Текст книги "Молекулы эмоций"

Автор книги: Януш Леон Вишневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Януш Леон Вишневский
МОЛЕКУЛЫ ЭМОЦИЙ

Обманчивая идиллия / Obraz pozorny

Маризетт тридцать шесть лет, у нее есть внебрачный ребенок, несколько книг на румынском языке и воспоминания. Они с дочкой живут в однокомнатной квартирке на четвертом этаже обшарпанной, насквозь пропахшей какой-то тухлятиной многоэтажки на аллее Революции, 48. Слово «аллея» вводит в заблуждение: ее ширина всего два метра, никаких обочин, не говоря уже о тротуарах. Кроме того, на Сейшелах никогда не случалось революций. Даже сексуальных. В них не было необходимости. В стране, где большинство жителей верит, что даже раздельнополые пальмы (Coco de Меr) занимаются любовью, прежде чем произведут на свет кокосовые орехи, округлые, как женские ягодицы, сексуальная революция – нечто абстрактное и излишнее.

Совсем рядом с их домом, между кладбищем и лавчонкой, принадлежащей однорукому индусу, протекает бурная речка.

У нее нет официального названия, но все зовут ее Бель Эр. [1]1
  Belie air ( фр.) – прекрасный вид. ( Здесь и далее – примеч. перев.)


[Закрыть]Она бежит с гор, вдоль огромных гранитных валунов, и, пробежав несколько километров, впадает в Индийский океан.

Раз в два дня, когда солнце прячется за пальмами, растущими на кладбище, Маризетт задирает подол юбки до середины бедер, подкалывает его булавкой, заходит в воду, ставит на отшлифованную водой и временем и поверхность гранитного валуна пластиковое ведро с грязным бельем и стирает. Иногда сюда заносит туристов, побывавших на кладбище по другую сторону асфальтового шоссе. Заметив ее, они останавливаются на мостике, внимательно смотрят, перешептываются, заинтригованные, и несмело вытаскивают фотоаппараты. Женщина, которая в начале XXI века стирает в реке белье, – гораздо большая достопримечательность, чем изогнувшаяся в сторону океана пальма, что растет на пляже Такамака, на юге острова, и изображена на обложках всех путеводителей. Услыхав перешептывания, Маризетт медленно поднимает голову и улыбается. На Сейшелах все должны улыбаться туристам. Даже тогда, когда на самом деле хочется плакать. Это весьма политкорректно и свидетельствует о патриотизме. Потому что туристы – главное богатство Сейшел, и они должны чувствовать себя тут как в раю, а ведь в раю все радуются и улыбаются. Иначе они перестанут ездить сюда и начнут тратить деньги на соседнем Маврикии. Так говорит по телевизору президент, которому в рай верить не положено, поскольку он закоренелый социалист и мало что знает о том, как здесь живется, ибо гостит то на Кубе, то в Северной Корее, то в Китае. Больше никто его к себе не приглашает.

Маризетт верит в настоящий рай, потому что она католичка. Она уже давно исповедалась в том, что у нее внебрачный ребенок, и без проблем получила отпущение грехов. На Сейшелах девяносто процентов населения – практикующие католики, но большинство из них совершают также обряды вуду: втыкают в кукол иголки, если безответно влюбляются или не могут заплатить за квартиру. А когда понимают, что уже поздно давать обет, на всякий случай идут на исповедь. В том, что задолжали за квартиру – это здесь расценивается как грех, – они не исповедуются. В противном случае половина населения выстроилась бы в очередь к исповедальне. Десять заповедей тут понимают совершенно иначе, и, быть может, именно поэтому три четверти детей на островах рождается вне брака. Католическая церковь с этим смирилась. Насчет вуду святые отцы помалкивают, а детей крестят: законнорожденных по воскресеньям, внебрачных по пятницам. Таким образом, по воскресеньям у священников, уставших от ранних служб, работы намного меньше.

В доме, где живет Маризетт, только Эсмеральда со второго этажа родила детей от мужа и окрестила их в воскресенье. Наверное, поэтому она ходит такая грустная.

Антуанетт родилась через год после того, как Маризетт познакомилась с Антоном. В то время она работала уборщицей в ресторане в новом порту, куда он однажды зашел выпить пива. Он сошел с румынского корабля и решил не возвращаться, потому что казнили Чаушеску. Она не знала, кто такой Чаушеску, и слыхом не слыхивала о Румынии. Антон был белый, говорил по-французски и обращался с ней не так, как с проституткой. Целую неделю он приходил по вечерам в ресторан и помогал ей убирать, чего никогда не делал ни один мужчина на Сейшелах. Однажды они поехали в ресторанчик в отеле «Меридиан», где один ужин стоил больше, чем она уборкой зарабатывала за месяц. Никто не обещал, что в раю все будет дешево. После ужина они гуляли среди гранитных валунов по пляжу Бо Валлон. [2]2
  Beau Vallon ( фр.) – прекрасный вид.


[Закрыть]Она присела на «большой камень. Он встал перед ней и разделся. Его живот был на высоте ее рта. Ом уехал незадолго до рождения Антуанетт. С Сейшел все уезжают. Потому что это место кажется раем самое большее три недели. Загореть, сфотографироваться, выслать открытки знакомым, которые тебе не очень-то и нравятся, забраться на пальму, погладить черепаху и потом рассказывать, как, будучи в отпуске, ты пересек экватор и это обошлось тебе в четыре тысячи евро. Останутся долги, воспоминания и снимки и фотоаппарате. Он оставил Антуанетт и несколько книг о Румынии. А вот адреса не оставил. И ни разу не сказал, как его фамилия.

– Почему вы не снимаете? Все фотографируют. Вы были когда-нибудь в Румынии? – слышу я за спиной голос Маризетт…

Перевод Е. Шарковой

Смысл существования / Funkcja instnienia

Эльфриде восемьдесят два года, и до недавнего времени ей очень хотелось умереть…

Она живет в маленьком домике с запущенным садом в предместьях Франкфурта. Они с мужем вырастили двоих сыновей, которыми Эльфрида очень гордится. Один – инженер, строит отели в Дубае; младший, Кристиан, журналист, работает в известной немецкой газете и живет в Берлине – если не выезжает в командировку. Восемь лет назад муж умер, и она осталась одна. Эльфрида помнит, что с тех пор, как мальчики разъехались, она всегда мечтала умереть раньше мужа. Ее сердце давно пошаливало, и в глубине души она надеялась, что «из-за сердца покинет этот мир первой». Не получилось. «Из-за сердца» она иногда теряет сознание. Недавно упала с бетонной лестницы, ведущей в подвал, и сломала руку в двух местах. В больнице ей репонировали кости, наложили гипс и имплантировали кардиостимулятор. Когда ее выписывали из больницы, Кристиан взял отпуск, прилетел из Рима и долго беседовал с доктором. Потом он сел с матерью в машину, и они поехали искать для нее место в доме престарелых…

Эльфрида очень старалась, чтобы он не заметил, что она плачет. Он – еще старательнее – делал вид, что не замечает. Он знает, что она не может вернуться домой. Она даже не в состоянии сама одеться утром. Кристиан не может взять ее с собой в Берлин. У него даже квартиры там нет. Живет он или у подруги, или в гостинице. Андреас не вернется ради нее из Дубая. Хорошо, если позвонит ей в день рождения. Своего рождения. Про ее он забывает. Она оправдывает его – ведь он так занят! – но ей очень больно. Она как сейчас помнит день, когда он родился. Ведь он ее первенец. Помнит и как Андреас, еще совсем маленький, заболел менингитом из-за прививки от туберкулеза. Три месяца она жила в больнице, спала на кушетках врачей и медсестер. Спустя некоторое время все были уверены, что она там работает…

Сначала они поехали в «Люпин», дом престарелых, врач рекомендовал его как «наиболее достойный внимания». Они медленно прохаживались по коридорам, покрытым натертым до блеска серым линолеумом. Даже Кристиан заметил, что здесь пахнет мочой и лекарствами. Они заглядывали в палаты, где были открыты двери. В одной из них на металлической больничной кровати сидела похожая на Эльфриду старушка. Она положила голову на стол и не двигалась. Кристиан схватил мать за рукав пальто и потянул к выходу.

Из «Люпина» они поехали в «Дом спокойной старости». Издалека здание выглядело как шикарная гостиница. Стойка администратора находилась в выложенном мрамором холле. На ступенях лестницы, ведущей на верхние этажи «Дома», лежали ковры. Кристиан улыбнулся – впервые за весь день. Она так любит, когда он улыбается. Когда он был еще маленьким, она иногда вставала ночью, шла в комнату мальчиков и смотрела, как он улыбается во сне…

В изысканно обставленном кабинете их приняла директор, говорившая с французским акцентом. Они сидели в кожаных креслах и слушали: «Мы в своем заведении заботимся, чтобы наши гости достойно старели. Особое внимание мы уделяем подбору персонала. Распространяемые СМИ слухи о том, что в таких местах, как наше, пациенты умирают от недоедания, повреждения органов вследствие передозировки успокоительных средств или плохого обращения, не имеют ничего общего с действительностью. Мы гарантируем самый высокий уровень услуг…»

Она не хочет стареть. Тем более «достойно». Что бы это ни значило. Она не может состариться еще больше. Ведь она и так уже старая. Очень старая. Кроме того, она не хочет быть «пациентом» и не желает, чтобы ей «оказывали услуги». Она ведь не больна. Она всего лишь в годах. Когда она слышит слова «старость» и «достоинство», ей хочется вырвать из груди кардиостимулятор и немедленно умереть. Там, в кожаном кресле, в кабинете этой нахальной самодовольной женщины, ей хотелось немедленно умереть.

Резко вскочив с кресла, Кристиан не дал директору закончить. Он был очень взволнован. Эльфрида сразу понимает, когда Кристиан нервничает. Он хмурится, щурит глаза, его правая рука дрожит. Когда она первый раз вела его в школу, то всю дорогу крепко держала за руку. До сих пор она помнит эту дрожь… Он поспешно помог ей встать с кресла. Они вышли, не говоря ни слова. Поехали прямо в аэропорт. Он забрал ее в Рим. Несколько дней спустя они вернулись. Вместе. Кристиан попросил перевести его во Франкфурт.

Впервые в жизни она летела на самолете. Это было прекрасно…

Перевод Е. Шарковой

Законы оптики / Prawa optyki

Уже много лет я хожу в церковь по понедельникам. После воскресного столпотворения там царят тишина и спокойствие. Я оставляю машину или скутер на пустой парковке, выключаю сотовый, усаживаюсь поудобнее на передней скамье напротив алтаря, и мы начинаем беседу…

Время от времени моя церковь меняет страну или город. Скамьи и алтари выглядят по-разному, но одно остается неизменным: я всегда беседую с Богом по понедельникам. Чаще всего это происходит в маленькой церквушке Святой Елизаветы в районе Бокенхайм во Франкфурте-на-Майне – неприметном здании в многонациональном бедняцком районе. Я уверен, что если бы пошел туда в воскресенье, то, смешавшись с толпой, услышал бы «Отче наш» на многих языках. Я состою в приходе этой церкви. Она получает десять процентов моих доходов плюс монеты, которые я по понедельникам опускаю в щель металлического ящичка для пожертвований. Я являюсь ее спонсором.

В Германии декларирование веры в своего Бога – не только вопрос свободы совести. Это также очень конкретная, выраженная в цифрах, запись в соответствующей графе бланка, куда в Германии заносятся сведения об уплате подоходного налога.

Я регулярно и очень охотно вношу пожертвования на мою церковь. Она именно такая, какая мне нужна. Юго-восточная стена, лучше всего освещенная солнцем, сложена из светло-красных кирпичей и покрыта панелями солнечных батарей, которые днем аккумулируют энергию, а ночью снабжают ею фонари, установленные вдоль ухоженных газонов перед главным входом. У моей святой Елизаветы есть интернет-сайт и специальный телефон, на который вконец отчаявшиеся люди могут позвонить в любое время дня и ночи. По вторникам в приходе проводятся бесплатные уроки немецкого для иностранцев, по четвергам собираются анонимные алкоголики, по пятницам – врачи, психологи, сотрудники социальных служб встречаются с больными СПИДом, а по субботам монахини добрым словом помогают матерям-одиночкам связать концы с концами. В моем приходе понимают, что у большинства матерей-одиночек свободная минута выдается исключительно по субботам и только поздно вечером, после того, как закроются конторы, в которых они работают уборщицами. Чтобы позволить им отвлечься – хотя бы на полтора часа в неделю, – монахини в другой комнате играют с их детьми. В это время женщины могут выслушать слова утешения, а также советы сексолога (его услуги оплачивает приход), объясняющего, что нужно делать, чтобы не иметь детей, если они их не хотят. Он посвящает женщин в тайны менструального цикла, рассказывает про противозачаточные таблетки, которые оплачиваются из страховки, натягивает презерватив на пластиковый пенис, подробно рассказывает про действие антипрогестеронового [3]3
  Антипрогестероновые препараты (блокаторы прогестероновых рецепторов) – медицинские препараты для прерывания беременности на ранней стадии.


[Закрыть]препарата RU-486 – в случае, если презерватив по какой-то причине порвется. Моя церковь, как любая другая, следуя католическим догматам, выступает против абортов, однако свой протест – принимая во внимание уличные реалии – выражает немного иначе… Я рад, что люди приходят туда не только по воскресеньям. Святая Елизавета из Бокенхайма известна во Франкфурте как «церковь для женщин».

Сразу за главным входом, справа находится маленький алтарь, перед ним на специальной скамье смонтированы ряды подставок с отверстиями для лампадок. Перед скамьей стоит скамеечка для коленопреклонения, а рядом – старый дубовый стол. Кроме папок и листовок с информацией о деятельности прихода, на нем лежит «Книга просьб, адресованных Богу» в темно-синем матерчатом переплете. В прошлый понедельник я заглянул в нее. Там много записей на польском. Под датой «11 ноября 2005 года» я прочел:

Святая Мария,

Храни меня и Дагмару и сделай так, чтобы наша любовь расцвела и позволила бы нам узнать, что такое уверенность и безопасность. Защити нас от мирской ненависти, сомнений, укрепи наш дух и помоги в минуты слабости. Даруй нам доброжелательность, понимание, терпимость и умение прощать.

Эва

Postscriptum:

«Гомосексуализм в Польше считается грехом, а геи – отбросами общества…» Такое можно встретить и в некоторых отвратительных польских публикациях, проникнутых духом гомофобии. Это довольно типично. В Польше, когда надо найти обоснования для дискриминации гомосексуалистов, их почти всегда клеймят бранными словами, ссылаясь на законы Бога и религии. Если по каким-то причинам это не даст результата, всегда можно обратиться к проверенным методам и обвинить кого-то в еврейском происхождении. Один из польских сатириков сказал об этом приблизительно так: «Все обычные попытки устранить Робина Гуда провалились. Значит, придется объявить, что он еврей – другого выхода нет».

В Германии дело обстоит иначе. Бога оставляют в покое, вопросы религии затрагивают очень осторожно, основное внимание уделяют воспитанию в людях толерантности. Иную трактовку тут не признают – в противном случае католическая Церковь лишилась бы верующих. Поскольку декларация принадлежности к определенной церкви и налоговая декларация в Германии тесно связаны, никто не занимается пропагандой глупости и не пресмыкается перед экстремистами. Только наиболее радикальные немецкие и австрийские нацисты хотят разделаться с иностранцами во имя Бога и Христа. Они, кажется, не заметили, что Христос – иностранец и вдобавок еврей из Израиля. Кроме того, вмешательство в дела Церкви и религии оскорбляет саму Церковь. В так называемом катехизисе католической Церкви (www.katechizm.opoka.org.pl) я прочитал: «Генезис гомосексуализма остается во многом невыясненным (…) Значительная часть мужчин и женщин обнаруживает глубоко заложенные гомосексуальные склонности. Такие люди не выбирают свою сексуальную ориентацию, так что к ним следует относиться с уважением, сочувствием, деликатно и стараться не допускать какой-либо неоправданной дискриминации». Я определенно не согласен со словом «сочувствие» и не уверен, что слово «деликатно» тут на месте. Но не стану придираться к этому, очарованный упоминанием «неоправданной дискриминации».

На малоизвестное в Польше положение катехизиса обратил внимание отважный ксендз Тадеуш Бартось, доминиканец, автор книги «Фома Аквинский. Теория любви», который сразу после своего публичного заявления стал мишенью для нападок так называемых католических кругов. Он ответил на эти нападки прекрасной фразой: «Мне бы хотелось, чтобы гомосексуалисты чувствовали себя в нашем отечестве как у себя дома, а не как в ссылке».

Я впадаю в ярость, когда гомосексуализм называют грехом, а геев – отбросами. Но стараюсь быть деликатным в своей ярости. И в этом-то и состоит моя ошибка! Толерантные, культурные, хорошо воспитанные люди совершают ошибку, подавляя в себе злость на ортодоксальных хамов-гомофобов, когда те захлебываются пеной, что выступает на их изрыгающих проклятия устах. Они пытаются тихо и спокойно полемизировать, приводить веские аргументы, успокаивать и убеждать противоположную сторону. Неправда, будто негры ленивы, крадут что попало и смердят, неправда, будто все немцы – нацисты, неправда, будто все поляки носят усы, угоняют машины и воруют бумагу в общественных туалетах, неправда, будто евреи плетут заговор против всего мира, неправда, будто атеисты – это либо марксисты, либо нигилисты, либо сатанисты, неправда, в конце концов, будто все рыжие – отъявленные вруны, а гомосексуалисты – извращенцы. Оспаривая такие идиотские суждения, можно долго держать себя в руках и не повышать голос. Но существуют определенные границы, и если они перейдены, то не возбраняется самым обыкновенным образом разъяриться и взорваться. Иначе нас никто не услышит в визге жаждущей крови стаи псов-гомофобов.

Последний раз я почувствовал такую ярость, когда двое известных польских политиков публично приравняли гомосексуализм к педофилии, некрофилии и зоофилии. Это звучит омерзительно даже для тех, кто не очень-то хорошо разбирается в латыни и извращениях. Для тех же, кто разбирается, сравнение близости двух гомосексуалистов с насилием над трупом или копуляцией с овцой либо козой должно вызывать просто шокирующее омерзение. Не стану комментировать упоминание педофилии в этом контексте, ибо рискую захлебнуться желчью.

Нечто подобное я чувствовал, когда в свое время совершенно случайно зашел в Интернете на страницу ортодоксальных польских националистов и наткнулся на «историческую» публикацию о Януше Корчаке. [4]4
  Януш Корчак (1879–1942) – польский писатель, педагог, создатель оригинальной системы воспитания. Во время оккупации руководил Домом сирот в Варшавском гетто; отверг возможность личного спасения и вместе со своими воспитанниками был отправлен в Треблинку, где погиб.


[Закрыть]Автор этой в высшей степени пропагандистской листовки неустанно напоминал, что настоящее имя Корчака – Генрик Гольдшмит (что было, наверное, единственным достоверным фактом в этом тексте), и в какой-то момент сделал вывод: «Может быть, герой Гольдшмит, то бишь Корчак, был не педагогом, а всего лишь педофилом…» Это был один из тех редких моментов в моей жизни, когда мне пришло в голову, что идиотская идея подвергать цензуре информацию, размещаемую в Интернете, пожалуй, не столь уж плоха. Однако я не только пришел в ярость – мне было еще и бесконечно стыдно. Хотя любопытно, что сказали бы два известных политика с их интеллектом ниже плинтуса про рыжего негра-гомосексуалиста (бывают и такие) с израильским паспортом, уже двадцать лет живущего в Мюнхене?

Когда люди выведут меня из себя, я, чтобы успокоиться, читаю книги о животных. Если в их мире и существуют какие-то политики, то уж наверняка не такие идиоты. Даже среди вшей. Но я, чтобы не менять тему, скажу не о вшах, а о мухах-дрозофилах и гомосексуализме. Мухи-дрозофилы, конечно, не люди, но, как показывают последние исследования, количество их генов немногим уступает количеству генов у человека.

Элитарный американский журнал «Cell» («Клетка») недавно опубликовал необычайно интересную статью, которая местами читается как роман. Муха-дрозофила, помещенная в камеру для наблюдений, приближается к ожидающей ее самке, деликатно прикасается к ней одной лапкой и исполняет крылышками любовную песню. Это разновидность прелюдии. Окончив концерт, она лижет свою избранницу, затем, получив ее разрешение, совокупляется с ней в течение двадцати минут без перерыва (у людей это происходит быстрее, но продолжительность сексуального акта не зависит от числа генов). В этом не было бы ничего странного (для мух), если бы не тот факт, что запущенная в камеру для наблюдений муха является самкой, то есть не может и не должна совокупляться. Однако эта самка особенная: методом молекулярной инженерии ей изменили один ген. И именно это изменение стало причиной того, что муха-самка превратилась в муху-самца и мгновенно усвоила все модели поведения в столь принципиальной для дальнейшего существования вида сфера, как прокреация. Только один ген!

Чтобы изменить цвет глаз у человека, необходимо манипулировать многими генами. Ученые (которые по определению должны быть недоверчивыми, критичными, ревнивыми и завистливыми) потрясены. Профессор Майкл Вайсс, руководитель кафедры биохимии в университете Кейс Вестерн Резерв, счел это открытие переломным и прокомментировал его весьма оригинальным образом: «Я надеюсь, что это переместит дискуссию о сексуальной ориентации из области морали в область науки». И, не колеблясь, добавил (напомню, что это происходило в пуританской Америке): «Оказывается, гетеросексуальность – не следствие моего осознанного выбора. Просто так получилось». Как он мог произнести такое?! Мерзкий пропедофил, пронекрофил, прозоофил – а еще профессор! Втоптать его в грязь черным или коричневым башмаком! Вместе с его извращенной, генетически измененной американской мухой-дрозофилой…

Перевод Е. Шарковой