Текст книги "Елизаветинская Англия. Путеводитель путешественника во времени"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ложны и совершенно неверны. Ибо и я сам, и мои слуги выкопали, посадили и пересадили множество мандрагор; и ни разу мы не видели формы, похожей на мужчину или женщину, но иногда – один прямой корень, иногда – два, а часто – шесть или семь отростков, отходящих от главного большого корня [44]44
  Madeleine Doran, ‘On Elizabethan ‘‘Credulity»: with some questions concerning the use of the marvellous in literature’, Journal of the History of Ideas, 1, 2 (1940), pp. 151–76 at p. 156.


[Закрыть]

Образованная элита елизаветинского общества теперь обладает интеллектуальными средствами для проверки получаемых знаний и направления новых исследований. Неудивительно, что каждая десятая книга, публикуемая в эпоху Елизаветы, посвящена научным темам.

Суеверия и колдовство

Математическое дарование и умы подходящего для научных экспериментов склада встречаются в основном среди образованной элиты, но что можно сказать о более скромных обитателях Англии? Когда писатели говорят вам, что можно причинить человеку сильнейшую боль, если сжечь его экскременты; что нельзя одалживать свой огонь соседу, иначе ваши лошади умрут; или что если женщина потеряет на улице чулок, это значит, что ее муж неверен, – вы наверняка подумаете, что ваше мировоззрение не очень совместимо с местным.

Сегодня мы как должное принимаем фундаментальный конфликт между научным знанием и религиозной верой. Кроме того, считается, что с распространением научных знаний суеверий, в том числе религиозных, становится меньше. Эти предположения неверны. Типичный человек XVI века не способен отделить физику от метафизики (как мы видели в предыдущей главе); не способен он отделить и научные знания от своей веры. Более того, источником многих открытий стала именно религия. В одной медицинской книге XVI века на титульном листе размещена цитата из Библии: «Бог создал земные лекарства, и мудрый человек не станет их проклинать»[45]45
  Екклесиаст 38:4, цитата на титульном листе Simon Kellwaye, A Defensative against the Plague (1593).


[Закрыть]. Обычные люди тоже высказывают похожие взгляды. Мария Тинн говорит мужу: «Хотя Бог и может творить чудеса, но из этого мы не можем сделать вывода, что раз Он может творить чудеса, то Он их сотворит, ибо тогда Он не сказал бы, что создал целебные травы, дабы ими пользовался человек»[46]46
  Ralph Houlbrooke, Death, Religion and the Family in England 1480–1750 (Oxford, 1998), pp. 18–19.


[Закрыть]. Некоторые люди считают, что Бог создал лекарства от всех болезней мира в форме растений, и духовная миссия человечества заключается в том, чтобы открыть их все, расширив свои ботанические познания. Таким образом, любые научные открытия, которые помогут людям объехать мир и найти экзотические лекарственные растения, имеют и божественное предназначение. Религия – мать науки.

Учитывая все это, не стоит удивляться, что натурфилософия выходит далеко за привычные для нас рамки науки. Нумерология, алхимия и астрология – вот лишь три «псевдонауки», считающиеся вполне нормальными предметами изучения для натурфилософов. У нумерологии долгая история: по словам Джона Ди, «все вещи (которые появились с самого сотворения мира) были созданы сообразно числовым законам»[47]47
  Kocher, ‘Cosmos’, р. 105


[Закрыть]. Алхимия – это древняя химия, которая вдохновила Парацельса и по-прежнему имеет немало последователей. В 1564 году королева заключает договор с алхимиком по имени Корнелий Альветан на производство 50 тысяч марок чистого золота в год. К сожалению для обеих сторон, у него ничего не получается, и за обман его сажают в Тауэр. Что же касается астрологии, то некоторые люди порицают попытки предсказания будущего по звездам, для многих других же это вполне серьезная научная отрасль. Врач Саймон Форман консультируется со своими астрологическими таблицами не только для того, чтобы выбрать лучшее время для кровопускания или постановки диагноза, но и чтобы предсказать будущее клиентов. В течение 1601 года 72 женщины приходят к нему за астрологическим советом: они спрашивают, как сложится их брак, любят ли и мужчины, когда вернутся домой их мужья, ушедшие в плавание (и вернутся ли), стоит ли им отправляться в путешествие или приобретать недвижимость. Даже священники прибегают к помощи звезд: некий мистер Бротон приходит к Саймону, чтобы узнать, сделают ли его деканом Честерского собора. И даже правительство обращается к астрологам. Доктора Джона Ди попросили составить гороскоп, чтобы выбрать наилучший день для коронации Елизаветы в 1559 году.

Люди исследуют сверхъестественные явления, считая, что исследуют реальный мир. Чувство, что все возможно, лишь способствует самым разнообразным экспериментам. Если вы не можете отличить научную истину от суеверия, то вполне рациональным будет рассматривать любое явление с научной точки зрения. В 1582 году доктор Ди совместно с другим алхимиком, Эдвардом Келли, устраивает серию экспериментов: они пытаются узнать о существовании ангелов с помощью спиритических сеансов. В апреле 1587 года ангел по имени Мадими приказывает им владеть всем имуществом совместно – даже поделиться друг с другом своими женами. Они спрашивают: «В смысле телесной любви (что противоречит седьмой заповеди) или же духовной?» Ангел отвечает: «Телесной». Кто они такие, чтобы противоречить науке? Алхимики и их жены подчиняются ангелу.

Как вы видите, незнание переходит в суеверие и доверчивость, а они, в свою очередь, – в веру и знания точно так же, как и сегодня. Сны – это интересная тема: никто не может отрицать, что они существуют, но почему мы их видим и что они значат? Многие люди считают, что сны поддаются систематическому толкованию и с их помощью можно предвидеть будущее – точно так же, как библейский Иосиф, объяснивший сны фараона. В 1576 году Томас Хилл издает книгу «Приятнейшее искусство толкования снов». Открыв книгу на случайной странице, вы найдете, например, такую запись: «Если женщина видит во сне, что ее возлюбленный дарит ей свиную голову, это значит, что она должна возненавидеть сего мужчину и бросить его, ибо свинья неблагодарна к делам Венеры». На следующей странице творятся еще более странные вещи: если человек «видит во сне, что рядом стоят три члена тайного совета», это значит, что он был подмастерьем, а теперь стал свободным человеком, и у него будет три имени, тогда как раньше он имел всего одно. Но вот если он увидит, как у него из груди растут три кукурузных початка и он срывает их, то у него родятся два сына, которые «из-за злосчастия и неудачи будут убиты, а воры осадят его дом». Вам такое покажется странным и совсем не научным. Но толкованием снов интересовались во все времена – вспомните хотя бы психоанализ Фрейда, и поймете, что Томас Хилл не одинок в своих попытках придать значение любым снам.

Еще один интересный пример – призраки. Даже в современном мире многие до сих пор верят в привидения. В XVI веке протестанты стали отрицать идею чистилища; соответственно, души умерших отправляются прямиком в рай или ад и не могут вернуться на Землю. Пуританин Вильям Перкинс изумляется, как добрые протестанты могут быть настолько «невежественными», чтобы верить в возвращение мертвых. Тем не менее, как говорят нам пьесы Шекспира «Гамлет» и «Макбет», вера в то, что призраки умерших людей могут появиться в период между полуночью и первыми петухами, бытует в протестантской Англии точно так же, как в католическое Средневековье. В 1599 году Томас Платтер рассказывает о доме с привидениями близ Тайберна, где никто не может жить. Тем не менее не все суеверия одинаково популярны. В «Вульгарии» Вильяма Гормана говорится, что «старые ведьмы придают большое значение обрезкам мужских ногтей», но еще вас предупреждают, что «толкователи снов зачастую объясняют их так, чтобы порадовать вас, а не сказать правду», и что «мир никогда полностью не освободится от суеверий». Сам Горман, естественно, из тех, кто менее подвержен суевериям. Вот еще одна цитата:

Кто-то гадает на воде, кто-то на чашах, кто-то на топорах, кто-то на стаканах, кто-то по ногтям, кто-то по падали, кто-то призывает души; все такие предсказатели противны и сварливы, но беспутные люди внимательно прислушиваются к ним и доверяют их мнениям.

Вот так. Несмотря на то что в XVI веке еще сильны многие суеверия, в елизаветинское время существуют и скептики, ставящие под сомнения «бабьи сплетни» и фольклор того времени. Однако учитывая, что большинство людей даже не знают, Земля вращается вокруг Солнца или же Солнце вокруг Земли, неудивительно, что они не уверены и в том, что означают сны и существуют ли привидения.

Колдовство

В 1552 году, когда Елизавета была еще совсем юной, епископ Латимер писал: «очень многие из нас, сталкиваясь с бедами или болезнями или что-либо теряя, бегают туда-сюда в поисках ведьм и колдунов, коих мы зовем мудрецами». Через 18 лет после ее смерти мы читаем в знаменитой «Анатомии меланхолии» Роберта Бартона: «Чародеев стало слишком много; коварные люди, называемые колдунами и белыми ведьмами, живут едва ли не в каждой деревне, и если к их помощи обращаются, они исцеляют практически все недуги тела и души»[48]48
  Обе цитаты – из Thomas, RDM, p. 177.


[Закрыть]. Соответственно, в правление Елизаветы очень многие верят в реальную силу колдовства. В некоторых местах это четвертый по частоте вид преступлений, после сексуального насилия, непосещения церкви и нападений. Вам это, конечно, покажется суеверием, но в елизаветинской Англии ведьмы не только существуют: законом официально признано, что они могут вредить и даже убивать людей своими чарами. По обвинению в причинении смерти посредством колдовства вас вполне могут повесить – даже если вы вообще не знаете, как творить заклинания.

Заметьте: вас повесят, а не сожгут. Англичане не сжигают людей за колдовство: такое практикуется только в Шотландии и континентальной Европе. В Англии колдовство не считается религией или ересью: теоретически можно одновременно быть добрым христианином и колдуном. Ведьмы еще не собираются вместе и не устраивают шабаши – это начнется только в следующем столетии. Кроме того, никто еще не считает, что ведьмы заключают пакты с дьяволом – про это тоже заговорят позже. В правление Елизаветы даже было время, когда колдовство формально не противоречило закону. В 1542 году Генрих VIII своим указом объявил колдовство преступлением, которое карается повешеньем, но после смерти короля в 1547 году указ отменили; новый закон против колдовства приняли лишь в 1563 году, причем намного более мягкий, чем при Генрихе. Он не призывает к немедленной казни всех, кто практикует темные искусства, и не приговаривает ведьм и колдунов к смерти за «менее тяжкое» колдовство – например, поиск потерянных вещей, уничтожение товаров или скота или привороты. По Акту 1563 года тяжким преступлением объявляются лишь: 1) призыв злых духов (вне зависимости от цели) и 2) причинение кому-либо смерти колдовством. Вот и все. Если попытка убийства при помощи колдовства доказана, но не увенчалась успехом – например, если жертва только искалечена или пострадали только животные, – то колдуна наказывают всего лишь годом тюрьмы (правда, раз в квартал выставляют к позорному столбу). Даже если кого-то признают виновным в причинении смерти колдовством, власти не спешат с казнью. В 1565 году Матильду Парк и Алису Мид из Эксетера обвинили в колдовском воздействии на жителей города, но мировые судьи сделали все, чтобы их не повесить.

Тем не менее, если вы все-таки решите заняться колдовством, будьте осторожны. Если ваша соседка скажет, что вы пришли к ней домой и угрожали ей, после чего ее сын или дочь заболели и умерли, вас могут арестовать, судить и повесить за колдовство. Свидетелей спросят, нет ли у вас животных-компаньонов, в частности кошек или жаб. Ваше тело обыщут на предмет неестественных отметин: через них вы якобы расплачиваетесь с компаньонами своей кровью. Если такую отметину найдут, то проколют иглой, чтобы проверить, больно ли вам; если вас так уколют в суде, кричите во все горло, иначе люди посчитают, что вы отмечены дьяволом. Если вас обвинят в чародействе, то свидетелей спросят, называли ли вы имена адских духов, например Марбаса (он способен исцелить все болезни), Фуркаса (учителя хитрости и коварства), Асмодея (он может сделать вас невидимым) или Аллоцера (он заставит любую женщину полюбить вас). Защитить себя от таких обвинений очень сложно: зачастую свидетелей в вашу пользу просто не найдется.

Вот мы и подошли к последней теме, связанной с колдовством: существует сильнейшее предубеждение против женщин. Сам по себе Акт 1563 года не сексистский, но тем не менее в Англии 90 процентов обвиняемых в колдовстве – женщины. Вы, возможно, подумаете, что это своеобразное последствие бесправного положения женщины в обществе: для многих женщин единственная возможность отомстить обидчикам – заклинания и проклятия. Или же можно предположить, что обвинения в колдовстве – просто выдумки, еще один дополнительный способ притеснения женщин. В любом случае, помните: если вы идете по засыпанной листьями английской дороге и видите одиноко стоящую избушку с соломенной крышей, там вполне может жить ведьма. А если вы скажете, что она никак не сможет убить или покалечить вас, то жители деревни посчитают, что заблуждаетесь именно вы.

Историческое чувство

Жители елизаветинской Англии, в отличие от своих средневековых предков, отлично осознают свое место в истории. Если вы посмотрите на средневековые изображения библейских сцен, то увидите, что жители Древнего мира носят средневековую одежду, ходят со средневековым оружием и плавают на средневековых кораблях. Правители, возможно, и меняются, но для человека Средних веков жизнь кажется такой же, как полторы тысячи лет назад: неурожаи, эпидемии чумы, свержения королей, падения королевств. Резкий контраст с этим составляют взгляды интеллектуалов времен Елизаветы: они понимают, что фундаментальнейшим образом отличаются от своих далеких предков. «Римляне презирали тоги с длинными рукавами», – отмечает Вильям Горман. На резной каминной доске в Хольденби-хаусе центурионы изображены в римских доспехах, обуви и коротких туниках – совсем не похожих ни на какую одежду XVI века.

Чем обусловлено появление этого исторического чувства? Фрэнсис Бэкон лаконично отвечает в «Новом Органоне»: «Книгопечатание, порох и компас: вот три вещи, которые изменили положение дел во всем мире». Но технологический прогресс – лишь одна из причин. Все англичане видят, что старый уклад жизни ушел и уже не вернется. Величественные аббатства разрушены; фермеры хранят зерно в церковных амбарах, а купцы складывают товары в пустых залах монастырей. Аристократические семьи обновляют свои старые замки: строят просторные жилые помещения с длинными галереями внутри старых стен, вставляют в окна стекла, разбивают красивые сады. В 1574 году в полуразрушенной часовне замка Уигмор в Херефордшире доктор Джон Ди находит кучу старинных документов, разбросанных по полу; они лежали там с тех самых пор, как в 1425 году умер последний член семьи лордов. Образованные джентльмены совершают подобные находки по всей стране, в старинных залах и комнатах.

Это ощущение невосполнимой утраты заставляет некоторых людей как можно подробнее описывать прошлое. Толчок этому дал Джон Леланд, изъездивший в 1535–1543 годах вдоль и поперек всю Англию и Уэльс и описавший старинные замки, дворцы, церкви и города. Он просматривает старые документы и обыскивает остатки монашеских библиотек в поисках письменных источников, способных пролить свет на древнюю историю этих мест. Его работа «Трудоемкое путешествие Джона Леланда в поисках английских древностей» (1549) вдохновляет и других историков. Вильям Ламбард в 1576 году выпускает «Прогулку по Кенту»; Вильям Гаррисон в следующем году – «Описание Англии»; в 1586 году выходит «Британия» Вильяма Камдена, разделенная на главы по числу графств. В то же время от пережитков Средневековья избавляются. Лондонская церковь Грейфрайарс продает около 700 гробниц – в том числе резные алебастровые гробницы средневековых королев – мэру города, который, в свою очередь, продает их по цене камня, из которого они сделаны. Возмущенный историк Джон Стоу начинает собирать исторические хроники Лондона, в том числе – список всех надписей на памятниках в церкви Грейфрайарс. Первый том его «Обзора Лондона» выходит в 1597 году; его примеру следует Ричард Карью, опубликовавший в 1602 году «Обзор Корнуолла». В том же 1602 году выходит «Описание Уэльса» Джорджа Оуэна, в следующем – его же «Описание Пемброкшира». Джон Хукер пишет «Краткую хорографию графства Девон», а Сэмпсон Эрдсвик – «Обзор Стаффордшира», распространяемые в рукописном виде. Внезапно, практически из ниоткуда, каждый регион получает новый «обзор» своего прошлого. То же можно сказать и о стране в целом: в 1568 году Ричард Графтон выпускает «Большие хроники», в 1577-м Рафаэль Холиншед пишет «Хроники». Последними в качестве исторического источника для своих пьес активно пользуется Шекспир.

Результатом этого внезапно пробудившегося огромного интереса к истории стало основание в 1572 году Общества антикваров, заседавшего в конторе герольдов в Дарби-хаусе. Члены общества публично читают свои работы и обсуждают свои изыскания. Среди них – Вильям Камден, Ричард Карью, Сэмпсон Эрдсвик, Вильям Ламбард и Джон Стоу, а также другие историки, юристы, герольды и архивариусы, в частности Артур Агард, Томас Тальбот и Роберт Коттон, собравший самую большую библиотеку исторических английских рукописей. Но сила истории такова, что Общество привлекает к себе слишком много нездорового внимания. В английском праве прецеденты могут легко превратиться в правовые принципы, так что исторические документы, связанные с престолонаследием, приводят к щекотливым ситуациям. Когда Роберт Коттон находит завещание Эдуарда VI, где король признает наследницей трона леди Джейн Грей, его просят передать этот документ правительству для уничтожения. Это лишь один пример: у него в руках оказалось немало важнейших документов. Позже, когда королеву просят инкорпорировать Общество и предоставить ему собственное помещение, она не соглашается. Она считает, что история опасна – мы видим это на примере Джона Хейварда, которого посадили в тюрьму за книгу о Генрихе IV И Елизавета в этом не одинока: следующий король распускает Общество антикваров, а через несколько лет королевским указом закрывается и библиотека Роберта Коттона.

Представления общества о себе меняются в течение всего правления Елизаветы – и соответствующим образом меняется и его характер. В конце эпохи общество по-прежнему остается жестоким и милосердным, коррумпированным и мужественным, расистским и гордым. Но англичане окончательно оторвались от средневековых корней, и возврата к ним уже не будет. Вместе с пониманием того, что они не такие, как в прошлом, приходит и другое понимание: что в будущем тоже все будет по-другому. Томас Нортон, драматург, историк и член парламента, с помощью исторических изысканий пробует предсказывать будущие события[49]49
  В 1582 году Нортон получает задание от Фрэнсиса Уолсингема: посмотреть, что история страны предрекает для ее будущего. Он сообщил, что в истории Британии примерно каждые пятьсот лет происходит серьезнейший переворот, последний из которых случился в 1066 году. Он предсказал, что в Англии вскоре случится новый переворот, и, оглядываясь на недавнюю Реформацию, предположил, что общество преобразится благодаря религии – предсказание вышло очень точным, учитывая события, произошедшие в правление Карла I в середине следующего столетия. См. Barry Shaw, ‘Thomas Norton’s ‘‘Devices» for a Godly Realm: An Elizabethan Vision for the Future’, The Sixteenth Century Journal, 22, 3 (осень 1991), pp. 495–509.


[Закрыть]. Поэты, работающие в последние годы правления Елизаветы, тоже понимают уникальность своего положения во времени, говоря об «эпохе», отличной от всех других эпох. Это самосознание – одна из самых поразительных черт характера елизаветинской Англии; путешественника во времени оно изумит и того больше, потому что во всех предыдущих поколениях оно отсутствовало. В этом еще одна причина, по которой вы, скорее всего, посчитаете, что с елизаветинскими англичанами у вас больше общего, чем с их средневековыми предками. Они открыли сущность «современности»: новизну, радостное возбуждение и непредсказуемость. И кто может винить их за это возбуждение? В конце концов, кто знает, что они откроют потом?

V. Знания первой необходимости

В незнакомой стране даже простейшие повседневные вещи могут вызвать серьезные трудности. Какими монетами нужно расплачиваться за еду? Как здороваться с людьми? Как вести себя за столом? Как сказать, который час? В традиционных учебниках истории вы ответов на такие вопросы не найдете, так что эта глава призвана восполнить ваши пробелы в знаниях.

Языки

Вы хотя бы немного, но знакомы с языком той эпохи благодаря шекспировским пьесам и поэмам, так что понимаете, что он заметно отличается от современного. У него иная структура и построение фраз. В нем есть знаки и условные обозначения в форме каламбуров и аллюзий, многие из которых вы не поймете. Но большая часть трудностей связана именно со словарным запасом. Английский язык, бурно развивавшийся в течение двух столетий до Елизаветы, достиг более или менее современной формы и теперь в основном меняется благодаря заимствованиям из греческого, латыни и других иностранных языков. Их немало – шекспировский лексикон из 20 тысяч слов примерно вдвое превышает словарный запас писателя времен начала правления, и узнать 90 процентов этих слов не составит вам труда. К сожалению, словаря английского языка, который помог бы вам разобраться в оставшихся 10 процентах, не существует. Самый первый – «Алфавитная таблица» Роберта Каудри – уже готовится к печати, но выйдет лишь в 1604 году. К тому же это не совсем словарь, а всего лишь список трудных слов, заимствованных из латыни и древнегреческого.

Ругательства вам проблем не доставят – вы все поймете по тону голоса. Вы, может быть, и не сможете дать определение слову «blithering» (оно значит «несущий чепуху»), но сразу поймете, что если вас назовут «blithering idiot», то это совсем не комплимент. Если кто-то крикнет вам «Sirrah!», то вы быстро поймете всю ошибочность современных предположений, что это синоним уважительного «сэр»; это уничижительное обращение к мальчикам, слугам и мужчинам, которые ниже вас по общественному положению. Популярное среди образованных людей восклицание – «Zounds!» («Да чтоб я…») – это сокращение от полной формы «God’s wounds» («Богом клянусь!», буквально «Раны Божьи»). Кроме того, в ходу и такие восклицания, как «God’s blood!» («Кровь Божья») и «God’s death!» («Смерть Божья»); обоими пользуется и сама королева. Более того, Елизавета в сердцах может воскликнуть даже: «Господи Иисусе!»[50]50
  Black, Reign, pp. 5, 364–5.


[Закрыть]. Как вы понимаете, в компании пуритан такие фразы весьма неуместны. С междометиями вроде «О God» («О Боже») и «Good God» («Боже правый») вы и так знакомы – они часто употребляются во многих домах эпохи Елизаветы. К этому списку стоит еще добавить «Fie!» («Фи!»), которое выражает изумление, возмущение или отвращение, а также применяемое в качестве междометия слово «Faith!» («Верю!»), которым вы выражаете полнейшее согласие с собеседником.

С более «нормальной» речью существуют две проблемы. Первая – вам встретятся слова, которых вы просто не знаете. Если кто-то скажет «swive» («прелюбодействовать»), «cupshotten» («пьяный»), «foison» («изобилие»), «holpen» («помог»), «beldam» («старая женщина») или «jakes» («туалет»), а вам слова будут незнакомы, то придется спрашивать, что они значат. Вторая проблема еще труднее: многие слова, которые использовались и в елизаветинскую эпоху, и сейчас, за прошедшие столетия сильно изменили свое значение. Представьте себе английский язык в виде широкой реки, в которую постоянно впадают все новые ручеики иностранных слов, острот и новых переживании, а само русло постоянно идет излучинами. Именно это постоянное течение и делает язык живым – это река, а не застоявшееся болото архаичных слов, – и любые метки, поставленные в этом потоке, рано или поздно будут снесены. Возьмем для примера слово «nice». Во времена Елизаветы оно не означает «добрый», как сейчас, – его значение едва ли не противоположно. Оно означает «точный» или «аккуратный» и довольно «холодно»: фраза «they are so nice in measuring their bread» означает лишь то, что «они» очень точно умеют взвешивать хлеб, а не то, что «они» щедры. Слово «cute» изменилось примерно так же: тогда оно значило «острый» и не ассоциировалось ни с какими милыми котятами. Столь же неправы вы будете, предположив, что своего значения не изменило слово «mean» (ныне – «злой» или «подлый»). Тогда оно означало нечто малое и скромное: «mean estate» значит, что у человека небольшой финансовый капитал, a «mean parentage» значит не то, что отец или мать его не любили, а то, что они были бедны. «The meanest woman in town» – не оскорбление, а всего лишь характеристика бедности, скорее сострадательная, чем порицательная. Вы обязательно споткнетесь на слове «several»: в елизаветинской Англии оно означает «раздельный», а не «немного», так что фраза «they went their several ways» означает «они пошли разными дорогами», а не «они прошли вместе по нескольким дорогам». Если о человеке говорят «romantic», то это значит, что он ведет себя «героически» или как персонаж из легенды – а не то, что он дарит возлюбленной красные розы. «Mess» – это не только ситуация неразберихи: куда чаще этим словом обозначают прием пищи за общим обеденным столом; если про вас и другого человека говорят «you share the same mess», это значит, что вы едите из одних и тех же тарелок. У слова «occupy» много значений, большинство из которых связаны с «использованием» – например, «he occupied no silver vessel or plate» («он не пользовался серебряными сосудами и тарелками»). Торговца на ярмарке могут назвать «occupier»[51]51
  Например, у Гаррисона в четвертой главе: ‘no occupier shall have occasion to travel far off with his commodities’ («ни один торговец не должен иметь возможности далеко уехать со своими товарами»).


[Закрыть], а «man occupies a woman» значит «мужчина занимается с этой женщиной сексом». «House of easement» («дом облегчения») – это синоним туалета или уборной, равно как и «house of office» («дом заседаний») – с работой это словосочетание не связано никак. К сожалению, места, чтобы привести все словарные различия, здесь не хватит, но на всякий случай вот вам еще несколько слов:

Avoidance – изъятие (не «избегание»)

Bootless – неудачник (не «босоногий»)

Budget – сумка (не «бюджет»)

Cheap – рынок (не «дешевый»)

Counterfeit – похожий (не «поддельный»)

Defecated – чистый, без осадка и примесей, например о напитке (не «после дефекации»)

Ecstasy – безумство (не «экстаз»)

Hold – ставка (например, «I hold you a groat» – «Ставлю четыре пенса»)

Jerks – удары, например дубиной (не «рывки» и не «конвульсии»)

Lawn – высококачественная льняная ткань (не «газон»)

Puke – синевато-черный цвет (не «рвота»)

То resolve – раздумывать, размышлять (не «решаться»)

Scarlet – высококачественная шерстяная ткань (не «алый»)

Slops – предметы одежды (не «жижа», не «пойло» и не «чушь»)

Впрочем, чтобы неправильно понять слова, сперва их нужно правильно расслышать. Разброс местных акцентов в XVI веке намного шире, чем в современном мире, где различия более-менее сгладились благодаря многим десятилетиям переездов и звонков на большие расстояния. Сэр Уолтер Рэли так и не избавился от своего открытого девонского акцента, несмотря на то что был отлично образован и проводил большую часть времени при дворе либо в море. У корнуолльцев, говорящих по-английски, тоже, по словам Карью, «открытый и грубый» акцент; кроме того, они усложняют язык местными словами: «scrip» («побег»), «bezibd» («удачливый»), «dule» («удобство»), «thew» («угрожать») и «skew» («избегать»). Проехав по стране, вы найдете самые разнообразные акценты и местные выражения. А в Лондоне все эти региональные акценты сосуществуют одновременно. Послушав Генри Мейкина (уроженца северовосточного Лестершира) или прочитав его фонетически записанную «Хронику» (которую он пишет «cronacle»), вы поймете, что человек вполне может всю жизнь говорить с сильным региональным акцентом, даже если он переехал в столицу еще ребенком и очень редко возвращается на родину.

Выше мы перечислили трудности, ждущие вас в общении с англоязычным населением. В Уэльсе до сих пор многие говорят по-валлийски, несмотря на законы Генриха VII и Акт о единообразии Эдуарда VI, где говорится, что официальный язык страны – английский. Светской литературы на валлийском языке практически не существует. Тем не менее неутомимый ученый Вильям Сейлсбери пытается оживить язык: в 1551 году переведя на него «Книгу общих молитв» вместе с Ричардом Дейвисом, епископом Сент-Дейвидса, он подает в парламент прошение о переводе на валлийский язык Библии. Вы наверняка подумали, что правительство Елизаветы отнесется к такому предложению пренебрежительно, но нет – чиновники понимают, что родной язык может стать отличным подспорьем для обращения валлийцев в протестантство. Когда в 1588 году, наконец выходит Валлийская Библия Вильяма Моргана, язык словно получает божественное одобрение. Более того, Валлийская Библия оказывает на валлийский язык примерно такое же воздействие, как английская Библия – на английский: она стандартизирует многие фразы и выражения и становится в своем роде каналом для широкой языковой реки. Кроме того, люди с большей охотой учатся читать. Сейлсбери, Дейвис и Морган спасли валлийский язык, придав ему и духовное, и культурное значение как раз тогда, когда английское правительство размышляло, не уничтожить ли его вовсе.

О других кельтских регионах так не скажешь. В Ирландии и независимом Шотландском королевстве большинство говорит на общем гэльском языке. В 1567 году в Эдинбурге издают молитвенник на гэльском, а 1602 году в Дублине – гэльский перевод Библии. Корнуолльский язык тоже держится – но буквально на волоске. Незадолго до вступления Елизаветы на трон Эндрю Борд говорит, что «в Корнуолле два языка: ломаный английский и корнуолльский. Многие люди и вовсе не знают ни единого слова на английском, говоря только по-корнуолльски». Корнуолльские повстанцы, протестовавшие в 1549 году против новой «Книги общих молитв» на английском языке, заявили: «Мы, корнуолльцы, из которых многие не знают английского вовсе, наотрез отказываемся от новой английской книги». Но язык гибнет точно так же, как и само восстание. На корнуолльский не переводят ни Библию, ни молитвенник; более того, на корнуолльском языке вообще не выходит никаких книг, так что он быстро исчезает. Кроме того, корнуолльские дворяне и ученые очень любят демонстрировать свою утонченность, стараясь не говорить по-корнуолльски. К концу правления Елизаветы вам придется забраться западнее Труро, чтобы услышать разговоры на этом языке. Но даже там он умирает, о чем пишет Карью:

Английский язык не ослабляет своей атаки [на корнуолльский], загнав его на самые дальние окраины графства. Большинство его обитателей не знают ни слова по-корнуолльски, но очень немногие не знают английского; но тем не менее не со всяким незнакомцем они на нем разговаривают: если вы случайно повстречаете кого-нибудь из них и зададите подобный вопрос, то вам ответят mees navid.ua cowzs sawzneck («Я не говорю по-саксонски») [52]52
  Carew, Survey, f. 56r.


[Закрыть]

Путешественнику такой ответ вряд ли поможет. Вы, возможно, даже захотите ответить той же монетой – подходящей колкостью на корнуолльском: например, саркастическим da durdalathawhy («Ну, спасибо») или злобным molla tuenda laaz («Десять тысяч несчастий тебе в глотку»). Эти фразы – тоже из «Обзора Корнуолла» Карью, где он, помимо прочего, указывает на сходство корнуолльских слов «сестра» («whoore») и «проститутка» («whorra»). Может быть, он не любит корнуолльский язык именно потому, что когда-то перепутал эти два слова и попал в неловкое положение?