Текст книги "Рассказ из страны папуасов"

Автор книги: Ярослав Ивашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Тамо-Рус! Дай гром в трубке, иначе все пропало.

У дяди Коли было несколько штуцеров и охотничьих ружей. Однако убедившись, что жители побережья знают применение огнестрельного оружия, но не имеют его и очень боятся, он никогда не стрелял поблизости. Путешественник даже не предполагал, что Туй знает о существовании ружей в его полуразрушенном домике. Дядя Коля совершенно не понимал существа дела, бессвязные слова, сказанные на языке без синтаксиса и грамматики, вызывали путаницу в его тяжелой от лихорадки голове. Наконец после долгих расспросов, после того как Туй успокоился, выпив рюмку арака (дядя Коля прибегал к этому средству только в совершенно исключительных случаях), дело более или менее прояснилось. Сидя на пляже перед своим домом, рядом со всхлипывающим Туем, путешественник узнал следующее:

Светила луна – эти молодые сходят с ума, когда светит луна, добавлял Туй каждый раз, когда вспоминал о спутнике земли, – и увлеченная чувством Илямверия не соблюла обязательной в родном доме осторожности. Вошел ее брат Бонем и увидел сестру и ее жениха Митакату, нежно воркующих в полутьме. Бонем тотчас вышел, но грех совершился, все трое нарушили самый суровый запрет: брат узнал, кто является женихом и избранником сестры, а она предстала перед его взором бесстыдно разговаривающей с чужим мужчиной. От этого нет спасения. Согласно существующим традициям, завтра они должны совершить лоу, все трое. Митаката, может быть, покинет деревню и уйдет в глубь побережья или на другие, небольшие острова, где не будет известно о его позоре. Но Бонем и Илямверия должны погибнуть, а ведь они дети Туя!

Путешественник удивился:

– Почему ты пришел с этим ко мне? – спросил он убитого горем вождя. .

– Только Тамо-Рус, только белый человек может здесь чем-нибудь помочь.

Такое мнение вождя Туя, очевидно, польстило дяде Коле. Оно было свидетельством огромного доверия и, что важнее, доказательством того, что мирный белый человек, живший в течение восьми месяцев по соседству с папуасами, завоевал среди них такое положение, когда сам вождь приходит к нему с наиболее важными жизненными вопросами. В то же время путешественник отдавал себе отчет в том, что хотя весь его авторитет зависит от хода событий, в данном случае он ничего посоветовать не может. У него, без сомнения, было огнестрельное оружие. Туй несколько раз напоминал ему об этом, но Тамо-Рус совершенно не представлял себе, каким образом, применив это оружие, можно освободить двух молодых людей, вернее, трех, из-под власти многовекового обычая. Туй, тряся головой, все время повторял:

– Бонем – мой сын, Илямверия – моя дочка! Оба – мои дети! Только они остались.

Действительно, другие дети Туя умерли, и, кроме этих двоих, у него была только маленькая дочка Каньявака.

– Идем, Тамо-Рус, я тебе покажу! – сказал наконец Туй и, осторожно взяв путешественника за руку, повел через лес к деревне.

Пение не прекращалось, оно то замирало, то вновь возникало и устремлялось к небу, зеленоватому от лунного света. Путники осторожно прошли по тропинке среди зарослей древесных папоротников, лиан и пальмовых стволов. Там стоял запах джунглей, дикого перца и гниющих листьев. Дрожь лихорадки вновь пронзила дядю Колю.

В деревне Туй, не отпуская руки русского путешественника, привел его к большому нарядному дому, стоявшему посреди селения, недалеко от жилища вождя. Это был «дом неженатых», место, где проводили ночи влюбленные, еще не вступившие в брак. Фронтон дома сиял, озаренный лунным светом, а его задняя сторона, как у сфинкса, лежащего на площади, была погружена во мрак тропической ночи. Туй задержал своего товарища в тени и показал ему пальцем на дом. На высоком пороге, под треугольным резным навесом из бревен красного и синего цвета – полная луна делала эти краски особенно выразительными – сидели двое молодых людей. Их неподвижные тела казались изваянными из черного мрамора. Молодой папуас сидел на земле, вытянув перед собой широко разведенные ноги, девушка, присев рядом на корточки, обнимала его. Прислонив головы, они смотрели на небо, не произнося ни слова. Они не двинулись, пока притаившиеся наблюдатели смотрели на них, даже губы их ни разу не пошевелились, ресницы не вздрогнули. Туй наклонился над ухом дяди Коли и прошептал:

– Это Илямверия! Это Митаката!

Скрываясь в тени, Туй и путешественник удалились в сторону хижины вождя. Пение на опушке леса стихло, и сразу же из-за дома, рядом с ними, раздался молодой голос, тянувший отдельные слова на высоких нотах. Это пел Бонем:

Я надел на себя все свои ожерелья.

Раковины и венки из цветов бутии надел я на шею,

Я натер пахучей мятой все свое тело,

Теперь прощай, отец, прощай, маленькая Каньявака,

Сейчас я должен броситься вниз

С пальмы, высокой, как горы, на которых живет райская птица.

Притаившиеся наблюдатели отступили и вернулись к домику на пляже, где храпел равнодушный ко всему Ульсон. Путешественник продремал до утра в гамаке; вернулся ли Туй в деревню или переждал короткую ночь на пляже – неизвестно. Как бы там ни было, едва золотой луч озарил верхушки пальм, возвышавшихся над зарослями, он вновь появился в окне и разбудил спящего.

– Тамо-Рус, – сказал он, – возьми с собой трубку-гром!

Когда они дошли до деревни, было уже светло. Жители Бонгу торопливо собирались на площади перед домом вождя. Маленькая Каньявака жалобно плакала. Увидев своего вождя в обществе белого, толпа заволновалась. Вождь жестом успокоил папуасов. Все мгновенно затихли, так как именно в эту минуту из дома вождя вышла Илямверия, звеня всеми своими украшениями, раковинами и браслетами на предплечьях. Ритмично, как в танце, покачивая бедрами, она шла гордо, но время от времени глядела в сторону, как бы боясь взоров обступивших ее людей. В двух шагах позади нее шел Митаката. Весь с ног до головы натертый ароматичным пальмовым маслом, в лучах утреннего солнца он казался изваянием. Все стихло, замерло, только из-под эвкалипта, росшего перед домом вождя, долетало всхлипывание маленькой Каньяваки.

Илямверия остановилась на минуту и закричала с рыданиями в голосе:

– Отец мой, вождь Туй! Вот дочь твоя, опозоренная, невинная, но опозоренная; вот моя праздничная юбка, вот мои браслеты и венки пахучих цветов, а сейчас я пойду, взберусь на дерево, брошусь вниз и разобьюсь, потому что так велят обычаи предков.

Туй делал знаки дяде Коле, чтобы тот вмешался как deus ex machina[4]4
  Deus ex machina (лат.) – неожиданное вмешательство сверхъестественной силы.


[Закрыть] и помог в трагической ситуации. Но обстоятельства требовали от русского путешественника слишком многого. Он не мог решить, как защитить трех молодых людей, так как уже появился и Бонем, вышедший из отчего дома с таким же скорбным видом.

Внезапно взоры всех присутствовавших устремились на один из эвкалиптов, росших перед домом Туя на площади деревенских сборищ. Освещенная утренним солнцем, на дереве появилась сияющая, как бы целиком сплетенная из стеклянных волокон, сапфировая райская птица с горы Мороб. Молодой путешественник рванулся как безумный, остановился перед Илямверией, на губах которой замерли жалобы, и начал выкрикивать бессвязные слова языка, которому недавно научился. Он хотел выразить презрение к обычаю, который заставляет трех молодых людей покончить жизнь самоубийством по совершенно ничтожному поводу.

– Не может быть! – восклицал он. – Духи предков не хотят смерти молодых... чтобы умирали молодые... Такой запрет бессмыслен... Все это глупо, глупо... Будьте разумными... Не дайте умереть Илямверии и Бонему, не дайте умереть Илямверии и Митакате!

Толпа зашевелилась и начала повторять одно слово:

– Бома, бома, бома, бома...

Дядя Коля знал, что это слово означает священный запрет.

– Не существует священных запретов, – сказал он, – когда решается вопрос о человеческой жизни. Смотрите на эту птицу, – он указал на массу голубых перьев, развевавшихся на эвкалипте, – убить ее также бома, а я убью ее, и со мной ничего не случится.

Он сорвал с плеча штуцер, прицелился и выстрелил. Несмотря на сильное возбуждение, он попал в цель. Птица упала к ногам Каньяваки, которая громко вскрикнула и замолкла. Крик Каньяваки эхом отозвался в толпе. Напуганные выстрелом, все попадали лицом вниз. Облачко жженого пороха понемногу рассеялось, нагретый утренний воздух, затуманенный выстрелом, снова стал прозрачным и золотистым. Воцарилась глубокая тишина.

В этой тишине радостно зазвучало шлепанье двух пар босых ног. Митаката и Бонем устремились к тому месту, где в естественной гавани в устье реки стояли папуасские пироги. Вначале они ступали неуверенно, но по мере удаления от дома вождя их шаги становились все быстрее и тверже. В тот момент, когда дядя Коля почувствовал, что его икру сжимает ладонь Туя, вместе с остальными лежавшего лицом вниз, он заметил, как оба парня быстро столкнули пирогу вождя в воду и через минуту уже отплыли далеко в море.

Бонема путешественник встретил лишь через одиннадцать лет, когда вновь вернулся на побережье залива Астролябии. Молодой папуас занял место своего отца, умершего вскоре после его побега. Обстоятельства смерти Туя были известны только русскому путешественнику.

Выстрел, убийство синей птицы, побег двух «преступников» и спасение Илямверии, которая вскоре вышла замуж за кого-то другого, на долгое время нарушили спокойствие в деревне и на пляже. Теперь никто не приходил к домику путешественников, не приносил даров в виде дынь, таро и молодых кокосовых орехов. Животный страх Ульсона стал еще сильнее, чем вначале. Он трясся, проклинал свою судьбу и ругал своего товарища за его спиной. Однако через некоторое время папуасы как будто начали забывать о потрясших их событиях и вернулись к своим занятиям и играм на пляже; лишь овощи и фрукты не появлялись, как прежде, у дверей дома белого путешественника.

Однажды к дяде Коле пришел Туй. Он один не прекратил своих посещений, один оказывал белым мелкие услуги и на каждом шагу старался выразить свою благодарность за спасение детей. Бонем был на «северных островах», прислал оттуда весточку отцу вместе с красивой раковиной, в которую можно трубить. Туй пригласил дядю Колю на рыбную ловлю. Белый путешественник был немного удивлен, когда увидел, что они едут вдвоем и никто из молодежи их не сопровождает, но Туй сказал, что так нужно. Путешественник по опыту знал, что при таких обстоятельствах лучше не задавать вопросов. Они молчаливо плыли вверх по реке почти целый день. Туй то отталкивался длинным веслом, то греб им на глубоких местах. Река была широкая, но неглубокая. Только временами, когда в горах выпадали дожди, бурые воды ее стремительно вздымались. Так повторялось регулярно каждые две недели.

Вечером путники вышли на берег, и Туй развел огонь. Русский путешественник с удивлением заметил, что у Туя есть огниво и трут, которыми он умеет пользоваться.

Путешественник по-прежнему не задавал вопросов. Он, разумеется, понимал, что дело было не в рыбе. Причина поездки была, несомненно, более важной.

Спали они на срезанных ветвях, а на следующий день отправились в том же направлении. Туй рассказал путешественнику несколько забавных историй и сказок, смеялся, но было видно, что он не совсем спокоен.

Вечером, когда ели печеное на углях таро, дядя Коля не выдержал и спросил своего черного приятеля:

– Куда же мы все-таки едем, друг Туй?

Туй отмахнулся рукой.

– Увидишь, Тамо-Рус, будешь доволен. Белые всегда довольны, хотя радоваться нечему...

Костер горел всю ночь. Белый человек не мог спать. Он смотрел, как Туй поддерживал огонь, подбрасывая сухих веток. Дядя Коля доверял ему полностью, но опасался какого-нибудь недоразумения. Он дал себе слово, что завтра согласится ехать с Туем только до полудня, а затем будет настаивать на возвращении. Утром над рекой поднялся густой, как молоко, туман. Путники немного подождали, пока он поредеет, а когда сели в пирогу, заметили, что грести стало труднее. Вода была мутная, желтая, было видно, что она быстро прибывает. На ее поверхности неслись круги белой пены.

Около полудня послышался шум. Путники подъехали к изгибу реки, за которым виднелся красивый водопад. Берега здесь были обрывистые, но Туй нашел место, где можно было вытащить пирогу и даже обезопасить ее от прибывавшей воды. Туман рассеялся, и теперь было отчетливо видно, что вода в реке прибывает. Туй очень спешил и как только пристроил пирогу высоко над водой, пригласил своего спутника подняться на скалистый порог, с которого низвергался водопад. Через два часа они были уже наверху и добрались до места, откуда ниспадали водяные массы. В нескольких шагах вверх по течению реки вода была спокойная, черная и казалась очень глубокой. Неподалеку в реку впадал небольшой ручей. Путники остановились на его берегу.

– Подожди, Тамо-Рус, – сказал Туй.

Он вошел в ручей, внимательно глядя на дно, внезапно наклонился и вытащил из воды небольшой камень. Не говоря ни слова, он подал его белому.

– Это был вот этот камень, – сказал мне рассказчик, нажав на маленький замок в подставке, на которой сидело чучело райской птицы; из ящика, который выдвинулся автоматически, он вынул какой-то минерал. Подал его мне. Я наклонился к камину, и камень чудесно заблестел в свете его пламени.

Это был самородок чистого золота.

Вождь деревни Бонгу, желая отблагодарить Тамо-Руса за спасение детей, показал ему место, где горный поток размыл дно, обнажив золотые самородки. Было их там, очевидно, великое множество. Несомненно, именно сюда наведывались испанские авантюристы, первыми прибывшие в эти места. Недаром они назвали Новую Гвинею по-своему – Isla del Ого.

Наконец оба путешественника уселись на берегу. Туй держал в кулаке несколько золотых самородков. Он уверял своего белого друга, что только он один знал тайну «золотого потока». Если бы жители острова узнали эту тайну, они бы не заинтересовались золотом: им оно ни к чему. А белые?

Действительно! Дядя Коля вздрогнул при этой мысли, даже высказал ее вслух:

– А белые?

– Ты будешь единственным белым, который знает об этом, – сказал Туй.

Тамо-Рус вытащил из кармана бумажник, достал из него карту и нанес карандашом берег, где он высадился, пляж, джунгли, расположенные в них деревни и устье реки. Он хотел нанести на карту место, где они в тот момент находились, разложил бумагу на коленях и провел синим карандашом линию реки, по которой они прибыли, как она ему представлялась. Он обозначил и водопад, а над ним – место впадения «золотого потока».

Туй наблюдал за работой своего друга и наконец спросил:

– Что это такое?

Белый немного растерялся. Как объяснить своему черному брату, что такое карта? Он на минуту задумался.

Туй продолжал допытываться:

– Что это такое? – Потом показал пальцем на только что нанесенную линию и спросил: – Это наша река?

Дядя Коля вздрогнул и машинально ответил:

– Конечно, река.

– А это водопад? – Туй указал на только что обозначенный пункт.

– Да.

– Ты забыл, – сказал Туй, – здесь петля.

Взяв карандаш из руки путешественника, од нарисовал изгиб реки и недалеко от водопада остров, о котором дядя Коля забыл. Это само по себе свидетельствовало о его психическом состоянии в ту минуту. Белый путешественник с удивлением посмотрел на вождя папуасов.

– Ты когда-нибудь держал это в руке? – белый указал на карандаш.

Папуас отрицательно покачал головой.

– Нужно ехать, – сказал он, – вода прибывает.

Когда спутники спустили пирогу на воду, она понеслась как шальная. Туй не мог справиться с силой стремительного потока, вертевшего пирогу, как щепку. Быстро смеркалось. Пирога безостановочно продвигалась вперед.

Белый путешественник, возможно, испугался бы, попав в такую переделку, но занимавшие его мысли не давали ему сосредоточиться на опасности. Открытие «золотого потока» вывело его из равновесия. В первую минуту путешественник решил, что сохранит эту тайну для себя, так как знал, какие последствия для любимого им побережья, для всех лесных деревень и его полинезийских друзей будет иметь открытие золотых россыпей на Новой Гвинее. С другой стороны, располагая огромными средствами, которые давало ему в руки золото Туя, он мог бы попытаться несколько иначе приступить к осуществлению своих мечтаний и реализации «схемы государственного устройства побережья залива Астролябии». Приобретение в собственность участка «золотого потока» было очень простым делом. Достаточно было вернуться туда и воткнуть в нескольких местах таблички с надписями. Помочь ему в этом мог Ульсон, однако он уже не доверял Ульсону. Тот мог убить его во время поездки и присвоить золото. Ульсон вел себя так странно, что к нему невозможно было питать и капли доверия. Впервые дядя Коля так ощутил свое одиночество. Он должен был один решить все. О создании колонии свободных людей здесь, в Океании, он думал не раз. Но создавать ее на золото, которое, едва появившись на свет, покроется кровью? Ни за что.

Во мраке ночи он видел Туя. Тот стоял на носу пироги и пытался веслом хоть немного направлять ее бег. Это ему не всегда удавалось. Вздымавшиеся волны то подбрасывали пирогу, как мяч, то неожиданно останавливали ее, ударяя о корни деревьев или, что было опаснее, о камни. Вождь папуасов в такие моменты старался удержать равновесие, упираясь своими сильными ногами, однако то и дело падал на дно пироги либо повисал над водой. Порой это было опасно.

Белый человек, сидевший на корме, откинувшись назад и упираясь ногами в борта пироги, оставался неподвижным и внимательно следил за происходившим. Вдруг ему пришла в голову удивительная и неожиданная мысль: только Туй знал о том, что на дне ручья, за водопадом, есть чистое, промытое золото. Только Туй и он, путешественник. Путешественник не расскажет об этом никому. Но вождь папуасов? Туй может выдать эту тайну первому хорошему белому, Ульсону, например, который заметит в его руке желтый камешек и в обмен за сведения, где тот его нашел, подарит перочинный нож с тремя лезвиями. Если бы Туй погиб, тайна золотого прииска на Новой Гвинее погибла бы вместе с ним на долгие годы. Золотой прииск – самое большое несчастье, какое только могло обрушиться на счастливый остров и его жителей.

В эту минуту течение реки прибило лодку к берегу, на котором росли склонившиеся над водой деревья с торчащими сучьями. Хлынул дождь, и сучья склонились еще ниже к воде. Туй что-то крикнул. Незамеченный в темноте сук сильно ударил его, но он схватил его обеими руками и задержал лодку ногами. Белый больно ударился головой о корму лодки. В это мгновение он подумал: «Если бы мы оба сейчас погибли...»

Туй кричал:

– Помоги, помоги, не удержу...

Белый хотел броситься на помощь. На короткое мгновение, долю секунды, его задержала мысль:

«Если бы Туй сейчас погиб, черные люди были бы счастливы».

Но в то же мгновение он превозмог ослепившую его боль и бросился на выручку. В темноте дядя Коля обхватил руками густые ветви с мокрыми листьями и гладкое тело Туя, но удержал их лишь на какой-то миг. Он почувствовал, что ноги Туя отпустили пирогу, мокрый удар ветвей бросил его на дно, и пирога понеслась как стрела. Белый услышал за собой лишь треск ветвей, ломающихся под тяжестью тела Туя, его вскрик и тут же потерял сознание.

Придя в себя, он увидел, что пирогу окружает множество знакомых черных лиц. Они выловили его недалеко от устья реки уже днем. Лицо белого болезненно опухло. Его подняли и перенесли на берег. Оказалось, что река выбросила на берег тело Туя в нескольких километрах вверх по течению. Его уже нашли. Все были потрясены.

Белого проводили до его домика. Над входом висело неизвестно кем набитое и принесенное чучело голубой райской птицы с горы Мороб.

Сопровождаемый молодыми папуасами путешественник едва тащился к дому. Навстречу выбежал Ульсон и в величайшем изумлении, будучи попросту не в состоянии вымолвить слова от наплыва чувств, бормоча что-то, указал рукой на море. Дядя Коля посмотрел в указанном Ульсоном направлении: там, во всем великолепии, прекрасный легкий фрегат «Изумруд», распустив паруса, как лебедь, вплывал в воды залива Астролябии.

Николай Николаевич Миклухо-Маклай никогда никому не открыл тайны золотоносной реки. Впоследствии, возвращаясь на побережье, названное его именем, он даже не пытался начинать эксплуатацию золотых россыпей, находившихся недалеко от поселений его друзей. Только много-много лет спустя он рассказал о своем приключении на реке в семейном кругу, где этот его рассказ, как и многие другие, был выслушан с определенным недоверием. Такие «легенды» даже пересказывались у камина в этой удивительной резиденции гостям, подобным мне, но они никогда не принимались всерьез, как обычно не принимают всерьез в тихом сельском доме, окутанном ноябрьской мглой, рассказов о золоте, палящем зное, чернокожих людях и красных цветах. Никто не пробовал организовать экспедицию за золотом. Никто из этой семьи не дожил до момента, когда до Европы долетело известие о том, что англичане открыли большие золотые россыпи в северной части Новой Гвинеи, вытеснив оттуда немецких колонистов, первые из которых ловко прикрывались именем русского ученого. С этого момента Новая Гвинея стала местом борьбы, преступлений, обмана, махинаций и политики «сильной руки». Всевозможные несчастья, которых опасался Тамо-Рус, обрушились на его папуасов.

Значит, все, о чем мечтал или что сделал этот великий человек на побережье залива Астролябии, пропало даром? Рассеялось, как дым? Оказалось побежденным одной из самых тяжелых болезней человечества – золотой лихорадкой? Полагаю, что нет. Мечты и слова Миклухо-Маклая создали перед преданным проклятию народом как бы туманный образ правды. Папуасы когда-нибудь поверят, что Тамо-Рус был прав, приехав к ним безоружный, с добрым словом, с намерением осуществить «государственное устройство побережья Астролябии», что он был прав, когда от их имени послал гневный протест Бисмарку и лишь однажды, ради спасения трех молодых жизней, убил на эвкалипте перед хижиной вождя голубую райскую птицу с горы Мороб.