Текст книги "Игра в гейшу. Peek-a-boo"

Автор книги: Яна Лапутина

Глава 23

Тесен – ох! – как уж он тесен, весь этот мир людей.

Инночка Терзийская обмела ласково-нежной пуховкой подстриженную «под ноль» голову Ирки, сняла с ее плеч голубую накидку и, слегка опершись на Иркины плечи, долго-долго смотрела на отражение Строговой в зеркале.

Ирка тоже смотрела на себя – вот теперь уж точно! – неузнаваемую. Она, сдерживаясь от рвущегося из нее плача, сморщила лоб и поджала губы. От левого глаза вниз потянулась светлая мокрая нитка.

– Ты сейчас как Деми Мур из «Солдата Джейн», – попыталась отвлечь ее Инночка. – И ты знаешь, тебе идет. Ей-богу! – Она промокнула Иркины слезы салфеткой. – Я тут недавно делала голову Ярославе Петелиной, писательнице, она замужем за миллиардером Попцовым. Не знаешь? Ну, это не важно. Важно вот что – она просто в восторге от твоих романсов и твоего голоса. У ее мужа целый диск. У меня такого нет. Подари, а? Она расспрашивала о тебе...

– А ты? – сглотнув комок в горле, спросила Ирка.

– Сказала, что не знаю такую.

– Почему, ты же мне про нее...

– Ну, это две большие разницы. Если она тебя не знает, а расспрашивает, значит, хочет что-то узнать. Я, Ирка, в этом гадюшнике не первый год... расческой машу. Усвоила, кого надо слушать, а кому – говорить. Ля-ля-ля не для всех, бля!

Ирка улыбнулась.

– Ну вот... расцвела. Слава тебе, господи. И с чего ты на такое решилась? – Инночка маленькой ладошкой погладила лысую голову Ирки. – А теперь можно я у тебя останусь ночевать? Уже пятый час. Куда мне в такую рань тащиться? У тебя шампанское есть?

– Есть.

– Выпьем за «солдата Джейн» и спать. Ты хорошая, Ирка. Прорвемся!..

От Инночки Терзийской так и лучилось душевное тепло. Хотя, Ирка об этом знала, переживаний на ее долю уже выпало немало. Она одна, на съемной квартире, растила сынишку.

Глава 24

Когда наш самолет, разбежавшись до дрожи, отлетел от бетонки в Ницце и, набрав высоту, взял курс на Москву, я, отстегнувшись, раскрыла свой Sony и, привычно не глядя на клавиатуру, заиграла пальцами.

На одном из них так и искрилось, будто смеялось, надетое мне Сашей прямо в бутике возле прилавка колечко Graff. Оно, нарочно не придумаешь, было в тему.

...У меня есть один замечательно циничный друг. Он управляет компанией-производителем слабоалкогольных напитков, занимается тантрой и не обделяет вниманием ни одну девушку, чьи глаза могут быть охарактеризованы определением – «с поволокой». Когда-то его оптический прицел чуть было не словил в перекрестие меня, но я ловко вынырнула из-под него, и мы стали просто завтракать раз в три-четыре месяца в вечно людном по утрам Correa’s на Грузинской.

В начале ноября он пригласил меня на очередной плановый завтрак, и его внимание привлекли совсем новенькие de Grisogona на моем запястье.

– Красивые, – сказал он и провел пальцами по шершавому ремешку.

– Подарок... поклонника, – иронично и одновременно смущенно протянула я. – Сама удивилась. Пошла с ним в театр, поужинала один раз в «Вертинском», а вчера утром он прислал мне коробочку, и в ней – эти часы. Даже неловко...

– Перестань! Ни во что мужчина не способен влюбиться с такой пылкостью, как в собственный подвиг, совершенный ради женщины. А покупка таких часов подвиг. Финансовый.

– Это очень в твоем духе. Ты что, в свою обожаемую Дашу влюбился из-за потраченных на нее денег?

– Простая арифметика: чем больше усилий затрачено на женщину, тем обиднее ее бросать. Большие инвестиции, понимаешь, обязывают к постоянству. К тому же, если бы я заподозрил, что растратил столько денег, сил и времени на полное ничтожество, что стало бы с моей самооценкой?

У Дениса завибрировал мобильный, и совсем скоро он умчался на переговоры. У меня же оставалось до следующей встречи чуть больше часа, и я машинально стала прокручивать в голове его слова... Выходит, что женщина в современной действительности расценивается и как объект для инвестиций?

Тут стоит, наверное, сразу же отмести пошлую и гадкую плоскость «продажной любви». Это одна из древнейших финансовых операций: обмен товара на деньги – тела на купюры. Так сказать, краткосрочная инвестиция, и никто не додумается получать с нее процент.

Совсем другое дело – отношения. Свидания, походы в рестораны, поездки на курорты, подарки. Ведь ничто не проходит даром. Мужчина платит за совместные развлечения, а женщина с благодарностью смотрит на него, открывая в нем все больше привлекательных ее женскому сердцу качеств.

Двусторонний profit!

Довольно состоятельный мужчина убеждал меня, что никогда не расценивал свои отношения с женщиной через призму ее финансирования, настойчиво твердил, что все, что делает, для и ради нее, он делает исключительно чтобы сделать ей приятно, а взамен получить удовольствие от выражения ее лица, озаренного улыбкой благодарности. «Благодарности». Обратим на это внимание.

Абсолютное количество вещей в мире имеет свою цену. Но то, что не то чтобы бесценно, но на чем не болтается ценник... эмоции. Не жонглируя неуместной сейчас романтикой, признаюсь: да, чувства продаются. И именно они являются тем женским фондом, акции которого выставлены на мировые рынки «ценных ощущений», охотно раскупаясь за кольца, шубы и машины.

Итак – инвестирование в женщин. Надеюсь, что вы согласны – оно существует. Если же я убедила вас неокончательно, то внесу еще одну поправку-уточнение. В этом процессе нет ничего вульгарного. Просто то, что раньше, в советские времена, мы называли «ухаживанием»: походы в пельменные, бары, духи «Клима» и совместные поездки на остров Крым, теперь можно назвать «инвестированием» – с размахом посиделки у Новикова, блеск Chopard или Graff на пальчике и выходные в Европе... Все определяется, так сказать, финансовыми способностями инвестора.

Я заказала еще один апельсиновый сок и вспомнила некогда услышанные слова: «Женская красота, и твоя, как это ни печально, выражаясь на нашем, финансовом, языке, обесценивающийся актив».

То есть мужчины, инвестирующие исключительно в женскую красоту, скорее всего, из-за неправильно спрогнозированной рыночной ситуации, к сожалению, очень скоро потерпят полный финансовый крах из-за падения стоимости акций.

Это – «глупый инвестор». Правда, здесь есть еще одна составляющая: инвестирования женщины в собственную внешность. Походы в салоны, к косметологу, пластическому хирургу могут значительно продлить век женской красоты и привлекательности, но все же этот актив пустоват, если не поддерживается извне.

И вот вам другой, очень наглядный пример. У одного нефтяного магната есть довольно молодая любовница, обладательница модельной внешности, роскошных и нежно хлопающих ресниц и невероятно красивого изгиба спины. При всем этом богатстве она еще и студентка, изучающая финансовый менеджмент в одном из лучших университетов страны, куда была устроена не без его помощи, и проходящая практику в большой брокерской конторе, куда ходит ежедневно с девяти утра до шести вечера.

Вообще-то она могла бы всего этого не делать. Но она, да и этот магнат, прекрасно понимают, что красота, так сказать, отгорит, пройдет, а вот умение управлять активами с опытом и возрастом станет только крепче.

Он – «умный инвестор».

И это как бы еще один вариант инвестирования в женщин. Синонимом которому может послужить слово «помощь».

Мужчина, обладающий, в первую очередь, большими финансовыми возможностями, может активно помочь своей пассии в ее становлении. В его власти создать ей условия комфорта: хорошая квартира, машина, красивая и удобная одежда, и конечно же драгоценности, которые отлично поднимают настроение в дождливую или снежную погоду, которая в нашем родном климатическом поясе стоит большую часть года.

За эти вложения он получает связь взаимного доверия, существо, готовое болтать с ним часами, улыбаться одному его голосу в телефонной трубке и нежно поглаживать его по руке.

«Умный инвестор» бесконечно ценит в женщине способность выслушать именно его, а если она еще и понимает то, о чем он ей рассказывает, и, что уже совсем волшебно, может что-то посоветовать... Такая женщина становится бесценным капиталовложением.

Поход с такой вот красивой умницей в ресторан – уже не просто удовольствие. Это, прежде всего, возможность наблюдать за окружающими, подмечать промахи и удачи их поведения, складывать все это в копилку памяти.

Потом, в сжатом виде, рассказать об этом мужчине. И ему, безусловно, будет интересно узнать, как выглядят другие и понять, как может и должен смотреться он сам.

Вполне возможно, вы не откроете ему Америку. Но он непременно поймет, что вы думаете и анализируете. Думаете о нем и для него. Что его работа – читай его жизнь – вам интересны так же, как ему, что вы готовы посильно быть его помощником. А она – помощь – должна быть отблагодарена. Подарками! Инвестициями.

Недавно я стояла в пробке и слушала радио «Эхо Москвы». Тема: брак по расчету. Речь шла о том, что самые крепкие, так сказать браки-долгожители, те, что заключены по расчету. Нет-нет, говорилось не об оценке банковского счета, а об оценке совпадений взглядов, понимания жизни, взаимных потребностей и взаимных же ожиданий от будущего. Факт – при совпадении этих позиций брак, безусловно, имеет гораздо большие шансы на успех. И нет ничего дурного, если мужчина видит перед собой умную и красивую женщину, способную создать оптимальный климат для его профессионального роста, а женщина видит мужчину, способного идеально воплотить ее мечты о красивой жизни и всем том, что входит в банальное словосочетание «женское счастье».

Да-да. Мужчина может выступить своего рода воспитателем. Вместо родителей он подыщет и наймет преподавателей французского и итальянского, заставит писать диплом или станет потворствовать увлечению дизайнерством. Но все это при условии ответной отдачи.

Бездумно тратить деньги на безумную красотку. Тут «умный инвестор» обойдется парой походов в ресторан и, возможно, скромным колечком. Большие инвестиции привлекает все же ум, естественно, в сочетании с красотой. И это уже может вылиться в долгосрочный инвестиционный проект, который вполне рискует закончиться браком.

– Моя жена – банк. Я вкладываю в нее деньги сейчас, а процент получу позже. Но он будет очень высоким, – сказал мне хозяин компании хэдхантеров Миша. – Я очень долго подыскивал подходящую кандидатуру.

И я склонна ему верить, он профессионально лавирует в мире «кадров».

И все-таки запомните: подарками мужчина не способен купить женщину. И когда кто-то гадко и ехидно заметит вам, что вы встречаетесь с мужчиной потому, что он дарит вам красивые вещи, посочувствуйте, что этого опыта не пришлось и, наверное, не придется испытать автору этих высказываний. Мужчина, инвестируя в женщину, не покупает ее. Он, если хотите, предлагает ей контракт о взаимовыгодном сотрудничестве, он ценит ее красоту, ум, нежность, ласку, любовь и хочет, чтобы они сохранились как можно дольше.

Ну а если потом не случится, не выйдет голливудского happy end’а с фатой и свадебным тортом, это все равно будет ваш личный и бесценный опыт, сопряженный с необесценивающимися активами, то есть его подарками. Они помимо величины и чистоты каратов будут хранить самое дорогое – воспоминания. Вот они и в самом деле бесценны. Это память, ваше прошлое. Это невозможно купить или продать, это тот актив, тот жизненный опыт, который у вас невозможно отнять.

Бред Питт сумел сделать Дженнифер Анистон, а вместе с ней ювелирному дому Damiani и еще сотням женщин вот такой вот «вечный» подарок – обручальное кольцо собственного дизайна.

Их брак распался. Теперь невероятно красивая Джоли встречает рассветы с Питтом, а кольцо все так же продолжает лежать на роскошных прилавках.

Это был сказочно-романтичный поступок, ставший отличной инвестицией.

P.S. Есть неприятная порода мужчин, которые устраивают «расставание с конфискацией», то есть уходя забирают все то, что когда-то нежно преподносили вам в обмен на вашу радость. Но это лишь подтверждает слова моего партнера по завтракам Дениса – вы очень задели этого мужчину, его самооценка чересчур пострадала, он промахнулся в объекте для инвестирования и не может, по крайней мере какое-то время, нравиться самому себе. Но все же чаще конфискации не происходит. Или совершается она теми мужчинами, память о которых хранить не стоит. Мужчинам страшно смотреть на правду.

Легче найти новый объект.

Глава 25

Странно, наверное, но стрелять в Москве можно круглосуточно. Двадцать четыре часа подряд. Для этого надо всего лишь махнуть по столичным улицам до Октябрьского поля, немного не доезжая до поселка архитекторов на Расплетина, 5. Там, опустившись в грязноватый, как бы обесцвеченный безжизненным светом неоновых ламп, тировый комплекс «Хищник», вы можете выбрать из почти что полсотни видов стрелкового оружия что-то конкретно стыкующееся с вашим характером. Потом вас проведут по темным и неуютным переходам на огневой рубеж, где вы наконец получите из рук сопровождающего вас смотрителя, который и набьет обойму «Грача», то есть спортивного его варианта – «Викинга», – взвешенно и удобно вписывающегося в ладонь пистолета. Леша и Миша стреляли из «Викингов». В поясные мишени. Стреляли по пять «бахов»-выстрелов. На каждую из них смотритель надевал им по новой, отпрессованной в типографии бумажной полуфигуре. По двадцать пять дырок-пробоин в безликих головах каждый, и можно было становиться хозяином пяти стодолларовых купюр, которые Леша аккуратно засунул на время стрельбы в нагрудный карман смотрителя.

Успех «замазки»-интереса определялся кучностью, точностью прорванных пулями отверстий. Смотритель, ангажированный заранее всунутой ему «пятисоткой», отслеживал результаты. Да они и сами соображали по этой части. Мишка стрелял с обеих рук – правая кисть с пистолетом в левой. Леша по-спортивному, левая рука на бедре. Выражение лиц, оконтуренных черными полукружиями наушников, – одинаковое. Бесстрастное. С таким выражением играют в покер, рассматривают бриллианты и навсегда расстаются с женщинами.

Кстати, и по одежде они сейчас ничем не различались: черные утепленные кожаные куртки, черные шерстяные водолазки, темные джинсы, черные лоферы и черные, по брови, вязаные шапочки. Приложи их спина к спине, выйдет что-то сиамское, нераздельное.

Они стреляли подрядно, без интервалов. С одного вдоха. Получались почти что очереди. Та-та-та-та-та и снова та-та-та-та-та. Когда мишени подплывали к ним для смены, они, моментально оценивая качество боя, коротко взглядывали друг на друга. Леша на Мишку правым, а Мишка на Лешку левым глазом.

Было понятно, что оба идут ухо в ухо. Лешины пули калечили голову фигурно, он как бы нарочно выстреливал на ней дырки-глаза, дырку-нос и две дырки, одна к другой, рот. Мишка сливал пробоины в одну общую в самом центре, где лоб.

Все решилось в последней серии. Леша, посмотрев вопросительно на Михаила, демонстративно переложил «Грача»-«Викинга» в левую руку и, как бы не глядя, растатакал обойму. Во «рту» подплывшей мишени рвано «кричала» дыра.

Мишка, переменив руки, отстрелялся посбивчивее, не в такт, и его прострелы в мишени оказались раскладистее. Смотритель достал из кармана долларовую заначку-«замазал» и, ухмыляясь успевшим подзарости свежей щетиной морщинистым лицом, протянул ее Леше. Мишка, стянув наушники, развел руками: что поделаешь.

– Я налево только хорошо хожу, – сказал он Леше, и они, не сговариваясь, переместились в какой-то занюханный неказистый бар тира. Взяли по кока-коле и закурили. Часы на стенке показывали второй час ночи.

– Когда виконт встречается с виконтом, они беседуют, конечно, не о ком-то, а о виконтах... – сказал Леша.

– Это откуда? – спросил Мишка. – Забыл.

– Тридцатые годы. Париж. Хит Мориса Шевалье.

– Вспомнил, ты эту фигню мне под Буденновском выдавал, когда мы на Салмана Радуева лежали...

– Хорошая память.

– О нем или у меня?

– И о нем и у тебя.

– Почему ты его не снял тогда, на поле, когда они босиком по снегу бежали? Я же видел, что ты его вел. Скажи, дело прошлое, да и Радуева давно придушили...

– Когда-нибудь, капитан. Может быть. А сейчас о другом. – Леша достал из внутреннего кармана косухи конверт и протянул его Мишке.

Когда тот по-быстрому взглянул на Иркину фотографию и тут же снова вдавил ее обратно в конверт, спросил:

– Знаешь?

– Знаю. С какой целью интересуешься?

– Заказ.

– От моей...?

Леша кивнул.

– Двоит белокурва.[7]7
  Белокурва – молодежный слэнг – блондинка.


[Закрыть]

– С кем еще?

– С кавказцами. Они на нее уже вышли. Напугали девку по полной.

– Ну?

– Хозяин впряг уже сильно.

– У них что с ней, – Леша постучал средним пальцем по конверту с Иркиной фотографией, – реально серьезно?

– Похоже. У нее есть дочка. А у Петелиной детей быть не может, вот она и напряглась, – Мишка показал глазами на конверт. – Срок заявила?

– Пока нет.

– А если заявит?

– Деньги не пахнут.

– Я – не за.

– Не парься. Я это по твоим глазам чувствую. Говори.

– У меня есть мысль одна, старлей.

– Ну?

– Может, словить ее на твою фотокамеру? Я ее в постель затащу, а ты нас – щелк?

– Думаешь, прокатит?

– Потягивает ее на «арнольдов». Я ее глаз видел.

– Давай, bodyguard, работай. Без мочилова спится без снов. Только...

– Понял. Я для нее вещмешок.

– Не переигрывай. Она не такая уж простая. Ушлая. До связи. Спать поехали?

Глава 26

Я была Дед Морозом. На Chanel в Ницце мне надарили кучу подарков. Всякие лосьоны, кремы, гели, маски, тоники...

Все это я разложила сейчас на столе в нашей с Машкой комнате и предложила девчонкам самим, на свой выбор, выбирать любое.

Конечно же я понимала, проблема выбора придумана чертом. Угодить самому себе при наличии высококачественного разнообразия – штука сложнейшая. Но Ирка, как истинная торгашка, решила все просто.

– Стоп! Стоп, стоп... – остановила она подружек. – Давайте без барахолки. Всего на столе всяких штук... – она пересчитала, – двадцать семь. Отворачивайтесь. А она будет спрашивать – кому? Поняли? Отвернулись...

Ирка быстро раскидала-разделила товар на три кучки.

– Себя я тоже отворачиваю. А ты, – скомандовала она мне, – говори кому.

Первая кучка досталась Машке. Она моментально вкинула руку. Вторая – Таньке. А третья, соответственно, Ирке. Танька спросила:

– А себе-то ты что-нибудь от Ниццы оставила?

– Конечно, – сказала я и вытянула кисть левой руки. На безымянном пальце смеялось колечко Затуры.

– Ух, ты! – выдохнула Машка. – Graff! Не расскажешь?

– Нет.

– Ни за какие деньги? – подначила Ирка, встряхивая «подпугачевским» париком. Я ее «солдата Джейн» еще не видела.

– Нет.

Танька приложила свою ладонь, со своим Graff’ом, к моей:

– Да... твой круче, каратов на шесть? Да?

Я улыбнулась и обняла подруг.

– Разве в этом дело, девочки?

– А в чем, в чем? – вцепилась Танька.

– Ни в чем, а в ком? – поправила ее Машка. – В ком?

– Военная тайна, – сказала я. – Срок не раскрытия сто лет.

Глава 27

Старинное греческое изречение – то, что человек любит превыше всего, рано или поздно его погубит. Не думаю, что обитательница десятого номера, Земфира Андреевна, знала о нем. Но то, что она превыше всего на свете обожала собственный кайф, причем от всего и во всем, что таило его или располагало им, от какого-нибудь необыкновенного белья до... но тут, мне кажется, она предела, как и горизонта, достичь не могла. За сиюминутное, вдруг из ничего возникшее наслаждение Земфира Андреевна отдавалась с ходу и вся.

Рыжий хирург из Сан-Диего Томас Линджер и не думал, вышагивая мимо десятого номера, ни о чем, кроме предстоящих осмотров-перевязок, когда навстречу ему выпорхнула в бирюзовом, почти не застегнутом халате Земфира Андреевна. Она только что, с минуту назад, втянула в себя кокаиновую дорожку и уже ощущала в себе позыв к захватывающей дыхание близости.

– О-о!.. – вырвалось из нее при виде сине-голубой униформы долговязого Томаса. – Вот тебя-то мне и не хватало... – Она решительно буквально рывком втянула его в номер.

Закрываться на ключ не было времени. Земфира Андреевна рывком спустила с него штаны и ярко-желтые плавки до белоснежных сабо и решительно плотно обхватила ладонью то, что моментально отозвалось горячим, пульсирующим, вздрагивающим набуханием.

– О-о!.. – задышала неровно и часто Земфира Андреевна, стряхнула с себя халат и, развернувшись к хирургу ровно поджаренной солярием и все еще упругой попкой и наклонившись, сама, она все любила делать сама, ввела в себя так желаемое сейчас, твердое и послушное...

Мужа Земфиры Андреевны звали Егором Яковлевичем. Его компания производила и продавала спецодежду. За пятнадцать лет существования она вобрала в себя более восьми тысяч человек персонала, и годовой доход ее дорос до четырехсот миллионов долларов.

Егор Яковлевич, шестидесятилетний, ухоженный, красиво поседевший, не очень высокого роста мужчина, приостановился возле мореного дуба двери, на которой отсвечивала начищенной бронзой цифра десять, поправил на левом локте похрустывающий целлофаном букет нежно-коралловых роз и без стука открыл дверь. Именно в это мгновение Земфира Андреевна зашлась в так хорошо знакомом Егору Яковлевичу за совместно прожитые десять лет, торжествующем визге.

Дальнейшие действия Егора Яковлевича можно было бы определить как автоматические. Он бросил букет себе под ноги, вытер об него темно-коричневые ботинки и, коротко шагнув к бесштанному и обалдело глядящему на него Томасу Линджеру, без размаха выстрелил в его заостренный худобой подбородок заученным еще в юношеские годы хуком справа.

Хирург как подрубленный свалился, уронив при этом стул и еще что-то. Голую, обхватившую грудь руками Земфиру Андреевну Егор Яковлевич за волосы выволок в коридор. И там, развернув, выдал ей по ее загорелой, все еще аппетитной попке увесистый пендаль-поджопник.

– И пошла ты отсюда на х..! – заорал он на всю «ферму». – Порву-у!

Дальше Егор Яковлевич творил вообще невообразимое. Он медленно шел по коридорам «фермы» и, набычившись, не видя перед собой никого и ничего, бил ногами во все двери. Если они открывались, он, как бы наново оживляя в себе только что запечатленное в десятом номере, бил кулаком в воздух и хрипло выкрикивал:

– Е...тесь, суки! У-убью...

И так до середины первого этажа, где Егора Яковлевича наконец-то скрутили охранники «фермы» и, заломив ему руки за спину «уточкой», приставили к стенке, пока медсестра не вколола ему прямо сквозь ткань брюк успокоительное.

Он вздрогнул, с минуту еще поматерился, а затем как-то безвольно, мешком опал на колени и зарыдал. Ребята-охранники отпустили его руки и, подхватив, отнесли в терапевтический кабинет.

«Ферма», как никогда, возбужденно зажужжала. Нонсенс шокировал всех. Но не самим фактом брутального коитуса. Нет. Пускай и вульгарно-случайного. Воинствовал, как всегда, наиболее информированный розовый Juicy Couture:

– Это же просто абстракция! Ну как, как можно при этом не закрываться на ключ? Да, конечно, всякое бывает, но выставлять интим напоказ, да еще собственному мужу, как говорит мой сын – армагедец! Ну вы только сами подумайте, муж с розами, так сказать на крылышках, а тут такая камасутра...

Все это ладно, так сказать, чего не бывает, если бы концовка, финал данного происшествия оказался не таким, каким он вышел. Вот такого на «ферме» никто не ожидал. Да и не мог ожидать.

Где-то часа через два, выспавшись на диване у терапевта, Егор Яковлевич открыл глаза и очень вежливо попросил разрешения принять душ, затем у стилиста привел свою внешность в полный порядок. После этого он вынул мобильный и кратко приказал:

– Срочно сто роз, самых-самых. Сюда, на «ферму». В десятый номер. Перед внесением позвонить. На все – тридцать минут. Время пошло.

Захлопнув мобильный, Егор Яковлевич поинтересовался:

– У вас, простите, чистого конверта не найдется?

– Пожалуйста.

Подойдя к окну, Егор Яковлевич, не считая, на ощупь, вытащил из кармана солидную, тысяч в десять, долю и вложил ее в конверт:

– Пожалуйста, когда я уеду, вручите это длинному и рыжему, которого я... И пусть он исчезнет отсюда сегодня же, я проверю.

А еще часа через три Земфира Андреевна и Егор Яковлевич, явно удовлетворенные друг другом, дружно, под ручку, во всем блеске, спустились в бар, где заказали по бокалу шампанского.

Я была в баре с девчонками и, приглядевшись к Егору Яковлевичу, вспомнила его. Он был рядом с Димой на одном благотворительном ужине. Дима представил мне его как очень хорошего делового партнера.

– Девочки, – сказала я, – я на минуточку.

– Добрый вечер, – склонила я голову. – Если не путаю, вы... Егор Яковлевич? Нас познакомил на какой-то вечеринке Дмитрий Стоянов.

– Да-да, конечно. – Он стек с высокого стульчика и галантно поцеловал мне руку. – Я вчера ужинал с Дмитрием Сергеевичем в «Павильоне» на Большом Патриаршем. По-моему, он в полном порядке. Он был не один. С обворожительной женщиной. Представил ее мне как невесту.

– Очередную, – хмыкнула Земфира Андреевна.

– А нам до этого, дорогая... – изобразил улыбку Егор Яковлевич.

– ...как до лампочки.

– Всего вам хорошего, – сказала я. – Простите за беспокойство.

Я вернулась к подругам.

– Ты что это? – спросила Машка. – Вы знакомы?

– Чуть-чуть.

Услышанное от Егора Яковлевича, если честно, больно куснуло. Вспомнились прочитанные у кого-то слова: отнять веру в красоту любви... страшное преступление.

Я вспомнила, как мы сидели с Димой в Форте Дей Марми, в только что открывшемся Grand Hotel Imperiale, на котором значилось не просто пять звезд, а пять с плюсом. Дима задумчиво крутил в руках бутылку:

– Супертосканское. Сассикай. Его пьют за взаимное доверие. А ты, мне так кажется, почему-то не веришь мне? – Он стал медленно разливать вино. – Почему?

– Потому что меня предавали. Мне трудно верить людям. У тебя хороший вкус, Дима, – попыталась перевести тему я и поставила бокал на стол. – Потрясающее вино.

– Я знаю, – сказал Дима и посмотрел на меня очень внимательно. – А ты все-таки поверь мне. Я не предам. Не бойся. Я – другой. За тебя.

– За тебя, – сказала я и отпила глоток удивительно вкусного вина.

Тогда я поверила, поверила, пове... до последовавшего через несколько месяцев финального разговора на Гарде. Сколько раз я прокручивала этот чертов разговор в голове? Не сосчитать... Пленка ведь была закольцована, и память кружила, кружила, кружи... И было обидно и больно понимать, что я страшно жалею об этой своей добровольной капитуляции, что она стала самой тяжелой, пока, в моей жизни.

– Ку-ку, ты где? Ау! – подтолкнула меня Машка. – Вот я насмотрелась на все на это и мне захотелось прочитать вам стихи.

– Чьи? – спросила слегка подкосевшая Танька. Она только что одолела третью текилу.

– Баратынского.

– А-а... – уважительно протянула Танька. – Это мой самый любимый поэт.

Мы с Иркой рассмеялись.

– Читай, Машенька.

 
Наслаждайте: все проходит!
То благой, то строгой к нам
Своенравно рок приводит
Нас к утехам и бедам.
Чужд он долгого пристрастья:
Вы, чья жизнь полна красы, —
Машка показала на нас пальцем:
На лету ловите счастья
Ненадежные часы.
Не ропщите: все проходит
И ко счастью иногда
Неожиданно приводит
Нас суровая беда.
И веселью, и печали
На изменчивой земле
Боги праведные дали
Одинакие крыле.
 

Пока Машка произносила все эти необъяснимо точно совпадающие с нашим настроением слова, я успела вспомнить, как маялась тогда, после Гарды. Судорожное расставание с Димой тянулось весь август. Непонятные и пустые переговоры по телефону, моя невысказанная тоска и его лживо-обнадеживающие обещания, нежные обращения, все это заставляло меня с какой-то болезненной ожесточенностью придумывать себе на каждый день кучу ненужных и глупых занятий, единственным предназначением которых было дотянуть до летних сумерек, пророчивших начало нового дня, в котором я все еще надеялась найти Диму. В один из таких пустых и терпких на вкус вечеров ко мне заехала Машка. Леша улетел в очередную командировку, и она, такая же брошенная, но все же в меньшей степени, чем я, не знала, чем себя занять. Мы записались на сеанс педикюра в Nail Room.

– Привет. Не мог раньше позвонить, переговоры.

– Привет, родной, – пыталась я подавить волну радости в голосе, которая стала раскатываться по мне, еще когда я увидела его имя, высветившееся на экране подаренного им Vertu.

– Что делаешь?

– Педикюр. С подругой. – Он никогда, ни разу не видел ни одну из моих девочек.

– Так поздно? Я соскучился.

– Я тоже.

– Приеду – позвоню. Целую.

Еще одна ложь. Еще одно обещание, которое не сбудется. Еще один повод, чтобы ждать завтрашнего дня....

– ...Вот это да, – сказала Танька, дослушав стихи. – Это же надо додуматься, что беда приводит к счастью...

– Иногда, – как-то грустно сказала Ирка.