355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ярослав Астахов » Книга-маска » Текст книги (страница 1)
Книга-маска
  • Текст добавлен: 13 ноября 2020, 20:00

Текст книги "Книга-маска"


Автор книги: Ярослав Астахов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Ярослав Астахов
Книга-маска

Что за притча?

Некогда бытовало выражение «Что за притча?». И значило изумление, потрясение или заинтригованность встречей с чем-то загадочным, непонятным.

А что за слово это такое: притча? Святой четвертого века Василий Великий полагал его отглагольным существительным от «преткнуться» и «притекать». Де: услышишь такое, что поместить не сможешь ты в смысл обыденный, и преткновением сим привлечется внимание ума твоего, и притечешь таким образом к пониманию смысла вышнего.11
  Не удивительно, что разбирал каппадокийский святой тонкости языка руссов. Имя другое каппадокийцев – мосхи: народ, происшедший от Мосоха, сына Иафетова, скифы. Средневековые авторы не сомневались, что Москва на тысячелетия старше, чем Долгорукий, который не основал ее, а только сделал столицей.


[Закрыть]

А еще слово «притча» родственно старорусскому «причет»: народный аллегорический сказ. Некогда «причитать» означало не «оплакивать», а нечто подобное современному «читать между строк».

Словом, притча – это не просто сказ, а такой, что содержит иносказание. Как правило – поучительное (хотя и не обязательно). Концовка большинства сказов старинных русских: «сказка ложь, да в ней намек: добру молодцу урок».

Некогда почти любой толковый рассказ был притчей. Или притчу включал.

Что рассказ? Не только произведения малой формы такими были. Эпос о короле Артуре – мозаика, составленная из притч. Русские не только сказки, но и былины, старины – притчи.

Знает мировая литература и роман-притчу: «Робинзон Крузо». Только мало кто теперь понимает характер его такой. Как не понимало большинство и уже при жизни писателя. Дивился Дефо: видят описание приключений реальных там, где сочинил он плетение хитрых символов, отразившее перипетии бурной английской истории семнадцатого века. Не обращают внимания даже на откровенное подзаглавие, которое Даниэль дал своему роману: аллегория.22
  Некоторые полагают, что тут аллегория главная вот какая: ко времени написания романа Дефо разочаровался в радикальных революционных преобразованиях и стал их считать выпадением из цивилизованного хода развития, попаданием на необитаемый остров (тупик истории).


[Закрыть]

В эпоху поверхностного внимания, говорят, окончилось время притч. Какое там причитать, если уже и читать-то люди не успевают?

И все же как-то не верится, что убита притча совсем (кинематограф же не убил театр). Она ведь может быть писана в любом жанре. И под старину. И в стиле научной фантастики. И в мистически-символьном.

Опыты перечисленного представлены в этой книжке. Надеюсь, что кому-то какой-то из них понравится.

Двое в одном

В заволжских лесах жил старец. Отшельник, пустынник был. От келии своей одинокой он далеко не хаживал. Лишь разве к роднику, за дровами…

Однако един раз в год совершал немаленькую дорогу! Паломничал во святое место, где праведный пострадал Варлаам.

Его, Варлаама-инока, в никонианский обряд обратить пытались. Насильственно и с пристрастием.

Он же, от никониан затворясь в часовне, там принял самосожжение. Вот как!

И старец тот, что из пустыни, приходил пепелищу кланяться.

А жил там инок от нас. Приглядывал молодой за местом за тем святым.

Что надобно – поправлял. Все памяти совершал честные и вообще службы, какие следует.

Конечно, и привечал паломников.

Да мало, кто приходил. Ведь эти-то ремени33
  Глухие леса (северный диалект)


[Закрыть]
заволжские аж кишели тогда разбойниками!..

И вот сидит наш монашек один, скучает. Неделями человеческого лица не зрит!

А внове ему сие. Не может еще душа-то его, покамест, сама собою стоять: любоваться Богом…

Безлюдием истомился! Все на дорогу смотрит.

И вот. Выходит он однажды к околице: глядь – приближаются по дороге двое.

Стрелец и поп.

Да то не просто стрелец! Не какой-либо из них заурядный! Косая сажень в плечах; в кафтане установленном красном как прямо бог!

И справное вообще он имеет все на себе служилое платье. Секирочку на плече наточенную сверкающую несет!..

А поп? Так и тот величием не уступит! Хоть и на свой манер. Прямо вот плывет будто бы в облачении своем полном – хоть щас и службу справлять!..

Не только наперсный крест – епитрахиль, поручи… Набедренник аж при нем!

Обрадовался таким гостям инок. Спешит отворять ворота.

Вот скрипу было…

А как их открыл – так обмер.

Пуста дорога! Ни тебе стрельца удалого, ни священника облаченного!

Но замечает инок потом: нет, впрочем, дорога-то не совсем пуста. Влачится пустынник старец… Один, как перст! Один, аки пребывает во своей пустыни. И нетути никого с ним рядом.

Да и самого пустынника как бы нет: сливается в своем сером рубище со дорогой…

Подумал инок тогда: а не перебрал ли вчера я лишку?

Ведь он же, тихонько этак, а бражку-т себе поваривал… Так что? Живой человек! Тебе бы вот в глухомань загреметь смотрителем…

Однако перестал тот грешный монашек так со временем думать. Поскольку ведь каждый год в день этот одно все видел: стрельца, идущего со священником.

Вот они по дороге шагают, близятся… Но как врата отворит – и нетути никого!

Заходит лишь чахлый старец. Анахорет. Пустынник.

И ведь продолжается это – за годом год.

И потому стал монашек тогда подумывать: не может оно так быть, чтобы с пьяных глаз одно и то же мне, грешному, мерещилось постоянно. Да не без бесов ли тут? Не чинят ли какой хитр-соблазн? Видениями такими не губят ли как-то душу? Молиться надо!

И помолился он, крепко вопросив Бога. И слышит в сердце своем: старцу-анахорету все расскажи, как есть. И толкования попроси его на имеющее тебе являться.

Он так и сделал.

Дождался вещего дня. И странника немощного того привечал особо. И, ниспросив благословение на беседу, все рассказал ему. Спрашивает:

– Что ж это такое, отче? Двоих я вижу идущими до отворения мною врат. А после же того, как открою, – тебя единого! Смилостивись и вразуми меня, грешного: что это? Знамение ли божие мне? Ну или здесь, напротив, соблазн какой?

Ответствовал ему старец:

– Нет, чадушко, тут соблазна. Зане, ты чудо созерцаешь Господне. Умение, которое преподал мне Он. Затем, чтобы даже я, старик немощный, а мог бы кланяться повсегда пожарищу Варлаамову. Сколь бы ни развелось разбойников, память Варлаамову свершать.

Наставил меня Господь. И теперь: вот ежегодно день в день – как только собираюсь в опасный путь, хоть и ЕДИН грешный будучи, становлюсь… ДВУМЯ!

Один же из тех двух есть праведник. А другой… куда еще даже меня похуже, грешника непролазного! Зато не занимать ему силушки. Грешной, может быть. И вот идет он через леса, секирушкою поигрывая – разбойника в грех не вводит!..

– Велики чудеса Господни! – ответствовал на то инок. – Понятно, зачем стрелец. А ты бы научил меня еще, старче: зачем священник?

– А, чадушко! Так это чтобы против людей добрых не согрешить, коли на пути встретятся. Ведь если бы один стрелец шел – так видели б силу грозную. Только лишь. И через то бы мог их лукавый соблазнить так, что будто бы только сила и есть мерило. А ведь неправда это. У силы место свое, а Бог… Бог не в силе, а в правде! Так вот и правда сия идет в образе того священника в облачении. Радуются встречные-поперечные. Кого поддержит он словом добрым, кому совет передаст от Бога, кого аж исповедует и грехи отпустит, ну а кого, быть может, и повенчает…




Достойные смерти

В одной земле правил царь, прославившийся своей мудростью. Случилось однажды двум иноземцам посетить стольный город этой земли.

Пошли они его главной улицей, да заспорили. Вдруг жарким сделался спор – повздорили! А вздор-то довел до склоки. Склока же – до свирепой драки.

Шум сделался. Набежала стража. Схватили драчунов, да и отвели… аж прям к самому царю.

Ведь в это время дня царь, как раз, вершил суд. В народе разбирал своем всякие нестроения. Как и нелады с пришлыми.

И вот, повелевает царь схваченным:

– Скажите мне предмет спора вашего. Что, интересно знать, побудило нарушить вас покой града моего стольного столь непристойной дракой?

И отвечали чужеземцы царю. И говорили попеременно, перебивая друг друга.

И миновал в таких речах почти час. И слушали приближенные, состоящие в свите царской.

И можно было заметить: склоняются одни на сторону одного, другие ж благоволят иному.

Лицо же царское было непроницаемо в то мгновение, как повелел он схваченным умолчать. И замолчала тогда вся площадь, и огласил венценосный судья решение:

– Во-первых, – произнес он, – я благодарю вас. Ведь, слушая ваши речи, я понял о людях новое. А узнавание о них нового есть наиболее действенное подспорье правящему людьми.

И даже наметил царь, произнеся слова эти, как бы полупоклон венценосной своей главою шумным пришельцам. И продолжал засим:

– Во-вторых. Властью, что дана мне по праву рождения, повелеваю каждому из вас двух претерпеть наказание четырьмя розгами. Да будут удары эти нанесены вам по обнаженным ягодицам. И да свершится сие в присутствии добрых граждан, которых можете вы сейчас тут видеть. Дабы любой из них мог всегда свидетельствовать, что наказание было понесено вами, и более вы ничего не должны моему народу, и можете продолжать беспрепятственно быть гостями в моей земле.

Палач приготовил розги. Подручные палача вступили в борьбу с пришельцами, и вот уж были обнажены ягодицы среди судилища. Но возопили тут приближенные царя:

– О, мудрейший! Ты славишься как такой среди всех народов. Так поясни же нам, темным: как можно присудить одинаковое наказание этим двум, когда из речей их явствует, сколь разнятся несомненным образом они друг от друга?

И царь ответствовал подданным:

– Успокойтесь. Они ведь кто? Иноземцы. То есть они не имеют счастья (или несчастья – это уж вам судить) быть подданными моими. Зане, зачем я стану ДЛЯ НИХ искать справедливость? Пусть озаботится этим тот, кому они подданы. Моя же есть лишь обязанность: ВАС оградить от них. Пресечь, коли обнаружится в действиях чужеземцев какая-то вам опасность. Но вот я не узрел таковой. Мне стало ясно из их речей, что не замышляют против народа моего никоего зла. И только лишь непотребным шумом от пререкания своего досадили гражданам. И дракою – подавая дурной пример. И длилось это непотребное состязание четыре ровно минуты, как мне доложил кустодий. Поэтому и приказываю воздать им действием за каждую минуту их действий, которые вызвали смятение в умах и в которых уж точно равно повинны оба.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю