Текст книги "Алая линия"

Автор книги: Яков Свет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Дон Руи да Пина терпит поражение

Вторая булла «Среди прочих» выползла из Апостолической камеры и двинулась в дальнюю дорогу. Только в конце июля она дошла до Барселоны, а в столицы других христианских государств попала намного позже, когда легкой желтизной уже тронуты были леса Иль-де-Франса и Кента, а в долине Тэжу пьяным соком налились тяжелые виноградные гроздья.

Аптекарь Педро Прадо уже третий месяц жил в «Золотом петухе». Впрочем, завсегдатаи этого злачного места видели мессера Прадо нечасто. Возня с целебными травами – дело хлопотливое, и неутомимый аптекарь целыми днями пропадал неизвестно где, скупая лечебное сено у своих севильских коллег.

Иной раз он выезжал из Севильи в Кадис и порой задерживался там на три-четыре дня, а то и на всю неделю. В «Золотом петухе» из уст в уста передавались любопытнейшие вести о кадисских делах. Шутка ли сказать – в Кадисе на внутреннем рейде снаряжалось семнадцать больших кораблей, и всю эту флотилию адмирал Колумб вот-вот должен был вывести в море. Но на этот счет бесполезно было расспрашивать глупого аптекаря, который явно ничего не смыслил в кораблях и вряд ли мог отличить бушприт от грот-рея.

В Севилье аптекаря нередко можно было встретить на левом берегу Гвадалквивира, в шумной гавани, где совсем недавно выросли новые склады и мастерские.

Здесь заготавливали припасы и разные железные орудия для экспедиции адмирала моря-океана. У древней Золотой башни днем и ночью разгружались огромные баржи. Шли они и сверху, из Кордовы, Эсихи, Вильянуэвы, шли и снизу, из Сан-Лукара и Хереса. Вся Севилья знала: готовился шестимесячный запас для полутора тысяч человек – именно столько моряков, солдат и переселенцев должна была перебросить в заморские земли флотилия адмирала.

На берегу кипела работа. Широкие пасти складов непрерывно заглатывали бочки с вином, солониной, мукой, сухарями, мешки с изюмом и сахаром, громадные круги сыра, корзины с луком и чесноком, пузатые кувшины с уксусом и оливковым маслом, связки железных изделии – лопат, мотыг, ломов, ящики с гвоздями, тюки с одеждой и обувью, бухты толстых канатов, круглые лесины для запасных рей.

Иногда мессер Прадо лицом к лицу сталкивался с адмиралом. В черном камзоле, протертом на локтях добела, озабоченный и вконец истомленный, он бродил среди штабелей ящиков и бочек, на зуб и на ощупь пробовал разную снедь, спускался в темные трюмы барж.

Реже попадался на глаза остроглазый священник, которому все встречные кланялись куда ниже, чем адмиралу. Это был севильский архидиакон Хуан де Фонсека, недавно назначенный королевой управителем нового ведомства. Оно снаряжало экспедицию Колумба, оно же должно было в будущем принять все заморские земли под свою руку.

Архидиакон никогда не вступал с адмиралом в спор, но все делал по-своему, следуя тайным инструкциям королевы. Смысл этих инструкций был ему ясен: ее высочество считала, что земли, открытые адмиралом, отнюдь не его вотчина и что все нити управления ими должны сходиться в новом севильском ведомстве.

И дон Хуан де Фонсека приставил к особе адмирала своих контролеров, казначеев, смотрителей. О каждом шаге командира флотилии и вице-короля новооткрытых земель ему доносили неукоснительно и своевременно.

В середине июля в Севилью и Кадис начали стекаться будущие пассажиры заморской флотилии. Адмирал возлагал на них большие надежды. Девственные земли, к берегам которых он вел семнадцать кораблей, нуждались в трудолюбивых и энергичных колонистах. Там, за морем-океаном, эти кастильские пионеры поднимут нетронутую целину, раскорчуют упрямые чащобы, возведут цветущие селения и города.

Ведь недаром же сам папа (а копию его новой буллы адмиралу в начале августа послала королева) призвал на только что открытые земли «людей добрых, богобоязненных, сведущих, ученых и опытных…»

И на севильских, и кадисских пристанях в ожидании скорой отправки толпились люди, которые не умели ни сеять, ни жать. Полгоря, если бы только не умели. Много хуже, что ходить за плугом или держать в руках мастерок они считали делом зазорным.

Не от хорошей жизни эти перелетные птицы покинули свои оскудевшие родовые гнезда. За море их гнала горькая нужда. Трудно стало кормиться у себя на родине войной и разбоем. Воинственные магнаты, укрощенные королевой Изабеллой, навсегда распустили свои боевые дружины, а когда пала Гранада, исчезла возможность разорять и грабить соседнюю мавританскую землю.

Хмуро, исподлобья глядели они на адмирала. «Дай только срок, – читалось в этих недобрых взорах, – и мы тебе покажем, на что способен вольный кастильский рыцарь. Там, за океаном, мы ни для тебя, ни для королевы с королем не станем таскать каштаны из огня…»

Адмирал же не замечал ни косых взглядов, ни злобных ухмылок. Он свято верил, что ведет в обетованную землю рать истинных подвижников…

А в Лисабоне королевский секретарь дон Руи да Пина дважды в неделю получал пространные письма из Севильи и Кадиса. И всякий раз, узнавая, сколько арроб мяты, майорана, повилики, душистого горошка и прочих спасительных травок заготовил в этих городах аптекарь Прадо, он честил королевскую чету нехорошими словами.

Дона Руи огорчало безучастное отношение короля к тревожным письмам аптекаря. В начале лета дону Жуану стало гораздо легче, его меньше беспокоили боли в животе и в груди, но он утратил интерес к жизни. Вялый, ко всему равнодушный, он часами сидел на дворцовой террасе и лениво следил за облаками, которые тихие ветры уводили в лазурные дали.

Со дня на день король откладывал переговоры с Изабеллой и Фердинандом: он никак не мог решить, кого следует послать в Барселону.

Но вот в самом конце июля он внезапно, среди ночи, вызвал дона Руи. Дона Жуана трясла лихорадка, его зубы выбивали частую дробь, но – удивительное дело! – перед доном Руи стоял не безнадежно больной человек, а витязь богатырской силы, одержимый неуемной жаждой быстрых и решительных действий.

– Мы, дон Руи, – сказал король, – совершенно зря потеряли бездну времени. Флотилия д'Алмейды распущена, переговоры с Кастилией и Арагоном не начаты, а в вашей севильской аптеке дела идут из рук вон плохо. Того и гляди, адмирал отправится со своими кораблями в новый заморский поход. Так наверстаем же упущенное. Переговоры откроем немедленно. И вы, дон Руи, возьмете их на себя. Чую неладное: королева готовит нам не слишком приятный подарок. Езжайте, езжайте с богом и будьте осторожны…

Наутро лихорадка прошла, и на мгновение пробужденный вулкан снова угас. Король нехотя просмотрел бумаги, которые приготовил для поездки в Барселону дон Руи, и обратил свой взор к полинявшему от зноя лисабонскому небу.

В начале августа дон Руи покинул Португалию. Ему поручена была нелегкая миссия: склонить Изабеллу и Фердинанда к признанию старой линии раздела, той линии, которую папа Сикст провел поперек моря-океана на широте Канарских островов.

Между тем в Севилье с аптекарем Прадо стряслась беда. Он ходил по городу в полной уверенности, что здесь решительно никто не знает капитана Дуарте Пашеко Перейру. Да и кроме того, у капитана была длинная борода, а аптекарь Прадо не оставил себе даже усов.

Много раз встречался он с юным Педро, пажом адмирала моря-океана. А Педро отлично запомнил таинственного кавалера, сопровождавшего адмирала в монастырь Марии Благостной.

Правда, человек, который так часто попадался ему на дороге и у Золотой башни, и на Змеиной улице, и в закоулках Трианы, бороды не имел и одет был совсем не на рыцарский манер. Но глаза, походка, маленькая родинка на левой щеке – нет, положительно, этот лекарь – двойник чернобородого кавалера.

И Педро стал усиленно следить за подозрительным незнакомцем. Педро приметил, что этот человек все время бродит возле складов и верфей, бродит, казалось бы, без всякой видимой цели. Но порой, укрывшись за бунтами мешков или в узком проходе между винными бочками, этот двойник черной бороды вытаскивал из-за пояса полоску пергамента и, оглядываясь на волчий лад по сторонам, делал на ней быстрые пометки.

Он вступал в долгие беседы с грузчиками и смотрителями складов, он водил их в портовые кабачки, где день-деньской околачивались будущие пассажиры заморской флотилии, несдержанные на язык и всегда готовые пропустить на дармовщинку пинту-другую доброго хереса.

Педро выяснил, что эта сомнительная личность обитает в «Золотом петухе». Конечно, на поверку могло оказаться, что сия личность и в самом деле скупает какие-то травы, а в гавани бывает из чистого любопытства. Ну, а вдруг этот костоправ или аптекарь вовсе не костоправ, а португальский лазутчик?

В конце августа сомнения вконец одолели Педро, и он открыл свою маленькую тайну адмиралу. Адмирал приложил руку ко лбу юноши.

– Жара у тебя вроде и нет, – сказал он, – а бредишь ты словно в горячке. Не донимай ты меня всяким вздором. Сам видишь, сколько у нас тяжких забот…

И, вероятно, тучи над головой аптекаря Прадо рассеялись бы совершенно, если бы рядом с адмиралом не сидел в час этой беседы главный контролер флотилии Берналь де Писа, глаза и уши архидиакона Фонсеки.

Беседа состоялась утром, а около полуночи копейщики Святой Эрмандады (а святой Эрмандадой, или святым Братством, называлось ополчение, которое в кастильских городах несло дозорную службу) пришли с визитом в «Золотой петух».

Аптекаря Прадо схватили в его каморке, насквозь пропахшей целебными травами. Он не сопротивлялся, охотно дал себя обыскать и покорно последовал за блюстителями порядка.

Блюстителей было четверо, и жалкий арестант, который все время бормотал, что он ни в чем не повинен и взят по какому-то недоразумению, им не внушал ни малейших опасений.

Мурлыкая веселые песенки, они повели перепуганного аптекаря к картезианскому монастырю, близ которого недавно навели переправу через Гвадалквивир. Повели вдоль крутого берега.

Внезапно тихий аптекарь выхватил у одного из стражников копье, тяжелым древком сбил с ног всех стражников Святой Эрмандады и с высокого обрыва прыгнул в темную и быструю реку.

Таинственный собиратель трав исчез бесследно, незадачливых же копейщиков Святой Эрмандады послали чистить те заведения, куда и короли ходят пешком…

В день успения, 15 августа 1493 года, дон Руи приехал в Барселону. Он скоро убедился, что Изабелла и Фердинанд не теряли даром времени. На первой аудиенции, данной ему королевской четой, он имел удовольствие ознакомиться с папской буллой «Среди прочих». С той самой буллой, где его святейшество делил земной шар по продольному шву.

Королева и король в один голос, не без сокрушения, сказали дону Руи: намерения папы Александра неисповедимы. Он по собственному почину и по собственной воле даровал нам новооткрытые земли и провел линию, которая отныне будет разделять заморские владения Кастилии и Португалии.

Мы не можем не подчиниться велению наместника апостола Петра, иного исхода у нас нет, и нашему примеру должен последовать богобоязненный кузен наш, король Жуан.

Дону Руи, пока королевская чета пела перед ним эту серенаду, вспомнилось многое. И как дорвался до святого престола папа Александр, и какие злодейства приписывает молва этому неисповедимому наместнику апостола Петра. Тут же дон Руи припомнил и вещие слова кастильского посла Лопе де Эрреры: неспроста этот хитрец клялся на Евангелии, что их высочествам пришло на ум справедливое мнение о линии раздела. Было это в апреле, так что нетрудно понять, каким образом и когда на папу сошло столь невыгодное для Португалии божественное наитие…

Само собой разумеется, грешные мысли о святом папе дон Руи оставил при себе. Но он напомнил королеве и королю о клятве их посла.

Изабелла молча выслушала дона Руи, на ее устах блуждала милая, прямо-таки ангельская улыбка.

По губам королевы Фердинанд читал ее мысли с ловкостью глухонемого. И ответ дону Руи держал он.

– Я не совсем понимаю, – процедил сквозь зубы король, – о каком таком нашем мнении толковал кузену Жуану дон Лопе. Мы не поручали ему вести переговоры о линии раздела. Дону Лопе вменялось в обязанность довести до сведения короля Жуана наши мирные намерения. Мы и сейчас готовы наш спор кончить миром, и для этого нынче, когда его святейшество проявил свою апостолическую волю, есть все основания.

Королева изящно кивнула головой и протянула дону Руи свою нежную руку. Секретарь и летописец короля Жуана поднес ее к губам и тяжело вздохнул. Поцелуем королевской руки аудиенция заканчивалась.

Впрочем, королева и король охотно предоставили дону Руи еще две аудиенции. Толку от них было ровно столько же, сколько от первой высокой встречи.

А на третьей аудиенции нечистый попутал дона Руи, и он совершенно зря обмолвился об одном, как ему казалось, выгодном для Португалии обстоятельстве.

В ту пору, когда король Жуан воевал со своими звездочетами в замке Торрес-Ведрас, дон Руи раскопал в архивах несколько любопытных донесений португальских капитанов. Все они утверждали, что по многим признакам в море-океане, где-то как островов Зеленого Мыса, должна находиться Большая земля. Чернобородый друг дона Руи подтвердил эти предположения и высказал уверенность, что земля эта лежит сравнительно недалеко от Гвинеи, южнее экватора.

Конечно, дон Руи не упомянул в беседе с их высочеством о тайных донесениях капитанов, ни о суждениях дона Дуарко Перейры. Но, взяв в расчет, что новая линия проходила мимо островов Зеленого Мыса, и сообразив, что еще не найденная земля попадает в кастильскую половину моря-океана, решил отстоять ее от посягательств королевской четы. И, против линии папы Александра, дон Руи намекнул на эту землю, отметив, что на нее права Португалии бесспорны.

Королева сказала, что нет смысла делить шкуру неубитого оленя, и не проявила никакого интереса к этой земле. Но она решила взвесить все прочие доводы и возражения португальской стороны и отпустила дона Руи восвояси.

Дон Руи в крайне скверном настроении выехал в Ли еще в тот день, когда он проговорился королеве о южной, кардинал Мендоса пригласил во дворец прославленного картографа Джауме Феррера. Феррер принес самые свежие карты мира, но никаких следов таинственной южной земли на них не смог обнаружить.

– Ладно, – сказала королева, – есть ли эта земля, нет ли, все равно должны действовать решительно и без пpoмeдления.

И 5 сентября, спустя несколько дней после третьей встречи с послом короля Жуана, она отправила адмиралу и архиепископу Фонсеке срочнейшие письма.

Королева писала, что выведала у португальцев, будто в южной части моря-океана может быть большая земля, и, если вдруг окажется, что она богаче тех островов, которые нашел рал. А коли так, то пусть посоветует адмирал, как можно скорее папскую буллу, и немедленно выскажется на сей счет. А капитану и адмиралу королева приказывала не терять ни единой минуты, ибо любая задержка чревата большими неприятностями, лию надо вывести в море как можно скорее: бог знает, какие планы лелеет король Жуан, и во избежание зла адмирал до, следуя к Канарским островам, держаться как можно дальше от Португальских берегов.

И вот снова помчались курьеры из Барселоны в Севилью и Кадис и из Кадиса в Барселону. Адмирал разъяснил, каким образом следует улучшить буллу, а спустя неделю папа Александр уже обсуждал с Подокатарусом и Феррари недвусмысленное требование королевы.

– Она ненасытна, эта женщина! – кричал папа. – Завтра она потребует, чтобы я забрался на небо, снял с него Луну и с гонцом доставил ее в Кастилию. Глядите, королева хочет, чтобы я даровал ей право на все еще не открытые земли к югу от Индии, если только они лежат на западном пути, они призывают меня отменить буллы моих предшественников, коль скоро они выгодны королю Жуану. Что ж, кинем волчице еще одну кость…

И 26 сентября появилась на свет булла «Dudum siquidem» («Совсем недавно»). Снова папа повторял, что мир должен быть разделен линией, проведенной в ста лигах от островов Зеленого Мыса и Азорского архипелага, и вдобавок к прежним своим пожалованиям дарил все земли, которые в будущем могут быть найдены к югу и к востоку от Индии, и отменял былые папские пожалования португальским королям.

Адский рай

За день до рождения буллы «Совсем недавно», в среду 25 сентября 1493 года, белокаменный Кадис проводил в дальнее плавание флотилию адмирала моря-океана.

Семнадцать кораблей снялись с якоря и медленно, в длинной кильватерной колонне, через узкое горло внутренней гавани проследовали в открытое море. Впереди шел флагман заморской эскадры корабль «Мария-Галанте», и в сравнении с этим колоссом жалкой скорлупкой казалась старушка «Нинья», замыкавшая торжественную процессию.

Каждый корабль нес на кормовом флагштоке королевский штандарт Кастилии – вымпел с двумя башнями и двумя львами, и на всех мачтах развевались разноцветные флаги.

Между высокими носовыми и кормовыми надстройками, на длинных красных и желтых полотнищах красовались гербы знатных пассажиров флотилии. Сами пассажиры как изваяния застыли на палубах в гордых и величественных позах.

Сверкали на солнце ярко начищенные шлемы, легкий ветерок раздувал полы подбитых шелком плащей, и казалось, будто стаи пестрых фазанов слетелись на корабли колумбовой армады.

До выхода из гавани флотилию провожали десятка два венецианских гребных галер. Словно гигантские сороконожки ползли они вслед за легкокрылыми кораблями флотилии, распугивая ка-дисских чаек басом своих пушек.

Но вот осталась позади каменная стражница Кадиса, высокая башня Тавира, скрылся из вида подобный петушиной голове мыс, на котором угнездился этот древнейший город Испании, и флотилия взяла курс на юг, к Канарским островам.

13 октября флотилия прошла мимо острова Ферро, самого западного в Канарском архипелаге. Начался переход через море-океан, и Педро был крайне разочарован этим на редкость скучным плаванием.

Двадцать один день шли корабли до первой заморской земли, и за все это время не случилось ни одного сколько-нибудь примечательного происшествия. Стояла отличная погода, дули свежие попутные ветры, корабли вели себя примерно, и довольно частые ссоры между драчливыми пассажирами приводили лишь к ничтожным ранениям и синякам.

Лишь в канун дня святого Симона, 25 октября, черные тучи заволокли небо, и все громы небесные обрушились на море-океан. На верхушках мачт и на реях вспыхнули огоньки святого Эльма, обычные спутники сильной грозы. Восточный ветер скоро, однако, рассеял тучи, блуждающие голубые огоньки погасли, матросы сменили с десяток изорванных бурей парусов, и снова при безоблачном небе продолжалось это на диво спокойное плавание.

Третий раз пересекал Педро море-океан, и снова, как год назад, душу его радовала и глубокая синева морских вод, и россыпи звезд на черном бархате высокого неба, и игривые стайки летающих рыб.

В лунные ночи Педро часами стоял на корме, любуясь серебристыми парусами огромной флотилии. Корабли шли на запад, перемигиваясь кормовыми фонарями, и через каждые полчаса ночную тишину нарушали звонкие голоса юнг, песней отмечавших смену склянок.

Вот кончилась пятая склянка, и семнадцать юнг хором поют:

 
Пять минуло, шесть пришло.
Бог захочет, семь придет.
Ход быстрей, усердней счет…
 

А вот подошло время девятой склянки, и тихое море внимает чудесному призыву:

 
Лишь в склянке кончится песок
-И время вахты минет.
Мы подплывем, хоть путь далек,
Господь нас не покинет.
 

А как легко и отрадно становится на сердце в час заката, когда накануне ночного перехода все корабли приближались к « Мария -Галанте» и могучий хор – полторы тысячи голосов – провожал усталое солнце гимном «Славься Владычица наша»!..

В начале ноября флотилия подошла к неведомому острову, который адмирал окрестил Доминикой. А затем вдоль гирлянды гористых, утопающих в зелени маленьких островов адмирал повел корабли на северо-запад, к берегам Эспаньолы.

В исходе ноября флотилия отдала якорь в той бухте, где одиннадцать месяцев назад затонула «Санта-Мария».

Ласковые волны набегали на берег и, тихо шурша, откатывались в море, оставляя рубчатый след на золотистых песках. Дремали густые чащи, миром дышала райская земля Эспаньолы.

Три тысячи глаз обшаривали зеленые берега бухты. Да, спору нет, этот адмирал открыл богатый край, и, пожалуй, тут для всех найдется изрядная нажива. Не сам ли Христос сказал: «Ищите и обрящете, толцыте, и отверзется вам царствие небесное». А может быть, и не Христос, не все ли равно? Небесное царство далеко, да и пустят ли туда ангелы господни? А вот земное царство лежит рядом, саженях в пятидесяти от борта, и стоит только толкнуть посильнее – и раскроются его врата, а в этом царстве отыщется милое сердцу золото.

Только странно: почему-то пуст этот теплый берег и не встречают корабли тридцать девять молодцов, оставленных здесь после гибели «Санта-Марии». И не видно ни одного индейца, а прежде они всегда толпились у корабельной стоянки и на своих быстрых челнах без боязни подходили к самому борту «Ниньи».

Накануне в соседней бухте моряки нашли на берегу четыре мертвых тела, и у одного из покойников сохранились остатки густой бороды. Адмирал сразу же заподозрил недоброе: какая-то беда постигла колонистов, иначе как объяснить, что никто не предал это тело земле, и останки доброго христианина исклевали хищные птицы.

Солнце клонилось к закату, высадку пришлось отложить на утро. А в полночь к «Марии-Галанте» подошла лодка, и на борт поднялись посланцы местного вождя. Чем-то они были очень смущены и на вопросы адмирала отвечали весьма сбивчиво. Да, дети солнца живы, они только ушли в глубь страны. Нет, живы они не все. Кое-кто умер от болезни. Вот вы сами увидите, какая их постигла судьба…

И на следующее утро адмирал вызвал Педро.

– Возьми человек десять, – сказал он, – и отправляйся на розыски. Ты в прошлом году облазил все берега и знаешь все самые укромные местечки.

В утреннюю пору нет большего наслаждения, чем бродить по чуть еще сонному лесу. Густая листва скрадывает жгучий свет заморского солнца, глаз ласкает мягкая изумрудная полумгла. Извилистые тропки – кто знает, проложил их человек или зверь – огибают могучие, как соборные колонны, стволы, ныряют в оплетенные цепкими лианами заросли, теряются в непролазной чащобе и вновь прорезываются там, где в зеленой стене открываются едва заметные просветы. С толстых ветвей спускаются рыжие, серые, бурые и зеленые бороды – мхам раздолье в этом волшебном лесу, – и везде великое множество цветов, алых, багровых, синих, золотистых; от пронзительных запахов голова кружится как от крепкого вина.

Невнятно бормочут темные лесные ручейки, трещат и щебечут пестрокрылые птицы, крикливо голосят наглые попугаи.

И нет этому лесу ни конца, ни края, так что хоть и знакомы тебе все его тропы, а сердце нет-нет да и сожмется от страха: не дай бог заблудиться в этих зеленых дебрях!

Но, слава создателю, Педро хорошо запомнил дорогу к крепости, в которой поселились тридцать девять его товарищей по первому плаванию. Поляна, ручей, перелесок, а вот и тот самый холмик, где была заложена крепость.

Нет, ошибки быть не может. Не только Педро, но и трое из его спутников узнали это место. Но куда же делась крепость?

Лишь подойдя ближе к холму, Педро заметил обугленные бревна и стропила. Опаленные руины крепости сплошь заросли высокой и жесткой травой. В этой густой поросли удалось найти жалкие остатки утвари и одежды: обломки разбитых сундуков, куски арамбелей – грубых скатертей кастильской выделки, обгорелый рукав камзола, пряжки от поясов.

А неподалеку от крепости Педро нашел десяток едва присыпанных землей трупов. Ясно было, что здесь наспех похоронили людей кастильской крови и христианской веры.

К вечеру совершенно расстроенный Педро возвратился на корабль и доложил адмиралу о печальных результатах своих поисков. А назавтра от брата здешнего вождя адмирал узнал, каким образом погибли все тридцать девять колонистов.

Как только адмирал покинул бухту, среди поселенцев начались раздоры. И вскоре добрые христиане передрались между собой и рассеялись по всей округе. Каждый из них старался захватить побольше золота, и действовали они в одиночку, убивая мирных индейцев, врываясь в их жилища, отнимая у них все достояние.

Завистливые и жадные кастильцы люто ссорились из-за награбленной добычи, и в этих ссорах многие из них сложили свои буйные головы. А затем они жестоко обидели вождя соседней округи, гордого индейца Каонабо, и тот сжег крепость, которую, однако, накануне покинули все ее защитники. Оставшись без крова, они ушли в леса, в одиночку добывая себе пищу, и вскоре от голода, тоски и болезней, неведомых в Кастилии, погибли последние «сыновья Солнца».

Адмирал с сокрушением выслушал этот рассказ и, томимый дурными предчувствиями, вывел корабли из злосчастной бухты. Он отправился вдоль берегов Эспаньолы на восток в поисках удобного места, где можно было бы высадить на сушу беспокойную ораву переселенцев и основать столицу заморской Кастилии.

Нужное место нашлось милях в пятидесяти от того уголка Эспаньолы, где вечным сном покоились останки «Санта-Марии» и тридцати девяти жертв собственной алчности и неразумия.

Это была большая бухта (адмирал окрестил ее бухтой Благодати), и город решено было основать не на самом ее берегу, а в долине не широкой, но полноводной реки.

Очень красивой была эта просторная долина с удивительно свежей зеленью и плакучими деревьями непомерного роста. И ни адмирал, ни его спутники не подозревали, что краса эта гибельнее чумы и что в ядовитой зелени их подстерегают смертельные тропические хвори.

Город заложили по всем правилам: нарезали чистое поле на квадраты (каждому свой участок), а в самом центре поля наметили главную площадь и заложили на ней церковь, адмиральский дом и большой склад. Затем наспех связали из жердей сотни три хижин.

Адмирал сам таскал камни и корчевал лес, но обитатели новорожденного города (в честь королевы назван он был Изабеллой) не желали себя изнурять столь позорной для их звания работой. Не для этого они пересекли море-океан. Им нужен был готовый стол и готовый дом, они надеялись, что адмирал сразу же поведет их на штурм богатых городов Индии и Сипанго и разместит в роскошных дворцах тамошних баронов и маркизов.

На деле же оказалось, что живут на этом острове голые дикари-индейцы, у которых не было ни многолюдных городов, ни семиба-шенных замков.

Не нашлось в окрестностях Изабеллы и золота. Правда, доблестный кавалер Алонсо де Охеда, посланный адмиралом на разведку в глубь острова, утверждал, будто в пяти-шести днях пути от Изабеллы, в стране Сибао, золота сколько угодно и индейцы в тех местах побогаче, а главное, очень ласковы и радушны, так что ничего не стоит прибрать их к рукам и заставить их копать золото и кормить добрых христиан.

Педро готов был отдать десять лет жизни, лишь бы дон Алонсо де Охеда взял его с собой в этот поход. Охеда! Конечно, какие тут могут быть сомнения. Адмирала Педро любил больше всех на свете, но дон Алонсо кое в чем, пожалуй, не уступал даже самому адмиралу.

Эти озорные, порой чертовски наглые глаза, этот бархатный голос, в котором нет-нет да слышатся стальные нотки. Вот истинный рыцарь до мозга костей. И до чего же красив дон Алонсо! Невысокий, стройный, ловкий, белозубый. Улыбнется – словно горстью звонких дукатов одарит… А до чего смел! Три года назад, чтобы блеснуть своей удалью перед королевой, он на руках обошел -было это в дни пасхальных празднеств – вершину Хиральды по узкому, в ладонь шириной, карнизу. А Хиральда на три головы выше самых высоких колоколен Севильи. Под стенами Гранады он одолел в честных боях с дюжину самых могучих мавританских витязей. Тяжелый меч казался тростинкой в его руках, а на коне он творил чудеса. Ему связывали ноги, сажали в седло, и тем не менее он и со связанными ногами гнал своего скакуна через высокие изгороди, и при этом то нырял под конское брюхо, то плыл в воздухе, опираясь кончиками пальцев на седельную луку. С доном Алон-со на лихое дело рыцари шли как на приятную прогулку. С ним весело было и шалить на большой дороге, и драться с маврами, и грабить в ночную пору сонные андалузские городишки.

– Не горюй, Педро, – говорили люди, знающие дона Алонсо. -Это не первый и не последний его поход. Вот увидишь: он еще себя покажет на заморской земле и наш адмирал не оберется хлопот, когда дон Алонсо взыграет духом во всю свою мощь.

А добрые христиане подъедали последние крохи из кастильских запасов экспедиции и сидели в своих жалких хижинах, сложа руки. Впрочем, руки у них были заняты: день и ночь благородные рыцари расчесывали свои отощавшие тела – от москитов в Изабелле не было житья.

Ровно через четыреста лет удалось выяснить, что эта назойливая нечисть впрыскивает в кровь своих жертв возбудителей желтой лихорадки – страшной болезни, от которой люди умирают в невыносимых муках. Но в Колумбовы времена никто не знал, по какой причине одолевает человека этот недуг; вину за него возлагали на дьявола и – еще в большей мере – на адмирала, который коварно завлек честной народ в эту проклятую страну.

Свалился и сам адмирал. Педро не отходил от его ложа, поил больного всевозможными отварами и настойками, которые на маленьком таганке кипятил главный и единственный лекарь города Изабеллы дон Диего Альварес Чанка.

Однажды Чанка послал Педро в гавань – запасы всевозможных лекарств остались у доктора на корабле. Педро с радостью вырвался из постылого адмиральского табора – на всех судах у него были друзья и приятели. Правда, неделю назад, в самом начале февраля, двенадцать кораблей ушло в Кастилию, и гавань изрядно опустела, но и на пяти оставшихся судах – «Марии-Галан-те», «Нинье», «Гальеге», «Сан-Хуане» и «Кардере» – было с кем почесать язык. Педро взял на «Марии-Галанте» лекарства, побывал затем на «Нинье», где ему знаком был каждый гвоздь, и направился на «Гальегу». Два великих плавания многому научили Пед-ро. Корабельную службу он теперь знал не хуже любого боцмана и мигом замечал, где высучился трос или правильно ли закреплен фока-шкот. И на подходе к «Гальего» он приметил, что томбуй -поплавок, который указывает, где отдан якорь, – едва держится на своем поводке – буйрепе. Да и сам томбуй – маленький бочонок из-под вина – был не в порядке: затычку на верхнем донышке бочонка чьи-то неумелые руки воткнули очень неплотно. Вытаскивая ее, Педро обнаружил, что к этой деревянной пробке привязан тонкий шелковый шнур. Потянув за шнур, Педро выудил из бочонка сверток, обернутый провощенной тканью.

Волосы поднялись у юноши дыбом, когда он развернул густо исписанные листки.

Отвернув от «Гальеги», он направил шлюпку к берегу и стремглав помчался в Изабеллу.