезал ей горло, словно овце на бойне. Мама повалилась на пол. Но, даже истекая и харкая кровью, она продолжала хрипеть проклятия в адрес своих мучителей. Это все видел и отец. Но он стоял, молча на коленях, и просил пощады. Он шептал что-то этим убийцам. Он молил их взглядом, не стесняясь своего сына! И тогда Андрон невзлюбил своего отца. Его – коммуниста, испугавшегося смерти! Его – коммуниста, все время говорившего о силе большевиков и об их мужестве, а на деле оказавшимся самым обычным трусом и хлюпиком. Он был противен даже убийцам матери! Один из мужиков плюнул в сторону отца и, махнув рукой, бросил своим товарищам:

– Оставим этого беса! Пусть живет и мучается!

Но другой мужик поднял обрез и выстрелил. Пуля попала отцу в лоб. Он рухнул как подкошенный. Убийца сдвинул картуз на бок и хмуро сказал:

– Такая мразь жить не должна. Пусть идет к себе в свое светлое будущее или сгорит в геенне огненной! Антихрист проклятый! Коммунистическая харя!

А вот Андрона эти угрюмые мужики не тронули. Они вывели его во двор и приказали бежать. И Андрон побежал. Он бежал до волостного центра почти три часа. Он бежал, изредка оглядываясь на кроваво-красное зарево, поднимавшееся над деревней. Это полыхал дом, в котором убили его родителей.

Ну, а потом, Андрона поместили в интернат для детей, погибших коммунистов в Твери, где он учился и жил до семнадцати лет. А потом ремесленное училище и армия. И все вроде было стандартным, как и у тысяч детей послереволюционной поры и гражданской войны многострадальной матушки России. Но в армии с Андроном произошло неожиданное. После года службы его вызвали в штаб полка. И там суровый мужчина в сером плаще грозно заявил красноармейцу революционной рабоче-крестьянской красной армии, что ему предстоит священная миссия. Его, Андрона Кузьмича Маленького, отправляют учиться в следственную школу сотрудников НКВД. Наркомату внутренних дел срочно требовались молодые и решительные кадры, а Андрон Маленький как нельзя лучше подходил на эту роль. Ему, Андрону Маленькому, доверили в тяжелое для страны, очень важное и нужное время, борьбу с врагами народа! Борьбу со шпионами, борьбу с вредителями и диверсантами! Он, Андрон Маленький, теперь будет боец этого внутреннего фронта! И Андрон оценил это задание и доверие. Он так проникся, что буквально помешался на своей новой должности. В школе сотрудников НКВД он был самым примерным курсантом. Он всегда решал все задачи, поставленные перед ним, лишь на пятерки. Он был отличником боевой и политической подготовки. Но мало кто из его преподавателей догадывался, что больше всего на свете будущий лейтенант Маленький хотел, чтобы ему на первый допрос попали те страшные мужики, которые пришли ночью в их дом, чтобы убить маму. Месть! Расплатиться и отомстить за самого дорогого человека – вот чего больше всего хотел молодой следователь, лейтенант НКВД Андрон Маленький. Поэтому он так усердно учил все приемы следственного дела. Поэтому он так зазубривал все коллизии юридических документов. Он внимательно слушал лекции о приемах допросов. Андрону Маленькому нравились методы, которым негласно и неофициально учили в следственной школе. Он так радовался, когда на практических занятиях в присутствии курсантов опытные следователи демонстрировали, как правильно и главное быстро вывести подозреваемого на чистую воду. Как заставить человека сознаться в содеянном. Как убить в арестованном личность. Как подавить его самообладание. Как унизить и заставить делать то, что нужно следователю. Хотя, конечно, Андрон понимал: не все, чему его учили, справедливо. Не все, что он теперь знал, может называться правосудием. Но это не важно! Главное, что понимал Андрон Маленький, – враги государства, враги его родины действуют подло и мерзко. Андрон Маленький знал, что никакая пощада и человеколюбие не спасет и не сделает общество счастливым. Напротив, жесткие меры и порой жестокие поступки могут спасти его народ. А он, лейтенант Маленький, готов сделать все, даже убить, лишь бы помочь своей родине в этой нелегкой борьбе с мировым империализмом, в борьбе с предателями и врагами, которых, как оказывается, в стране еще так много!

Андрон готовил себя к работе следователя очень жестко. Он специально ходил в городской морг и смотрел, как патологоанатомы вскрывают трупы. Он через силу заставлял свой мозг воспринимать те ужасные картины, когда в человеческих внутренностях копаются другие люди. Андрон знал: это ему пригодится. Он знал, что он сможет натренировать свою волю к самым жестким поступкам, а главное, уничтожить в себе этот ненужный ген жалости, слабости и сочувствия! Уничтожить его беспощадно! Потому как он, Андрон Маленький, санитар общества!

Но совсем недавно вдруг все изменилось. Андрон приехал по распределению к своему месту службы в Красноярск. И тут, в Сибири, с ним впервые произошло то, что вновь поменяло его отношение жизни. Правда, не так кардинально, как той страшной ночью в деревне Листвяная, но поменяло! Однажды его отправили с почтой в городской комитет ВКП(б). Андрон должен был лично передать секретарю горкома очень важный, секретный пакет под роспись. Нарочного солдата не нашлось, вот и поручили это дело молодому лейтенанту.

И там, в горкоме, он встретил ее!!! Он увидел это создание! Он услышал, как она говорит! Он узнал, что есть человек, есть! Да, да, есть на свете человек, ради которого он, Андрон Маленький, готов отдать теперь жизнь! Андрон влюбился! Он влюбился с первого взгляда! Он влюбился так, что ему самому стало страшно! У Андрона перехватило дыхание. Пульс участился. Сердце билось так же, как в ту роковую ночь, когда убили его любимую маму. Но на этот раз внутри жгло приятно. Это была торжественная и сладостная боль и волнение. Это была любовь! Эта девушка смеялась и шутила. Она не замечала молодого лейтенанта. А он даже не знал, как ее зовут. Но он понял: теперь не сможет без нее прожить и дня.

Высокая, стройная, с длинными волосами ржаного цвета, она была красавицей. Темно-серые глаза и чарующая улыбка слегка припухших губок. Чудный маленький носик и тонкие вразлет брови. Эта красавица-незнакомка из горкома стояла по ночам перед глазами. Он закрывал глаза и вновь и вновь видел эти красивые и загадочные серые глаза. Он слышал ее веселый и звонкий смех.

Но Андрон даже не решался узнать, как ее имя и фамилия. Он не хотел этого делать! Он боялся! Он боялся даже к ней подойти. Ему казалось, она испугается человека в форме. Она – такая воздушная и хрупкая, и он – лейтенант НКВД! Нет! Нужно ждать! Судьба сама предоставит ему случай. Он верил в это! Он просто любил. Он любил эту девушку всем сердцем. Он любил ее на расстоянии. Он любил ее за то, что она просто была. И частенько, напросившись у начальства, он возил спецпочту в горком, чтобы лишь мимолетно увидеть ее. Он лицезрел ее лишь считанные секунды, но этого хватало Маленькому на целый день.

А по вечерам в своей комнате в коммунальной квартире он пытался даже рисовать ее образ карандашом на бумаге. Он пытался выводить ее портрет пальцем на запотевшем стекле. Он пытался рассмотреть ее силуэт в облаках, летящих над головой, над этим городом! Над этой землей! Андрон стал другим. Он ощутил в себе какую-то ранее неведомую ему энергию добра! Энергию чего-то совсем не злого. Он поменялся. Ему вдруг стало жаль бродячих собак. Ему вдруг стало жаль стариков, еле ходящих по улицам. Ему стало жаль некоторых арестованных! И Андрон, как ни старался, ничего не мог с собой поделать. Он словно внутренне разделился надвое. Один Андрон характерный и исполнительный, дерзкий и волевой, сильный и правильный все время подгонял второго Андрона, романтика и мечтателя.

– Я не понимаю, кому это я все говорю? А? Я говорю, а ты, Андрон, как будто летаешь в облаках. Ты меня слышишь? – зло спросил Поляков.

Маленький, очнувшись, виновато дернул головой, тяжело вздохнул и ответил:

– Так точно!!! Слышу, товарищ майор!

Поляков скривился. Ему не понравился ответ. Он затянулся папиросой и, покачав недовольно головой, махнул рукой. Подошел к окну, посмотрев в мутное стекло, тихо вымолвил:

– Ну что встал как солдафон, садись. Садись. И расстегни ты пуговицу! Что тебе, китель по шее мал?! Все время вон как твоя физиономия краснеет! Мал, так сходим к начальнику ХОЗО, пусть выдаст тебе китель размером больше! Что потеешь-то как лошадь?!

Маленький выдохнул с облегчением и, расстегнув китель, сел на табуретку. Ему захотелось закурить, но он не решался спросить разрешения. Курить в присутствии начальника – совсем обнаглеть! Андрон замечал, что этот майор как-то «нездорово» его опекает. С самого приезда Поляков хлопотал за Андрона. «Выбил» ему комнату в коммуналке, в центре. Назначил его в «свой» отдел. Да и первое дело подбирал лично! Маленький чувствовал интерес этого человека к своей персоне. Андрон хотел довериться майору, но побаивался. Ведь его в школе следователей учили не доверять никому, даже своим близким товарищам! Не доверять до конца! Потому как сотрудник НКВД должен быть бдительным! И у каждой дружбы должен быть свой предел!

– Кури, Андрон, кури. Нам с тобой сейчас надо все обсудить. Пойми, Андрон: то, как ты раскрутишь это дело, так себя и зарекомендуешь. Я тебе лично подбирал дело поскандальнее. Лично! Лично тебе помогал. И вот, тебе осталось-то совсем немного. Просто заставить говорить этого журналиста. Просто заставить. Полдела есть. Полдела готово. Нужен масштаб. И все. Пойми. Я знаю. Сейчас самое время. Если ты найдешь масштаб, значит, схватишь удачу за хвост. А найти масштаб тут нетрудно. Посмотри, вон этот Клюфт – у него же на роже написано, что он враг народа! Немец! Свое происхождение скрыл! Общался с Самойловой! Писал всякую ерунду! И более того, признался, что писал из библии! Второе – этот Смирнов. Его шеф эту ерунду прошляпил. А прошляпил-то как? Никто не знает?! Все статьи этой Самойловой тоже пропускал! И третье – кто общался с ними еще?! Есть еще один человек… есть. Тут у меня чутье! Что мы имеем, в конце концов?! Устоявшуюся группу из четырех человек! И я уверен, группу, созданную давно и окопавшуюся в наших государственных структурах! В горкоме! В газете краевой! На республиканский уровень это дело тянет! Пойми, на республиканский! И тут вполне можно запрашивать это дело, рассматривать особым составом суда! Пойми! Краевого уровня! А это значит – доклад в Москву! А это значит, ну ты сам должен понимать, что это значит! – Поляков повернулся и как-то злорадно улыбнулся лейтенанту.

Маленький чиркнул спичкой и закурил. Он посмотрел в глаза своему начальнику. Этот нездоровый блеск. Словно у охотника, который идет на медведя, спящего в берлоге. Он идет убивать зверя только потому, что ему хочется посмотреть, как умрет этот большой и красивый зверь. Как потухнет жизнь в глазах этого таежного великана. Охотник идет убивать потому, что боится зверя. Он боится его когтей и поэтому убивает его спящим. Выманив из берлоги собаками и не дав подняться, просто пустив пулю в лоб. Так и Поляков. Он хочет просто убить зверя. В берлоге. Или возле. Не дав ему опомниться. Не дав ему возможности защищаться. Да и вообще не дав ничего понять, за что же все-таки его убьют.

Маленький тяжело вздохнул. Он машинально взглянул на свои сапоги. На них засохли едва заметные капельки крови. Коричневые пятнышки сейчас были похожи на брызги от кофе.

Андрон стряхнул пепел и тихо сказал:

– Товарищ майор, я только вот понять не могу. Ведь надо сначала самим быть уверенным, что этот журналист виновен. Да и иметь хоть какие-то улики. Хоть мизерные. Да, у нас есть это признание Самойловой. Есть докладная Митрофанова и этой, как там ее, комсомольской активистки! Но пока что все. Есть, конечно, косвенное признание самого Клюфта, что он цитировал библию, но, как мне кажется, этого мало.

Поляков подпрыгнул на месте. Он кинулся к Маленькому, словно леопард к обезьяне. Майор склонился возле лица лейтенанта и зашипел:

– Ты что такое тут говоришь? Что рассуждаешь? Как так мало? Тебе мало? Да если хочешь знать, тут людей и не за такое брали, и они кололись! Кололись как грецкие орехи! Они по двадцать человек сообщников называли! По двадцать! И все уходило в Москву! Дела, за которые люди благодарности и даже ордена получали! На одних докладных! А тебе мало?! Тут три фигуранта! А тебе мало?! Работай! И никаких сомнений! Никаких! Это дело краевого масштаба! Еще такого в крае не было, чтобы группа шпионов-вредителей окопалась в краевой газете, заметь – органе местной крайкомовской организации партии! Тебе что надо?! Тебе надо признание! И все! А то, что доказательства слабые, не твоего ума дело! Ты пойми! Какая сейчас ситуация в стране? Какая? Всюду вон враги окопались! Всюду! Ты что, не знаешь, управление буквально завалено делами! Наши люди сутками работают! Сутками! Понимаешь?! Никакого продыха! Но и здесь, здесь тоже нужны результаты! Результаты! А что мы будем докладывать?! А?! Что?! Мы будем докладывать, мол, поймали какого-то журналиста, который цитировал библию? И что? Ну, хрен с ним! Цитировал! А потом тебя за это же дело вместо него в лагерь погонят! Понимаешь?! Тут нужен размах! Размах! А размах будет тогда, когда будет значимость! Значимость тут есть! Человек работал в горкоме. Потом стал ведущим журналистом в газете. Спутался с буржуазной националисткой-шпионкой, работающей на английскую разведку. Которая завербовала еще и главного редактора. И этого тоже нашла, он работает на немцев! Я чую просто! Вот тебе и подпольная группа! Ну, скажи, у кого из наших соседей по областям была такая группа? Да ни у кого! Ни у кого! Понимаешь, я тебе дал шанс выбиться в люди! Дал! А ты что? Сначала в «зебру» неудачно сыграл, потом вообще что-то от темы отошел? Почему? Что творишь, Андрон?

– Товарищ майор, я не хотел. Виноват. Просто как-то я думал, тут, правда, враг народа. Вы мне сказали, что, мол, действительно враг народа будет. Вот я и настроился. «Зебру» подготовил. А на деле. Я ж не знал, что он вот так просто библию цитировал.

– Да ты что, Маленький? Лейтенант Маленький! Ты что?! Тебе этого мало?! Ты не работал еще с ним! Дурак! Пойми, он враг и есть! А ты думал, он тут сразу тебе в колени упадет и будет все добровольно писать? Нет! Вытянуть надо информацию! Понял?!

Маленький вскочил и выпрямился как по команде «смирно». Он смотрел на разгневанного майора и не дышал. Истерика Полякова напугала. Если человек не может уже себя контролировать, это опасно, тем более при такой работе.

Но Поляков, словно разгадав мысли, успокоился и, улыбнувшись, похлопал Маленького по плечу:

– Вижу. Вижу. Испугался. Нет, Андрон. С нервами у меня в порядке. Но вот это дело я хочу сделать ударным. И тебя, дурака, тоже сделать своим помощником. И главное, всем выгода будет. Садись, – майор надавил на плечо лейтенанту.

Маленький покорно присел. Поляков улыбнулся и, хмыкнув, ласковым голосом спросил:

– Что делать-то собираешься?

– Ну не знаю, надо какие-то улики искать.

– Во! Верно! – Поляков вскинул руку вверх, – а еще надо искать сообщников. На воле. У этого Клюфта, поди, зазноба есть? Девушка! Нужно проверить, кто такая? Чем дышит, из какой семьи? И еще! Проверить весь список контактов. Проверить еще раз его квартиру. И кстати, что он нам тут лепетал, где библию прячет?

– В дровянике.

– Во! Загляни-ка ты туда сам. Посылать этих уродов из сыскного отдела – только дело портить. Наследят, напортачат, шумиху поднимут. Нет. Сам сходи, посмотри. И вперед, вперед. Выбивай из него признанку. Надо если, в помощь дам двух солдат из конвойного взвода. Там такие парни-дуболомы есть, два допроса и все! Любой колется. Понял?

– Понял, – грустно ответил Маленький.

– Ну и хорошо. Завтра я жду от тебя первых результатов. В восемь вечера чтобы был у меня с докладом. И чтобы перестал на уме держать всякую буржуазную заразу про доказательства! Что, не знаешь, что товарищ Вышинский говорит: «Главное доказательство – признание арестованного. Это царица доказательств!»

Поляков внимательно посмотрел на Маленького и медленно зашагал к выходу. Он шел, заложив руки за спину, словно арестованный. Он шел уверенной и тяжелой походкой. Андрон вдруг представил, что вот так майора Полякова ведут на расстрел его же бывшие подчиненные. Ведут, чтобы пустить в расход. Просто и быстро. Без всяких доказательств. Ведь он сам говорит, главное сознаться. Маленький закрыл глаза и хмыкнул. Дверь хлопнула как выстрел «трехлинейки».

Маленький обхватил голову руками, сдавил ее ладонями, как тисками. Андрон сидел и раз за разом перечитывал это дело арестованного Клюфта.

«Доколе невежи будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас, как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас!»

«Неужели этот парень, его ровесник, продался немцам? Шпионил? Но что он мог добывать? Какие сведения? О чем? Кому передавал? Что тут, в Красноярске, интересует немецкую разведку? Что они хотят, если заслали своего человека в краевую газету? Чего? Что можно сделать плохого стране, напечатав такие вот строки из библии?» – Маленький искал ответа и не находил его. «Доколе буйные будут услаждаться буйством?» Странно. Это подходит и к нему, Андрону Маленькому. И его начальнику майору Полякову. Подходит. Как будто в этой самой библии знали, что вот так будет. Будут жить два таких человека, которые будут наслаждаться буйством. Откуда те люди могли знать об этом? Почему они так написали? Предвидели? Чушь. Предвидеть будущее нельзя! Его можно только спланировать, высчитать. Ну, как Госплан на пятилетку вперед. Да и то не все. Судьбу не вычислишь. Пойдешь по улице – сверху кусок шифера упадет! И все! Вот и весь расчет! А все же, как они могли так написать эти строки? Эти странные строки. О безумстве. Поляков. Он играет безумного. Он хочет быть безумным. Он наслаждается безумством! И он гордится этим безумством! Зачем? Ради идеи? Зачем нужна такая идея – быть безумным? Странная идея! Очень странная. Но это идея. И идея, которой служу и я! Поляков – взрослый и умный мужчина. Почему он действует так? Почему он заставляет и его, Андрона, поступать так? Почему я так поступаю? Почему? Я был безумен, когда вел этот допрос?! Был. Я то – кидался на арестованного, то был спокоен, изображал спокойного и безумного человека, как меня учили в школе следователей. Это метод «зебра». Странно. Но про это написано в библии? Почему? Нужно самому удостовериться. Нужно самому понять, почему этот парень, этот арестованный Клюфт, это написал!»

Маленький закрыл папку и поднялся. Он собрал бумаги и аккуратно все сложил в сейф. Надел шинель и шапку. Еще раз окинул кабинет взглядом, запоминая все мелочи, – так учили в школе следователей, чтобы потом прийти и определить, был ли кто без него в кабинете, – открыл дверь и вышел в коридор.

Андрон шел по полутемным помещениям тюрьмы и не отдавал честь вытянувшимся по струнке тюремщикам. Кто из них служил совсем недавно, Маленький определял с первого взгляда. Новенькая, еще немного помятая форма, сапоги, не отполированные еще тряпкой и щеткой, а лишь закрашенные ваксой или гуталином. Но главное, рвение. Рвение выслужиться начальству! Отдать честь за пять шагов! Старые и матерые старшины и сержанты делали это с неохотой, словно показывая: ты мне противен, офицер! Ты вон носишь офицерские кубики или шпалы, а на самом деле ничем от меня не отличаешься. А я такой же, как и ты. Из твоей стаи! Так же не сплю ночами на допросах, так же мараю руки об арестованных, и меня так же ненавидят тысячи людей, которые сидят в этих темных и сырых камерах.

Но Андрон на тюремных «стариков», как между собой офицеры называли надзирателей, не обижался. Работа у них действительно была собачья, или, точнее, волчья. Ведь помимо допросов и выводов на прогулку, нужно было еще, и общаться с арестованными в камерах, водить их в баню. Осматривать их вещи.

«Интересно, а как человек становится тюремщиком? Как это происходит? Однажды проснувшись, человек понимает: он хочет быть тем, кто охраняет свободу от арестанта. Нет, наоборот, арестанта от свободы. Но ведь это так трудно! Это ведь мучительно каждый день или через день видеть, как люди мучаются в камере. Выслушивать их жалобы, а главное, чувствовать на себе их ненависть, их страшные, пронзающие злобой взгляды. Нет, в тюремщики определенно идут нездоровые люди. А я? Чем я лучше? Или Поляков? Он-то? Он-то чем лучше? Нет, тут сравнивать нельзя. Мы боремся с врагами народа. И это нелегкая борьба. Это невидимая война. Война. И ее нужно выиграть, иначе наше государство обречено!» – рассуждал Андрон, сдавая спецпропуск в узкое окошко на выходе из оперблока.