Текст книги "Записки секретаря военного трибунала."

Автор книги: Яков Айзенштат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Яков Айзенштат
ЗАПИСКИ СЕКРЕТАРЯ ВОЕННОГО ТРИБУНАЛА

От автора

В предлагаемой читателю книге раскрывается содержание уголовных дел, в судебном рассмотрении которых я принимал участие в качестве секретаря различных Военных трибуналов Красной армии.

Во время Второй мировой войны мне довелось служить секретарем в Военных трибуналах Ворошиловградского гарнизона (Украина, Донбасс) и 12-й армии Южного фронта, Туапсинского оборонительного района и Черноморской группы войск, кавалерийского корпуса, 36-го района авиационного базирования 5-й Воздушной армии, Армавирского гарнизона Северо-Кавказского фронта, Воронежского военного округа, Московского гарнизона и Московского военного округа.

Военная служба секретарем, а не членом Военного трибунала была связана с тем, что я не был членом партии. Партийность была непременным условием для назначения членом или председателем Военного трибунала. Одного только имевшегося у меня к тому времени законченного высшего юридического образования было недостаточно.

Служба в должности секретаря Военного трибунала вела к тому, что, участвуя в судебном рассмотрении дел, я не имел отношения к вынесению приговоров. Это позволяет в предлагаемой читателю книге объективно, как бы со стороны, излагать содержание веек трибунальских дел и вынесенных по ним приговоров.

Служба в Военных трибуналах Действующей армии предоставила мне возможность ознакомиться с изнанкой войны, с такими событиями, о которых никто и никогда не писал.

Не удивительно, что эти события не освещались в советской печати. Но и в печати свободного мира нет даже упоминаний о многих из них. Такими событиями явились, например, чекистская операция, проведенная сталинским приспешником Берия в 1943 году на Кубани, завершившаяся расстрелом тысяч людей, или акция по уничтожению 315 евреев в станице Успенской Краснодарского края, проведенная начальником волостной полиции Ветровым в 1942 году.

Но написана предлагаемая книга не только для того, чтобы рассказать об этих отдельных событиях. Оказавшись в конце 1982 года на Западе, я убедился в том, что мир вообще не знает правды о деятельности Военных трибуналов Красной армии, о том, как расстрел превратился в этих военных судах практически в единственную меру наказания, о том, как и за что трибунальская юстиция осуждала на смерть тысячи людей.

Если бы мир не потерял способности удивляться, он должен бы ужаснуться, узнав, какое число людей казнено по приговорам Военных трибуналов Красной армии во время Второй мировой войны.

Я не знаю точного числа расстрелянных, повешенных и не уверен, смогут ли будущие историки, если они и получат доступ к трибунальским архивам, установить общее число казненных.

Я могу свидетельствовать лишь о том, что число казненных определяется многими тысячами. Среди них виновные и невиновные, боевые солдаты и офицеры, храбро сражавшиеся с врагом, женщины и мужчины, проживавшие на оккупированной немцами территории СССР.

Известно, что военные суды и в других армиях и на других войнах не отличались мягкостью, а были чрезвычайными органами, щедрыми на репрессии. Но все это не идет ни в какое сравнение с практикой Военных трибуналов Красной армии.

В чем причина беспримерных масштабов уничтожения людей по приговорам Военных трибуналов именно Красной армии во время Второй мировой войны? Война, как писал Карл Клаузевиц, является продолжением политики другими средствами. Годы советской власти, годы сталинской диктатуры и особенно страшные 1937 и 1938 годы привели к тому, что человеческая жизнь в СССР не стоила и гроша. В Военные трибуналы Действующей армии в 1941 году пришли в значительном числе судьи, принимавшие участие в массовых репрессиях 1937 и 1938 годов в качестве членов гражданских судов, трибуналов, спецколлегий областных и краевых судов, троек, особых совещаний. Одев фронтовую военную форму, они не только получили возможность продолжать тот сталинский террор, в котором они участвовали в мирное время, но и расширить его во фронтовых условиях, где человеческая жизнь стала стоить еще меньше.

Конечно, не все члены Военных трибуналов были такими. Некоторые стремились выносить справедливые приговоры. Но для судей сталинской выучки сложилась особо благоприятная обстановка.

Гибель на советско-германском фронте многих сотен тысяч людей из-за ошибочных действий Верховного и местного командования, вынужденные громадные боевые потери живой силы в боях с немцами, смерть миллионов советских военнопленных в немецких лагерях по вине Гитлера и Сталина, частые случаи гибели советских солдат и офицеров из-за различных непредвиденных военных обстоятельств, нарушения правил несения службы и правил обращения с боевой техникой – всё это укрепило в таких людях убежденность в том, что человеческая жизнь ничего не стоит.

Кроме того, в условиях фронта, когда каждый готов в любой момент встретить смерть, смертный приговор выслушивался часто относительно спокойно, не вызывая того ужаса, какой он вызвал бы в мирное время, в спокойной обстановке, когда смерть не стоит у порога. Даже если исходить из того, что смертная казнь допустима, Военные трибуналы Красной армии применяли ее на фронте часто без надобности, без достаточных оснований, как меру общего устрашения.

В отступлении советских войск 1941–1942 годов было виновно прежде всего Верховное Главнокомандование, виноват Сталин. А ответственность за отступление он возлагал на командиров и комиссаров отступающих соединений и в своем приказе № 227 от 28 июля 1942 года грозил им разжалованием и военным судом. Это была не пустая угроза. Тысячи доблестных офицеров и десятки генералов, не виновных ни в чем, были расстреляны Военными трибуналами в соответствии с этим сталинским приказом.

Расстрел для Военных трибуналов Действующей армии стал повседневной мерой наказания. К этой мере с апреля 1943 года прибавилась еще одна мера наказания – смертная казнь через повешение. Она была введена Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года «0 мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины из числа советских граждан и для их пособников».

Часто войска не имели связи с тылом и приговаривать к лишению свободы вообще нельзя было. Осужденного к такой мере наказания некуда было отправлять для отбытия наказания. Поэтому можно было приговаривать либо к смертной казни, либо к штрафному батальону. Отправка в штрафной батальон подчас была равносильна смертной казни, ибо штрафные батальоны бросали на самые опасные участки фронта. Приговоры к расстрелу часто приводились в исполнение на передовых позициях, на глазах товарищей по оружию.

Известно и немало случаев, когда приговоренные Военным трибуналом к смерти, в ожидании утверждения приговора, следовали в боевых порядках пехоты или других родов войск, принимали активное участие в боевых действиях и за ратные подвиги освобождались от сурового наказания, грозившего им. Пока человек жив, он всегда может надеяться на спасение, даже приговоренный к смерти. Часто приходилось наблюдать на фронте радость и удовлетворение осужденных к расстрелу, когда Военный совет армии или командование дивизии не утверждало смертный приговор, и они избавлялись от непосредственной угрозы смерти. В бою, даже в тяжком, даже в составе штрафного батальона, всегда у человека сохраняется надежда остаться в живых.

Будучи доктором юридических наук, я на протяжении почти полувека занятий юридической практикой и юридической наукой неоднократно возвращался мыслями к проблеме смертной казни. Как и многие другие юристы, я глубоко убежден в том, что смертная казнь должна быть исключена из уголовных кодексов всех государств мира. Она не нужна и на войне. Тяжесть наказания никогда и нигде не содействовала ликвидации какого-либо вида преступлений. Не содействовала этому и такая исключительная мера наказания, как смертная казнь. Причины совершения любого преступления чрезвычайно сложны, и для ликвидации преступлений нужны многие социальные меры, нужна неотвратимость наказания, а строгость наказания ничего не дает. Однако в условиях ожесточения военного времени и боевой обстановки смертная казнь часто воспринималась многими как заслуженная и справедливая кара.

Смертная казнь недопустима и потому, что в случае судебной ошибки, а таких ошибок в условиях фронтовой военной юстиции было много, каждый такой случай оборачивается величайшей трагедией.

Всё изложенное в книге основано на материалах уголовных дел Военных трибуналов Красной армии, рассмотренных во время Второй мировой войны.

Фамилии лиц, сотрудничавших с нацистами, не изменены.

Из Москвы в военный трибунал Южного фронта

Пойдя на сговор с фашистской Германией, Советский Союз вступил во Вторую мировую войну 17 сентября 1939 года, совершив агрессивное нападение на Польшу, а позже предприняв агрессию против Финляндии. Но это было лишь частичное участие. Вторая мировая война обрушилась всей своей тяжестью на СССР 22 июня 1941 года.

Автор этих строк сдавал в июньские дни 1941 года выпускные государственные экзамены в Московском юридическом институте. Сдав экзамены и получив диплом юриста, он был 11 июля 1941 года призван в Красную армию и как имеющий высшее образование послан на курсы Военно-Юридической Академии Красной армии для военной подготовки и направления на фронт. Эта подготовка проходила летом 1941 года в подмосковных лагерях Военно-Юридической Академии, а в сентябре-октябре 1941 года фронт приблизился к Москве, и Академия заняла оборонительный рубеж в составе 1-го сектора Московской зоны обороны.

Но в октябре же 1941 года последовал приказ Сталина: снять все Военные Академии с оборонительных рубежей под Москвой, перебросить их в глубокий тыл для подготовки военных специалистов, нужных фронту. Для обороны Москвы подтягивались сибирские дивизии.

Транспорта для переброски Академий не было. Военно-Юридической Академии со всем профессррско-преподавательским составом, слушателями и курсантами было приказано 16 октября 1941 года выйти из Москвы и следовать примерно 300 км пешком до города Иваново. В этом городе Академии предоставили большое здание текстильного института на время формирования железнодорожного эшелона. В товарных вагонах 24 дня Академия в ноябре 1941 года проследовала из Иваново в Ашхабад. Там быстро было закончено обучение нашего курсантского батальона.

Мне было присвоено воинское офицерское звание военного юриста и я был направлен в распоряжение Военного трибунала Южного фронта. Из Ашхабада я добрался поездом до Красноводска, оттуда через Каспийское море до Баку и из Баку через Ростов в Донбасс, в город Лисичанск, где тогда находился Военный трибунал Южного фронта. Я попал на фронт в январе 1942 года в период боев за Барвенково и Лозовую.

Первым трибуналом, где я начал службу в военной фронтовой юстиции, был трибунал Ворошиловградского гарнизона Южного фронта.

В начале 1942 года Ворошиловград (Луганск) был единственным областным центром на Украине, который еще не был оккупирован немцами. В этот период он фактически превратился в столицу Советской Украины. Там находились центральные правительственные и партийные учреждения Украины, там пребывал наместник Сталина на Украине Н. С. Хрущев, лучшие киевские театры, выступали известнейшие украинские певцы Народные артисты СССР Паторжинский и Литвиненко-Вольгемут. В городе, пригородах и близлежащих районах находилось очень много войск. Отступившие со всей Украины подразделения Красной армии в значительной части сосредоточились в районе Ворошиловграда, вошли в состав Ворошиловградского гарнизона и поэтому Военный Трибунал был перегружен делами. Рассматривались обычные дела о воинских преступлениях: о дезертирстве, об уклонении от призыва в армию, о членовредительстве, о злоупотреблении властью, а также дела о попытках перейти на сторону противника, т. е. об измене родине, дела об антисоветской агитации и пропаганде. Об этих делах рассказывается в последующих очерках, опубликованных в этой книге.

Ночь перед массовой казнью

Одну из ночей весной 1942 года я, будучи секретарем Военного трибунала Ворошиловградского гарнизона Южного фронта, провел в канцелярии Ворошиловградской тюрьмы один на один с корвоенюристом Иваном Осиповичем Матулевичем. Этот генерал юстиции – один из самых страшных палачей XX века – был тогда Председателем Военного трибунала Южного фронта.

Но прежде, чем рассказать о событиях той страшной ночи, следует хоть коротко рассказать о том, где и когда Матулевича стали называть палачом № 2. Об этом я узнал уже после войны.

Известно, что на советский народ суровые репрессии со стороны властей обрушивались в самые разные годы, но не было более страшных лет, чем 1937 и 1938 годы. В репрессиях тех лет наряду с особыми совещаниями, тройками, спецколлегиями областных и краевых судов важную роль играла система Военных трибуналов. Их роль особо возросла, когда репрессии обрушились на военные кадры от низших до высших рангов. Всю эту репрессивную деятельность Военных трибуналов возглавляла Военная коллегия Верховного суда СССР. Она же непосредственно осуществляла расправу в отношении наиболее выдающихся военных деятелей, политических деятелей, писателей, крупнейших ученых, выдающихся деятелей культуры.

Кровавая история этого военно-судебного органа еще не написана, но известно, что десятки тысяч ни в чем не повинных людей были расстреляны по приговорам именно Военной коллегии. Возглавляли этот палаческий орган в 1937 и 1938 годах Председатель Военной коллегии Верховного суда СССР Василий Васильевич Ульрих, названный палачом № 1, и его заместитель Иван Осипович Матулевич, названный палачом № 2.

Во время войны И. О. Матулевич был Председателем Военного трибунала Южного фронта, а по окончании войны он опять вместе с В. В. Ульрихом в Военной коллегии Верховного суда СССР участвует в новой волне репрессий, им снова осуждаются невиновные. Подпись И. О. Матулевича стоит под тысячами приговоров, осужденные по которым многие годы спустя уже без его участия были реабилитированы, но реабилитированы посмертно.

Будучи Председателем Военного трибунала Южного фронта, Матулевич постарался включить в оперативный состав подчиненных ему военных трибуналов как можно больше судей – членов партии, показавших в ходе репрессий 1937 и 1938 годов в составе особых совещаний, троек, спецколлегий областных и краевых судов, военных трибуналов бездумную и беспрекословную верность режиму.

Первое мое знакомство с Матулевичем произошло в январе 1942 года, когда я прибыл в Военный трибунал Южного фронта по окончании курсов Военно-Юридической Академии. Трибунал фронта находился тогда в Лисичанске (Донбасс). Председателем трибунала фронта был тогда И. О. Матулевич, но что представляет собой этот чин, я в то время еще не знал. Я представился ему и увидел перед собой маловыразительное лицо служаки, явно злые глаза, бегающий взгляд. Вместе с тем надменность чувствовалась во всем его поведении. Он назначил меня секретарем Военного трибунала Ворошиловградского гарнизона Южного фронта.

Вторая моя встреча с И. О. Матулевичем состоялась весной 1942 года, когда я провел с ним ночь в канцелярии Ворошиловградской тюрьмы. Я как секретарь Военного трибунала Ворошиловградского гарнизона Южного фронта должен был технически помочь ему пересмотреть личные тюремные дела всех заключенных, находившихся в тюрьме, провести, как говорил, «расчистку тюрьмы».

В результате наступления немецких войск Красная армия продолжала отступать и предстояло в ближайшие дни оставить немцам Ворошиловград, последний областной украинский город, еще не оккупированный гитлеровскими войсками. Возник вопрос, что делать с Ворошиловградской тюрьмой, которая до отказа была набита заключенными. Подавляющее большинство из ник составляли военнослужащие, осужденные по приговорам Военных трибуналов дивизий, корпусов и армий Южного фронта. Среди них были осужденные к расстрелу нижестоящими военными трибуналами, и эти дела должны были быть рассмотрены Военным трибуналом Южного фронта.

Было много и таких заключенных, дела которых еще не были рассмотрены вообще, в отношении которых не было проведено даже следствие. Но времени на рассмотрение дел и проведение следствия не было. Нужно было срочно решать, что делать с людьми, переполнившими тюрьму. Многих трибуналов, вынесших приговоры, уже не было, ибо немцы в ходе наступления разбили эти дивизии и корпуса.

Всю работу по «расчистке» тюрьмы Матулевич провел в моем присутствии за одну ночь. Он просматривал тюремное дело заключенного, в котором либо была на папиросной бумаге слепая машинописная копия приговора, либо приговора еще не было, а была только такая же слепая копия постановления об аресте или о привлечении к уголовной ответственности. Иногда содержание этого документа даже трудно было разобрать. Но бегло взглянув на такую бумажку, Матулевич в левом верхнем углу очень быстро делал две разные резолюции. Одна означала расстрел, другая – направление в штрафной батальон.

Что меня, тогда молодого человека, поразило в поведении Матулевича, это его спокойствие, полное равнодушие, с каким он ставил свои кровавые и быстрые резолюции, сопровождая их своей подписью. Он исполнял эти надписи так, будто занимался рутинной бюрократической работой. На его лице не было видно никаких эмоций, не было даже простой усталости.

На следующий день многие сотни советских солдат и офицеров были расстреляны по его ночным резолюциям.

Эту ночь перед массовой казнью – ночь, проведенную в обществе палача № 2 – корвоенюриста Ивана Осиповича Матулевича, я запомнил на всю жизнь.

Дезертирство и переход на сторону противника

Дезертирство и переход на сторону противника на первый взгляд – совершенно разные преступления. При дезертирстве военнослужащий просто покидает воинскую часть, перестает нести военную службу. При переходе на сторону противника военнослужащий не только покидает свою воинскую часть и перестает нести военную службу, но и изменяет своему воинскому долгу, переходит во вражеский лагерь. Совместное рассмотрение нами этих двух различных преступлений объясняется тем, что в условиях фронта, в боевой обстановке эти два преступления тесно взаимосвязаны и совершивших простое дезертирство во фронтовых условиях часто обвиняли в попытке перейти на сторону противника. Необходимо предварительно рассмотреть каждое из этих преступлений в отдельности.

В соответствии со статьей 193 ⁷Уголовного кодекса РСФСР 1926 года, действовавшего во время войны, самовольная отлучка свыше суток является дезертирством и влечет за собой лишение свободы на срок от пяти до десяти лет, а в военное время – высшую меру наказания – расстрел с конфискацией имущества. Переход на сторону противника, который совершен военнослужащим, карается по статье 58 ¹⁶Уголовного кодекса РСФСР 1926 г., действовавшего во время войны, расстрелом и конфискацией имущества и рассматривается как измена родине наряду со шпионажем, выдачей военной и государственной тайн и т. д.

Когда дезертирство имеет место далеко от фронта, то не возникает подозрений о намерении перейти на сторону противника. В период Второй мировой войны тысячи дезертиров и уклонившихся от призыва по мобилизации прятались в лесах и погребах, в баньках и сторожках, на чердаках и в подполье. Такому дезертиру обычно помогала скрываться жена или мать. Она тайком доставляла ему пропитание в его укрытие и следила за тем, чтобы ночью никто не увидел, как ее муж или сын на короткое время слезает с чердака или вылезает из подполья, чтобы походить по избе и размять кости. Случайная неосторожность, а иногда массовые облавы на дезертиров приводили к их разоблачению, и эти люди из лесов, погребов, банек, сторожек, чердаков и из подполья, обросшие бородами, попадали в военную прокуратуру, а затем представали перед военными трибуналами.

Любой же случай оставления воинской части на фронте, т. е. тоже дезертирство, легко мог привести и приводил к обвинению в попытке перейти на сторону противника. Это обвинение обычно подкреплялось обнаружением у задержанного при личном обыске немецких листовок, в которых, помимо агитационных текстов, всегда был пропуск для сдачи в плен. Наличие листовки с пропуском могло и не свидетельствовать о намерении перейти на сторону противника, ибо часто бойцы хранили эти листовки вопреки запрещению лишь как бумагу для курева. Немецкое военное командование знало это и печатало чаще всего листовки на курительной бумаге, подходящей для махорки и табака. Такую листовку бойцу было жалко выкинуть, ибо курительную и даже обычную бумагу ему было достать чаще всего негде.

Несправедливые обвинения в попытках перейти на сторону противника фигурировали обычно в делах, сфабрикованных органами «СМЕРШ». Так на фронте официально именовалась военная контрразведка. «СМЕРШ» расшифровывалось как «смерть шпионам». Молва утверждала, что название придумано Сталиным. Органы «СМЕРШ» стремились показать, что они проявляют активность и бдительность, и поэтому, если настоящих шпионов и перебежчиков не было, они их создавали, предъявляя тяжкое обвинение невиновным «курильщикам» и демонстрируя высокому начальству свое рвение и оперативное искусство по разоблачению пособников врага.

Но бывали реальные попытки перейти на сторону противника, когда такое намерение не вызывало сомнений. Это бывало обычно, когда на какое-то время положение на фронте стабилизировалось, передовые позиции сторон определялись. В этих условиях солдаты на передовой вдруг замечали, что один-два, а иногда три солдата начинали перебежкой или ползком двигаться в сторону противника без какого-либо приказа командира. Не всегда таких перебежчиков удавалось задержать, не всегда принимались меры к их задержанию, но когда их задерживали, то их путь лежал уже не к противнику, а через военную прокуратуру в военный трибунал. Свидетелями по этим делам выступали задержавшие их бойцы. Перебежчиков, как правило, ждал расстрел. Если к дезертиру, сидевшему в баньке, могли еще иногда отнестись снисходительно и вместо расстрела отправить в штрафной батальон, то перебежчик на снисхождение рассчитывать не мог и ему смертная казнь была обеспечена.

На мой взгляд, попытки перехода на сторону противника редко объяснялись политическими, идеологическими соображениями. Перебежчики, как и дезертиры, как и членовредители, как и симулянты, как и уклоняющиеся от призыва по мобилизации, стремились к одному – сохранить свою жизнь. Число таких преступлений возрастало, когда на фронте складывалась тяжелая обстановка, когда предстояли большие бои. Солдат, боясь погибнуть в предстоящей мясорубке, решал, что лучше он перебежит к противнику и отсидится в плену или инсценирует ранение и отсидится в госпитале. Особое упорство проявляли многие дезертиры. Давно кончилась война, а они, боясь уголовной ответственности, продолжали сидеть в подполье или на чердаке. Сидели так 15, 20 и более лет. Между тем, они могли не опасаться уголовной ответственности, ибо по окончании войны был издан Указ об амнистии всех виновных в совершении воинских преступлений, включая дезертирство.