Текст книги "На изломе алого (СИ)"

Автор книги: Янина Логвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

5

Девочка встала и выключила свет. Набросила на отца плед. Ее рукам было по силам остановить его, но не по силам поднять взрослого мужчину и уложить в постель.

Она вернулась в свою комнату и прикрыла дверь. Ночь была глубокой и тихой, спать не хотелось. Сашка подошла к столу и включила настольную лампу. Когда свет зажегся, медленно опустилась на стул и протянула руку к небольшой картонной коробке. Придвинула ее ближе и еще с минуту смотрела, поглаживая крышку пальцами, не решаясь открыть.

Она уже знала что там – посмотрела, как только принесла подарок в дом и осталась одна, но именно потому что знала, открывала коробку сейчас особенно осторожно, запоминая ощущения с затаенным дыханием. Только оставшись наедине с собой смея себя спросить: «Неужели это, и правда, все для нее? Для Сашки?»

В коробке лежала морская ракушка «Рапан» размером с небольшое яблоко, очень гладкая и красивая. Наверняка Пух привез ее с самого настоящего моря. А еще конфеты. Ее любимые, те, которыми Игнат угощал, когда она была у него в гостях. И пусть она не запомнила их названия, это были они – конфеты из вкуснейшего черного шоколада в алой фольге, которые однажды Сашке так понравились. Она достала их и выложила на чистый лист бумаги, посмотрела, как красиво белизна оттенила алое золото обертки, но так и не притронулась. Позже снова все сложила в коробок и спрятала, чтобы следующей ночью вновь открыть.

В руке осталась подвеска из белого металла в форме крыльев, висящая на тонком кожаном шнурке. Сашка не сразу решилась ее надеть. Все смотрела и смотрела, положив на ладонь, в свете настольной лампы удивляясь простой красоте. Даже не догадываясь, что изучая ее пальцами, улыбается.

На следующий день Сашка получила от судьбы еще один подарок и улыбка померкла.

Вернувшись вечером с работы, отец был трезв и необычно спокоен. Он принес в дом щит, сбитый из свежих сосновых досок и новый врезной замок. Провозившись до позднего со стамеской и молотком, поставил его на дверь Сашкиной спальни, молча поужинал и позвал дочь к себе.

– Когда в доме чужие, а я пьян, запирайся, Санька. Поняла? Даже если бабы.

– Да.

– А сейчас держи. Пора научиться постоять за себя самостоятельно, без папки. Скорость у тебя есть, а силы всегда будет не хватать, в отличие от уродов. Я не хочу, чтобы мою дочь однажды обидели.

Шевцов вручил дочери нож – финку, и объяснил, что такое финский хват. Теперь по вечерам у Сашки появилось новое занятие – метать нож в сосновый щит из разных положений рук и стоек ног. Сашка подозревала, что отец сошел с ума. Видела в его темных глазах тот самый отблеск огня безумия, что однажды вспыхнув, не погаснет, пока не сожжет человека дотла, но понимала, что спорить бесполезно. Он действительно был ее царь и Бог.

Следующие два месяца отец не пил вообще и не приводил в дом женщин, оттачивая мастерство дочери с упорством одержимого идеей учителя. Снова и снова заставляя свою способную дочь-ученицу брать в руки нож и находить цель. Двое сумасшедших, запертых в четырех стенах их безумного мира, они жили своей жизнью, готовясь к неизвестной войне. Двое опасных дикарей в запертой изнутри клетке – волк и его волчонок.

Нет, люди не ошибаются, когда стремятся держаться от таких изгоев подальше. Они чувствуют их кожей и отгораживаются частоколом. Дети – продолжение своих родителей, отражение их чаяний и надежд. Какие надежды отца могла воплотить в этой жизни Сашка? Не дать себя обидеть? Острый ум девочки быстро раскладывал все по местам и внутренний свет мерк. Мир ярких красок и белоснежных единорогов тускнел под серыми лоскутами действительности.

В это время Сашка не могла ни на кого смотреть – ни на хорошеющих с каждым днем девчонок-одноклассниц – милых и симпатичных хохотушек, все больше засматривающихся на мальчишек, ни на Игната. Особенно на него. Он тоже менялся. Чем темнее становилась Сашка, тем светлее Пух. К нему тянулись, хотели внимания. Он больше не был новеньким в классе, он стал своим. В этом мальчишке жил свет, способный притягивать души и это тоже чувствовалось кожей. Спасением стала учеба, а еще окно классной комнаты, в которое девочка могла глядеть часами во время скучных уроков, замкнувшись в себе. А где-то совсем рядом звонко хохотала Ника Маршавина, играя в голосе кокетливыми нотками просыпающейся женственности. Уж лучше бы Пух вернулся к ней за парту. Или обратил внимание на Крапивину. Почему он до сих пор сидит один?

Когда у Сашки стало получаться, отец, наконец, успокоился. Отобрал старую финку и подарил настоящий нож – черный, тонкий, с длинным выкидным лезвием. Совсем не похожий на его армейский нож, который она не раз видела – широкий, с массивной рукоятью и с иззубренным, усеченным лезвием, спрятанный в потертом чехле.

– Это тебе, Сашка, не китайская подделка. Дорогой боевой трофей. Если нужно – тактическое оружие. Вот этот шрам под шеей на ключице  – от него, а больше тебе знать не положено. Вороненая сталь, фронтальный выброс клинка, мощная пружина и надежный предохранитель. Такой нож не каждый себе может позволить. А по зубам он единицам. Здесь механизм работает, как мысль. Выброс лезвия происходит мгновенно. Будь осторожной и приучи к нему руку. А бить я тебя научу…

– Пап, я устала. Мне не хочется…

– Да кто тебя спрашивает! – привычный рык Шевцова, и сильные пальцы больно сжали хрупкое плечо, притянув девчонку ближе под острый взгляд темных отцовских глаз. – А выть от бессилия – хочется?! Реветь, что не сдохла?! Узнать, что такое  слабость и унижение, хочется? Думаешь, такого как Володька остановят твои зубы или крик? Или надеешься, что папка всегда будет рядом?.. Запомни: ты ничто против грубой силы. Тряпка! Но даже тряпка может ответить, сыграв на видимой слабости, если ее не застать врасплох.

Сашка не была бы дочерью своего отца, если бы не процедила в ответ сквозь зубы, вырвавшись их хватки.

– Я не мальчишка! Я тебе не мальчишка, ясно! – выкрикнула скорее душой, а не голосом, и затихла, сжавшись в стальной комок.

Шевцов рванул дочь за шкирку, и толкнул к зеркалу. Грубой рукой запрокинул вверх точеный подбородок. Вырос горой за спиной, заставляя ее смотреть на свое отражение. В эти дни он был особенно безумен и собран. Натянут, как сухой сук, который вот-вот лопнет под порывом сильного ветра. Таким отца Сашка видела редко и знала, что сейчас он настоящий.

Лучше бы выпил. Сашка как умела, молила о том Бога. Им бы обоим стало легче. Или подругу себе привел. Да, лучше женщину. Тогда бы он наверняка смог забыться и оставить ее в покое.

– Посмотри на себя, Санька. Хорошенько посмотри! Когда-то я учил тебя всегда смотреть в глаза и не реветь. Ты усвоила урок.  Думаешь, этот урок был нужен мне? Думаешь, слабая ты нужна этой жизни?.. Эта сука тебя проглотит, переварит и выхаркнет. Потому что мы для нее никто. Пыль! И все же у тебя есть перед ней одно преимущество. Что ты видишь в своих глазах? Говори!

Сашка уставилась в зеркало. Окинула хмурым взглядом невысокую, худенькую девчонку с непроницаемым лицом, на котором не отражались чувства. Скорее всего, именно таким был Кай, когда его сердце превратила в кусок льда злая Снежная Королева.

– Ничего.

Шевцов засмеялся. В отличие от Сашки, в его мыслях и сердце никогда не было место сказке. Он бы мог много чего рассказать ей о силе духа и человеческой слабости. О тех, кто ломался сам, и кого ломали. Сейчас, глядя в серые глаза своей дочери, смотрящие на него прицельно, он был доволен.

– Нет, ты не мальчишка, Санька. Будь ты мальчишкой, я бы научил тебя зубами защищать свое, как научили меня. А я учу тебя защищаться. Улавливаешь разницу?

– Да.

– Громче!

– Да, пап!

– Хорошо. Ты родилась умной и сильной, Санька. Я бы ни на одного пацана тебя не променял. Не дай себя обидеть ни одной сволочи.  Ты меня поняла?!

– Да!

– А сейчас хватит таращиться. Иди на кухню! Молока, что ли, выпей. Плечи совсем тощие…

Ночью Сашка снова поднялась на крышу. Долго стояла на краю под порывистым ветром, набросив на плечи плед, глядя перед собой в пустоту. Небо, словно зная, что девочке не до звезд, спрятало их под низким сводом, затянув город плотной пеленой облаков. Было так темно и тихо, что Сашке казалось, ступи она дальше, эта плотная темнота легко удержит ее высоко над землей.

Она шагнула вперед, закрыла глаза и вдохнула воздух полной грудью. Холодный и колкий, он тут же ожег легкие, и Сашка с шумом выдохнула. Отступила, повесив голову, когда непослушные пальцы нашли и сжали подвеску на груди.

Чертов Пух!

– Аля!

– Не называй меня так, Савин.

– Саша, постой…

– Чего тебе?

Он догнал ее у дверей городской библиотеки и окликнул. Значит, снова шел следом.

– Можно с тобой? – спросил, взбегая по ступенькам.

– Нет.

– А я все равно пойду, – ответил неожиданно упрямо. – Мне нужны ноты для гитары. Вдруг здесь есть нотный архив?

Когда просидели больше часа за разными столами в читальном зале, прошли по улице и подошли к дому, Сашка холодно сказала вместо прощания:

– Нашел свои ноты?

– Нашел.

– Вот и хорошо. Больше, Савин, за мной не ходи!

– Аля!

– Я же просила не называть меня так.

– Саша, подожди.

– Ну, чего тебе, Савин?

Было первое января, под ногами хрустел снег, а дома ждал пьяный отец с новой подругой. Сашка возвращалась из магазина с булкой хлеба в руках и бутылкой водки в пакете, когда Игнат встретил ее во дворе дома – хорошо одетый домашний мальчишка, милый и симпатичный, как никто другой.

– С Новым годом, Шевцова! – улыбнулся, подбежав, и девчонка остановилась. – Саша, – сказал без смущения, – пойдем в кино? Я тебя все утро жду.

Что? Сашка не сразу нашлась, что ответить.

– Ты с ума сошел, Савин? – спросила удивленно, но надежда неожиданно толкнулась в грудь и глаза распахнулись.

– Ни капли! Пойдем! Сегодня праздник, а впереди каникулы! А хочешь, просто в парке погуляем? Там наверняка здорово! Смотри сколько снега навалило!

Снегу нападало вдоволь, солнце стояло необычно-высокое для зимы, и глаза мальчишки в окружающей белизне казались синими-синими.

Из подъезда вывалился отец. Вышел, пьяно пошатываясь, закурил, уставившись на парочку – широкоплечий и взлохмаченный после ночной попойки с друзьями.  Малоприятный тип с заметной щетиной на лице, от которого точно следует держаться подальше.

Игнат перевел взгляд на мужчину, и Сашка оглянулась. Заметив растерянность в лице мальчишки, повернулась, инстинктивно закрыв его собой.

Шевцов затянулся сигаретным дымом и сощурил темные глаза: неужели спьяну показалось? Сунув руку в карман куртки, медленно подошел к подросткам, пристально рассматривая Игната.

– Это кто такой? – бесцветно спросил у Сашки.

– Одноклассник.

– Чего хочет?

– Время узнать.

– Сказала?

– Нет. У меня нет часов.

– Логично.

От отца пахло спиртным, знакомо веяло опасной силой и неблагополучием, и щеки Сашки покраснели.

– Ты слышал? – мужчина обратился к Игнату, стоящему позади дочери. – Она не знает, который час. Иди себе, парень, куда шел. А ты, Санька, марш домой! – грубо распорядился. – Отнеси на стол то, за чем тебя послали!

Он очень удивился, когда Сашка тихо, но упрямо возразила.

– Нет. Сначала ты иди, пап. Я сейчас приду.

Смотреть на Игната не стала – смотрела в лицо отцу. Девочка и так почувствовала напряжение в мальчишке, чтобы еще увидеть и разочарование в его глазах. Она не оглянулась и ничего не сказала, когда через минуту ушла вслед за родителем, оставим Игната одного стоять и смотреть ей в след.

Кино? Надо же, и как только придумал? Нашел компанию! Да и в чем идти? В своей курточке и шапке Сашка и сама выглядела как мальчишка. Разве с такими девчонками в кино ходят?

 Если раньше не понимал, то сегодня наверняка поймет, что с ней дружить нельзя. Не с такой, как она – дочерью своего отца. Но при мысли о том, что Савин больше никогда не позовет ее по имени, сердце у Сашки грустно сжалось. И все-таки так будет лучше. Ведь лучше же? Люди не могут ошибаться?

Нет, они не пошли в кино, и не пошли в парк. В эти каникулы девочка одна гуляла по улицам города и рисовала, и хорошо, что никто не видел ее рисунков. Монстры на них оживали, как настоящие. Они прятались в щелях и носили маски – такие же страшные и одинокие создания в человеческом мире, как она.

Пролетела зима, заканчивалась весна. Девочка за соседней партой оставалась такой же неразговорчивой, спокойной и холодной. Игнат мог сколько угодно ходить за ней, она его совсем не замечала. Иногда просто исчезала, срываясь на бег, и всегда отводила взгляд, когда они оказывались рядом.

Игнату нравилось ее рассматривать. Прямую спину и склоненный к тетради тонкий профиль с нежной, но гордой линией подбородка. Аккуратное ухо, за которое  она заправляла длинные прядки волос, когда они выбивались из хвоста. Он легко мог воссоздать в памяти любую черточку ее лица. Упрямо сжатые губы, которые умели улыбаться так, что замирало сердце. Нос с едва заметной россыпью веснушек. Глубокие и умные серые глаза – обычно с холодной льдинкой, а иногда, когда она смотрела на него, с мягкой зеленью. Он помнил. Пусть он не видел ее дома, но он видел Сашку в школе и был этому рад. И у него никак не получалось ее забыть. Никак.

«…Ваня, надо что-то делать. Меня беспокоит эта соседская девочка. Игнат все время ее высматривает, торчит в окне пугалом. Мне кажется, что она ему нравится. Я уже не раз пробовала с ним говорить, пыталась объяснить, что это знакомство для него нежелательно и мы разные люди, но наш сын меня не слышит! Совсем!

– И что?

– Как что! Она же неблагополучная! Бегает, как сорванец, глядит букой. Не поздоровается никогда! Еще и семья неполная, отец один воспитывает. Господи! Ты видел этого родителя? Алкоголик! Кого он может вырастить и что дать ребенку? Мало того, что сам не просыхает, так еще и новых подруг каждую неделю к себе приводит. Соседи не слепые, врать не станут. Не удивлюсь, если у них там настоящий притон! И ты хочешь, чтобы наш Игнат знался с подобными людьми? Да как они вообще оказались в приличном доме, понять не могу! Что наш сын нашел в этой Саше?

Игнат услышал, как его отец рассмеялся.

– Ира, перестань. И хватит уже слушать соседей! Ты что нашего Игната женить собралась? Новая школа, симпатичная девочка, новизна впечатлений. Как пришла влюбленность, так и уйдет, не сомневайся! Все это временно! Сколько их еще будет у него, этих Сашек-Машек. Вот помянешь мои слова – собьемся со счета! Кто не влюблялся в тринадцать лет в соседскую девчонку или мальчишку? Вспомни себя и перестань зазря растрачивать нервные клетки. Ну, смотрит и что? Мальчишка нормально развивается и это главное.

– Ой, Ваня, я все равно переживаю. Может, все же стоит сходить к этому Шевцову и поговорить? Как-то оградить сына от его дочери, предупредить. Должен же найтись какой-то веский аргумент, чтобы он нас услышал?

Игнат не выдержал и показался на кухне. Взглянул на родителей с упреком.

– Не нужно никуда идти, слышите! Она со мной и так не общается. Совсем! И не замечает…»

И правда, Сашка очень старательно не замечала Савина, но учительница географии подошла к вопросу с домашним проектом на выходные обстоятельно и практично, и разделила учеников на пары, руководствуясь личными соображениями и адресами в классном журнале. Двое одиночек за последними партами оказались соседями, так почему бы не объединить их усилия? Идея преподавателю понравилась, и Савин с Шевцовой неожиданно получили задание нарисовать несуществующий континент и составить к нему политическую карту с вымышленными странами и названиями.

Они вышли из школы и остановились. Теперь у них появилась общая цель, и можно было говорить.

– Если хочешь, Савин, я одна карту нарисую. А учительнице скажу, что мы вместе над ней работали.

– Нет, не хочу. Сказано же, что задание для двоих.

– Значит, ты хочешь его сделать со мной? Ты точно решил? – Сашка посмотрела на Игната, и он уверенно кивнул.

– Да, очень хочу. Я думаю, нам надо пойти в библиотеку. Я ничего не понимаю в картах.

Но библиотека оказалась закрыта по уважительной причине, а Игнату очень не хотелось расставаться с Сашкой. Когда они немного растерянные вместе подошли к дому, он набрался смелости предложить:

– Саша, давай пойдем ко мне – у меня есть компьютер. Мои родители не будут против. Я объясню им, что это школьное задание…

Девочка отрицательно мотнула головой.

– Нет. Он мне не нужен, я смогу нарисовать. Но уже поздно, Савин. Разве тебе не пора в музыкальную школу?

Игнат удивился, но признался, взглянув на наручные часы:

– Да. Если честно, то у меня совсем скоро урок сольфеджио.

– Тогда до завтра, Савин. Я не пойду к тебе, но есть одно место, – сказала Сашка. – Я буду ждать тебя завтра в десять на последнем этаже. Захвати с собой карандаши. И лучше соври что-нибудь родителям, – негромко добавила. – Я не стану перед ними оправдываться, если они узнают, куда я тебя привела.

Они встретились субботним утром и поднялись на крышу. У Игната от восторга захватило дух. А может, дух захватило от солнца, свободы и от того, что они с Сашкой вдруг оказались одни в целом мире. Была середина мая, день выдался теплым, девочка взяла с собой альбом, покрывало и большую книгу, чтобы на ней было удобно рисовать.

– Пух, – попросила серьезно, – не отходи от меня и все будет хорошо. Ладно?

Они сели рядом и Игнат пропал.

На солнце в каштановых волосах Альки играло золото. Легкие пряди, подхваченные теплым ветерком, касались молочных щек и нежных губ. Она что-то говорила, объясняла. Молчаливая в жизни, кажется, Сашка вдруг почувствовала потребность говорить. Он слушал звук ее голоса, пока она рисовала, и смотрел на профиль, почти ничего не понимая из сказанных слов. Тоска по Альке, которая все это время в нем жила, забурлила в душе радостью и потекла по венам. Кольнула в кончики пальцев от мысли, что девочка рядом. С ним. Игнат вдруг со страхом подумал о том, что совсем скоро наступит лето, и она снова уедет. Исчезнет чайкой в горизонте, и он еще нескоро ее увидит, и вновь будет ждать.

Пальцы Игната дрогнули и потянулись к Сашке. Неуверенно скользнув по пледу, легли на хрупкую, стройную лодыжку.

Они оба замерли, забыв как дышать.

У Сашки не поднимались глаза, у Игната тоже. И все же мальчишка не убрал руки, а может, не смог. Какое-то время оба молчали.

Сашка отозвалась очень тихо, чувствуя, как бьется сердце и горят щеки:

– Пух, что ты делаешь?

Сердце Игната билось так же сильно, словно это было то самое мгновение, когда его наполняла жизнь.

– Аля, я… Я люблю тебя, – внезапно сказал мальчишка и вдруг почувствовал, как легко стало на душе. И совсем не стыдно. Потому что слова, сорвавшиеся с губ, оказались настоящими, такими же правдивыми, как его чувство.

Сашка молчала, а потом покачала головой.

– Нет.

– Да! – Игнат ответил очень твердо и уверенно, и все же им не хватило смелости взглянуть друг другу в глаза. – Я давно это знаю.

– Нет, ты не понимаешь. Ты не можешь меня любить, – возразила девочка. – Не меня.

– Но я люблю. Когда-нибудь я вырасту, и заберу тебя от него. От всех заберу!

Счастье в Игнате хотело петь и смеяться, но он не смог. И Сашка не смогла. Только вздохнула и ответила, проглотив ком в горле:

– Дурак ты, Пух.

Школьный проект по географии – нарисовать карту несуществующего континента с реками и озерами, морями и странами. Сложная задачка для двоих школьников, проведших выходные на крыше. И все же чувства их оказались сложнее. Куда сильнее тех чувств, о которых порой догадываются взрослые.

Учительнице географии так понравилась работа ее учеников за последней партой, что она решила позвонить их родителям и похвалить детей. Телефон Шевцовых не отвечал, зато Савины откликнулись сразу. Они очень удивились, узнав, с кем их сын провел выходные дни.

Два года спустя

Начало старшей школы. Майский бал.

Тамаре Михайловне всегда казалось, что она понимает людей. Педагог со стажем, она доверяла внутреннему чутью и искренне полагала, что можно подобрать подход к любому ребенку, если изначально уважать в нем человека и убедительно расположить к себе. Но Саша Шевцова заставляла сомневаться в собственном представлении о влиянии общества и семьи на личность даже уверенную в своем опыте женщину.

Необычный ребенок. Умный. Сообразительный. Способный. Закрытый и в то же время пугающий внутренней степенью свободы, угадывающейся в нем, которая способна заставить человека совершить что угодно. Абсолютно все. В ее нарочито спокойной походке, без лишней порывистости, свойственной подросткам, чувствовалась скрытая сила. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего взгляда или слова. Как будто сама земля держала ее, расчищая путь. Хрупкая девчонка со стальным стержнем.

Ребенок пьющего родителя. Бывает же.

Прошло два года с тех пор, как у Тамары Михайловны состоялся первый разговор с четой Савиных. От них она и узнала, почему Шевцов не приходит на родительские собрания, и по какой причине они глубоко обеспокоены дружбой сына с дочерью соседа. Тамара Михайловна тогда попыталась успокоить семейную пару и обелить свою ученицу, но тщетно. Игнат не сознался, куда сбежал из дома в выходные, и с Сашкой пришлось поговорить. И все же душу женщины грело то, что природе было плевать на мнения людей и условности. Лишив девочку матери и уважения, она вложила в нее ум и характер и не скупилась на красоту.

И вот опять эти две семьи стояли в кабинете директора. По одну сторону холодная, словно неживая Сашка с отцом, по другую – родители Савина. Сам Игнат находился в школьном медпункте, где сердобольная фельдшер оказывала ему первую медицинскую помощь. Сказав, что Шевцова ни при чем, он отказался с родителями разговаривать. Еще одного паренька сразу же после конфликта увезла в больницу скорая помощь.

Сашка и сама не знала: зачем пришла на Майский бал. Все обещало быть скучным и предсказуемым – вечер, танцы, нарядные девчонки и парни, смелые старшеклассники. Все это было ей неинтересно, кроме одного. На этом школьном балу со сцены впервые должен был спеть и сыграть на гитаре Игнат Савин, а ей очень хотелось его услышать. Очень.

Платье с новой подругой отца они купили самое простое – светлое, чуть выше колен и ладно, и туфли-лодочки без каблука. Волосы у Сашки отрасли до талии, густые и шелковые, на дорогие укладки все равно денег не оказалось, ну и плевать. Сегодня она могла смотреть на Игната вместе со всеми, не прикрываясь равнодушием, а большего Сашке и не хотелось. С танцев в конце концов всегда можно и уйти.

Вот только почему не ушла?

Символически отзвенел последний звонок учебного года, и зал наполнился магией вечера. Выступила ведущая – хорошенькая девчонка-старшеклассница, мальчишки из десятого показали смешные сценки. Кто-то спел рэп – с ломким мальчишеским криком, не очень удачно, и по залу прокатились смешки. Всем было весело, но когда на сцене показался Игнат с гитарой, школьникам стало по-настоящему интересно.

Он научился играть. Не соврал. Не просто рубить аккорды, а нежно перебирать струны пальцами, давая слово каждой ноте, извлекая их из гитары без видимых усилий и облекая в звуки. За эти три года его мечта осуществилась, и Сашка от восторга вместе со всеми затаила дыхание, услышав его голос. Он оказался таким же красивым и чистым, как сердце Пуха.

Игнат спел три песни вместо одной. Первую, смущаясь, пел, глядя в пол, а две последние на Сашку. Просто нашел взглядом в толпе ее глаза и больше не отпустил.

– Что он тянет, как кота за яйца? – отозвался за спиной Чвырев, и девчонка недовольно цыкнула:

– Заткнись! Тебе так никогда не спеть.

– А ты что, чайка, влюбилась? В этого придурка?

– Сам ты придурок! Отвали, Чвырев! Надоел…

В конце своего выступления Савин улыбнулся, и губы Сашки тоже дрогнули в ответной улыбке, увидев на смуглых щеках знакомые ямочки. Девчонки стояли нарядные, Игнат был хорошо одетым, симпатичным пареньком, уже давно не пухляшом, и после игры на гитаре с него не сводили восхищенных глаз.

У Сашки в груди вдруг защемило и разлилось чувство гордости за Пуха. Она всегда знала, что он самый лучший, а теперь это смогли увидеть и другие.

Начались танцы и в зале притушили свет. Сашка танцевать не собиралась, она вообще думала уйти и просто стояла в толпе девчонок, слушая их веселый лепет, пока ее не нашел Игнат. Два года слишком большой срок, чтобы по-настоящему соскучиться по человеку и хоть на короткое время забыть о слове «нельзя». В этот вечер они решились о нем забыть.

Сашка и сама не поняла, как вслед за взглядами встретились руки. И снова не было смущения. Только желание и удивление, что они рядом. Необычно близко, лицом к лицу. Но танец закончился, а руки, встретившись, так и не расцепились.

 Они, не сговариваясь, вышли из зала и оказались на заднем дворе школы. Уже успели сгуститься первые сумерки, звуки музыки и близость приятно кружили голову. Двое подростков потянулись друг к другу и вслед за руками неожиданно встретились губы – юные и несмелые. Сначала соприкоснулись осторожно, словно пробуя вкус поцелуя, запоминая обоюдное дыхание, чувства радости и трепет в сердцах, и только распробовав, ощутив, что хочется большего, решились на это большее, теснее прижавшись телами.

Что говорить не знали. Кажется, звук ее имени «Алька» объяснял все. А еще руки на тонкой талии почти обжигали, и хотелось пробовать губы друг друга снова и снова. У Игната опьянело сознание, и ушла из-под ног земля. Полные, нежные губы Сашки оказались сладкими, волосы шелковыми, а ладони на его плечах горячими.

– Спой мне, Пух, пожалуйста, – вдруг попросила она.

И он спел. Тихо, на ухо, прижав девчонку к себе.

– Тебе обязательно нужно петь. Я думаю голос – это самое волшебное, что в тебе есть, – призналась Сашка. – Ты должен делиться этим волшебством с другими, понимаешь?

Вместо ответа он снова поцеловал ее. Не мог не целовать. Она сама была музыкой для него.

– Ты скоро снова уедешь, да? – спросил.

– Да. Завтра.

– Ненавижу лето. Ненавижу, когда не вижу тебя! Я буду ждать…

– Я тоже.

– Алька, почему? Кому мы делаем плохо? – он осмелел и обнял ее, прижал к себе сильнее, так как хотелось, пряча лицо в мягких волосах. – Если бы я мог, то никуда бы тебя не отпустил!

Сашка понимала, но отвечать не стала. Не хотелось сейчас ни о чем думать. Особенно о том, что ей, возможно, совсем не место возле него.

Игнат неохотно отстранился.

– Подожди, я сейчас заберу гитару, и мы уйдем. Хорошо? Не хочу быть здесь.

– Хорошо.

– Я быстро!

Когда Игнат не появился через пять минут, словно что-то почувствовав, Сашка сорвалась с места и влетела в школу. Они избили его в коридоре – Чвырев с двумя друзьями. Разбили лицо и месили ногами его и гитару, вымещая на герое вечера собственную никчемность и малодушную зависть. Как умея, мстя за то, что все внимание досталось ему.

Не зря Шевцов натаскивал дочь. Она умела говорить на языке мести и заговорила. Ярость может быть тихой и стремительной, без крика и истерики, и тем не менее накрывать с головой. Вот и Сашка била как чувствовала и как умела. Не предупреждая и выбирая уязвимые точки – в лицо, в пах, жестоко, не жалея рук и ног, не чувствуя боли. Стирая небольшими, но меткими кулаками с самоуверенных лиц победные улыбки. Конечно, все бы они наверняка с ней справились, но вмешалась неожиданность, изумление и лицо девчонки – бледное, с твердо сжатыми губами. А еще кровь, потоком хлынувшая из сломанного носа Чвырева, а потом и из уха одного из друзей. Еще один парнишка со стоном корчился под окном, прижимая руки к паху.

«Помни, Санька, сначала бей, и только потом говори. А то опоздаешь».

Опоздала, но говорить не позволила. Крикнула, пнув Артура ногой в бок. Только сейчас разрешая чувству прорваться наружу:

– Пошли вон! Все! Чертов Чмырь! Ненавижу!

Когда убрались, прислонилась к стене и сползла вниз. Руки дрожали так, что пришлось их, сбитые в кровь, прижать к груди и откинуть затылок на прохладную панель. Ярость тоже имеет свою отдачу и чаще всего это больно.

– Алька, – Игнат пошевелился, – ты сошла с ума.

Точно, она сумасшедшая. Теперь и он это знает. Но глядя на него, о себе не думала, было просто досадно оттого, что волшебный вечер для них, едва начавшись, уже закончился – в конце коридора уже слышался топот ног и учительский окрик. И все же сказала, не могла не сказать.

– Пух, тебе надо стать сильнее. Я не смогу вечно защищать тебя, понимаешь? Когда-нибудь моих сил окажется недостаточно, а я не хочу, чтобы такие гады однажды сломали тебя так же легко, как твою гитару.

Перед директором школы и Тамарой Михайловной этим вечером стояла сложная задача: как можно тише и быстрее уладить произошедший в стенах их учебного заведения вопиющий конфликт, в котором оказалось слишком много пострадавших сторон. Разобраться было сложно, потому что одним не верили, а другие молчали.

– И все-таки, Вадим Витальевич, я склона верить Саше Шевцовой, – классный руководитель пробовала защитить свою ученицу. – Я знаю эту девочку, она совершенно неагрессивна. Я не помню ни одного подобного случая с участием Александры.

– А вот я в этом не уверена! – вмешалась Ирина Савина. – Одноклассники Игната мне все рассказали. Сначала эта Саша увела моего сына из зала, а потом его вдруг нашли избитым на полу. Какое странное совпадение! Если даже избивала не она, то могла подговорить этих дружков-отморозков! Вы не можете оставить без внимания ее участие в этом избиении!

– Хочу вам заметить, что одному из участников драки девочка сломала нос, – хмуро заметил директор. – Двое других мальчиков тоже пострадали. Не думаю, что так поступают с друзьями. Хотя и оправдать поведение Шевцовой не могу. Что ты нам на это скажешь, Саша?

– Ничего.

– Тебя заставили привести Игната в коридор? Да?

– Нет. Я уже все рассказала.

– Хорошо. Куда вы с ним ходили?

Сашка не ответила, лишь упрямо взглянула директору в глаза, и мужчина нехотя продолжил:

– То есть, тебя не заставляли и лично никто не трогал, но ты вдруг решила всех избить? И трое мальчишек тебя не остановили? Картина рассказа не сходится, Саша, и я чувствую, что кто-то из вас врет.

– А я чувствую, товарищ директор, – вмешался Шевцов, – что если вы сейчас не оставите мою дочь в покое, пострадавших в этой гребанной школе будет больше. Шерлоки Холмсы нахер! Устроили тут допрос! Да кто вам право дал судить мою Саньку? Да если бы с ней что-нибудь случилось, я бы тебя самого кастрировал!

– Вот видите, какое хамство и жестокость! Чего можно ожидать от ребенка при таком-то отце?!

– Чего ты хочешь, дамочка?

– Я требую, чтобы вы и ваша ужасная девочка оставила нашего сына в покое! И мы еще разберемся в том, кто спровоцировал сегодняшний конфликт!