Текст книги "В одно прекрасное детство"

Автор книги: Яков Сегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Вот, например, мы ещё не успели дойти до вагончика Дурова, как увидели удивительную женщину.

Она лежала на специальной высокой подставочке лицом вверх и своими длинными ногами ловко подбрасывала, а затем ловила красивую большую куклу с голубым бантом.

Сама эта женщина была одета в сверкающий купальный костюм, который, как ты понимаешь, был пошит совсем не для купания, а для циркового выступления.

Я просто окаменел, глядя на большую, прекрасную куклу. Мне даже показалось, что она совсем не кукла, а живая девочка, которая ничуточки не боится подлетать высоко в воздух, переворачиваться, стоять на голове.

Мой папа тоже окаменел, но смотрел он совсем не на куклу, а на женщину, на её ноги, потому что, наверное, удивился, как она так ловко ими работает, будто это совсем не ноги, а руки.

Только маме почему-то не показались интересными ни кукла, ни женщина, и она даже рассердилась, что мы с папой задерживаемся по пустякам, когда надо спешить к Анатолию Анатольевичу Дурову.

Но женщина как раз в эту минуту закончила подкидывать куклу, поймала её руками и села на своей подставочке, свесив набок длинные ноги в золотых туфлях, села и улыбнулась нам приветливо.

– Здравствуйте, – сказала она, – Вы кого-то ищете?

Светлые волосы закрывали её лицо, и она одним движением головы отбросила их за спину.

Куклу она небрежно отложила в сторону, и теперь я окончательно убедился, что это была не девочка.

Женщина улыбалась нам большими голубыми глазами, они были такого же цвета, как бант на голове куклы.

– Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? – спросила она.

В этот момент мне показалось, что она похожа на фею из сказки. Папе, наверное, тоже так показалось, и он уже было собрался спросить у этой феи, как нам пройти к Дурову, но ему помешала сказать мама. – Мерси! – произнесла она почему-то по-французски, что по-русски означало «спасибо». – Мерси! Всё, что надо, нам уже известно.

Мама дёрнула за руку меня, я – папу, и мы заспешили дальше.

«Ап-чхи!» – раздалось за нашими спинами.

Папа уже издали крикнул фее на ходу:

– Будьте здоровы!

Но я заметил, что чихнула совсем не фея, а кукла, которая всё-таки оказалась живой девочкой.

Глава одиннадцатая

МЕНЯ СЖИГАЮТ

Я даже не успел пожалеть, что мы так быстро ушли от этой удивительной женщины и её куклы, как уже через несколько шагов мы натолкнулись на новое невероятное зрелище: другая женщина развешивала на верёвке выстиранное бельё, а её муж помогал ей, подавая это бельё из белого эмалированного таза.

Ты, конечно, можешь спросить, что же тут невероятного. Всё как полагается, мужчина всегда должен помогать женщине.

Это, разумеется, правильно. Но невероятным было другое: бельевые верёвки они натянули на высоте второго этажа и развешивали своё бельё, стоя на… высоченных ходулях.

Нет, такое можно было увидеть только в этом чудесном цирковом дворе!

Мы сделали ещё несколько шагов, и вдруг мама громко вскрикнула от испуга:

– Ой!

Она так прижалась к папе, будто попала в клетку со львом или тигром, но оказалось, что она просто натолкнулась на другое симпатичное животное.

– Успокойся, – улыбнулся папа. – Это же просто пони. По-ни – так называются эти милые маленькие лошадки.

Пони, на которого натолкнулась моя мама, был ростом с большую собаку.

Но и этого пони мы не успели разглядеть хорошенько, потому что за нашей спиной кто-то тихонько покашлял, чтобы привлечь внимание, и сказал:

– Здравствуйте, товарищи…

Мы, конечно, тут же обернулись.

Перед нами стоял высокий, тощий мужчина с грустным, белым лицом. Одет он был в чёрный фрак и носил на голове высокий цилиндр.

– Я фокусник, – вздохнул мужчина и, чтобы мы ему поверили, тут же показал нам фокус.

Он накрыл совершенно пустую руку совершенно пустым платком, прикоснулся к этому платку палочкой, которая, по всей вероятности, тоже называлась волшебной, а когда после этого сдёрнул платок, то в его до этого пустой руке непонятным образом оказалась большая электрическая лампочка.

– Вот! – обрадованно воскликнул он, накрыл лампочку газетой и ударил по ней блестящим молотком.

Раздался звон разбитого стекла, фокусник снял газету, под ней было пусто – ни лампочки, ни даже осколков стекла.

Фокусник загадочно улыбался: покамест всё получалось хорошо…

Но вот он снова накрыл совершенно пустую руку совершенно пустым платком, снова прикоснулся к этому платку своей волшебной палочкой и сдёрнул платок.

Чтобы лучше видеть, я даже приподнялся на цыпочки.

Но фокус не удался, пустая рука по-прежнему оставалась пустой.

Фокусник очень огорчился.

– Ну что ты будешь делать! – воскликнул он с досадой. – Прямо кошмар какой-то!.. – И он почти заплакал: – Ну куда она делась, просто ума не приложу!

Он снял свой цилиндр и поскрёб в затылке. В эту самую секунду мы увидели исчезнувшую лампочку – она торчала прямо из головы фокусника, как цветок на клумбе. Мало того, она вдруг ярко вспыхнула, но сам фокусник её, видимо, даже не заметил, печально вздохнул, надел свой цилиндр и пожаловался:

– Я фокусник, но со мной случилось страшное несчастье: я прекрасно помню, как начинаются все мои фокусы, но совершенно забыл, как они заканчиваются. Вот, например, куда девалась эта несчастная лампочка?

Я уже хотел было сказать, чтоб он не огорчался, что она у него на голове под цилиндром, но не успел, потому что фокусник вдруг предложил:

– А хотите, я вам покажу ещё один фокус? – Он таинственно поднял правую бровь, а левую таинственно опустил и добавил: – Но для этого фокуса мне нужен один живой человек.

Моя мама была смелой женщиной и любила разные приключения. Она тут же сделала шаг вперёд и поправила шляпку:

– Пожалуйста. Я гожусь?

– О! – восторженно воскликнул тощий фокусник. – Вы прекрасны! Вы прекрасны, но для этого фокуса несколько… продолговаты.

Мама скромно опустила глаза и вздохнула:

– Очень жаль.

На самом деле мама была довольна, ведь фокусник похвалил её, назвав продолговатой, а продолговатые женщины всегда были в моде.

Тогда вперёд выступил папа.

– А я? – спросил он. – Вам нужен живой человек, я к вашим услугам! По-моему, я живой. Пожалуйста! – И он пошевелил плечами, чтобы все видели, какой он сильный.

– О! – снова воскликнул фокусник. – Вы тоже прекрасны, но вы несколько тяжеловаты.

Тут фокусник посмотрел на меня и радостно закричал:

– А вот то, что нам как раз нужно! – И, подхватив меня под мышки, закричал ещё радостней: – Да! Это именно то самое!

Через секунду он поставил меня на высокую подставочку, а ещё через секунду накрыл лёгким колпаком из папиросной бумаги.

– Внимание! – закричал он, сверкая глазами. – Начинаю! – И фокусник зажёг большой факел.

В последний момент мама и папа увидели на бумажном колпаке мою тень, она шевелилась.

Ещё ничего страшного не произошло, но мама на всякий случай испугалась и воскликнула:

– Осторожней, это же ребёнок!

Папа – тоже на всякий случай – закрыл маме глаза ладошкой, чтобы она меньше волновалась, и – тоже на всякий случай – предупредил фокусника:

– Ребёнок это!

Но фокусника уже невозможно было остановить.

– Пожалуйста, не волнуйтесь! – крикнул он. – Это абсолютные пустяки!

Фокусник поднёс пылающий факел к губам и дунул изо всех сил. В следующее мгновение огненная струя из его рта ударила прямо в бумажный колпак, под которым стоял я, колпак моментально вспыхнул и… сгорел, тут же сгорел.

На высокой подставочке, где только что находился я, теперь никого не было.

Папа даже не успел понять, что произошло, но фокус ему так понравился, что он громко захлопал в ладоши и закричал:

– Браво!

А маме как раз этот фокус не понравился, она бросилась к подставочке, где три секунды назад стоял я, а теперь догорала папиросная бумага.

– Где мой ребёнок? – прошептала мама. – Мой сыночек…

Тут и папа перестал хлопать, он тоже, видимо, вспомнил, что у него три секунды назад на этом месте был сын, который теперь исчез неизвестно куда.

– Да, – строго спросил папа у фокусника, – действительно любопытно: где наш ребёнок?

– Минуточку! – взмолился фокусник, которому мои папа и мама сейчас мешали соображать. – Минуточку тишины! – И он оглушительно выстрелил в воздух из своего, наверное, тоже волшебного пистолета.

Наступила полная тишина, и фокусник стал думать. Он, бедный, прекрасно помнил, как начинается этот его фокус, но совершенно забыл, как он заканчивается.

Глава двенадцатая.

ДЕВОЧКА НА ШАРЕ

А секрет у этого фокуса оказался совсем простым: пока фокусник накрывал меня бумажным колпаком, пока брал в руки факел, пока зажигал его, пока кричал моим родителям, чтобы они не волновались и что всё это пустяки, я уже успел исчезнуть из-под бумажного колпака.

Куда? Сейчас расскажу…

Дно у подставочки, на которую меня поставил фокусник, неожиданно раздвинулось, и я оказался в каком-то тёмном коридоре. Пошёл, пошёл по нему и очутился в каком-то большом барабане.

Вот в эту самую секунду фокусник как раз и поднял свой пистолет.

Выстрел получился таким громким, что его услышали даже на соседних улицах, а мои папа и мама и даже сам фокусник чуть не оглохли – так мне они потом рассказывали. И только я не услышал этого выстрела, потому что в ту же самую секунду с громким треском лопнул барабан, в котором я находился.

Как я туда попал, не знал никто, кроме фокусника, но и он сам, к сожалению, забыл этот свой секрет. Зато ты его теперь знаешь.

Я вылез из барабана и огляделся.

Наверное, это был самый тихий уголок циркового двора, здесь никто не ходил, не разговаривал и только клоун в костюме Чарли Чаплина смахивал метёлкой пыль с больших цирковых афиш.

Ах, я забыл, что ты ещё не знаешь, кто такой Чарли Чаплин!

Настоящий Чарли Чаплин родился в Англии. Он был ещё очень маленьким, когда стал вместе со своим папой выступать перед зрителями. Тогда он научился разным ловким трюкам: прекрасно кувыркался, ходил на руках, жонглировал, танцевал на канате и умел ещё многое другое, но самое главное, он мог рассмешить любого грустного человека, а это совсем нелегко, потому что попадаются такие унылые люди, которые за всю жизнь ни разу не улыбнутся. Это не очень умные люди. Ну вот, а на Чарли Чаплина просто невозможно было смотреть без смеха, и он веселил людей всякий раз, когда они приходили его посмотреть.

А потом он уплыл на пароходе за океан, в Америку, и стал там сниматься в кино. Теперь, глядя на его проделки, зрители хохотали не только в каком-нибудь одном театре или каком-нибудь одном цирке, а во всём мире, потому что кино показывают везде.

Весело смеяться – очень полезно для здоровья. Кто много и весело смеётся, тот становится крепким, сильным и добрым.

Но настоящий Чарли Чаплин один, а каждый цирк хотел иметь своего. И тогда самых весёлых и умных клоунов, самых умелых и ловких стали одевать в смешной чаплинский костюм: на голове маленький котелок, вместо нормального пиджака – смешной узенький сюртучок, мешковатые брюки и огромные ботинки с загнутыми носами. В руках все Чарли Чаплины держали тоненькую бамбуковую тросточку, с которой никогда не расставался настоящий Чарли Чаплин.

Вот и в этом цирке, куда мы пришли с мамой и папой, был свой Чарли Чаплин. Про него даже говорили, что он так похож на настоящего, что если бы тот увидал его, то подумал бы, что смотрит на себя в зеркало.

Здешний Чарли Чаплин стоял перед большой цирковой афишей, на которой была нарисована маленькая девочка в голубом цирковом трико. Девочка стояла, изогнувшись, на большом шаре, а перед ней на каком-то ящике спиной к нам сидел огромный, сильный мужчина, то ли её отец, то ли старший брат, в общем, наверное, какой-нибудь родственник.

Когда-то точно такую же девочку и точно такого же мужчину где-то увидел знаменитый испанский художник Пабло Пикассо, увидел и нарисовал. С тех пор весь мир знает эту девочку в голубом.

Только я подумал, что и девочка на афише тоже нарисована, как мужчина, сидевший на ящике, неожиданно зашевелился, вытянул губы и стал насвистывать какую-то очень весёлую песенку, а девочка, услышав её, моментально ожила и стала под эту песенку танцевать. Оказывается, это была никакая не афиша, а просто цирковые артисты устроили себе небольшой перерыв и отдыхали после утомительной репетиции.

Если ты когда-нибудь попробуешь хотя бы немного постоять на шаре, то поймёшь, как это трудно: шар всё время норовит выкатиться из-под твоих ног. А ведь девочке нужно было ещё и танцевать на нём, да при этом весело улыбаться! И мало того, она вдруг встала на этом шаре на руки, потом снова на ноги, потом опять на руки, на ноги… на руки… на ноги… Она вертелась так быстро, что у меня замелькало в ногах, то есть в руках, то есть, конечно, в глазах – просто у меня в голове всё перепуталось.

Наверное, девочке было довольно трудно так вертеться, но огромный мужчина нисколечко не помогал ей, а только насвистывал весёлую мелодию. Потом на представлении он тоже будет выступать перед зрителями, он будет поднимать огромные, тяжеленные гири, которые никто на свете, кроме него, поднять не может. А пока он отдыхал и помогал сестрёнке репетировать свой номер, насвистывал ту мелодию, какую потом, на представлении, сыграет для девочки цирковой оркестр.

– Отдохни, – остановил он наконец девочку, и та, закончив свой танец, устало сказала:

– Уф!..

Она уселась отдохнуть на своём шаре. Положив на колени подбородок, она тяжело дышала, и по лицу её катился пот.

Добрый Чарли Чаплин достал белый носовой платок и вытер девочке лицо и шею. Он-то знал, как нелегко сделать так, чтобы зрителям потом было легко и весело.

– Спасибо, – тихо сказала девочка.

Тут я подошёл поближе к ним и сказал:

– Здравствуйте.

– Здравствуй, – ответили девочка и Чаплин.

Огромный брат девочки повернулся ко мне и тоже кивнул.

Я знал, что, когда люди знакомятся, надо всегда называть имя.

– Меня зовут Петя, – сказал я.

– А я Настя, – сказала девочка и сделала реверанс, то есть чуть-чуть присела, как это полагается при знакомствах.

Наверное, я немного помешал их отдыху и поэтому постарался вспомнить все вежливые слова, которые знал:

– Извините, будьте любезны, скажите, пожалуйста, если вам не трудно, где сейчас Анатолий Анатольевич Дуров, будьте добры. – Наверное, теперь надо было объяснить, откуда я тут взялся, и я сказал: – Анатолий Анатольевич Дуров друг детства моего папы, и сегодня мы всей семьёй пришли к нему в гости, но я случайно сгорел и потерялся. А потом почему-то попал в этот барабан.

– Как сгорел?! – удивилась девочка.

У Чарли Чаплина тоже от удивления поднялись брови, а девочкин родственник даже захохотал:

– Ну, ты даёшь, парень! Нам говоришь, сгорел, а сам стоишь целый и невредимый.

– Нет, вы меня просто не поняли, – объяснил я. – Я не по-настоящему сгорел, это просто такой фокус. Просто один дядя накрыл меня бумажным колпаком, и я просто почему-то оказался здесь…

– A-а! – тут же догадалась Настя. – Это, наверное, дядя Митя! Наверное, показывал вам своё сжигание живого человека на глазах у публики. Ой! Он такой растеряха, этот дядя Митя, он, наверное, уже сам волнуется и не знает, куда ты девался.

Она засмеялась, а мне очень захотелось заплакать, но при этой смелой девочке плакать было стыдно, и я только глубоко вздохнул:

– А что же мне теперь делать?

Все немного помолчали, задумались, но думали не очень долго, а потом Настин брат или папа сказал мне своим густым басом:

– Ты, парень, не бойся, мы тебя в беде не оставим, поможем. Сейчас наш Чарли Чаплин проводит тебя к твоим родителям.

– До свидания, Петя! – улыбнулась мне на прощание Настя. – Ты ещё увидишь меня на представлении.

Настин брат или папа потряс мне на прощание руку своей огромной ручищей и пробасил:

– Бывай, мы ещё увидимся.

Чарли Чаплин обнял меня за плечи, и мы отправились на поиски моих родителей.

Тогда я и представить себе не мог, какие новые приключения ожидают меня впереди!

Вот слушай…

Глава тринадцатая.

УКРОТИТЕЛЬ КОБРЫ

На вагончике, к которому мы подошли, на всех его стенах были изображены змеи. Казалось, будто эти нарисованные змеи ползут, извиваясь, между разными восточными растениями и цветами, тоже нарисованными по всему вагончику.

Чарли Чаплин приложил к губам палец: перед этим вагончиком нужно было почему-то сохранять полную тишину…

На занавеске, которая загораживала дверь, тоже была изображена змея. Она обвилась вокруг ножки высокой чаши и с любопытством заглядывала в неё сверху.

Я где-то уже видел и эту змею, и эту чашу. Но где?

A-а! Вспомнил! Весной я как-то бегал по холодным лужам, промочил ноги, простудился, стал кашлять. Меня уложили в постель, пришёл доктор, я показал ему язык, а он посмотрел мне в горло и прописал лекарство от кашля… Вот на бутылочке с этим лекарством и была нарисована точно такая же змея, как на этой занавеске.

Из вагончика пищала какая-то дудочка…

Чарли Чаплин отодвинул занавеску, и я заглянул внутрь.

Там, на пухлой подушке с золотыми кистями, сидел пухлый, как подушка, индус и играл на дудочке «Барыню». На голове у него красовалась чалма, сделанная из цветных купальных полотенец, а перед ним посредине яркого восточного ковра стояла большая корзина.

Индус уже весь взмок от пота, но всё дудел в свою дудочку и терпеливо ждал, когда из корзины кто-то покажется. Но оттуда никто не хотел показываться.

Тогда заклинатель змей, или, как их называют, факир, а это был именно он, сунул свою дудочку в корзину и покрутил ею там, как повар, когда он размешивает суп в кастрюле.

Сначала в корзине кто-то почмокал спросонок, потом лениво зашипел, и оттуда нехотя высунулась большая кобра – так называются эти змеи. Кобра широко зевнула, показывая свои большие ядовитые зубы и раздвоенный язык. Глаза у змеи были заспанные.

И тут факир заговорил, но почему-то по-русски:

– Танцуй, пожалуйста, я тебя очень прошу!

Голос у факира был очень ласковый, но кобра покачала головой – она не хотела танцевать.

– Ну, миленькая!.. Ну, потанцуй! – просил факир. – А я тебе поиграю на дудочке, а?..

Но кобра опять покачала головой: нет, она хотела спать.

Тогда факир потерял всякое терпение и ужасно разозлился.

– Ну и пожалуйста! – крикнул он своей кобре. – Спи на здоровье! Но запомни, лентяйка, не хочешь работать – не получишь на обед своих любимых лягушек! Кто не работает, тот не ест! Смотреть на тебя стыдно!

Факир даже отвернулся от своей змеи и только тут заметил нас.

– Ой, а разве вы умеете говорить по-русски? – удивился я. – Вы же, наверное, из Индии, вы индус?..

– Здравствуйте, я ваша тётя! – захохотал факир, и его кругленький животик даже затрясся.

– Во-первых, вы не моя тётя, – сказал я. – А во-вторых, вы вообще не тётя, а дядя.

Животик у факира затрясся ещё сильней.

– Ой, не могу! – застонал он. – Ой, умру от смеха! Конечно, я не тётя, это только такая поговорка. Ну какой же я индус?! Русский я, русский!..

Факир ещё немного посмеялся, потом успокоился, вытер слёзы и спросил:

– Ну, говорите, чего вы ищете. Чем смогу – помогу.

Я рассказал ему, как мы с мамой и папой шли в гости к Дурову, как по пути познакомились с красивой тётей, у которой ноги такие же ловкие, как руки, как потом фокусник сжёг меня на глазах у родителей, как я потом оказался в барабане, как познакомился с девочкой на шаре, её родственником и Чарли Чаплином, как…

– Стоп! Остановись! – прервал меня факир. – Всё ясно! Сейчас мы сообразим, где можно найти Дурова. Сейчас, сейчас… – Факир сдвинул свою чалму на лоб и почесал в затылке: – Слушайте! А может, он кормит своего слона?.. – И он показал куда-то вправо.

– А может, морских львов?.. – И Чарли Чаплин показал влево.

– А может, он у пеликанов? – предположил факир.

– Или у зебры?..

– Или у поросят?..

Я смотрел то на факира, то на Чарли Чаплина, и мне даже стало казаться, что они играют в какую-то взрослую считалочку:

– Может, куры?..

– Может, гуси?..

– Может, волки?..

– Может, овцы?..

– Может, кошки?..

– Может, мышки?..

– Или, может, петухи?..

Но тут Чарли Чаплин схватил меня за руку:

– Пойдём, Петя. Мы сделаем вот что: пробежим-ка сейчас по всему цирку и где-нибудь обязательно найдём твоего Дурова.

– Правильно! – обрадовался факир. – Это вернее всего! А я вернусь к своей кобре и всё-таки научу её, лентяйку, танцевать «Барыню». Желаю успеха!

Он помахал нам рукой с порога своего вагончика, и мы с Чарли Чаплином отправились на поиски Дурова, а за нашими спинами снова заиграла дудочка факира…

Глава четырнадцатая.

В МЕНЯ МЕЧУТ… ТОМАГАВКИ

Не успели мы отойти подальше от вагончика факира, как я услышал непонятный звук – вжи-и-ик! И перед моим носом пролетело что-то цветастое и блестящее. Оно пролетело так быстро, что я даже не смог заметить, что это такое.

Я уже хотел посмотреть туда, откуда оно вылетело, как меня окликнули оттуда, куда оно улетело:

– Мальчик!

Я быстро повернул голову и увидел обыкновенную тётю в необыкновенном костюме: кофточка на ней была надета такая коротенькая, что даже не закрывала живота, но зато шаровары из лёгкой прозрачной материи были такие широкие, что в них свободно могли уместиться ещё три-четыре таких же тёти.

На голове у этой тёти сверкала какая-то непонятная штуковина с разноцветными стёклышками, потом я узнал, что такое украшение называется диадемой.

Чтобы зря не терять ни минуты, эта деловая тётя что-то вязала на спицах, кажется носки. Она, наверное, плохо видела, и поэтому на переносице у неё было надето пенсне на цепочке, такие очки, их сейчас уже не носят.

Вжи-и-ик! Что-то опять пролетело мимо моего уха и вонзилось совсем рядом с тётиным в толстую доску.

Теперь я смог разглядеть, что это было: в доску около тётиного уха вонзился и остался там торчать острый топорик на длинной раскрашенной ручке. Но храбрая тётя даже глазом не моргнула, даже не вздрогнула, а продолжала себе спокойненько вязать.

– Ой, топор! – удивился я совсем тихо и даже от испуга прикрыл рот ладошкой.

Но эта тётя всё-таки услышала меня и поправила:

– По-индейски такие топоры называются томагавками.

Вжи-и-ик! Под мышкой у тёти вонзился ещё один такой томагавк. Я оглянулся и увидел того, кто их кидал.

Это был высокий мужчина с большим орлиным носом.

Из-за этого носа он и стал метателем томагавков.

В молодости он попробовал выступать как жонглёр, но шарики, которые он ещё в детстве научился ловко подкидывать, цеплялись за его выдающийся нос и падали на пол. Он попробовал дрессировать попугаев, но птицам казалось, что он своим носом всё время их передразнивает, они обижались и не хотели его слушаться. Он оставил попугаев и попробовал ходить по канату, но тяжёлый нос мешал ему сохранять равновесие. Он чуть было не стал клоуном, ведь стоило ему с его невероятным носом выйти на манеж перед зрителями, как те уже начинали хохотать до упаду, но тут кто-то вспомнил, что такие носы попадаются на каждом шагу у индейцев, – вот бы и ему стать индейцем…

И тогда он пошёл в метатели томагавков. Пришлось придумать себе и жене красивую индейскую фамилию, нельзя же, в самом деле, чтобы индеец был просто Васей Кукушкиным! И вот теперь цирковой шпрехшталмейстер перед их номером торжественно объявлял публике:

– ОТВАЖНЫЕ ИРОКЕЗЫ САНТОС-КУКУШКИНЫ!

Зрители громко хлопали, и никто уже не говорил, что у него длинный нос, или невероятный, или тяжёлый, все теперь восхищались, что он у него такой красивый, орлиный, настоящий индейский.

На голове Сантос-Кукушкина торчали, как полагается у индейцев, разноцветные перья, а чтобы уж совсем быть похожим на отважного ирокеза, Вася раскрасил себе лицо белыми и чёрными полосами.

Вот он достал из ведра новый топорик и грозно замахнулся им. Его орлиный нос даже помогал ему точнее прицеливаться.

– Не бойся, – прошептал мне на ухо Чарли Чаплин. – Он добрый дядя и очень бережёт свою жену.

В то же мгновение этот добрый дядя снова швырнул свой топор в тётю.

Вжи-и-ик!.. Топор вонзился прямо над тётиной макушкой. Мне было так страшно, что я даже забыл, что эти топоры называются томагавками.

– Мальчик! – ласково окликнула меня несчастная тётя. – Ты не мог бы мне немного помочь? Это совершенно безопасно.

Тут только я заметил, что бедная тётя привязана к доске толстыми канатами, какими обычно привязывают пароходы к пристани, чтобы они не уплыли, поэтому и она, наверное, не могла отойти от этого опасного места.

– Поможешь? – спросила она, улыбаясь.

И мне очень захотелось помочь этой отважной женщине.

– Пожалуйста! – крикнул я. – Я помогу вам, а как?..

Тут эта тётя спокойненько вылезла из своих канатов, которые, оказывается, висели на ней только для вида. Она поставила меня на своё место и сказала ласково:

– Вот спасибо! Постой здесь немного вместо меня, а я тем временем успею до представления ещё сбегать на рынок за покупками. Это очень удачно, что нам подвернулся такой удивительно симпатичный мальчик! Как тебя зовут?

– Петя, – негромко сказал я.

– Замечательное имя! – воскликнула тётя, чтобы подбодрить меня. – Просто исключительное! Ты смелый мальчик!

Я уже готов был занять место этой отважной тёти, но тут Чарли Чаплин вежливо приподнял свой котелок и сказал:

– Давайте-ка лучше я постою вместо вас, я, а не этот мальчик. Он ещё слишком мал и неопытен.

– Нет! – закричал я отчаянно и прямо-таки вцепился в тётю обеими руками. – Нет, я большой, мне уже пять с половиной лет!

Как мне хотелось самому постоять на месте этой тёти!

– Вы напрасно волнуетесь, – успокоила она Чарли Чаплина. – Этот смелый мальчик получит удовольствие. Мой муж мог бы, конечно, порепетировать и с нашим сыном, ему как раз тоже пять с половиной лет, но он сегодня плохо завтракал, и мы его за это наказали – пусть часок постоит в углу на руках. – Она схватила корзинку для покупок и, уже убегая, крикнула своему носатому мужу: – Не ленись, Вася, репетируй!

Мне всё-таки стало немного страшно, и я закрыл глаза, видя, что этот Вася Сантос-Кукушкин снова замахивается блестящим томагавком.

Но неожиданно вместо пронзительного «Вжи-и-ик!» раздался ещё более пронзительный крик моей мамы:

– Не позволю!

Я открыл глаза.

Милая, дорогая моя мама! Она твёрдо знала, что в её сына не следует швырять топоры, даже если они называются томагавками, она считала это опасным занятием, она… она… не хотела!

– Не позволю!

Мама смело заслонила меня своим телом. Она была взволнована и тяжело дышала. Сейчас она была похожа на львицу, которая защищает своего львёнка, на тигрицу, защищающую тигрёнка, на орлицу, защищающую орлёнка, на кошку, защищающую котёнка, на мышь, защищающую мышонка, – моя мама в эту секунду была похожа на нормальную маму, защищающую своего ребёнка.

– Будьте добры, – сказала она так тихо и так вежливо, что отважный ирокез Вася Сантос-Кукушкин перепугался насмерть. – Будьте настолько любезны, репетируйте, пожалуйста, свой номер со своим собственным сыном, но с моим крошкой этот номер у вас не пройдёт. Не надейтесь!

Индеец Вася даже побледнел под красной краской, покрывающей его лицо, а его орлиный нос покрылся каплями холодного пота, он даже не стал спорить.

– Пожалуйста, – тут же согласился он. – Ваше дело.

Глава пятнадцатая.

БОЛЬНАЯ ОБЕЗЬЯНКА

Чарли Чаплин помог нам наконец отыскать папиного друга детства Анатолия Анатольевича Дурова. Тот сидел перед столиком с зеркалом и мазал лицо специальной белой краской – гримом.

Папа тихонько подкрался к Дурову сзади, закрыл ему ладонями глаза и спросил нарочно страшным голосом:

– Угадай, кто я?!

Он думал, что Дуров нипочём не догадается, ведь они столько лет не видались, но Анатолий Анатольевич сразу узнал папу, хотя тот изменил свой голос до неузнаваемости.

– Шурик?! – радостно воскликнул Анатолий Анатольевич и обернулся.

– Толик! – воскликнул мой папа и хлопнул Дурова по плечу.

Они обнялись и от радости стали хлопать друг друга по спине.

– Шурик! – воскликнул Дуров и хлоп моего папу.

– Толик! – воскликнул папа и хлоп Дурова.

– Шурик! – хлоп…

– Толик! – хлоп…

– Шурик!

– Толик!

– Шурик!

– Толик!

Нам с мамой было очень приятно смотреть, как друзья детства обнимаются и громко хлопают друг друга по спинам: Хлоп-хлоп!.. Хлоп-хлоп! Хлоп-хлоп!..

Но они не просто хлопали друг друга, а при этом ещё вспоминали что-нибудь интересное из своего детства.

– А помнишь, Толик, – вспомнил мой папа, – как ты хотел научить кошку играть на балалайке?!

– А помнишь, Шурик, – вспомнил Дуров, – как ты однажды окунул голову в ведро с водой и не дышал целых две минуты?!

– А помнишь?!

– А помнишь?!

Смотреть на эту встречу было так весело, что даже Чарли Чаплину самому захотелось дружески похлопать кого-нибудь, но, так как под рукой у него не оказалось никого подходящего, он просто радостно захлопал в ладоши.

Но мой папа вдруг перестал хлопать Дурова, он вспомнил про нас с мамой.

– Познакомься, пожалуйста, Толик, это моя жена, а это мой сын.

Дуров поцеловал маме руку, а потом присел передо мной на корточки.

– Ну, здравствуйте, юноша! Как же вас зовут?

– Петя, – тихо сказал я. Меня впервые назвали на «вы».

Но тут лицо у Дурова стало вдруг грустным-грустным, таким грустным, что мой папа даже встревожился:

– Что случилось, Толик?

– Мы тут с вами радуемся, – вздохнул Дуров, – а бедный Петька заболел…

Моя мама, конечно, сразу прижала меня к себе и стала внимательно разглядывать.

– Что вы меня пугаете?! – заволновалась она. – Мой Петя совершенно здоров. Правда, Петенька?

Но Дуров только грустно улыбнулся:

– Заболел не ваш сын Петенька, а машинист нашего поезда, обезьянка Петька. Вот она…

Только тут мы заметили, что невдалеке, на маленькой детской кроватке, лежит, укрывшись одеялом, больная обезьянка, а рядом с ней на стуле сидит доктор в белом халате и белой шапочке.

– Попрошу полную тишину, – строго сказал доктор и стал выслушивать больную обезьянку.

Когда я простужался, детский доктор выслушивал меня точно так же, просил глубоко дышать, совсем не дышать, а когда нужно, покашлять.

– Пожалуйста, покашляй, – попросил доктор обезьянку, которую он выслушивал специальной трубкой.

Больная обезьянка только смотрела на доктора большими печальными глазами, но кашлять не кашляла.

Тогда доктор попросил Дурова:

– Анатолий Анатольевич, сделайте, пожалуйста, так, чтобы она немного покашляла.

Но знаменитый дрессировщик только бессильно развёл руками.

– К сожалению, – грустно усмехнулся он, – я её этому не научил. Она умеет ездить на паровозе, умеет кувыркаться и кланяться, умеет шалить, а кашлять не умеет.

– А может, у неё болит животик? – спросила моя мама. Она, наверное, вспомнила, как один раз я поел немытое яблоко и потом у меня от этого сильно болел живот, так что доктор даже прописал мне касторку. – Нашему Петеньке, – сказала мама, – очень помогла касторка, попробуйте дать её и обезьянке.

– Не знаю, – вздохнул Дуров. – Она же не разговаривает по-человечьи и не может нам объяснить, что у неё болит. Ну, Петенька, может, у тебя действительно болит живот?