Текст книги "Операция 'Гром'"

Автор книги: Ян Флеминг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Флеминг Ян
Операция 'Гром'

Ян Флеминг

Операция "Гром"

I

"ОТДЫХАЙТЕ, МИСТЕР БОНД!"

Джеймсу Бонду было худо. Как говорят картежники, точно у тебя все мелкие, а на чужой руке четыре туза.

Похмелье... Прежде всего – стыдно, а стыдиться Бонд не привык. Раскалывается голова, болит все тело. Он закашлялся, в глазах зарябило, заиграло черными точками – будто по зеркалу пруда прыснули головастики. А ведь и сам чувствовал, что пьет лишнее. Поданный в роскошной, на улице Парк-Лейн, квартире очередной бокал виски с содовой – а он уже выпил десять таких – пошел тяжело, во рту от него загорчило. Он понял, что хватит, пора домой, и решил напоследок сыграть еще роббер. Пять фунтов за сто очков, и разойдемся, предложили ему. Он согласился. И попался, как дурачок. Он живо представил: вот круглолицая, с непроницаемой, как у Моны Лизы, улыбкой пиковая дама победно бьет его валета... "Кто ж так играет!" – ругается партнер, и Бонд садится без взятки, записывает четыреста в минус и на круг проигрывает 100 фунтов, деньги немалые.

Бонд еще раз промокнул тампоном порез на подбородке и презрительно глянул на мрачную физиономию в зеркале над умывальником. Идиот, тупица!.. А глупит от безделья. Больше месяца перекладывает бумажки – листает бредовые инструкции (да еще галочку поставь напротив своего номера – прочел, мол!), строчит отчеты. Озвереешь! Недавно ни за что ни про что наорал на подчиненного – тот заикнулся было Бонду поперек. Да еще заболела гриппом секретарша, и ему прислали на время какую-то дуру, и к тому же уродину; его она называла "сэг-г" – церемонно и шепеляво... И вот снова понедельник, в окно барабанит майский дождь. Впереди целая неделя. Бонд проглотил две таблетки, потянулся за третьей, и тут в спальне зазвонил телефон. Зазвонил по-особому, громко, отчетливо – связь со Штабом прямая.

x x x

Джеймс Бонд подвинул стул и сел. Сердце бешено колотилось. Он мчался через весь Лондон, потом долго ждал лифт, злился – но все же, отчего так колотится? Он посмотрел в знакомые бесстрастно-презрительные серые глаза сидящего напротив. Что в них скрыто?

– С добрым утром, Джеймс. Не взыщите, что вызвал так рано. Сегодня я весь день буду занят, вот и решил первым делом поговорить с вами.

Бонд сразу поскучнел. М. назвал его "Джеймс", а не "007" – значит, ничего интересного, не новое задание, а так, что-нибудь личное. И говорит М. спокойно, смотрит по-дружески, чуть ли не добродушно. Бонд буркнул что-то в ответ.

– Давно вас не видел, Джеймс. Как жизнь, как себя чувствуете? – М. взял со стола какой-то бланк. Что за бумага? И вообще, в чем же дело?

– Я здоров, сэр, – настороженно сказал Бонд.

– А врачи считают, что не совсем, – мягко произнес М. – Вот результаты последнего обследования. Послушайте-ка...

Бонд сердито глянул на листок в руках у М.

– Я слушаю, сэр.

М. пытливо посмотрел на него и начал читать:

"Указанный сотрудник практически здоров, однако в последнее время он придерживается совершенно недопустимого образа жизни: по собственному признанию, ежедневно выкуривает 60 балканских, с повышенным содержанием никотина, сигарет и выпивает примерно полбутылки крепкого алкоголя. Мы многократно, но безуспешно предупреждали его, что организм рано или поздно отреагирует на постоянное отравление. В ходе настоящего обследования выявлены настораживающие признаки: язык обложен, давление несколько повышено, в трапециевидных мускулах имеется спазм, прощупываются так называемые "фиброзные узелки"; сотрудник страдает от частых болей в затылке. Агенту 007 рекомендуется отдых и умеренность в течение двух-трех недель этого, на наш взгляд, хватит для восстановления его прежней безукоризненной формы".

М. положил листок в папку с надписью: "Исходящее", оперся ладонями о стол и строго взглянул на Бонда:

– Видите, сколько у вас болячек, Джеймс?

– Сэр, я абсолютно здоров, – пряча раздражение, ответил Бонд. – У кого ж иногда не болит голова? Аспирин – отличное лекарство...

– Ошибаетесь, Джеймс! – резко сказал М. – Таблеткой вы лишь заглушаете симптом, не искореняете болезнь, а загоняете ее вглубь. Химические лекарства вредны – они противны нашей природе. Как и многие пищевые продукты например, белый хлеб, рафинированный сахар, пастеризованное молоко. Кстати, – М. достал блокнот, заглянул. – Вам известно, что содержится в хлебе, помимо перемеленной в пыль муки? Мел, перекись бензола, соль аммония, алюминий – и в огромных количествах. Что скажете?

– Я редко ем хлеб, сэр...

– Да дело не только в хлебе! А вот часто ли вы пьете йогурт, едите свежие овощи, орехи, фрукты?

– Почти никогда, – улыбнулся Бонд.

– Напрасно улыбаетесь. – М. предостерегающе постучал по столу. Попомните еще мое слово. Здоров лишь тот, кто не противится природе. А вы больны. – Бонд собрался было возразить, но М. жестом остановил его. – Да-да, больны, и все оттого, что неправильно живете. Ученые давно уже бьются над тем, как помирить человека с природой, а вы, конечно, впервые об этом слышите. Впрочем, не вы один... К счастью, приверженцы природного метода работают и у нас, в Англии. Путь к здоровью открыт и для нас! – Глаза М. оживленно блеснули.

Джеймс Бонд озадаченно смотрел на него. Что такое со стариком? Не годы ли сказываются? Но выглядел М., пожалуй, бодрее обычного: холодные серые глаза чисты и прозрачны, от властного морщинистого лица так и веет силой. Даже седины в стальных волосах как будто поубавилось. Что же за чепуху он несет?

М. потянулся за папкой "Входящее" и положил ее перед собой.

– У меня все, Джеймс. Мисс Пеннишиллинг уладила все формальности. За две недели вас приведут в порядок – вернетесь как новенький.

– Откуда, сэр?!

– Из санатория "Лесной". Это в Суссексе. Директора зовут Джошуа Вейн в научных кругах человек известный. И вообще, замечательный человек, в свои шестьдесят пять выглядит на сорок. Вас там подлечат. Новейшее оборудование, лекарственные травы, живописные окрестности... А о службе на две недели забудьте. Отдел я передам пока агенту 009.

Бонд ушам своим не верил.

– Но сэр... Вы серьезно предлагаете мне... в санаторий?

– Я не предлагаю, – холодно улыбнулся М. – Я приказываю. Если, конечно, вы хотите по-прежнему работать в отделе 00. Сотрудники этого отдела должны быть надежны на сто процентов. – М. взялся за пачку бумаг. На Бонда он больше не смотрел – беседа окончена.

Бонд молча поднялся, пересек кабинет и вышел, с преувеличенной аккуратностью прикрыв за собой дверь.

В приемной ему обворожительно улыбнулась мисс Пеннишиллинг.

Бонд подошел и так ахнул кулаком по столу, что подскочила пишущая машинка.

– В чем дело, Пенни?! – взревел он. – Старик что, спятил? Я никуда не поеду!

– Я говорила с директором санатория, – как ни в чем не бывало улыбалась мисс Пеннишиллинг. – Он был очень любезен. Тебя поселят во флигеле, в "миртовой" комнате. Комната очень хорошая, окнами на участок лекарственных трав.

– К черту "миртовую" с травами! Ну Пенни, будь другом, – взмолился Бонд, – растолкуй, какая муха его укусила?

И мисс Пеннишиллинг сжалилась: втайне она боготворила Бонда.

– Я думаю, – зашептала она заговорщицки, – это сумасшествие скоро пройдет. А ты, бедняжка, просто под горячую руку попал. У него же навязчивая идея – повысить эффективность нашего Управления. То мы все поголовно спортом занимаемся, то он психоаналитика приглашает – полного идиота. Ты-то в это время был за границей. Представляешь, все начальники отделов рассказывали ему сны. Ну, психоаналитик выдержал недолго:

верно, сны у начальников страшные... А месяц назад у М. случился прострел, и его приятель по Пиковому клубу, – мисс Пеннишиллинг скривила хорошенькие губки, – напел ему про этот санаторий. Человек, мол, что автомобиль – время от времени ставь в гараж, ремонтируй. А М. обожает всякие новшества; съездил на недельку и просто влюбился в этот санаторий. Вчера битый час мне его расписывал. А сегодня утром получаю по почте банки с патокой, пшеницей и еще черт знает с чем. Куда их девать, ума не приложу. Пуделю что ли, бедняжке, скормить? Вот такая история... Но, между прочим, выглядит старик потрясающе.

– Да уж, рекламу можно делать. Но почему он посылает в этот сумасшедший дом именно меня?

– Ценит тебя, сам знаешь. Как прочитал результаты обследования – велел заказать тебе комнату. Джеймс, а правда, зачем ты столько куришь, пьешь? Вредно же... – Она смотрела по-матерински заботливо.

– Пью, чтоб жажду утолить, а курю, чтоб руки занять, – процедил Бонд.

Какой же мерзкий у него сегодня голос! Все, хватит болтать, срочно нужно выпить двойной бренди с содовой.

– А девушки наши жалуются, что тебе руки занять – раз плюнуть, упрекнула мисс Пеннишиллинг.

– Все, Пенни, отстань! – окончательно разозлившись. Бонд направился к двери, но на полпути обернулся. – И попробуй только пришли еще инструкцию "для ознакомления"! Вернусь из санатория – так отшлепаю, за машинку не сядешь.

Мисс Пеннишиллинг невинно улыбнулась:

– А вот поживи две недели на орешках да лимонном соке – посмотрим, кто кого отшлепает.

Бонд скрипнул зубами и бросился вон.

II

САНАТОРИЙ "ЛЕСНОЙ"

Джеймс Бонд забросил чемодан в багажник коричневого такси допотопной марки и уселся на переднее сиденье рядом с нагловатым прыщавым пареньком в черной кожаной куртке.

Паренек вытащил из нагрудного кармана гребешок, неторопливо причесался, убрал гребешок и только тогда включил зажигание.

Бонд понял так: не больно-то ты, пассажир, мне нужен со своими деньгами. Весь послевоенный молодняк такой – заносятся на пустом месте. Взять этого мальчишку – прилично зарабатывает, на родителей плевать хотел, бредит ковбоями. Впрочем, что ж, он родился в богатой стране, в эпоху атомных бомб, космических полетов и высокого спроса на рабочую силу – вот и живет припеваючи.

– А до "Лесного" далеко? – спросил Бонд.

– За полчаса доберемся. – На перекрестке водитель дал газу и четко, но довольно рискованно обогнал грузовик.

– Ловко ты со своей Синей птицей управляешься.

– Управляйся не управляйся – все равно старое корыто. А папаша говорит: "Я двадцать лет на ней ездил, и ты еще двадцать поездишь". Так что я сам деньги коплю. Половину уже скопил.

"Славный парень, – подумал Бонд, даром, что сначала выкаблучивал."

– А на какую копишь? – спросил он.

– На "Фольксваген". До самого Брайтона буду возить.

– Здорово. Дело денежное.

– Это точно! Я туда съездил разок, привез в Лондон двух лошадников, со шлюхами... Десять фунтов плюс пять шиллингов чаевых. Конфета!

– Неплохо. Но в Брайтоне держи ухо востро, шпаны там хватает. О банде "Миска крови" слыхал?

– Во всех газетах писали... – Пареньку говорилось легко, как с ровесником. – А вы а "Лысый" лечиться или в гости?

– Почему это – "Лысый"?

– А там и леса-то настоящего нет. Обычно туда ездят всякие толстухи да старые козлы. Только и зудят: не гони, да не тряси, а то у них в заднице какой-то ишиас, или как его... Вы-то совсем другой...

Бонд рассмеялся:

– Но тоже еду. Ничего не поделаешь, придется отдохнуть.

Машина свернула с Брайтонской дороги; вскоре по правую руку мелькнул указатель: "Санаторий "Лесной". Путь к здоровью. Первый поворот направо. Просим соблюдать тишину". Показалась высокая стена, вычурный, с башенками и зубцами въезд, сторожка; из трубы, теряясь меж тихих деревьев, тянулся к небу дымок. Гравийная дорожка петляла в густых зарослях лавра. Справа открылась лужайка: аккуратным бортиком высажены цветы, чинно прогуливаются больные... Поодаль высилось огромное старинное здание из красного кирпича, с застекленной террасой.

Затормозили у величественного подъезда. Подле лакированной, обитой гвоздями двери поблескивала высокая урна; над ней надпись: "В помещении не курят. Просим выбросить сигарету". Бонд вышел из машины, вытащил из багажника чемодан. Чаевых он дал десять шиллингов. Паренек принял как должное:

– Спасибо. Захотите поразвлечься – звоните. У нас тут и девочки есть. А в чайной на Брайтонской дороге прилично кормят. Ну, пока. – И дал задний ход.

Бонд взял чемодан, с тоской поднялся по ступеням, толкнул тяжелую дверь.

В просторной, отделанной дубом приемной было жарко и тихо. За столом сидела хорошенькая девушка в белом накрахмаленном халате. Он расписался в книге прибывающих, и девушка повела его обставленными темной мебелью залами, а потом белым стерильным коридором в заднюю часть здания. Оттуда они прошли во флигель, длинный и низкий, выстроенный явно на скорую руку. По обе стороны – двери с названиями цветов, растений. Девушка завела его в "миртовую", сказала, что директор примет через час, то есть в шесть, и ушла.

Комната была самая обычная: яркие занавески, одеяло с электрическим подогревом. На столике подле кровати – ваза с тремя маргаритками и книжка "О природном методе лечения". Бонд выключил отопление, распахнул окно. В глаза бросились ровные рядки безымянных травок. Он распаковал чемодан, устроился в кресле и принялся читать о выведении из организма вредных веществ. Добрался до главы о многочисленных видах и подвидах массажа, и тут зазвонил телефон: через пять минут мистер Вейн ждет его в консультационной "А".

Мистер Вейн велел Бонду раздеться до трусов.

– Боже, да вы настоящий воин! – воскликнул он, увидев многочисленные шрамы.

– Да, я воевал, – равнодушно ответил Бонд.

– Война – штука страшная... Ну-с, дышите поглубже.

Пока Бонд одевался, мистер Вейн что-то быстро писал за столом. Закончив, он сказал:

– Ничего серьезного я не нахожу. Давление немного повышено, легкое остеопатическое повреждение верхних позвонков – оттого и голова у вас болит – и правая подвздошная кость несколько смещена назад. Вы, вероятно, когда-то сильно ушиблись.

– Вероятно, – согласился Бонд и подумал, что "ушибся" он, прыгнув на полном ходу с поезда во время венгерского восстания в 1956 году.

– А посему вот что: строгая диета в течение одной недели, массаж, горячие и холодные ванны, остеопатическое лечение, растяжение – и вы здоровы. И, конечно, отдыхайте, мистер Бонд, расслабьтесь, забудьте о службе. – Он поднялся и протянул Бонду листок. – Через полчаса открываются процедурные, так что приступайте прямо сегодня.

– Спасибо, – Бонд заглянул в листок. – А что такое растяжение?

– Процедура на механическом устройстве для растягивания позвонков, любезно пояснил директор. – Кое-кто из больных называет устройство "дыбой". Но вы не тревожьтесь, это местная шутка.

Бонд вышел в коридор. Всюду пожилые люди, в основном женщины – многие в уродливых стеганых халатах. Жара, духота – Бонду нестерпимо захотелось на воздух.

Вдыхая кислый запах лавра и "золотого дождя", он уныло брел по узкой аккуратной дорожке. Выдержит ли он тут две недели? Он глубоко задумался и вдруг почти нос к носу столкнулся с девушкой в белом халате – она выскочила из-за поворота, скрытого густым кустарником. Девушка смущенно улыбнулась и пошла было своей дорогой, но тут из-за того же поворота вылетел легковой автомобиль – еще мгновение, и она была бы под колесами... Бонд прыгнул, поймал ее за талию, провел неплохую "веронику" и вывернул девушку буквально из-под капота. Автомобиль с визгом затормозил. А грудь у нее упругая – это он успел ощутить. Девушка ойкнула и изумленно уставилась на него.

– Спасибо... – выдохнула наконец она и обернулась к подошедшему водителю.

– Простите меня, пожалуйста, – безмятежно начал тот. – Вы не сильно ушиблись? – Тут он как будто узнал девушку, и голос его стал вкрадчив. – Ба, да это же наша милая Патриция! Здравствуйте, Пат! Вы по мне скучали?

Красавец-мужчина. Бронзово-смуглый, изящные усики, рот вычерчен гордо. Наверняка сердцеед. Правильные черты лица – испанец или латиноамериканец – и смелые, живые карие глаза; уголки глаз странно или, как сказала бы женщина, таинственно приподняты. Высок, крепок, отлично одет. Блестящий мерзавец, подвел черту Бонд, покоряет всех женщин подряд, а может, еще и живет за их счет.

Девушка окончательно опомнилась.

– Ездить нужно осторожнее, граф Липпе, – сказала она строго. – Тут гуляют больные. Если бы не этот джентльмен, – она улыбнулась Бонду, – вы бы меня просто задавили.

– Ну, простите, милочка, я спешил. А вам, сэр, – чуть свысока обратился он к Бонду, – я весьма признателен. У вас хорошая реакция. А теперь прошу меня извинить... – Он сел в автомобиль и уехал.

– Я тоже опаздываю! – воскликнула девушка, и они с Бондом пошли к зданию.

По дороге разговорились. Она работает в "Лесном" уже три года. Ей нравится. А не скучает? Нет, катается на машине, гуляет. Здесь красивые места. И столько новых, интересных людей! Например, этот граф Липпе, он так увлекательно рассказывает о Востоке, Китае... Сам он из Макао, это рядом с Гонконгом, верно?

"Вот почему приподняты уголки глаз, – подумал Бонд, – китайская кровь. И, возможно, португальская, раз из Макао".

Они вошли в натопленную приемную.

– Я побегу. Спасибо вам еще раз. Надеюсь, вам у нас понравится, – она улыбнулась и быстро зашагала по коридору.

Бонд посмотрел на часы и спустился по лестнице в процедурную "Для мужчин"; там его встретил мускулистый массажист в майке. Бонд разделся, обмотался вокруг пояса полотенцем и зашел в одну из кабинок, разгороженных между собой пластиковыми занавесками. В кабинке – два стола для массажа, на одном беспомощно колышется под мощными ударами молодой, очень толстый мужчина. Бонд размотал полотенце, лег лицом вниз...

Так сильно его еще никогда не массировали. Болели мускулы, каждая косточка, шумело в голове, но он все же различил, что толстяк сошел с соседнего стола, и место занял другой. Тому, новенькому, сказали:

– Извините, сэр, но часы придется снять.

Знакомый, хорошо поставленный вкрадчивый голос ответил уверенно:

– Чепуха, милейший. Я здесь не первый раз и часов никогда не снимаю.

– Извините, сэр, – вежливо, но твердо сказали ему, – у меня пациенты всегда снимают часы. Иначе при массаже нарушится ток крови в руке. Разрешите...

Граф Липпе помолчал. Бонд почти физически ощутил, как тот разъярен.

– Снимайте... – наконец с ненавистью прошипел Липпе.

Бонду даже стало смешно. "... Черт вас возьми!" – ясно читался конец фразы.

– Благодарю, сэр.

Странный спор, подумал Бонд. У массажиста всегда снимают часы. Почему граф противился? Как ребенок...

– Перевернитесь, пожалуйста, сэр, – это уже ему самому. Бонд повиновался. Посмотрел направо. Граф Липпе лежал на спине, со стола свисала левая рука, загорелая, с белой полоской вокруг запястья. На белой коже четко выделялась татуировка: молния с двумя вертикальными черточками. Так вот что он прятал... Интересно, кто же носит такой знак? Не позвонить ли в Архивный отдел?..

Прошел час. Бонда как будто выпотрошили, выжали все соки. Он оделся и, проклиная М., с трудом потащился наверх – точно из царства грубо-телесного варварства к утонченной цивилизации. Зайдя в одну из двух стоящих у входа в главный зал телефонных будок, он соединился через коммутатор со Штабом, попросил Архивный отдел; в трубке характерная пустота – значит, подслушивают. Назвавшись, он задал свой вопрос. На том конце велели подождать и через несколько минут снова заговорили:

– Это знак группы "Красная молния". Члены, как правило, чистокровные китайцы, никаких религиозных мотивов, исключительно преступные акции. Станция Х однажды столкнулась с этой группой. Сама станция находится в Гонконге, а штаб на другой стороне залива, в Макао, поэтому за большие деньги была организована курьерская связь с Пекином. Все шло без сучка, без задоринки, переправлялась важная информация – и вдруг страшный провал, высшее руководство станции рассекречено! Оказалось, что один из сотрудников вел двойную игру, работал на "Красную молнию". Потом группа всплывала в делах о наркотиках, контрабанде золота в Индии, торговле рабами. Группа мощнейшая, будем рады выслушать любое сообщение о ней.

– Спасибо за информацию, – сказал Бонд. – Пока сообщать нечего, но если что– нибудь узнаю, свяжусь с вами. До свидания.

Бонд в раздумье повесил трубку. Так что же этот тип делает в "Лепном"? Бонд вышел из будки и в соседней заметил графа Липпе; тот стоял спиной и как раз снимал с рычага трубку. Долго ли он стоит? А вдруг слышал, что Бонд сказал в конце разговора? Или даже, о чем спрашивал? Скверно... Но делать нечего. Бонд посмотрел на часы – половина восьмого – и отправился "ужинать"...

В день ему полагался стакан теплого лимонного сока, тарелка овощного супа и две чашки чая. И, конечно, массаж, ванны... А на третий день прибавилось "остеопатическое лечение и растяжение". Вяло, безропотно (он тут совсем раскис – думал только, чего бы съесть) он толкнул дверь процедурной; за ней наверняка ждет очередной здоровяк с волосатыми ручищами. И застыл на пороге. У койки стояла Патриция – девушка, с которой он встретился в первый день.

– Не может быть! – сказал Бонд. – На такой тяжелой работе – и слабая женщина?

– Женщин на нашей работе двадцать процентов, – ответила она сухо: надоели вечные мужские комментарии! – Раздевайтесь. Очень скоро Бонд убедился, что сил у девушки хоть отбавляй – у него только суставы похрустывали. Она управилась с ним, тренированным, мощным, играючи.

– А теперь полчаса порастягивайтесь, – сказала она под конец.

Бонд взял одежду, вышел вслед за девушкой в коридор и едва не столкнулся с кем– то. Граф Липпе! Бонда он будто и не заметил, а Патриции улыбнулся и сказал с легким поклоном:

– Иду к вам на заклание. Может, сегодня будете чуточку понежнее? Глаза у него искрились.

– Разденьтесь пока, пожалуйста, – сказала Патриция. – Я сейчас вернусь, только отведу мистера Бонда на растяжение. – И она пошла по коридору, Бонд следом.

Заведя его в небольшую комнатку, она велела положить одежду на стул и отодвинула пластиковую занавеску. За занавеской оказался хирургический стол, обитый кожей, поблескивающий алюминием, – зрелище не из приятных. Бонд с подозрением оглядел медицинское чудище. На полу – электрический мотор с табличкой "Механическое растяжное устройство "Геркулес", сам же стол разделен натри секции с ремнями, каждая соединена с мотором отдельным приводом. Возле приподнятого подголовника – круговая шкала тяги, размеченная до двухсот единиц. Начиная со ста пятидесяти цифры красные. К подголовнику приделаны рукоятки; кожа на них в темных пятнах, наверное, от пота.

– Ложитесь лицом вниз, – девушка держала ремни наготове.

– И что будет?

– Потянет немного спину, – нетерпеливо пояснила она. – Это очень полезно и совсем не больно, даже наоборот, приятно, многие засыпают.

– Ну уж я не засну! – уверил Бонд. – А сильно будет тянуть? И почему цифры красные? Не разорвет?

– Что вы!.. Сильно тянуть, конечно, опасно, но мы-то с вами начнем всего-навсего с отметки девяносто. Минут через пятнадцать я зайду и прибавлю до ста двадцати. А теперь ложитесь. Меня ждет больной.

Бонд неохотно улегся, голова его утонула в мягкой кожаной подушке и он пробормотал:

– Разорвет – подам на вас в суд.

Заурчал мотор. Ремни то натягивало, то отпускало – Бонда словно мял великан в огромных, но нежных лапищах.

– Ведь хорошо, правда?

– Хорошо.

Он слышал, как за Патрицией захлопнулась дверь. Под щекой его мягкая подушка, спину приятно потягивает, мотор гудит мирно, усыпляюще. А он-то, дурак, боялся!

Минут через пятнадцать снова хлопнула дверь, отодвинули занавеску:

– Ну, как вы тут?

– Отлично.

Девушка потянулась к переключателю. Бонд поднял голову: стрелка подползала к ста двадцати. Потянуло сильнее, мотор загудел громче.

– Еще пятнадцать минут, – сказала Патриция.

– Ладно, – неуверенно ответил он, примериваясь к окрепшему великану. Задернули занавеску, и хлопка двери он уже не различил в шуме мотора... И скоро привык к новому ритму.

Еще через пять минут щеку вдруг обдуло ветерком, и Бонд приоткрыл глаза. К переключателю тянулась мужская рука. Жмет на рычажок... И тут рвануло, дернуло так, что он завопил от боли, его словно вздернули на "дыбу". Рука выпустила рычажок: мелькнула маленькая красная молния с двумя вертикальными черточками. И в ухо ему шепнули:

– В другой раз, милейший, не будешь вмешиваться не в свое дело.

Ревел и рычал мотор, ремни рвали тело; Бонд слабо стонал, пот капал с кожаных подушек на пол.

А потом наступила ночь.

III

МЕСТЬ

Хорошо, что тело не помнит боли. Иное дело приятные воспоминания запах, вкус, поцелуй... Их сладость не забывается. Бонд медленно приходил в себя и удивлялся, что боли нет. То есть, конечно, болела спина, каждый позвонок – точно отколотили палкой – но это боль изведанная, знакомая, ее можно превозмочь. Ревущий же смерч, крутивший его, глушивший сознание, стих. Что же именно чувствовал он, Бонд, в тех мучительных объятиях? Помнилось лишь, что был он ничтожней пучка травы в тигриной пасти...

– А теперь расскажите, как это случилось, – попросила Патриция. Случайно задели переключатель? Вы нас так напугали! Никогда ничего подобного не было, в принципе устройство совершенно безопасно.

– Понимаете, мне захотелось устроиться поудобнее, я потянулся и, кажется, задел за что-то рукой. Больше ничего не помню. Мне повезло, что вы быстро вернулись. – Он честно смотрел ей в глаза.

– Теперь все позади. У вас, слава Богу, серьезных повреждений нет, еще два дня, и будете как огурчик.

И действительно, через два дня Бонд вернулся в тихий мирок "природного метода". И сразу же холодно и энергично принялся наводить справки о графе Липпе – как сделал бы во время войны, выслеживая вражеского агента в Стокгольме или Лиссабоне. Он стал разговорчив и любопытен. Болтал с Патрицией: "А этот Липпе что, серьезно болен? Ах, он худеет! Наверное, принимает специальные ванны? Говорите, в турецкой бане... Нет, я там еще не был, обязательно схожу". С массажистом: "Что-то этот силач давно не показывается, граф – как его, Риппе, Хиппе? Да-да, Липпе. В полдень, говорите? А что, пожалуй, это удобно... Я от вас еще в турецкую баню зайду, погреюсь". Так он невинно беседовал и постепенно выстраивал план, по которому они с Липпе останутся с глазу на глаз в звуконепроницаемой процедурной.

Одновременно, по скудным сведениям, Бонд пытался представить, что это за человек. Хотел ли он только припугнуть Бонда на "дыбе" или – ведь Липпе не знал, чем закончится пытка – убить? Но зачем? Что за тайну он бережет? Ясно одно – тайна есть, и нешуточная...

Сообщать о происшествии в Штаб Бонд не собирался. Покушение в санатории "Лесной"! Глупо, смешно. Он, умелый солдат, выставляется дурачком. Туза Управления разведки и контрразведки поят теплым соком да овощным супчиком, потом привязывают к какой-то "дыбе", чуть-чуть сдвигают рычажок – и герой сотен сражений вопит от боли и просит пощады! Нет, он отомстит Липпе сам.

К четырнадцатому, последнему дню у Бонда все было продумано: где, когда и как.

В десять утра, после прощального обследования у мистера Джошуа Вейна (диагноз: давление в норме, лишний вес сброшен, позвоночник подлечен), Бонд спустился на последнюю процедуру.

Он лежал на столе массажиста лицом вниз и поджидал жертву. Наконец, мимо прошлепали босыми ногами и сказали громко, уверенно:

– Доброе утро, Бересфорд. Баня готова? Сделай сегодня погорячей.

– Слушаюсь, сэр. – Слышен печатный шаг Бересфорда, старшего массажиста, и прежнее шлепанье; идут по коридору к дальней комнате, электрической турецкой бане. Хлопнула дверь. Через несколько минут хлопнула еще раз Бересфорд проводил графа Липпе, возвращается. Прошло двадцать минут. Двадцать пять. Бонд слез со стола.

– Довольно, Сэм, спасибо, – сказал он. – Я еще душ приму. А ты иди обедай. Не волнуйся, я сам справлюсь.

Бонд обмотался вокруг пояса полотенцем и вышел в коридор. Массажисты закончили работу и заторопились в столовую. По-унтерски командует Бересфорд: "Билл, закрой окна! Лен, после обеда принесешь из прачечной полотенца. Тед! Ушел уже? Тогда ты, Сэм, – присмотри за графом Липпе, он в турецкой бане".

Целую неделю Бонд слушал эти команды и примечал, кто уходит на обед пораньше, а кто работает добросовестно, до конца. Теперь он ответил из душевой басом Сэма:

– Присмотрю, сэр.

Печатный шаг по линолеуму, короткая пауза – Бересфорд в самом конце коридора, его не слышно – и, наконец, далекий скрип двери. Тихо, только гудят вентиляторы. Теперь в процедурных никого. Джеймс Бонд и граф Липпе одни. Бонд выждал минуту, затем вышел из душевой, тихонько открыл дверь в турецкую баню. Он заходил сюда дважды – осмотреться, и с тех пор ничего не изменилось.

Стены выкрашены белым, посредине ванна – огромный короб из металла и светлого пластика. Боковая грань открывается наподобие дверцы, пациент забирается внутрь, садится, голову высовывает в отделанную поролоном дыру в верхней грани. Внутри короба тело греют несколько рядов электрических лампочек; на задней грани – температурная шкала.

Липпе сидел спиной к двери. Заслышав шаги, он проворчал:

– Черт возьми, Бересфорд... Семь потов уже сошло.

– Сами просили погорячей, сэр, – подражая голосу Бересфорда, откликнулся Бонд.

– Не пререкайся, черт тебя возьми! Выпусти сейчас же.

– Мне кажется, сэр, вы недооцениваете благотворное влияние жара на организм...

– Не болтай. Выпусти, говорят тебе.

Бонд посмотрел на шкалу: стрелка показывает 120. На сколько же поставить? Максимальная отметка – двести градусов. Так он, пожалуй, изжарится заживо. А нужно лишь наказать, не больше. Наверное, 180 будет в самый раз. Он повернул переключатель.

– С полчасика вам будет по-настоящему жарко, сэр. А загоришься подавай в суд, – добавил он своим настоящим голосом и двинулся к двери.

– Тысяча фунтов, и квиты, – тихо, с ноткой отчаяния предложил граф. Скрипнула дверь. – Десять тысяч. Ладно, пятьдесят!

Бонд плотно прикрыл за собой дверь и быстро зашагал по коридору. Сзади приглушенно позвали на помощь. Ничего, помучается недельку в больнице вылечат. Но вот что не ясно: пятьдесят тысяч предлагает либо миллионер, либо тот, кого ждет неотложное, важное дело. Чтобы просто избавиться от боли, столько не отдашь.

Джеймс Бонд был прав. Они с Липпе схватились, как глупые дети, – и выверенный до последней секунды заговор против западных держав сбился с ритма.

IV

"СПЕКТР"

Бульвар Османа – улица длинная и скучная, но, пожалуй, самая благопристойная в Париже. Здесь много жилых домов – и репутация обитателей безупречна – две церкви, небольшой музейчик, и, что вполне уместно, конторы разнообразных благотворительных организаций. Под номером 136-бис, например, располагается, как написано на скромно поблескивающей медной табличке. Международная Ассоциация Сопротивления (МАС). Если вы заинтересуетесь Ассоциацией (вы, скажем, неисправимый идеалист или, наоборот, торговец конторской мебелью), нажмите звонок, и вам откроет самый обычный французский консьерж. Если дело у вас серьезное, вас впустят в довольно пыльный вестибюль, поднимут в причудливом, с виду ненадежном лифте-клетке и подведут к высоким двойным дверям. За ними окажется большая обшарпанная комната с грязноватыми светлыми стенами: с десяток дешевых столов, за которыми пишут или печатают, папки для "входящего– исходящего", старинные телефоны, каких много в этой части Парижа, картотеки с выдвинутыми ящичками – обстановка самая типичная. Наблюдательный человек, однако, отметит, что все служащие ровесники – всем лет тридцать-сорок – и нет среди них ни одной женщины, хотя в любой конторе, как правило, имеются секретарши.