Текст книги "Глобальное потепление"

Автор книги: Яна Дубинянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Так пойдем ко мне, – бесхитростно предложила Соня. – Я близко живу.

– Как мы с тобой договоримся, Дим? – засуетился Юрка Рибер, умевший договариваться в любом состоянии.

Очень захотелось его послать, но, наверное, это было бы не совсем правильно, и Ливанов бросил:

– Приедешь – на месте созвонимся.

Он тяжело поднялся и двинул к выходу, подталкивая перед собой Соню и взрезая, как фигурой на носу корабля, ее мощным корпусом волны риберовских гостей, колышащихся в душном дыму. По дороге ему совали на прощание руки, и Ливанов все их пожимал, кто-то махал издали, кто-то похохатывал, похлопывал по плечу, давал советы. Сонечкины уши впереди пылали горячим красным цветом.

Уже на лестничной площадке воздух был прохладен и неправдоподобно, отрезвляюще свеж. Соня повисла на Ливанове, губы у нее были мягкие и кисловатые, как прибродившие фрукты. На ногах она держалась очень нетвердо, пришлось прислонить к штукатурке и придерживать одной рукой, шаря другой в кармане в поисках мобилки.

– Такси? – удивилась Соня. – Не надо, я тут рядом живу, в соседнем доме.

– А я живу далеко, у меня поезд через пару часов и даже запасных трусов с собой нет, – Ливанов продиктовал адрес и развернул ее к себе за мочки пылающих ушей. – Ты смешная и глупая, за это я тебя и люблю. Поедешь со мной на Соловки?

рубрика: Саквояж

КАК ПЛАНИРУЮТ ЛЕТО ЗНАМЕНИТОСТИ Дмитрий ЛИВАНОВ, писатель:

– Вы меня об этом спрашиваете каждый год, наверное, в надежде услышать что-нибудь новенькое. Ничего подобного, не дождетесь. Этим летом я снова еду на Соловки, потому что лучшего места просто нету нигде. А самое лучшее место на Соловках – лагерь Сандормох, мы туда вдвоем с дочкой поедем, она уже второй месяц все ест и хорошо себя ведет, насколько это вообще возможно, Лилька у меня чертенок, хотя и солнышко.

Вообще же Соловки – это символ. Символ нашей иррациональной логики, которая почему-то действует, хотя казалось бы, – а по-другому и не бывает в этой стране. Все мы прекрасно знаем, что территория исторических Соловков затоплена в результате глобального потепления. Согласитесь, новое побережье Белого моря и Безледного океана можно было назвать как угодно. Только в этой стране могли додуматься сделать ставку на бренд, нагруженный таким невероятным, мощнейшим негативом. Но, с другой-то стороны, и сам бренд мощнейший!

И когда отгремели все скандалы насчет цинизма, плясок на костях и так далее, оказалось что? Оказалось, весь мир стремится к нам сюда, на Беломорье, на Соловки. Нас полюбили именно за то, за что когда-то особенно ненавидели. Парадоксальный эффект, возможный исключительно в этой стране и нигде больше. Другое дело, мы никак не можем по-настоящему получить удовольствие от этой неожиданной всеобщей любви. Секс без оргазма, знаете ли, утомительное занятие, не приносящее счастья. А потому счастья в этой стране нет и, боюсь, не будет…

Но я все равно еду на Соловки, потому что там хорошо. Буду писать новую вещь, трилогию в стихах «Глобальное потепление». Но это уже, пожалуй, не по вашей теме.

Из опроса глянцевого журнала «Великолепные вакации»

5. Наша Страна

– Да, Дмитрий Ильич… Не может быть, какая удача!..Конечно, разумеется, будем очень рады. Я вам перезвоню. Еще раз большое спасибо, – Вероничка повесила трубку и улыбнулась снисходительной ухмылкой профессионалки.

– А меня он послал, – задумчиво сказала Юлька.

Редакторша пожала обнаженными плечами, не снисходя до объяснения очевидного. И то правда, на Юлькиной памяти Вероничку действительно никто и никогда не посылал. Вот сама она могла своим вкрадчивым, протяжным и всегда, не только в сиесту, будто заспанным голосом послать кого угодно и как угодно далеко.

– Послезавтра он у нас в эфире…

Вероничка сделала микропаузу и победно, словно джокер из рукава (хотя никаких рукавов на ней, разумеется, не было – одни прозрачные полосочки топика с кондишеном), выложила основное:

– В реальной студии!

– Это как? – оторопела Юлька.

– Очень просто. Он здесь, в нашей стране. Приехал вчера по каким-то своим делам, я не вникала.

– Блин. Могла бы вникнуть!

Редакторша посмотрела на нее с легким недоумением и даже брезгливостью, и было абсолютно понятно, что именно она думает: с какой это радости такое вот ничтожество светится в эфире, а вся-распрекрасная-я вкалываю на нее за кадром, и никакой благодарности? Впрочем, ни о чем другом в Юлькином присутствии Вероничка никогда не думала. Да и, по-видимому, вообще никогда.

Демонстративно отвернулась и принялась листать глянцевый журнал с белым лайнером на обложке и кучей барышень в купальниках под пальмами внутри. Вероничка собиралась в отпуск. Весь «Супер-Мост» в связи с переходом на летнюю сетку вещания отправляли в отпуск со второго числа и аж до следующего телесезона, причем последнее было весьма под вопросом. По студии ходили разнообразные слухи и сплетни, однако по большому счету никто особенно не парился. В нашей стране по определению не бывает ничего стабильного или хотя бы долгосрочного, а тем более здесь, на текучем, как ртуть, и безалаберном, как тинейджер, отечественном телевидении.

На Юлькиной памяти каждый раз, когда закрывалась какая-нибудь программа, происходило это с шумом и треском, воплями о свободе слова и плачем по разбитым судьбам десятка-другого производивших ее сотрудников. Но проходило пару недель, и весь оставшийся на улице без средств к существованию персонал, от телеведущих до видеоинженеров, проявлялся россыпью на других проектах и каналах, по-прежнему то и дело пересекаясь в кафешках, разбросанных по этажам телецентра. В нашей стране, если разобраться, работы полно – при условии, что ты умеешь и хочешь работать. А в дайверы идут вовсе не от социальной безнадежности, как принято кричать в прессе перед каждыми выборами, а в силу определенного склада характера, несовместимого с работой в принципе. Другое дело, с нашим, так сказать, национальным менталитетом (в универе Юлька учила фольклор и могла бы наприводить примеров) совершенно неудивительно, что у нас полстраны дайверов.

Кстати, Андрея Кириченко она устроила на программу к Светке, честно предупредив о возможных трудностях. Светка только похихикала: в ее светском формате фиг напьешься, даром что вокруг перманентно наливают: операторы у нее вообще не спускают камеру с плеча. Допустим; в крайнем случае, это будут уже его проблемы. Она, Юлька Чопик, все, что могла, для него, дурака, сделала.

Она вообще сделала все, что могла. Вон, даже до этого долбаного Ливанова с Вероничкиной помощью дозвонилась и пригласила в эфир, на последнюю программу в нынешнем сезоне, чтобы не сказать пессимистичнее и короче. Пошла она на это ради Иннокентия и только – после бурной сцены, когда почти трезвый Кешка драматически заявил, что убил на своего кондишенного спонсора два года жизни в нервном эквиваленте (если бы Юлька подсчитывала свою жизнь по такому принципу, давно была бы в гигантском минусе), а потому, Чопик, либо он, либо я, то есть, наоборот, ну ты меня поняла. Она поняла, разумеется.

Ради того, чтобы Иннокентий остался в проекте, Юлька была готова на все, хоть попробовать договориться с этим Ливановым. Тем более что он скорее всего опять ее пошлет. И вообще, знать бы, что он здесь, поймала бы где-нибудь на нейтральной территории, слишком много чести второй раз приглашать в эфир без малейшей гарантии, что на сей раз соизволит. Все-таки надо иметь свою гордость. Если не за себя лично, то за программу, сколько бы ей ни осталось, за канал, сколько бы там ни платили, да и, в конце концов, за всю нашу страну.

– Блин, – сказала в пространство Вероничка. – Она когда-нибудь начнется, эта планерка, или как?

Юльке тоже было интересно. Сегодня у нее еще висела ночная съемка в новостях, и первый муж звонил уже три раза по поводу серьезной-проблемы-не-по-телефону. Но эфир сорок минут как закончился, а разбор полетов все не начинался – верный признак стадии полураспада, когда все, что вообще делается, делается лишь в силу инерции, постепенно сходя на нет. Юлька так не могла. Любой вынужденный провис и простой выматывал ее в разы сильнее, чем самая напряженная работа. А тут еще и наколенник разрядился, а зарядное устройство она забыла дома, блин. Компьютеров в гримерке, естественно, не было, только в аппаратной, куда особенно не сунешься. Вероничка вяло листала журнал, глянцевые страницы подрагивали и шелестели под ее кондишеном.

– Вер, – окликнула Юлька, и редакторша посмотрела с обиженным недоумением, словно оторванная от бог весть какого дела, – а у тебя случайно нету каких-нибудь выходов на Соловки? Может, кто-нибудь из администрации или просто из тех краев?

– Хочешь в виртуалку пригласить или для себя?

– В виртуалку, – соврала Юлька. – Начало курортного сезона все-таки, актуальная тема.

– Господи, Чопик, ты маньячка. Последний эфир остался, оно тебе надо? Я организовала твоего Ливанова, и будь довольна. С ним и потреплешься, если нужно, про Соловки.

Вероничка наподдала журналу ускорение, и он проехался по гладкой поверхности стола, крутясь и перелистываясь в пути. Юлька машинально поймала, не въезжая в смысл жеста, и листать начала тоже машинально, в силу естественного притяжения печатного текста, эффекта, с которым никогда не могла ничего поделать. И наткнулась почти сразу.

Четверть глянцевой полосы занимала ливановская физиономия, известная в нашей стране далеко не так широко, чем у них там, чтоб не сказать жестче и правду, – однако лично Юльке знакомая: в студенческие времена, когда у нас имелись, кроме универа, только одна работа, один муж и один маленький Славик, мы иногда и книжки читали, а не только всякую пургу, случайно попавшуюся под руку. «Дмитрий Ливанов, писатель». Лоснящийся, скалящийся, до неприличия довольный собой. Ну-ну, и о чем он, интересно…

– Планерка!!! – грозно рявкнуло по селектору.

Судя по шефскому тону, планерка обещала быть убийственной. Как оно и обычно и бывает на стадии необратимого полураспада.

* * *

– «Мост», кажется, закрывают, – сказала Юлька, прижимаясь к теплому сонному боку первого мужа.

Вообще-то сегодня была очередь ночевать у мужа-два, но тот, не дождавшись и обидевшись, демонстративно лег спать, с ним случалось. Юлька вычислила это по глухо и абсолютно темным окнам, – а у первого мужа мерцающе светилось, и она пошла к нему: в конце концов, не хватало еще и в семье четко придерживаться графика. Но первый муж, как выяснилось, тоже дрых и был очень недоволен, когда Юлька, укладываясь, ненароком задела и опрокинула этажерку с косметикой, недопитым с утра кофе и прочей всячиной, спорадически необходимой под рукой. Мальчишки не проснулись, и слава богу.

– Наконец-то, – буркнул первый муж. – Может, будешь иногда появляться дома. Отодвинься, и без тебя жарко. Что нам делать с детьми?

– А что с ними делать? – не поняла Юлька.

– С твоей точки зрения, разумеется, ничего. Пускай растут, как трава, – первый муж, похоже, успел выспаться и явно был настроен на длительную и душевыматывающую разборку. – Пускай проводят лето в нашей стране, хотя это категорически противопоказано Минздравом. Ну допустим, Константину я достал путевку в лагерь…

– Ты достал, – подтвердила Юлька. – Ты у нас кого угодно… то есть что угодно достанешь. Я тебя люблю, – она снова обняла его и полезла целоваться, но способ пресечения конфликта, безотказный для мужа-два, с первым мужем, разумеется, не прокатил:

– Отодвинься, говорю! Разреши напомнить, у нас есть еще и старший сын. Тебе, правда, всегда было на него наплевать. Первый ребенок – что-то вроде пилотного выпуска, правильно, так у вас это называется? Ты бы заглянула, хотя б из любопытства, в его табель…

– Нормальный табель, я смотрела.

– Я в четвертом классе еще был круглым отличником! Не говоря уже про поведение, – он подзаводил себя все сильнее, и надо было спускать обороты, успокаивать, усыплять, по крайней мере, не вестись. Но Юлька всегда велась и на этот раз повелась тоже:

– А что поведение? В нашей стране с примерным поведением ничего не добьешься в жизни! Ты посмотри вокруг, у нас ведь в принципе нету ничего логичного и правильного, все работает кое-как, без малейшей системы, если вообще работает. И детей надо учить не слушаться беспрекословно, не подчиняться – кому это надо? – а наоборот, ориентироваться в ситуации, быстро реагировать, адаптироваться…

– Ага, пошла разводить теорию. Это ты умеешь, а чтобы подумать, куда девать на лето собственного сына…

– Я думаю! – тут Юлька всерьез возмутилась, нечего, она действительно последние дни только об этом и думала. – У меня послезавтра в программе Дмитрий Ливанов, попробую через него поискать выходы, он каждый год ездит на Соловки…

– Это который тебя подставил на днях в эфире? – перебил первый муж, проявляя незаурядную осведомленность в ее делах, чему Юлька искренне изумилась. – Ну-ну, нашла на кого надеяться.

– Ничего я не надеюсь, я просто все варианты прорабатываю. А ты? – она пошла в наступление, и то была ее самая крупная, регулярно совершаемая ошибка. – Ты можешь предложить что-то конкретное?

– Я?!

– Ты! Не считая подачек твоей конторы, которая вообще непонятно как до сих пор существует, в нашей стране только полный маразм и способен жить вечно…

Кончилось слезами, потоками взаимных обвинений без тормозов и прочими семейными радостями, а затем первый муж удовлетворенно повернулся к стене и захрапел куда скорее и спокойнее, чем после секса. Смотреть на его широкую самодовольную спину не было никаких сил, и Юлька, выдернув из-под него потный край простыни, выбралась из кровати.

Конечно же, он не был ни в чем виноват. Просто день такой, ну как минимум вечер. Планерка, где, кстати, так и не прояснили до конца судьбу «Супер-Моста», выдалась как никогда нервной и абсурдно зверской. После чего Юлька опоздала к выезду на ночную съемку, а снимать, как выяснилось, там было и нечего: вместо заявленного контркультурного перфоманса жались в ночи к церковному забору две худенькие голые девочки и один мальчик-ботаник, чьи ладони были намертво сложены лодочкой кое-где; камеры они по-страшному перешугались. Юлька с Лешкой все-таки сняли, вернулись в ньюз-рум, она быстренько набросала стебный текст и пошла монтироваться, а половина видео вышла в браке, и пьяный вдрызг видеоинженер матерился почем зря, что Юлька всегда с трудом выносила.

Но при чем тут первый муж? Он просто попал под раздачу, завелся, как всегда, не вовремя со своими вечными претензиями и проблемами. И вообще, сегодня не его ночь, какого черта она приперлась сюда, а не к мужу-два, которого падающей этажеркой не очень-то и разбудишь, к тому же на той квартире тумбочка возле кровати…

Юлька сидела в прихожей, завернувшись в простыню и всхлипывая беззвучно, чтобы ко всему не проснулись дети. Идти заплаканной к мужу-два стремно, возвращаться под бок первого невыносимо, все плохо, жизнь не удалась, и виновата в этом только она сама, больше некому. Что углубляло ощущение безнадежной непоправимости, такое естественное и непобедимое, когда на часах – между тремя и четырьмя часами ночи.

Ночь была уже совершенно летняя, в простыне стало жарко. Юлька сбросила ее, встала, подошла к вешалке в прихожей и мельком глянула в длинное зеркало: да ладно, мы еще ничего, а с поправкой на четверых детей так вообще. Конечно, если хочешь хорошо выглядеть, надо бы спать по ночам, но раз уж такое дело, не пропадать же времени даром. Достала из рабочей сумки наколенник, пристегнула и снова села на пол, прислонясь спиной к прохладной входной двери и широко расставив колени. B://Documents/ yulya/yulya_film/global.doc.

Дописывать, править и улучшать там давно было нечего, но Юлька все равно то и дело дописывала, правила и улучшала. Или хотя бы перечитывала по диагонали для поднятия самооценки. «Глобальное потепление». Полнометражный документальный фильм. Автор сценария – Юлия Чопик.

– Какой отсюда вид!.. – присвистнул первый муж, неслышно появившись в проеме спальни.

Никогда не дадут спокойно поработать.

* * *

На утреннюю планерку в «Новых вестях» Юлька, естественно, опоздала. И к тому времени, как она взбежала на четырнадцатый этаж, свесив набок пересохший язык, за нее уже все решили.

– Чопик, ты сегодня к дайверам, – сообщил злорадным полушепотом репортер Денис Мигицко, парень, в общем-то, неплохой, Юлька нежно его любила.

– Почему я?! – громко возмутилась она. – У меня дети!

– Как на Остров, так не дети, – приглушенно высказалась какая-то стерва, Юлька не засекла, какая именно, а вариантов в ньюз-руме имелось несколько, чтобы не сказать до фига.

– Кстати, да, – поддержал шеф. – Как на Остров, так не дети. Болеют, что ли?

– Нет, – призналась Юлька.

– Вот и хорошо. Не надо опаздывать, Чопик.

Иван Михалыч, главред «Новых вестей», усатый дядька с военным прошлым, слуга собственнику и отец журналистам, был однозначно чудесным шефом, на зависть всему телецентру, – но дисциплина, к сожалению, оставалась его пунктиком еще с армейских времен. Нарушителям не полагалось пощады, Юлька знала это давно и точно. Кто-кто, а она постоянно прокалывалась и подпадала под его строгие и справедливые взыскания.

К дайверам, блин. Давно не ездила к дайверам.

– У меня же «Супер-Мост», – все-таки вякнула безнадежно и жалобно.

– Он еще есть? – удивился шеф.

Вообще-то апеллировать к эфиру на конкурирующем канале было с ее стороны, мягко говоря, нелогично – однако слухи о закрытии «Супер-Моста», последнее время поднимавшиеся, как вкусный пар из кухни, с шестого этажа телецентра, настраивали четырнадцатый этаж на снисходительно-добродушный лад. Иван Михалыч приподнял мохнатые брови, и Юлька воспряла. Может, еще и удастся отмазаться.

– Последний эфир в этом сезоне, – кротко сказала она. – Хочу подготовиться, провести красиво.

Шеф обвел ньюз-рум грозным, но нестрашным взглядом:

– Есть добровольцы к дайверам?

Образовалась армейская парадная тишина. Юлька умоляюще посмотрела на Дениса Мигицко, тот показал на мигах нечто невразумительное, но жуткое, веющее катастрофой, апокалипсисом, крушением всего и вся. Юлька поняла. В нашей стране только мировое потрясение и способно помешать помочь хорошему человеку – другое дело, что мир вокруг нас сотрясается всегда, и тут уж никто никому не поможет. Перевела взгляд на шефа, и в этот момент оставшаяся снова неизвестной (возможно, уже другая) стерва негромко поделилась информацией:

– Этот «Супер-Мост» по сетке завтра вроде бы.

Иван Михалыч поглядел укоризненно, как старый солдат на молоденькую вошь. Юлька потупилась и пробормотала себе в подбородок:

– Я перепутала дни.

* * *

– А раньше мне было в кайф. Нет, честно. Когда меня в самый первый раз послали к дайверам… Это, наверное, лет в двадцать, нет, вру, Славика еще не планировалось, в девятнадцать, не больше. Слушай, Сережка, но здорово же было! Правда, здорово. Настоящая журналистика, настоящая жизнь. Ну, мне так казалось, дурочке. Наснимала три кассеты почти, представляешь? Только блицов минут сорок – для одного сюжета, обхохочешься. И потом еще целый месяц хвасталась всем, какая у меня была экстремальная съемка…

– Хоть бы камеру не сперли, – озабоченно буркнул Сергей.

– А ты из рук не выпускай.

– Легко сказать. Тогда никаких подводных, поняла?

– Да ладно, ладно, в архиве полно… Но ты аквушку взял на всякий случай?

– Чопик, я тебя предупредил!

– Взял, спрашиваю?

– Ну взял.

Кондишен в машине у Петровича откровенно не тянул, она и сама тянула с трудом, воняя бензином, дребезжа и взбрыкивая на каждом камне – но гнал он тем не менее лихо, как только мог. Юлька опустила стекло, и в ухо ударил горячий горизонтальный ветер. Вдоль разбитого шоссе тянулись банановые поля, пожухлые, шелестящие скрученными в трубочку огромными листьями – с ирригацией в южных, бывших центральных областях нашей страны всегда была полная труба. Вспугнутые ревом мотора, над полем то и дело взлетали воробьиные стаи. На стихийных базарах поклеванные бананы стоили дешевле, предлагали их с особым пылом, налегая на гарантию экологической чистоты, и Юлька обычно такие и брала. Правда, Славик и Мишка, все в отцов, крутили носом и требовали вырезать потемневшие дырки, после чего от бананов мало что оставалось.

Юлька ждала момента, когда вдали покажется море. Но отвлеклась, пропустила, а как снова глянула в окно, оно уже было. Голубая размытая полоска у горизонта, на вид совершенно ненастоящая.

Поселок, которым они обычно отмазывались от социалки на дайверскую тему, в прошлый раз, когда ездил Мигицко, располагался в паре-тройке километров слева от шоссе, как рассказывал Денис, по довольно вменяемому бездорожью. Но с тех пор многое могло измениться. Дайверские поселки все время мигрировали по побережью: никакой инфраструктуры в них не было, в том числе и по утилизации мусора и естественных отправлений, так что, вконец загадив прилегающую территорию в радиусе где-то с полкилометра, дайверы сворачивали палатки и перемещались куда-нибудь подальше. Иногда за ними чистили берег отряды юных патриотических волонтеров – но их благородный порыв проявлялся редкими бессистемными вспышками, а дайверы жили так всегда.

Петрович выжимал от души, и вскоре запахло, кроме бензина, гнилью, гарью и морем. Банановые поля кончились. Впереди, разглядела Юлька через плечо водителя, шоссе плавно уходило прямо под воду, и маленькие волны наплескивали на потрескавшийся асфальт. В обе стороны виляли ассимметричные аппендиксы грунтовой дороги, которая на вид мало чем отличалась от окружающей выжженной и каменистой степи. Машина свернула влево и затряслась в пляске святого Витта. Серега чертыхнулся, прижимая к груди зачехленную камеру. Судя по все более кучному обилию сплющенных пластиковых бутылок, банок из-под пива, зубастых консервных жестянок и всего такого прочего, дайверский поселок был недалеко. Или давно не активизировались волонтеры.

Но в Юлькином окне после поворота оказалось море, и было бы бессмыслицей и свинством смотреть на что-то другое. Раньше, в ее детстве, море было далеко, его приходилось ждать целый год с поправкой на своевременное наличие у родителей денег, до него надо было ехать в поезде полдня и целую ночь и потом еще часа два в жарком автобусе. А потом оно р-раз – и кончалось, каждый раз гораздо раньше, чем Юлька успевала накупаться и назагорать. Ничего, зато теперь в нашей стране моря много и отовсюду близко. Правда, оно никому не нужно, кроме дайверов. И вообще, настоящее море у нас только возле Южного берега Острова, а вдоль всего остального побережья – культурный шельф. И разница, мягко говоря, есть.

Недалеко от берега из мутной зеленой воды торчали, щетинясь арматурой, верхушки бывших телеграфных столбов, покосившиеся и обломанные на разной высоте, а чуть в стороне выглядывал, словно голова Лох-Несского чудовища, ржавый, но вполне целый фонарь: с ума сойти, учитывая, какие тут бывают шторма. Крыш прибрежных домов над поверхностью почти не виднелось, дайверы давно растащили их по кирпичику и бревнышку, зато в отдалении громоздились архипелагом плохо различимые отсюда железобетонные конструкции самых диких и устрашающих форм – дайверские базы, сооруженные из чего попало на основе крыш высоток затопленного города. Большинство стояли давно отработанные и заброшенные. Когда-то Юлька облазила немало таких, суясь в каждую щель над и под водой, и ее тогдашние операторы матерились, едва успевая переключаться с обычной камеры на аквушку и обратно. Нет, правда, ей было в кайф. Молодость, блин.

Хочешь сказать, что с ней уже все, с твоей молодостью?..

В разнообразные запахи побережья влилась совсем уж нестерпимая техническая вонь, и Юлька подняла стекло.

– Ага, – удовлетворенно сказал водитель. – Карбидом потянуло. Уже близко, красавчики.

Затормозил, заглушил двигатель и обернулся:

– Вылезай, приехали.

– Петрович! – возмутился Серега. – А если там три километра пилить? Чопик, скажи ему!

– До поселка, Петрович, ну пожалуйста, – попросила Юлька. – Мы на ходу выпрыгнем, а ты развернешься и сразу обратно.

– А вдруг заглохну? – возразил водитель. – Разнесут машину на запчасти, вам же хуже. Ничего, прогуляетесь. Я буду в том баре, помните, на дороге, с птичкой.

– Ну ни фига себе! – Серегу зашкалило чуть ли не до немоты. – Это ж еще когда!..

– Ладно, ладно. Закончите – свистните мне на мобилку.

Вообще-то Петрович был хороший мужик, Юлька нежно его любила. Он поступал по инструкции и говорил дело. Она распахнула дверцу, поморщилась от карбидной вони, но через несколько секунд, пока Серега, невнятно бурча, пристраивал поближе к сердцу и печени обе камеры, обматывался крест-накрест ремнем сумки и прятал по внутренним карманам просторной майки ключи, мобилку и деньги, – ничего, привыкла.

– Потопали? – бросила оператору Юлька.

И они потопали.

* * *

– Да тоже по-разному, – сказал Серега. – Зарплату, вон, опять задерживают, а цены растут, убиться можно. То и дело тянет все бросить – и к вам.

– Это правильно, – одобрил Николай. – Еще по пивку?

– Давай.

– Юлька?

– У меня пока есть. Сережка, нам надо еще пару адресных доснять, не забыл?

– Слушай, ну Коля же сказал: как будем идти, от поворота. Сделаю, сиди, не парься.

Юлька и не парилась. На Серегу, в отличие от Андрея, вполне можно было положиться, ну допустим, с поправкой на лень. Однако минимально необходимое видео он уже набрал, и синхроны вроде бы живенькие, неплохие. Правда, Николай отказался сниматься наотрез, о чем Юлька немного жалела: на студии все бы просто выпали. Ну да ладно. А сидели они хорошо. Плескалось море над культурным шельфом, плескалось пиво на донышке банки. Дайверы попались на редкость адекватные, даже не верилось такому счастью. Не говоря уже собственно о Кольке.

– Отличная точка, – Николай распечатал еще одну банку, пена рванулась было в отверстие, но была перехвачена по пути и грамотно направлена в запрокинутый рот. – Все с нее адресный снимают. И композиционно, и по свету, если, конечно, не вечером, тогда плохо против солнца. Вон недавно опять была группа из страны моих, блин, бывших работодателей, так я им тоже посоветовал. Вообще оттуда чуть не каждую неделю кто-нибудь приезжает, я фигею…

– У них там спускают госзаказ на дайверов, – пояснила Юлька. – В качестве социального контраста. Чтобы верноподданные граждане не забывали, как хорошо живется у них в стране.

– Странные какие-то, – Колька пожал плечами, оглядываясь вокруг. – Это у нас тут хорошо.

Серега допил пиво и отбросил банку через плечо:

– Ну смотря как снять.

– И как смонтировать, – подхватил Николай и захихикал.

Юлька никогда с ним вместе не работала, но в лицо знала давно: корпункт северных соседей сидел на пятнадцатом этаже и перекусывать бегал, естественно, на четырнадцатый. Колька Иванченко был прикольный, всегда травил в кафешке анекдоты и байки из бурной видеоинженерской жизни. Когда именно в ней произошла столь разительная перемена, Юлька не отследила; ну да, как-то прошел слух о сокращениях на корпункте, но ее лично это не касалось, а потому внимания не зацепило. Непонятно вообще-то, почему он не пристроился куда-нибудь еще: наверняка имелись, кроме сокращения, и другие, личные проблемы. Или попросту все достало вконец.

Про себя Юлька решила: потом, как только запустится проект, вернуться сюда вместе с Кешкой и попробовать все-таки Николая разговорить. В «Глобальном потеплении» планировался целый блок на тему, как в нашей стране люди становятся дайверами. Особенно если это не тупые и пассивные изначально, а деятельные, творческие люди, неравнодушные, блин, к своей работе. Видно же.

Колька уже наклонился над Серегиной камерой, отсматривая отснятый материал, махал руками, тыкал пальцем в монитор, высказывал одобрение и давал советы. К ним, любопытствуя, стянулись в кружок другие дайверы, вскоре камера Сергея пошла по рукам, и Юлька заволновалась. С другой стороны, вполне нормальные ведь ребята, не агрессивные и не обкуренные ничуть, и вообще, ей всегда казалось, что студийные инструкции по съемкам в дайверских поселках отдают маразмом – как и любые инструкции относительно чего бы то ни было в нашей стране. Нафига, скажите, этим мужикам тырить камеру? Ладно еще аквушку, если уж на то пошло, ее, наверное, можно как-то приспособить к погружениям…

Аквушка, кстати, выскользнула из-под Серегиной майки и болталась на ремешке у него за спиной, подпрыгивая над задницей – находка для начинающего вора. На всякий случай лучше не выпускать ее из виду.

– Что там вообще делается, Юлька? – спросил Николай, непонятным образом подойдя сзади. – В нашей стране?

Она усмехнулась:

– Стабильности нет. А так все более-менее, живем. Вон, газ опять подешевел к лету, приятно, хоть что-то дешевеет… А вы тут новости совсем не смотрите?

– Ну тебя, – обиделся Колька. – У Рыжего на палатке тарелка стоит, он что хочешь ловит. Но смысл?

– Действительно, – согласилась она.

Николай придвинулся ближе, взял ее под локоток – и раньше, чем этот локоток автоматически заехал ему под дых, прошептал щекотно и заговорщически в самое ухо:

– Скоро у нас тут и будут главные новости. Для всей страны, и не только для нашей. А то достали уже, сколько можно клепать пургу про тяжелую дайверскую жизнь…

– Расскажи, – потребовала Юлька.

И Колька Иванченко рассказал.

* * *

Торпеда летела странно, с подскоками, черт его знает, чем они ее заправили. Под водой опасно близко к поверхности просвечивали останки столбов и крыш культурного шельфа, но вроде бы ничего, не цепляли. Серега утвердился на корме, расставив ноги, и снял с плеча панораму удаляющегося берега – по собственной инициативе, Юлька аж присвистнула от удивления. И все равно же выйдет в браке, с такой-то вибрацией.

– Но на месте не снимать, – в двадцать пятый раз предупредил Николай.

– Мы только посмотрим, – заверила Юлька.

Она тащилась от его мужской (дайверской?) логики. Какого было вообще рассказывать, если потом так дергаться? Если б он поменьше ляпал языком, они с Сережкой давно тряслись бы по дороге на студию, отсняв напоследок адресный от поворота. Но теперь, зная, она никак не могла взять и просто уехать, не посмотрев.

Титаническая конструкция базы приближалась, уже было видно нагромождение ржавых контейнеров и канистр, потрескавшихся бетонных блоков, автомобильных остовов и еще черт знает чего, перекрученного тросами и заваренного арматурой. На самом верху, вряд ли совсем недоступном волнам, торчала смешная постройка, похожая на скворечник. Когда торпеда подлетела ближе, Юлька разглядела сквозь воду и фундамент дайверской архитектуры – уходивший вглубь скелет высотного дома с обросшими ракушками и водорослями глазницами давно выбитых окон.