Текст книги "Новая история Колобка, или Как я добегалась (СИ)"
Автор книги: Яна Ясная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 5
До работы я добиралась, как в тумане.
– Здравствуйте, – поприветствовала я горничных и администраторов, вместо привычного “доброго утра”.
Утро было каким угодно, но не добрым: запах гари, не висевший над “Тишиной”, но доносимый порывами ветра, растерянность и испуг, свивший гнезда в глазах… Люди, кажется, не верили произошедшему.
Не верить было сложно: зарево на полнеба ночью видели все. Кто не лично, тот на городских новостных сайтах.
Верить было невыносимо.
У меня закипали злые слезы и грозились пролиться они массовыми убийствами.
Не преувеличивай, Лена. Четыре трупа – это не масса, а серия.
Время пересменки уже давно прошло, но Анна – ночной администратор – никуда не ушла.
– Как же так, Елена Владимировна? – тихонько спросила она. – Как такое случилось?
Хорошо, что на этот вопрос ответ у меня был. И стоило об этом подумать, как от ярости сводило зубы.
– Следственные работы ведутся, – сдержанно отозвалась я. – Хорошо, что ты здесь, Аня. Поможешь.
Кто там у нас сегодня? Надо же, вот только что проехала пост охраны, а не помню. Озерков? Дима Иванов? Да, он.
– Привет, Дим. Скажи, а Всеслав Всеволодович на базу уже вернулся? Хорошо. Сколько вас сейчас на посту? Отлично! Подойдите к администраторской. Да, все четверо. Да, под мою ответственность.
Я набрала побольше воздуха и произнесла то, что пока никто не смел озвучить.
– Сегодня ночью сгорел “Тихий лес”.
И сама удивилась, как мертво звучит мой голос. Парни из вневедомственной охраны подошли как раз вовремя. Отлично не придется повторять и для них.
– Как я уже сказала, следственные работы ведутся. Однако около восьми часов утра представители Азоринвеста вышли на связь с муниципалитетом и потребовали аннулировать договор купли-продажи земельного участка, заключенный между городом и Максимом Михайловичем, в связи с неисполнением покупателем условий льготного приобретения.
В голове звенело, и окружающий мир вел себя странно. По крайней мере, резкости ему определенно не доставало. Я отстраненно понимала, что сейчас сделаю непоправимое. Но знала, что жалеть об этом не буду.
– Нет леса на участке под рекреацию – нет исполненных обязательств.
Я обвела сотрудников взглядом. У сотрудников на лицах читалось от “Не может быть!” до “Что за хрень?!”
Угу. Та еще хрень. А потому…
Я прочистила горло.
– А потому, горничные сейчас пойдут и помогут нашим гостям собрать вещи. Представители фирмы “Азоринвест” выселяются. На случай, если вдруг они не изъявят такого желания…
Я окинула взглядом парней.
– Олег, сопровождаешь Катю. Саша, ты с Аней. Алексей, ты с Ирой. Лада и Дима идут со мной. В разговоры не вступать, на все вопросы отвечать, что выполняете распоряжение старшего администратора, и бронь Азоринвеста на нашей базе отдыха аннулирована. Вперед!
Как распределили цели остальные, не знаю – не маленькие, разберутся. А меня ноги сами вынесли на тропинку, ведущую к “быку”.
Мирослав Радомилович встретил меня вздернутой бровью и обворожительной улыбкой. Которая сменилась куда менее чарующим выражением, когда я сквозь зубы, давясь ненавистью, зачитала ему приговор.
– Елена Владимировна, – с мягкими интонациями, от которых любому вменяемому человеку стало бы страшно, произнес Азор, – Мне кажется, вы немного превысили свои полномочия. И законные рамки.
Мне страшно не было. Это логично – вменяемой меня сейчас было трудно назвать.
– Я этот лес сажала собственными руками, – с вежливым светским оскалом ответила я.
Губы были деревянными, слушались плохо, и артикулировать слова приходилось очень старательно. От этого складывалось впечатление, будто я считаю собеседника умственно отсталым и боюсь, что он меня не поймет.
– Мечтала, что потом привезу туда своих детей…
Светлая ненавидящая улыбка так и прикипела к губам, убрать ее с лица я была не в силах, и только смотрела Азору в глаза в упор, стараясь взглядом транслировать всю эту ненависть ему прямиком в подкорку.
Всё вокруг был ясным и прозрачным, только изредка подрагивало, и тогда очертания предметов плыли, как в компьютерной игре, где графика не успевает подстраиваться за игроком.
Такого острого, унизительного разочарования в человеке мне испытывать не доводилось.
Дальнейшую дискуссию я сочла оскорбляющей мое достоинство (недаром и другим запретила вступать в пререкания), а просто молча кивнула Ладе.
Наверное, Мирославу, козлу последнему, Радомиловичу тоже было унизительно видеть, как ловкие руки горничной на его глазах потрошат его вещи, но он смотрел. Ладка сноровисто, с каменным лицом, собирала Азорские пожитки.
Телефон взорвался трелью, и я даже головы не повернув, услышала, как в трубке орет Всеслав Всеволодович, жалуясь старшему родственнику на хамство персонала “Тишины”.
Мир бросил короткое “Уймись!” и отбил вызов.
– Лена. – Мирослав, мать его, Радомилович, тоже смотрел на меня в упор и взгляда отводить не желал. – Лена, мы этого не делали.
– Безусловно, – с сокрушительной любезностью ответила я. – А если бы вы это сделали, Мирослав Радомилович, то вы бы, без сомнений, так и сказали.
Телефон Мирослава звонил, не затыкаясь, но он не брал трубку.
У меня зубы сводило от испытываемых чувств. Я не знала, как не вцепиться ему в глотку прямо здесь и сейчас, и старалась держать себя в руках.
Лада впихнула в чемодан последнюю охапку чужого барахла, и я подавила облегченный вздох: экзекуция подходила к концу.
– Я провожу вас к машинам, Мирослав Радомилович, – объявила я, и это значило именно то, чем выглядело.
“К своему транспорту вы пойдете под конвоем”.
С Всеславом мы встретились на дорожке, ведущей к гаражам – его точно так же “провожали” Олег с Катериной. Шильцева и ее помощник уже стояли возле черных автомобилей, вылизанных Сеней, сияющих полировкой.
Я шла очень прямо, величаво переставляя негнущиеся ноги. Хотелось очень многое им сказать. Хотелось кричать от обиды – “Зачем? Заче-е-ем?!”
Но можно было только идти вперед, стиснув зубы.
Слова прощания я выжала из себя вместе с любезнейшей сервисной улыбкой. Правда, улыбалась одна я: у Ольги Радомиловны вид был растерянный, Всеслав-Славик выглядел взбешенным, а у Мирослава к роже приросла безразличная маска.
– То есть, ваша сторона отказывается от дальнейших переговоров? – уточнил он с той же каменной физиономией.
– Что вы, как можно! – Я с искренним возмущением отвергла это предположение, ибо еще не сошла с ума окончательно, чтобы принимать за Макса такие решения. – Просто все дальнейшие контакты будут проходить на нейтральной территории. В Чернорецке вам будет даже удобнее: ближе выметаться отсюда!
Персонал базы отдыха, кольцом подтянувшийся к парковке, смотрел угрюмо, недобро.
В “Тишине” очень низкая текучка кадров. Почти все, стоящие сейчас здесь, три с лишним года назад приложили руки к высадке Тихого Леса.
Чемоданы закинули в багажники, Орел и Мирослав сели за руль, Шильцева и Славик погрузились пассажирами, и гости отбыли.
Осознание того, что вернувшийся Макс нарежет мне ремней из шкуры за такие номера, медленно проступало сквозь затопившую мир ненависть.
Никто, кроме него, не смеет так поступать с его гостями.
Да и бог с ним. Нарежет – так нарежет.
Потерянного Максового доверия было жаль, но… я уже всё сделала. Здесь всё равно уже ничего не изменишь.
Кстати.
– Игорь Филлипович, а где Максим Михайлович?
– Там, – мотнул темной головой Новицкий куда-то в сторону предполагаемого пожарища. – Ночью уехал, и пока еще не приезжал.
Откуда-то, как чертик из коробочки, выскочила медсестра:
– Елена Владимировна! А пойдем-ка ко мне, я тебе успокоительную таблеточку поставлю… А если хочешь, то сразу и укольчик!
Я осторожно забрала руку и усмехнулась.
– Спасибо, Валентина Семеновна. Не стоит. Все, представление окончено, все за работу. Я вернусь через час.
От парковки до гаражам два шага, но Сенька неожиданно возник рядом раньше.
– Ключи не отдам! – подозрительно кося на меня взглядом, он боком-боком разворачивался, заслоняя мне проход к гаражу. – В машину не пущу, Елена Владимировна, хоть увольняйте!
Паника и обреченность в голосе бессменного автомеханика “Тишины” заставила меня остановиться.
– Ты у нас такой дурак по субботам, али как? – устало поинтересовалась я словами бессмертного Филатова. – Какое “увольняйте”? Выгоняй Тигрика, повезешь меня по делам.
Сенька неуверенно метнулся взглядом к гаражам. Механиком он, конечно, был от бога. Но вот чтобы что-то водил – такого я раньше не видела. Кажется, Семен понял, что поехать я всё равно поеду, в любом случае, и разрывался выбором: отдать мне машину, с риском что где-то по дороге себя угроблю, и хорошо, если одну только себя, либо же сесть за руль самому. Кажется, оба варианта ему равно не нравились.
Игорь Новицкий решил дилемму, хлопнув Семена по плечу и молча пройдя мимо нас обоих к своей машине.
Облегчение, прорисовавшееся на лице гаражного умельца, было почти смешным.
– Спасибо за беспокойство, Сень, – искренне поблагодарила я и отправилась за Филлипычем.
Его УАЗ в гараж Сенькой, по его личной табели о рангах, не допускался, и потому изнутри успел выстыть, и я забко поежилась в своем пуховике. Игорь крутил руль, выезжая с парковки, а потом с территории. Ворота закрылись, отрезая “Тишину” от нас, а нас от “Тишины”.
– В “Соловьиные Родники”.
Новицкий молча кивнул. Машина рыкнула мотором и свирепо вгрызлась в дорожное полотно.
– Дед на месте? – уточнила я у секретаря заповедника, и она негодующе сверкнула глазами, открыла рот, но потом глянула на меня внимательнее, осеклась и молча сняла трубку телефона.
Бессменного директора “Соловьиных Родников” в глаза так не звали, но я, кажется, и правда немного плыла сейчас, не зря Валя с Семеном волновались.
– Проходите, Елена Владимировна.
Новицкий остался в приемной, строить глазки милой девушке – несмотря на его поганый характер, девицы всех мастей от Филлипычева внимания почему-то млели. А я вошла в кабинет, отделенный от приемной тяжелой дверью.
Сухонький старичок, занимавший это кресло, кажется, всегда, встал мне навстречу, приветствуя привычной шуткой:
– Здравствуй, Елена Прекрасная! Проходи, присаживайся, сейчас чаек организуем…
В “Соловьиных Родниках” сотрудников “Тишины” любили. Елистратов умел делать деньги и охотно вовлекал в этот процесс заповедник.
Я тяжело опустилась на давно обжитый стул.
– Поговорить нам надо, Премудрая, это ты верно приехала…
Из кабинета я вышла через полчаса, старательно пряча лицо. В разговоре с Дедом меня прорвало, и я постыдно, некрасиво и унизительно разрыдалась, размазывая по физиономии слезы вперемешку с соплями, и радуясь, что хотя бы макияж я сегодня не успела нанести. В очередной раз.
– До свидания, Елена Владимировна!
Востроносая девица провожала меня любопытным взглядом да самого выхода.
– Домой, в “Тишину”? – уточнил Новицкий, проворачивая ключ в замке зажигания.
– Домой, – кивнула я, вынимая из кармана телефон.
Где-то у меня тут было…
Ага! Вот.
– Здорово, Колобок! – радостно гаркнул в трубку замначальника городского батальона ГИБДД Виталик Буров.
Когда-то у нас с ним было на редкость неудачное свидание: он тогда еще толком не вылез из развалившегося брака и болезненного развода, а я больше думала о четырех оставшихся дома детях, чем о мужике, сидящем за столиком напротив.
Признав опыт провальным, мы договорились больше таких бесчеловечных экспериментов над друг над другом не ставить, зато прекрасно дружили.
– Привет, Виталь. Слышал наши новости?..
К тому моменту, как мы доехали до базы, мой телефон раскалился от непрерывных исходящих и входящих. Я, не стесняясь, мешала с грязью Азоров.
Если кто-то думал, что он один умеет играть по-грязному, то у меня для него сюрприз. Столичные гости в столице может и на верхушке цепи питания, да у нас тут, в провинциях, все чуть-чуть иначе устроено.
Игорь молча рулил и не спрашивал, почему всем остальным я ябедничала телефонно, а к Деду с доносом поехала лично, со всем почтением.
В нашем регионе выживание в индустрии туризма процентов на пятьдесят зависит от того, удастся ли создать устойчивые партнерские отношения с основным туристическим объектом региона.
По влиятельности в Чернорецке Дед – где-то третье лицо после мэра, а в нашей сфере так и вовсе – первое. Это его люди создавали зародыш сгоревшего леса, собирали, как бусины на нитку, деревце к деревцу. Это с его незримого благословения был высажен наш лес.
После того, как злые языки разнесут весть, что Азоринвест попал в черный список к Деду, сотрудничать с ним не согласится ни один предприниматель, желающий жить в бизнесе долго и счастливо.
Максим успел вернуться к нашему возвращению.
Когда мы с Игорем поднялись в его кабинет, он сидел на диване упершись локтями в колени, сцепив руки в замок. Широкие плечи поникли, но вот голова не была скорбно опущена – Макс невидящим взглядом сверлил висящую на стене стилизованную сказочную карту своих “земель”. Там, в верхнем углу старославянским шрифтом на зеленом просторе, в окружении елочек было отпечатано “Тихий лес”.
Цвирко присутствовал здесь же, сидел на посетительском стуле, но именно присутствовал: взгляд тоже устремлен в пустоту, на лице бешеная работа мысли.
Они привезли с собой запах дыма, и он, вместе с повисшей тишиной, кричал о случившемся горе.
Не нарушая молчания, я протопала к кофемашине.
Чай, два черных, капуччино. Не спрашивая о предпочтениях – зачем мне спрашивать, я их предпочтения как свои знаю. Адская машина гудела приводами и черт знает чем еще, запах молотых зерен поплыл по кабинету, приглушая запах гари. В нем было обещание.
“Всё будет хорошо. Я узнавала”.
Я разнесла чашки хозяевам.
– Куда подевались наши… гости? – поинтересовался Макс, когда чашка с чаем стукнула о полировку стола перед ним.
– Съехали, – невозмутимо сообщила я.
Артем посмотрел на свой кофе и чуть усмехнулся, по лицу Игоря, обхватившего кружку обеими ладонями, ничего нельзя было прочитать.
Я опустилась на диван рядом с Максом.
– Вот так вот взяли, и уехали? – скептично уточнил он.
– Ну, не сами, – невозмутимо созналась я, – После моего направляющего пинка.
Да! Да, я их выгнала! И не жалею! И никакая сила не заставит меня извиняться!!!
– Дура, – Макс тяжело вздохнул, и меня отпустило. Не выгонит. – На хрена было из-за… из-за этих… репутацию портить?
– Не, всё правильно, – неожиданно подал голос Игорь, оккупировавший дальний угол дивана и нахохленно созерцавший черную жижу в чашке… – Пусть валят. А то Тамара бы им стрихнину на ужин поднесла.
– Дура Тамарка, что ли? – снова отстраненно усмехнулся Цвирко. – Она повар со стажем, зачем ей стрихнин, когда есть пирожки с грибами?
Я усмехнулась и задала вопрос, который предпочла бы не задавать никогда:
– Что пожарные говорят?
– Да хрень они говорят, Лен.
– Что, случайное возгорание? От брошенного из окна окурка? – со злым сарказмом уточнила я, мгновенно и сразу наливаясь злобой.
– Ага. Зимой. В лесу. Ага-ага. – Макс вздохнул, и взял, наконец, в руки чай. – Нет, Лен, там однозначный поджог, просто не ясно, как его совершили. Живой, промерзший лес очень плохо разгорается. А тут – возгорание началось с нескольких сторон. Плюс – выгорел только молодой лес. Очень аккуратно, сволочи, свое дело делали… Только пока не понятно, как. Как обеспечили возгорание, как направили пламя вглубь массива…
– Да что там понимать, – вставил мрачный Игорь, – Распылили на деревья химию, и вперед.
Я нервно дернулась. Деревья… какие там деревья? Так, прутики хвойные…
Я каждое лето тряслась, что какая-нибудь падаль костер не зальет или сигарету бросит – и полыхнут мои елочки, как нечего делать.
Не того, как видим, боялась.
– Как дети?
Вопрос Елистратова был настолько внезапным, что я некоторое время не могла сообразить, что за дети завелись у нас в “Тишине”, и что именно по ним интересует Макса. И только мучительные секунды судорожных мысленных поисков спустя, я поняла, что имеются в виду мои собственные дети.
Господи, откуда у него силы находятся?
Все видит, обо всем помнит…
Это я волчицей вою и волосы рву, а он отстоял ночь на пожаре, простился с другом и идёт на войну.
– Аллергия, вроде как. Пьют таблетки, болеют, ничего не ломают. Дома второй день противоестественный порядок. Ужасное чувство. Я еще держусь, а вот приходящая няня успокоительное пьет.
Кто-то хмыкнул, и я устало поморщилась:
– Думаете, я шучу? Действительно пьет. Говорит – сердце разрывается их такими видеть.
Кофе в чашке осталось на донышке, а жаль. Медленные глотки меня успокаивали.
– Мне пора, я няню экстренно выдернула, у неё планы на сегодня. Нужно успеть вернуться…
– Как думаешь, это надолго? – Макс задал вопрос со всей осторожностью, понимая, что тут тонкий лед, но я поняла и не обиделась.
– Сегодня-завтра будет общий анализ крови готов. Если там действительно только аллергия, сразу выйду на работу. Не возражаешь, если мы домик займём? Адка уже про пожар откуда-то узнала, домой рвется, долго в больнице я ее не удержу – пусть уж все тогда под рукой будут.
– Да, конечно, не против, – с облегчение выдохнул шеф, и я улыбнулась.
Я знала, о чем он переживал. Пусть сейчас и не сезон, но база должна работать в штатном режиме, демонстрируя всем желающим, что у нас тут все хорошо и прекрасно. Вот только кое-кому мотаться сейчас по администрациям, полициям и прочим инстанциям. Кто будет решать текучку здесь, если старший администратор на больничном, а владелец и вовсе отсутствует?
Пожалуй, мне было даже приятно, что я нужна.
Я со стуком поставила кофейную чашку на стол, сгребла пуховик и сумку и покинула сию юдоль скорби.
Пожалуй, это даже хорошо, что я нужна. Если я дома останусь, я рано или поздно поеду к Азорам, да не просто так, а одолжив у Сереги Балоева ломик.
– Хоть завтра в космос, – широко улыбаясь, сообщила мне медсестра, выдавая результаты анализов, и я смогла ответить ей только слабо дернувшимися уголками губ.
Потому что краснота у мелочи так и не спадала, вялость и апатия тоже никуда не делась, и прекрасные анализы при этом могли означать только одно – надо искать какую-то более сложную причину, а значит – мотаться по врачам.
Хотелось плакать от жалости к детям, от острого беспокойства. Аллергия, пусть это просто аллергия, господи, пожалуйста, пусть это аллергия.
Завтра из больницы возвращается Ада и я планировала всех вечером вывезти в “Тишину”, и так надеялась, что к тому времени вся эта внезапная аллергия тихонечко устранится, будто ее и не было. Вот только судя по всему, закончилось мое трехлетнее везение. Мое везение вообще как-то все разом закончилось в тот день, когда я вызвала Аде скорую.
– Домой, банда, – для детей я уже смогла нарисовать на лице широкую улыбку и прилежно сидевшая на скамейке (права Мария Егоровна, сердце разрывается, бедные крошки!) команда сползла и протянула ладошки. Оленьку – в правую, Стаса – в левую, Ярик паровозиком к брату.
До дома мы добрались в непривычной тишине, а из комбинезонов я вытаскивала малышню, как кукол – сонных и безучастных.
– Оленька, не чеши, не надо, – попросила я, видя, как первой освобожденная от оков зимней одежды, дочь начала ожесточенно скрести плечо.
– Чешется-а-а-а, – хныкнул ребенок.
– Давай поцелую и все пройдет.
Я отвела ткань футболки, обнажая покрасневшую кожу, и застыла.
Тоненькая темно-голубая линия-веточка на детском плечике. Как будто она, играясь, ручкой себя разрисовала. Узор таял возле ключицы, но шел ровно по центру красных пятен. А если напрячься, то можно было разглядеть в других пятнах крохотные темные точки – зародыши будущих линий.
Я знала, где я видела подобное.
Это ни хрена не аллергия.
И это ни хрена не татуировка.
Возможно, если бы я была в чуть более спокойном состоянии, я бы вдохнула, выдохнула, заняла бы детей, открыла ноутбук, зарылась бы в интернет параллельно названивая всем знакомым врачам. Но последние дни я могла похвастаться чем угодно, только не спокойствием.
– Мария Егоровна, извините. Я все понимаю, но это последний раз, честное слово, Ада завтра возвращается.
– Макс, где Азоры остановились, случайно не знаешь? Нет, мне по личному вопросу. Нет, не надо мне туда подогнать труповозку! Потом, потом… Все.
– Гостиница “Золотое кольцо”? Елена Колобкова, администратор базы отдыха “Тишина”, вы не подскажете, Мирослав Радомилович Азор сейчас у себя? Он у нас забыл кое-что, хочу подъехать передать. Да, благодарю. Да, предупредите, что я подъеду, если куда-то соберется. Вещь деликатная, хотелось бы лично в руки. Спасибо.
Нажав отбой, я стиснула зубы и вдавила педаль газа.
Забыл кое-что, ага. О-очень личное! Не в “Тишине” правда, а, простите, во мне, и не сейчас, а четыре года назад. И возвращать это я вообще ни разу не планирую! Но вот кое-какие объяснения кое-кто мне очень сильно должен!
Уже паркуясь перед гостиницей, я посетовала, что ломик так и не прихватила, но утешила себя тем, что вряд ли служба безопасности пропустила бы меня с ним в номер к постояльцу.
Бессердечные они люди! Без понимания.
– Мирослав Радомилович вас ожидает, пятьсот седьмой номер, пятый этаж, из лифта направо.
Я помедлила немного перед дверью, сжала-разжала кулаки. Так, Леночка-умничка, еще раз утвердим порядок действий – сначала выясняем что за генетическую хрень он подкинул твоим детям, а потом уже наносим тяжкие телесные за все хорошее и на десять лет вперед. Ладно, ладно, если не будет сознаваться, можно наносить в процессе выяснения!
Набрав в грудь воздуха, я постучала.
Дверь открылась почти сразу же, и впервые при взгляде друг на друга мы не обменялись дежурными улыбками: я – сервисной, он – донжуановской.
– Я рад, что ты приехала, – произнес Мирослав и посторонился, пропуская меня внутрь. – Лен, давай поговорим спокойно.
– Поговорим, – милостиво кивнула я, позволила закрыть за собой дверь и, как только щелкнул замок, приперла мужчину к стене.
Пришлось встать на цыпочки для большего эффекта, чтобы поймать синий взгляд, пока пальцы вцепились в пуговицы рубашки, расстегивая их одну за другой.
– Нам, Мирослав Радомилович, очень о многом нужно поговорить, – жарко прошептала я ему в губы, прильнув на мгновение. И тут же, отпрянув, распахнула ткань, обнажая гладкую разрисованную кожу. – Например, о том, что это такое.
И я с особым удовольствием ткнула ногтем в одну из линий, расчерчивающих живот.
Мирослав, кажется, малость обалдевший от внезапного перехода от практически изнасилования на обвинительный тон, посмотрел на меня с полным недоумением.
– Татуировка.
– Ложь, – отрезала я. – Еще раз спрашиваю – что это? Дерматологическое заболевание? Какая-то пигментация? Это опасно? Лечится?
Я чувствовала, что срываюсь в истерику, но ничего не могла с собой поделать.
Внутри что-то надломилось. Как будто все эти годы я заталкивала любые переживания, стрессы, нервы в бездонный колодец, хорошенечко утрамбовывала и заколачивала глухой крышкой. А теперь крышка треснула и все это утрамбованное, с удвоенными силами полезло обратно, разбухая, как на дрожжах, до невообразимых размеров.
На глазах уже блестели слезы, хотелось броситься на Мира с кулаками. Это все он виноват! Все из-за него!
Я зажмурилась, стиснула кулаки, больно впиваясь в кожу ногтями.
– Лен…
Сейчас точно ударю.
– Я ничего не понимаю.
Я отвернулась. Открыла глаза. Нашарила взглядом стол с парой стульев. Прошла и села. Посмотрела на Мирослава и произнесла ровным механическим голосом вокзальных объявлений:
– Тебе тоже лучше сесть.
Он не стал спорить и слава богу. Я достала телефон, открыла первое попавшееся фото – Ярик “лечит” плюшевого медведя, обмотав его туалетной бумагой так, что медведя не видно. Синие глазищи сияют, протягивая мне это нечто, и в голове звучит звонкая радость: “Смотри мама, я его так вылечил, что он стал мумией!”.
Я положила телефон на стол, развернув так, чтобы Мирославу было видно, и сказала все тем же чужим, незнакомым мне голосом:
– Ты в курсе, что презервативы дают только 95 % гарантии защиты от нежелательной беременности?
Возможно, стоило подобрать какие-то другие слова, но почему-то вместо этого я сказала ему то же самое, что ответила мне гинеколог, когда я прибежала к ней в панике и с воплями “Как же так?!”.
Мир посмотрел на телефон. Посмотрел на меня. Взял телефон в руки. Посмотрел еще раз очень внимательно.
Я терпеливо ждала. Давай-давай. Переваривай. Сопоставляй. Ты сможешь! Я в тебя верю! Процесс занимает некоторое время, по себе знаю, но ничего, ты ж мужик!
Синие глаза оторвались от фото и поднялись на меня. Омуты, а не глаза. Я подперла подбородок кулаком.
И-и-и-и-и…
– Ты пытаешься мне сказать сейчас, что у меня есть сын?
– Два, – невозмутимо поправила я.
– Два сына?..
– И дочь.
– ?!!!!!
– Там дальше еще фото есть, полистай, ага.
Я дала ему несколько секунд на то, чтобы посмотреть эти самые фото, потом прагматично решила, что время на переваривание вышло (чтобы это переварить все равно никакого времени не хватит, я вот до сих пор иногда перевариваю!), и вернула разговор в исходную позицию:
– Итак, повторяю вопрос: что за дрянь у тебя на коже и что мне с ней делать?
Мирослав, не-женат-детей-нет, Радомилович сидел, уставившись на экран, где сейчас горело другое фото – я, вся красивая и сияющая, три синеглазые улыбчивые мордочки в разноцветных блестящих колпаках и огромный торт с цифрой “три”. Хорошее фото. Хотя мне больше нравилось следующее, куда не влез торт, зато влезла Ада.
Отложив телефон, Мир с силой провел ладонью по лицу и снова поднял на меня глаза.
– Так… – произнес он. И было в этом “так” что-то такое прям… весомое. И, пожалуй, пугающее.
Но я не отвела взгляд. Я тебя не боюсь, слышишь? Скрывать мне теперь нечего, а все остальное…
– Так… – повторил Мирослав, с уже чуточку другой интонацией, куда более миролюбивой. – Для начала, это, – он кивнул вниз, на узор из темных линий, – не опасно. Это не болезнь и не патология.
Мне захотелось закрыть глаза и сползти со стула в облегченный обморок. Все хорошо! Это не болезнь и не патология!
– А что тогда? – строго спросила я вместо обморока. Материнский долг суров и беспощаден. Время на обмороки строго лимитировано.
– Черт…
Мир вдруг подскочил и прошелся по номеру туда-обратно.
– Давно оно проявилось?
– Линии – сегодня, – терпеливо отозвалась я. – Краснота еще два дня назад.
– Ну да, все верно, им три исполнилось… – пробормотал Мирослав себе под нос. – Так. Я сейчас позвоню нашему врачу и…
– Врачу?! – кратковременный дзен под лозунгом “пусть истерика будет лучше у него, чем у меня” меня покинул и я тоже подскочила со стула и ухватила Мира за рукав, разворачивая к себе. – Ты же сказал, это не болезнь!
Он стоял передо мной, по-прежнему полуголый моими стараниями, хмурый, ошарашенный, растерянный. И серьезный. Не то, чтобы мы были близко знакомы, но я не представляла, что он может выглядеть настолько серьезным.
– Это не болезнь, Лена, – повторил Мирослав. – Потому что они не люди. Потому что я – не человек.
А потом…
А потом у меня приключилась галлюцинация.
Потому что черные линии на загорелой коже вдруг засветились мягким голубоватым светом. Как новогодние гирлянды на деревьях главного проспекта. Мир поднял руку, ласкающим движением “коснулся” воздуха и тот, повинуясь его пальцам закрутился в маленький смерч, уместившийся на мужской ладони. Кулак сжался, и смерч лопнул, взметнув мои волосы, а татуировки медленно погасли, оставив след свечения на сетчатке.
– У детей началась инициация. Это не страшно, все через это проходят, но я знаю только теорию в общих чертах, поэтому сейчас позвоню нашему врачу и уточню детали. А потом мы поедем к тебе.
Один-один, – подумал мой мозг и отключил всю мыслительную деятельность. Вообще всю.
В голове было звонко, просторно, там парили планеты и вращались галактики.
Я смотрела, как Мирослав берется за телефон, набирает номер, слушала, как он о чем-то говорит. Но не видела и не слышала.
“Я не буду думать об этом сегодня. Я подумаю об этом завтра”.
Спасибо тебе, великая Скарлетт О’Хара!
Я, гори оно все синим пламенем, подумаю об этом завтра…
– Лена, ты в порядке? – Мирослав легонько тряхнул меня за плечи и заглянул в глаза.
Я заторможено кивнула, продолжая пялиться на галлюциногенную татуировку. Мир опомнился, запахнул полы рубашки, торопливо застегнул пуговицы, а потом еще и свитер для верности натянул – на этот раз простой черный, без оленей. Подхватил пальто.
– Идем. Я все узнал. Мне нужно осмотреть их, а завтра привезут настойку. Не пугайся, это не лекарство. Это специальное зелье на травяной основе, оно маскирует энергетические каналы. Его все пьют до совершеннолетия. А некоторые и после, если не хотят, чтобы люди видели… правда, прежде, чем ее давать, надо будет дождаться завершения инициации, но это дело трех-четырех дней, не больше…
Я опомнилась только когда оказалась в коридоре, а Мир захлопнул дверь и электронный замок мигнул красным.
– Стоять, – гаркнула я, уперев руки в бока. – Сначала, Мирослав Радомилович, ты мне поклянешься, что будешь вести себя тише воды, ниже травы, и никаких мне там “Люк, я твой отец!”, понятно?!
– Лена…
О, в этом коротком слове были все укоризненные интонации всего мира, всех времен и народов. Это было и “да за кого ты меня принимаешь”, и “что я по-твоему дурак?”, и “о женщина – волос длинный, ум короткий”, и много еще чего, что меня совершенно не волновало. Меня сейчас волновало только одно – дети. А со всем остальным я как-нибудь разберусь по ходу дела.
Так что я продолжала перегораживать ему путь и смотреть волком.
– Я буду паинькой, – раздраженно бросил Мир, и стало ясно, что если я попытаюсь прямо сейчас выбить из него еще какие-то обещания, он просто пройдет сквозь меня.
Возможно, даже не фигурально. Кто его знает, на что он способен…
Внутри неприятно похолодело, но я кивнула, повернулась и двинулась по коридору к выходу.
Мне правда было страшно. И утешало только одно – вряд ли бы что-то подобное я вычитала бы в интернете…
Я была благодарна Мирославу за то, что выйдя из гостиницы он направился к своей машине, а не к моей. Я подождала, пока “бэха” пристроится в хвост и вырулила с парковки. Так у меня было время хотя бы капельку прийти в себя. А еще сосредоточиться на дороге.
Полагаю, Миру нужно было то же самое – задать друг другу миллиард вопросов мы еще успеем.
– С детьми сидит соседка, – предупредила я, когда мы оказались возле нашего подъезда. – поднимешься через пять минут, когда она уйдет. Семнадцатая квартира.
Мир скривился, но не прокомментировал и на том спасибо.
Прости, милый, но моя спокойная жизнь – то, что от нее осталось – мне дороже твоих оскорбленных чувств.
…Я никогда в жизни еще не чувствовала себя настолько беззащитной. Бессильной. Беспомощной. Наблюдая за тем, как Мир осматривает детей, я чувствовала себя посаженной на цепь волчицей, вынужденной наблюдать как разоряют ее логово, как чужие, бесцеремонные руки хватают волчат, чтобы… что? Я не знала. Но старательно давила в себе желание вытолкать мужчину за дверь, бегом собрать вещи, уехать в “Тишину” и забаррикадироваться там на веки вечные.
