Текст книги "Две недели с телевизором"

Автор книги: Яков Длуголенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Яков Ноевич ДЛУГОЛЕНСКИЙ
ДВЕ НЕДЕЛИ С ТЕЛЕВИЗОРОМ

1

У нас ещё не было телевизионной программки, но у нас уже был телевизор.

Мы купили его на прошлой неделе и, едва внесли в дом, сели вокруг и стали смотреть.

Скажу сразу: нам повезло. Какой-то майор милиции обращался к гражданам с просьбой разыскать преступника, которого он и его коллеги разыскать не могли.

Далее шли приметы преступника.

– Бери карандаш и записывай, – сказал отец. – Я оставил очки на работе.

– Зачем записывать? – спросил я.

– Мало ли что…

Я взял карандаш.

Судя по всему, майора интересовал человек среднего роста, которому недавно перевалило за сорок, у которого была небольшая лысина и который прихрамывал на левую ногу. Кроме того, у человека был чёрный, средних размеров чемодан, он плохо выговаривал букву «ц» и некоторое время жил в городе Нальчике.

– Записал? – спросил отец.

– Записал, – сказал я.

Мы выключили телевизор и вышли на улицу.

– Начать, пожалуй, надо со станции, – сказал отец. – Уж если он выбрал наш город, то…

– Верно, – сказал я.

Но ни в зале ожидания, ни у касс ничего подозрительного мы не заметили: кто спал на лавках, а кто на мешках.

– Надо зайти в буфет, – сказал отец. – Уж если он выбрал наш город, то…

Он не договорил.

Мы зашли в буфет.

Отец выпил две кружки пива.

А потом, будто бы между прочим, мы постояли в очереди в парикмахерскую, но человека, которым интересовался майор, так в тот вечер и не нашли.

– Может, подключить ещё кого-нибудь? – спросил я.

– Не надо, – сказал отец. – Рано или поздно, он нам всё равно попадётся.

И мы вернулись домой, спрятав до времени бумажку с приметами.

2

А через две недели к нам приехал друг отца, которого он не видел много лет, и я сразу заметил, что друг хром на левую ногу.

После того как они обнялись, я отвёл отца в сторону и негромко сказал:

– Заметил?

– Что? – спросил отец.

– Он хромает на левую ногу.

– На левую?

– На левую, – подтвердил я.

Надо сказать прямо, отец к этому времени уже забыл о просьбе майора, так как надвигался квартальный отчёт, а мой отец, как вы уже поняли, был бухгалтером, а не оперативным работником. Но тут и он вспомнил о бумажке, сказал негромко:

– Принеси.

И принялся разговаривать с другом дальше.

Скоро я незаметно положил бумажку на стол перед отцом.

Первой приметой, как вы помните, был возраст.

– Да-а, – сказал отец, заглядывая в бумажку, – давненько мы с тобой не виделись.

– Давненько, – сказал друг.

– Сколько же теперь тебе лет? – спросил отец.

– Да ты что? – спросил друг. – Если тебе сорок, легко высчитать, сколько мне…

Мы с отцом переглянулись, потому что первая примета сходилась. Мне, конечно, было немного жаль папиного друга, но я ничего не мог поделать.

Следующим пунктом в вопроснике шла лысина.

Отец решительно поднялся из-за стола, сказал другу, который ел:

– Сиди, сиди.

Подошёл и молча поцеловал в лысину.

Лысина была.

Друг вытер её платком.

Тогда и я повнимательней пригляделся и увидел, что, даже сидя, он был среднего роста.

Третья примета тоже сходилась.

– А почему вы хромаете? – спросил я.

– Ушибся, – коротко ответил друг.

Мы с отцом снова переглянулись, и отец весь дальнейший разговор перевёл на букву «ц».

– Ты давно был в цирке? – спросил он.

– Да нет, недавно, – сказал друг.

– А в Цхалтубо?

– Что? – спросил друг.

– Я спрашиваю, был ли ты в Цхалтубо?

– Нет, – сказал друг, – никогда там не был.

– А в Нальчике? – замирая, спросил я.

– В Нальчике? Был.

Мы с отцом опять переглянулись, потому что город Нальчик был в приметах, и отец снова нажал на букву «ц».

– Как там с цитрусовыми? – спросил он.

– Где? – спросил друг.

– В Нальчике.

– Ничего, – сказал друг.

– Целебная штука, эти цитрусовые, – пояснил отец и добавил для полной ясности: – Особенно ценна цедра…

– Да, – сказал друг, явно избегая произносить слова на букву «ц».

– А с ценами как? – спросил отец.

– Смотря на что, – сказал друг.

– Да на цитрусовые! – сказал отец.

– Ничего, – ответил друг. – Хотя, конечно, могли быть и поменьше.

Тут они ещё выпили по чашке чая, и отец сказал:

– Ну, а цикады… цикают?

– Где? – удивился друг.

– В Цхалтубо!

– Да откуда я знаю! – ответил друг. – Может, поют, а может, нет.

Я вышел в прихожую, зажёг свет и бегло осмотрел чемодан. Он был среднего размера и чёрный.

Когда я снова вошёл в комнату, разговор шёл уже о цистерне, циркуле и циркульной пиле, но папин друг ничего с буквой «ц» упорно не произносил.

Тогда я решил вмешаться и сказал:

– Играем в слова. Я произношу слово, а вы придумываете новое на ту букву, которая… короче…

– Знаю, – оживился друг. – Однажды всю ночь я играл в такую игру в поезде.

– Ну начали, – сказал я.

– Цивилизация! – сказал отец.

– Яблоко, – сказал друг.

– Опоссум! – сказал я.

– Кто это? – спросил отец.

– Неважно, – сказал друг.

– Мука, – сказал отец.

– Акванавт, – ответил друг.

– Тэц! – сказал я, и мы с отцом замерли, но друг молчал.

– Твоя очередь, – сказал он отцу.

И мы поняли, что на этой игре папиного друга не поймаешь.

– Цидулька, – со вздохом сказал отец.

Мы ещё выпили по кружке чая, и друг стал прощаться.

– Нет, нет, – говорил он, – не хочу вас стеснять. Я приехал сюда на две недели и остановлюсь в Доме крестьянина.

– А зачем ты приехал? – спросил отец.

– Командировка, – коротко ответил друг.

Когда он ушёл, мы ещё раз проверили приметы, и все приметы, кроме «ц», сходились, но мы были уверены: построй мы разговор более ловко, он попался бы на первом же «ц».

Некоторое время отец молчал, раздумывая о чём-то своём.

– А ведь мы с ним дружили в детстве, – наконец сказал он.

– А теперь разве не дружите? – спросил я.

– Нельзя сказать, что не дружим, просто я не одобряю тот образ жизни, который он ведёт. Смешно, но я даже не знаю, где он теперь работает… если работает. Он самый непутёвый из всех моих друзей.

– А ты бы опросил его, – сказал я.

– Это не тот человек, который скажет. И потом, достаточно того, что знаю я…

И отец рассказал мне некоторые страницы из биографии своего друга. Особенно мне понравилось то, что тот любил изобретать никому не нужные вещи: замки с секретом (один такой замок отец достал, и мы долго возились, не зная, как его открыть); ещё он конструировал какие-то особые карабины: если к такому карабину прикрепить собаку, собака никуда с поводка не денется; и ещё он изобретал трамплины.

– Какие трамплины? – удивился я.

– Не знаю, – ответил отец. – Вероятно, с которых прыгают, но я ещё ни разу не видел, чтоб с них прыгали… В общем, растрачивал он свой талант неизвестно на что, – закончил отец.

И когда он это сказал, мне стало вдруг очень жаль папиного приятеля. И я предложил отцу подбросить незаметно записку его приятелю от неизвестного друга, в которой было бы сказано, что за папиным другом следят, что городским властям всё про него известно, и, если он дорожит своей жизнью, пусть немедленно гримируется и бежит.

– Да, – сказал отец, – это единственно правильное решение. Пиши записку, отнеси её, а я будто бы ничего не буду знать… это так, на всякий случай.

В тот же день я написал записку и понёс её в Дом крестьянина.

– Ты куда, мальчик? – спросила меня дежурная, сидевшая возле тумбочки у самого входа.

– У вас сегодня, – сказал я, – остановился Максим Максимович Пирогов. Мне нужно передать ему записку.

Женщина отложила вязание, взяла канцелярскую книгу и стала водить пальцем по строчкам, отыскивая папиного друга.

– В двойных номерах его нет, – сказала она. – И в многоместных, – сказала она спустя некоторое время, – тоже.

– А где он? – оторопело спросил я.

– Не знаю, – сказала она.

Мы внимательно посмотрели друг на друга, и я вышел из Дома крестьянина.

В тот же вечер мы с отцом долго не ложились спать.

– Вероятно, он понял, – говорил отец, – что все эти наши расспросы означают, и принял свои меры. Это очень хорошо, что так получилось: с одной стороны – мы выполнили свой гражданский долг, пытались помочь майору, с другой – вольно или невольно, я полагаю, невольно – предупредили моего приятеля. Можешь, Митя, спать спокойно, наша совесть чиста.

И мы улеглись спать, и всю ночь мне снилась погоня, и я во сне перебирал ногами; отцу, как потом выяснилось, снилось то же.

3

А утром за завтраком как ни в чём не бывало к нам вошёл папин друг, положил на стол два билета и тоже принялся наливать себе кофе.

– Что это? Значит, ты не уехал? – спросил отец.

– Нет, – сказал друг. – Хотя после вчерашней встречи и подумывал.

Отец молча и решительно отодвинул билеты от себя (сослепу он решил, что это билеты на самолёт и что друг предлагает нам, таким образом, бежать вместе с ним).

– Максим, – сказал отец, – давай поговорим серьёзно. Мы не можем идти туда, куда ты нас зовёшь. Ребёнок должен заканчивать школу, а у меня, извини, есть работа, и я не могу за так просто бросать коллектив…

– Да работай, где ты работаешь, – сказал друг. – Всё это произойдёт во внерабочее время…

– Что ты имеешь в виду? – спросил отец.

– Билеты, – ответил друг.

– И ты не хочешь начать новую жизнь? – спросил отец.

– Поздно, – сказал друг.

– Тебя даже не останавливает, что твоя… э-э… с позволения сказать, работа сопряжена с определённым риском?..

– Нет, – сказал друг. – Я не знаю работы, которая не была бы сопряжена с определённым риском.

– Я знаю такую работу, – живо возразил отец. – В детстве ты мечтал стать пекарем.

– Ты думаешь, о булочки нельзя сломать зубы?

– Мне очень жаль, – сказал отец.

– Мне тоже, – ответил друг.

И на некоторое время в комнате воцарилась тишина.

И тут папин друг задал нам вопрос, который, признаться, нас здорово удивил. Он спросил, откуда мы знаем про его работу и почему так настроены против неё?

– Мы знаем из телевизора, – ответил я. – Вам была посвящена целая передача.

– Мне?! – не поверил друг.

– Вам, – сказал я.

Я не хотел так сразу говорить ему про майора.

– Ну что ж, тем лучше, – сказал папин друг. – Значит, мне не нужно держать свою работу в секрете.

– Разумеется, – ответил отец. – Тем более, что об этом секрете знает весь город. Но что ты делал в тот свой период… в Нальчике?

– Работал в цирке, – сказал друг.

– Где? – спросил отец.

– В цирке.

Мы с отцом вздрогнули, потому что букву «ц» папин друг произнёс абсолютно чётко.

– Но ты ведь раньше, насколько я знаю, работал в Вышнем Волочке на мясокомбинате? – сказал отец.

– Я оттуда ушёл.

– И прямо в цирк?

– Да.

Отец посмотрел на меня.

– А что ты делал там в цирке?

– Что значит – делал? – удивился друг. – Я и сейчас делаю: все эти лонжи, перши, трамплины для всех этих жонглёров, гимнастов, акробатов и все эти шляпы, в которых исчезают кролики, и все эти ящики, в которых распиливают человека, а потом он выходит оттуда живой и невредимый. Можете, кстати, взглянуть на мой чемодан…

Я побежал в прихожую и взглянул на чемодан, и только теперь, при более тщательном осмотре, заметил маленькую серебряную дощечку (она приютилась в самом углу чемодана), на которой было написано: «М. М. Пирогову от человека, которого так и не распилили».

– А где ты провёл эту ночь? – смущённо спросил отец.

– В фургоне. А в чём вы меня, собственно говоря, подозреваете?

– Мы? – сказал отец и покраснел. – Ни в чём!

– У нас передвижной цирк, и я провёл эту ночь в фургоне.

Отец почесал у себя за ухом, взял билеты и, естественно, увидел, что это билеты в цирк, а не на самолёт.

– Когда вы выступаете? – наконец спросил он.

– Сегодня, – сердито ответил друг. – Весь город заклеен афишами, которые извещают, что мы выступаем в вашем парке отдыха сегодня.

С этими словами друг взял шляпу и ушёл.

Минут двадцать мы сидели молча. Наконец отец сказал:

– Митя, сходи к Василию Герасимовичу и попроси у него старую программку… да не про цирк, а про телевидение.

Я пошёл за программкой и принёс отцу.

Некоторое время он внимательно и пристально изучал её, потом что-то отчеркнул в программке ногтем.

– Ты не помнишь, – спросил он, – когда мы с тобой включились: с самого начала передачи или к концу?

– По-моему, – сказал я, – к концу.

Отец молча протянул мне программку и сказал:

– Читай…

И я увидел строчки, подчёркнутые отцом.

Это была премьера телевизионного спектакля «Разыскивается по приметам». А майор, который обращался к гражданам, был не настоящим майором (это нам потом объяснил сосед Василий Герасимович), и мы включились как раз в тот момент, когда майор произносил свой внутренний монолог, то есть разговаривал сам с собой.

– Митя, – сказал отец, – отнеси обратно газету.

Я отнёс газету, а потом мы пошли в цирк.

После представления папин друг пригласил нас в свой фургон, и мы увидели, что там у него целая мастерская, и друг объяснил, что от качества и надёжности всех этих штучек зависит красота номера и безопасность артиста и что хорошая конструкция – это уже половина номера…

Мы выслушали всё это молча и так же молча отправились к себе.

А на следующий день продали свой телевизор.