Текст книги "Тонкая нить(изд.1968)"

Автор книги: Яков Наумов

Соавторы: Андрей Яковлев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Нет, нельзя. Вдруг да за тобой будут следить. Тут, брат, дело тонкое, всякое может случиться. Сделаем так: как освободишься, ты мне позвони, а встретимся… встретимся… Ты где теперь завтракаешь, обедаешь?

Савин смутился:

– Да так, где придется. Когда в кафе, когда в ресторане, а то и дома, всухомятку…

– В каком кафе? – спросил Скворецкий.

– В разных. Чаще в том, что на углу Лермонтовской и Центрального проспекта.

– А, это такое, в полуподвале?

– Точно, – кивнул Савин.

– Вот и хорошо, – сказал полковник, – в этом кафе и встретимся. Только уговор: ухо держи востро, задача тебе предстоит не из легких…

Глава 24

Утром следующего дня, когда полковник приехал в управление, его ожидал приятный сюрприз: в приемной, скромно примостившись на краешке стула, сидел Савельев.

– Ты как сюда попал? – напуская на себя суровый вид, спросил Скворецкий. – Почему не в больнице?

– Разрешите доложить, – срывающимся от волнения голосом ответил Савельев, поспешно вставая. – Выписали. Сегодня утром. Готов приступить к исполнению своих обязанностей…

– Ишь ты какой быстрый! «Приступить»! А долечиваться кто будет? А на курорт? Я тебе что говорил? Нет, на юг, в санаторий. Немедленно в санаторий.

Кирилл Петрович говорил строго, сурово, но в морщинках возле его глаз таилась добродушная, лукавая усмешка. Савельев это заметил.

– Товарищ полковник, – сказал он, храбрясь, – я здоров, совершенно здоров. На курорт можно и после, когда… когда закончится дело Черняева.

– Вот оно что! – сдвинул брови Скворецкий. – Что же это получается, а? Выходит, вы с майором Мироновым за моей спиной договариваетесь: куда он, туда и ты? «Савельеву, мол, нельзя отдыхать, пока не кончено с делом Черняева»! – передразнил кого-то, по-видимому Миронова, полковник.

Савельев молча переминался с ноги на ногу.

– Ладно, – сказал полковник. – Садись. Сиди тут, жди. Майора Миронова ко мне, – приказал он секретарю, – а заодно и Луганова. Быстро!

Через несколько минут Миронов и Луганов были у полковника. Увидев Сергея, Миронов на ходу дружески кивнул ему и ободряюще подмигнул: держись, мол, брат. Страшен черт, да милостив бог!

Кирилл Петрович заканчивал разговор по прямому проводу с Москвой, с генералом Васильевым. Из отрывистых фраз полковника – «Никак нет, Семен Фаддеевич, он парень смелый, не растеряется»… «Слушаю, пошлем вдвоем»… «Да, с Ригой свяжусь тотчас»… – они поняли, что за последние часы произошло нечто новое, что-то такое, чего они еще не знали.

Закончив разговор, полковник положил трубку. Было заметно, что он чем-то взволнован. Однако прежде чем посвятить Миронова и Луганова в суть дела, рассказать о событиях минувшей ночи, Скворецкий заговорил о Савельеве.

– Так как же, Андрей, – спросил он Миронова, – что с твоим протеже будем делать? Ты с врачами говорил?

– Говорил, Кирилл Петрович. Врачи согласны, чтобы он приступил к работе, но при двух условиях. Первое – чтобы на протяжении недели-полутора работа не была связана со значительной физической и, главное, нервной нагрузкой. Второе – через месяц-два Сергея все-таки надо будет послать на курорт: долечиваться. Говоря по совести, эти требования меня смутили, особенно первое: ну какое ему подобрать дело, не требующее нервов? В нашей профессии такое вряд ли найдешь.

– То-то, «смутили». А он, Савельев, уже здесь. В приемной сидит.

– Видел, – вздохнул Миронов. – И физиономию его видел. Надо полагать, вы на него изрядный ушат холодной воды опрокинули.

– Ушат ушатом, – улыбнулся полковник, – а работенку я ему присмотрел: и тебе нужная и важная, и вроде курорта – сиди себе посиживай и поджидай у моря погоды. Вот именно – у моря. В прямом смысле этого слова.

Не ожидая расспросов, Скворецкий подробно рассказал о событиях минувшей ночи, об указаниях, которые получил от генерала Васильева.

– Обратите внимание, как похожа беседа, что вела Войцеховская с Савиным, на ту, которую, судя по словам Черняева, вела с ним Корнильева. Любопытно, а? Прямо один почерк. Впрочем, у этой шатии почерки не всегда разнятся. Решено, – продолжал Скворецкий, – послать Савина в Вентспилс, к рыбаку. Пусть договаривается, как того требует Войцеховская. Что произойдет дальше, вы оба, конечно, догадываетесь. Но Савину надо дать хорошего напарника, смелого и инициативного чекиста, с которым до поры до времени он будет действовать вдвоем. Пошлем Савельева – он там будет на месте: сиди и жди. И для работы нужно, и сам окончательно окрепнет.

– Судя по тому, с каким лицом сидит Савельев в приемной, – заметил Андрей, – ему эта командировка не очень по душе.

– Не по душе? – расхохотался Скворецкий. – Да он и понятия ни о чем не имеет. Пригласи-ка, кстати, его сюда.

Как только Савельев вошел и робко уселся, полковник спросил:

– Итак, насколько я понял, ты считаешь, что более или менее подремонтировался и способен вернуться к работе?

– Так точно, товарищ полковник. К работе могу приступить хоть сегодня…

– Сегодня? Именно это и требуется. Видишь ли, как раз сегодня мы начинаем одну операцию, связанную с делом Черняева. Прямо скажу, операция сложная, не без риска, связанная с отъездом из Крайска. Как, хватит силенок? Выдержишь?

– Выдержу, товарищ полковник! – восторженно воскликнул Сергей. – Не беспокойтесь. Готов ехать хоть сейчас, хоть сию же минуту.

– Ну, сию-то еще не сию, но сегодня. Поедешь в Латвию. Есть там такой город – Вентспилс, вот туда и поедешь. Ехать придется вдвоем, вместе с одним военным. Летчиком. Савин его фамилия. Степан Сергеевич Савин. Он мне должен с минуты на минуту позвонить. Как позвонит, так мы с тобой с ним встретимся, тогда и обсудим, что да как. Вопросы будут?

– Никак нет, товарищ полковник. Все ясно.

– А коли ясно, так иди оформляй командировку и жди моего сигнала.

Савельев, с лица которого не сходила счастливая улыбка, поспешил выйти из кабинета: вдруг полковник передумает, изменит свое решение, пошлет его на курорт?

Проводив его взглядом, Кирилл Петрович повернулся к Миронову и Луганову:

– Как, друзья, не подведет нас молодежь – Савин с Савельевым? Не наломают там дров?

– Конечно, нет, – Заверил его Миронов. – Первый этап операции Савельеву поручить можно. Вполне. Справится. И за Савиным поглядит. Оно не лишнее. Когда же дело подойдет к самому, так сказать, кульминационному моменту, к развязке, тогда их двоих будет мало. Тут уж надо будет ехать или Василию Николаевичу, или мне.

– Операцию, конечно, будет проводить один из вас, а то и оба вместе, – заметил Скворецкий. – Теперь насчет Макарова, которому была адресована телеграмма, та, что Семенов отправил. Личность его, как сообщил генерал, выяснили. Личность, скажем прямо, заурядная. Грехов за этим Макаровым вроде бы никаких нет. Если что и любопытно, так это род его занятий: продавец комиссионного магазина. Семен Фаддеевич высказал предположение, что этот Макаров может служить просто посредником, своего рода связным.

– Что касается тебя, – повернулся полковник к Андрею, – так есть указание: направить тебя в Москву. Там отыскался какой-то полковник в отставке, старинный друг Черняева. Генерал считает, что беседовать с ним должен ты, никто другой. Я думаю, что сейчас мы без тебя обойдемся. Так что, если нет возражений, собирайся в дорогу.

Только Миронов решил что-то сказать, как раздался телефонный звонок:

– Да… Да, я… Так… Да, конечно, как условились. Буду… – полковник посмотрел на часы, – ровно через тридцать минут. Занимай столик и жди…

Он не спеша положил трубку на рычаг.

– Ну вот, – сказал он с удовлетворением. – Савин звонил. У него все в порядке: билет в Ригу купил, у Войцеховской был. Получил аванс для рыбака и соответствующее напутствие. Сейчас поеду – узнаю подробности. Где Савельев? Тащите его сюда. Если ко мне вопросов нет, задерживать не буду. Да, с тобой, Андрей, вряд ли увидимся, так что давай руку и смотри там, в Москве, не задерживайся.

В Москву Андрей уезжал со спокойной душой: в делах наступило нечто вроде затишья. Правда, Андрей был глубоко убежден, что затишье это было кратковременным, предгрозовым. Да, гроза вот-вот должна была разразиться, но где? В Крайске? В Москве? Завтра Семенов выезжает в Москву, где, если Миронов был прав, состоится встреча, которая на многое может пролить свет. Хорошо, что в день приезда Семенова в Москву Миронов будет там, на месте.

Но Семеновым дело не кончалось. А Войцеховская? Со дня на день и она должна была тронуться, покинуть Крайск. А уж как только она отправится в свое путешествие, зевать не придется. Да, окончательно решил Андрей, если сейчас и затишье, так перед бурей. Вот только Черняев… Насчет Черняева перемен пока не предвиделось. Капитон Илларионович сидел по-прежнему в психиатрической больнице и лаял по-собачьи. Надежды на скорое возвращение человеческой речи, судя по всему, было мало. Не спешила с выводами и судебно-психиатрическая экспертиза. Как узнал стороной Миронов, настроение у экспертов было не из обнадеживающих: судя по предварительным данным, болезнь Черняева была тяжелой, затяжной…

Не было ничего нового и о брате Корнильевой, Георгии Николаевиче. Он все еще бродил где-то в горах и в Алма-Ате не появлялся.

Таков был итог, который подвели Миронов и Луганов перед отъездом Андрея в Москву.

Миронов на этот раз летел самолетом: время было дорого.

Сразу по прибытии в Москву, прямо с аэродрома, он поехал в Комитет. Как он и ожидал, материал для него был уже подготовлен. Миронову вручили справку, в которой значилось, что полковник Николай Григорьевич Шумилов, пятидесяти трех лет от роду, вышедший год назад по состоянию здоровья в отставку, на пенсию (сказались последствия тяжелых фронтовых ранений), проживает постоянно под Москвой, на даче. Адрес дачи в справке указывался. Указывалось также, что в прошлом, еще до войны, полковник окончил военно-инженерную академию, по специальности – строитель. Как гласила справка. Шумилов в годы учебы в академии был однокурсником Черняева.

Ознакомившись со справкой, Миронов решил немедленно отправиться на поиски Шумилова.

До дачного поселка, где жил Шумилов, Андрей добрался электричкой. Дача, которую он легко нашел, была небольшой, одноэтажной, с просторной застекленной верандой. Небольшим был и участок, примыкавший к даче, огороженный низким штакетником.

На участке росло несколько плодовых деревьев, виднелись кусты крыжовника, малины, смородины. Сад, как с первого взгляда определил Миронов, был хорошо ухожен: деревья и кусты умело подрезаны, ягодные кусты старательно окучены.

Калитка оказалась незапертой, звонка не было, и Андрею ничего другого не оставалось, как идти прямо к даче. Поднявшись на невысокое крыльцо, он постучал в дверь, обшитую дерматином. Дверь распахнулась. Перед Мироновым стоял невысокий, коренастый человек, с сухим, нездоровой желтизны лицом. Взгляд его был пытлив и в то же время доброжелателен.

– Простите, – сказал Миронов, – мне нужен Шумилов. Николай Григорьевич Шумилов. Полковник в отставке. Не вы ли, случайно, будете?

– Угадали, – пронзительным тенорком отозвался тот. – Я самый и буду Шумилов. Милости прошу.

Полковник провел Миронова в небольшую, скромно обставленную комнату, служившую, судя по всему, столовой. Предложив гостю сесть и усевшись в плетеное кресло, полковник вопросительно посмотрел на Андрея.

– Прежде всего позвольте представиться, – начал Андрей. – Фамилия моя Миронов. Я – сотрудник Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР. Вот мое удостоверение.

Полковник взял удостоверение, внимательно просмотрел его и вернул.

– Слушаю вас, чем могу быть полезен?

– Видите ли, – начал Миронов, – насколько нам известно, вы были в свое время знакомы с Капитоном Илларионовичем Черняевым. Не могли бы вы сообщить о нем некоторые сведения?

– С Капитоном Черняевым? – повторил Шумилов. – Да, я был с ним знаком. Капитон был моим другом.

Полковник горестно вздохнул.

– Простите, вы сказали «был»? – спросил Миронов. – А что же с ним сталось?

Шумилов задумался.

– Представьте себе, – сказал он наконец, – на этот вопрос мне трудно ответить. Это вас удивляет? Понимаете, тут какая-то путаница. Капитон, я имею в виду Черняева, вроде бы погиб в начале войны. Такие дошли до меня вести. Года два-три я о нем ничего не слышал и считал, что его нет в живых. Потом, уже война кончилась, узнаю, что есть среди военных строителей Черняев, работает где-то у черта на куличках. Навел справки: говорят, Капитон Илларионович. Что, думаю, за ерундовина такая? Жив, выходит, Капитон. Но почему молчит? Узнал я адрес, написал: ни ответа, ни привета. Вот я и думаю: может, это вовсе и не он, может, совпадение? Хотя имя-то и отчество редкое. Так ничего толком и не знаю.

– Ну, а о том, вашем Черняеве, что бы вы могли сказать?

– О! О нем многое можно сказать. Хороший был парень, порядочный, настоящий коммунист. И инженер толковый.

Шумилов с охотой принялся перечислять достоинства своего прежнего друга, рассказывать различные эпизоды из прошлого.

– Скажите, – спросил Андрей, когда полковник закончил свой рассказ, – из родственников Черняева, его близких вы никого не знали?

– Нет, – сказал полковник, – никого. Да у Черняева, по-моему, и родственников-то не было. Была, правда, одна девушка, Машей звали. Капитон был с ней близок, жениться хотел. Война помешала. А она… она считала его погибшим. Ну, а что в таких случаях бывает – сами знаете. Вот я Машу с той поры и не встречал.

– Маша? – переспросил Миронов. – Этого маловато. Фамилию ее не скажете?

– Почему не сказать? И фамилию скажу, и адресок. Помню, где-то записывал. Сейчас поищу.

Шумилов вышел из комнаты и несколько минут спустя вернулся со старой, истертой записной книжкой.

– Вот, пожалуйста: Мария Михайловна Воронцова. Жила она раньше на Большой Ордынке, в Замоскворечье, невдалеке от Третьяковской галереи. Видите? Вон он, адрес. Только живет ли там сейчас – не скажу, не знаю.

– Еще один вопрос, если разрешите. Среди лиц, изображенных на этих фотографиях, нет никого, кто был бы вам знаком? – Андрей протянул Шумилову несколько фотографий, между которыми находилась и фотография Черняева.

Взяв фотографии, полковник принялся внимательно их рассматривать, откладывая одну за другой в сторону.

– Нет, – говорил он, – этого я не знаю. Ни этого. И ни этого…

Очередь дошла до фотографии, на которой был изображен Черняев. Шумилов задержал ее в руках дольше, нежели предыдущие. Андрей внимательно наблюдал за выражением его лица. Еще раньше, вскоре после ареста Черняева, во время первых допросов, у Андрея мелькнула мысль: а тот ли это человек, за которого он себя выдает? Но, как он сам понимал, основания для такого предположения были весьма шаткими, поэтому Миронов ни с кем своими предположениями не поделился. Теперь же, в ходе беседы с Шумиловым, мысль эта шевельнулась вновь: а что, если Черняев – не Черняев?

Но вот Шумилов, глубоко вздохнув, отложил фотографию в сторону, к уже просмотренным. Что же? Не опознал Черняева? Значит… Значит, это не Черняев? А Шумилов, словно испытывая терпение Андрея, с минуту молча пожевал губами, затем снова потянулся к злополучному снимку.

– Знаете, – сказал он, и в голосе его послышалось колебание, – это, пожалуй, Капитон Черняев. Я не ошибся?

Андрей с облегчением вздохнул. Нет, ошибки не было. Черняев – это Черняев. Но решать – решает пусть сам Шумилов, подсказывать нельзя.

– Вы извините, Николай Григорьевич, – улыбнулся Андрей, – но я вам не советчик. Это у нас не принято. Вы уж лучше сами разберитесь…

– Да, – уже увереннее сказал Шумилов. – Это Черняев. Но как изменился!

Он подержал фотографию еще мгновение и с новым вздохом отложил в сторону, взявшись за другие, еще не просмотренные. Перебрав их по очереди и не найдя никого, кто был бы ему известен, Шумилов вновь вернулся к фотографии, на которой был изображен Черняев. Пристально следя за выражением лица полковника, Миронов чувствовал, как улегшееся было волнение охватывает его с новой силой. Полковник опять принялся изучать фотографию Черняева, то приближая ее к глазам, то отдаляя.

– Нет, – внезапно сказал он, кладя фотографию на стол. – Боюсь, я ошибся. Похож, чертовски похож, и все же, думаю, это не Черняев. Овал лица вроде бы его, но глаза, рот… Нет, не он.

– Николай Григорьевич, – укоризненно сказал Миронов, – нельзя ли все же как-нибудь более определенно: кто это – Черняев? Не Черняев?

– А определеннее я вам, батенька, не скажу, увольте! – неожиданно рассердился полковник. – Может, Капитон, а может, и нет. С годами люди меняются…

Отлично понимая, что больше Шумилов не скажет ничего, не может сказать, что неправильным было бы требовать определенности там, где ее нет, Миронов распрощался с полковником.

Вернувшись в Москву, Андрей прямо с вокзала отправился на Большую Ордынку по адресу, который дал Шумилов. А вдруг Мария Михайловна Воронцова, думал он, живет там, где жила и раньше?

День этот, должен был признать Миронов, выдался для него везучим: Воронцову он застал дома, как прежде Шумилова. Миронова она приняла любезно, но на вопросы его отвечала сдержанно, не желая, как решил Андрей, ворошить старое, прожитое и пережитое.

Да, говорила Воронцова, Черняева она знала. Знала близко. Хороший был человек.

Почему «был»? Потому что, как она полагает, его давно нет в живых. Несколько неопределенно она говорит потому, что неопределенным было известие о его гибели. Черняев числился пропавшим без вести. Потом… потом встретился другой человек… Они поженились. Естественно, Черняева она больше не искала. Правда, у нее однажды о Черняеве спрашивали, но ничего толком она сказать не могла.

Как? Кто спрашивал? Один военный. Майор. Говорил, что был вместе с Капитаном в окружении. Интересовался его родственниками, друзьями.

Занятно, между прочим, сам этот майор был похож на Капитона. Не очень, если внимательно приглядеться, но похож.

Не знает ли она кого-нибудь из тех, кто изображен на этих фотографиях? Как же, знает. Вот он, майор, который приходил наводить справки о Черняеве. Он самый.

Воронцова уверенно указала на фотографию… инженер-подполковника Черняева Капитона Илларионовича.

– Вы… – откашлялся Миронов. – Вы не ошиблись? Это действительно тот самый майор, который интересовался Черняевым?

– Что вы, – улыбнулась Воронцова, – как я могу ошибиться? Я же вам говорила, что этот майор чем-то напоминал Капитона Илларионовича, как же я могла его не запомнить? Он, ручаюсь вам, он. Можете не сомневаться.

Да, теперь сомневаться было нечего: Черняев и вправду оказался не Черняевым. Мало того, этот Черняев, прежде чем вступить в роль Черняева, ходил и собирал сведения о нем, о его родственниках, близких, знакомых…

Извинившись перед Воронцовой, что отнял у нее столько времени, Миронов поспешил в Комитет.

Генерала Васильева на месте не оказалось: день за разъездами пролетел незаметно, стоял вечер. Приходилось ждать завтрашнего дня…

На следующее утро, едва генерал Васильев появился в своем кабинете, Миронов прошел к нему. Поздоровавшись с Андреем, которого после его приезда из Крайска генерал еще не видел, Семен Фаддеевич спросил:

– Судя по выражению вашего лица, произошло нечто из ряда вон выходящее, не так ли?

– Так точно, Семен Фаддеевич, – не без волнения сказал Миронов.

– Ну что же, докладывайте.

– В Москву я прибыл вчера, – начал Миронов, – заехал в Комитет и, получив адрес полковника в отставке Николая Григорьевича Шумилова, отправился к нему. Шумилов живет под Москвой, на даче. Полковник Шумилов дружил с Черняевым еще…

– Знаю, – перебил генерал. – Справку на Шумилова я видел. Так что же интересного он вам сообщил?

– Шумилов сообщил мне о бывшей невесте Черняева, некой Воронцовой. Я побывал и у нее. Шумилову и Воронцовой я предъявил среди других фотографию Черняева. Они…

– И они Черняева не опознали. Так?

– Семен Фаддеевич, – изумился Миронов, – откуда вы знаете?

– Ладно, ладно, об этом потом, докладывайте поподробнее, что произошло у Шумилова, у Воронцовой. Подробнее – важны детали.

Слово за словом Миронов воспроизвел весь разговор сначала с Шумиловым, затем с Воронцовой. Закончив рассказ, Андрей вновь спросил:

– Семен Фаддеевич, скажите все-таки, как вы могли знать, что Черняева не опознают, что Черняев – не Черняев?

– Ну, знать-то я этого не знал, но не исключал такой возможности. Когда же сейчас вы явились ко мне в таком взволнованном состоянии, то, зная, где вы были вчера, мне нетрудно было понять, что мое предположение подтвердилось. Как видите, все очень просто.

– Да, просто! – воскликнул Миронов. – Но как, откуда вы могли догадаться, что Черняев – не Черняев? Каким образом?

– И тут нет никакого чуда, – спокойно ответил генерал. – Собственно говоря, эту мысль подсказал мне не кто иной, как вы сами.

– Я? – воскликнул Миронов. – Я? Что вы, Семен Фаддеевич? Я вам этого не говорил. Правда, одно время у меня такая мысль мелькнула, но, теперь каюсь, даже с вами я ею не поделился. Думал, бред.

– И зря так думали. А поделиться, хотели вы этого или не хотели, кое-чем все же поделились. Вспомните, как вы докладывали о первых допросах Черняева: советский офицер, коммунист, а ведет себя как-то странно, не похоже на коммуниста: «я», «мое», «мне», «я приговорил», «я привел приговор в исполнение». Помнится, вы тогда говорили, что поведение Черняева никак не вяжется с тем жизненным путем, который он прошел. Был такой разговор?

– Был, – ответил Миронов. – Но почему же вы сразу ничего не сказали?

– А вы? – усмехнулся генерал. – Вы же толком тоже ничего не сказали. У меня возникло лишь предположение, которое нуждалось в проверке. Ну, а что дала проверка, сами видите.

– Ага! – воскликнул Миронов. – Теперь ясно. Вот оно, значит, почему вы так настойчиво требовали, чтобы были разысканы прежние друзья Черняева, его близкие, чтобы я лично с ними побеседовал!

– Может, и так, – вновь улыбнулся генерал. – Дело, однако, сейчас не в этом. Важно другое: так и так о прежних знакомствах Черняева мы вспомнили с опозданием, упустили немало времени, а это промах, большой промах.

– Да-а, – уныло протянул Миронов. – Времени упущено немало. А теперь?.. Теперь начинай все сначала. В который уже раз. Черняев – не Черняев! Подумать только! Кто же он такой, будь он неладен?