Текст книги "Ракеты. Жизнь. Судьба"

Автор книги: Яков Айзенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Я. Е. Айзенберг
РАКЕТЫ. ЖИЗНЬ. СУДЬБА
^{Воспоминания}

ЧАСТЬ 1

Вместо введения

Знаете ли Вы, мой возможный читатель, что такое межконтинентальная баллистическая ракета (МБР) SS-18, которую в США «ласково» называют SATANA? Я в дальнейшем постараюсь объяснить смысл каждого слова, входящего в это название, но пока сообщу главное.

Одна (!!!) такая ракета, достигшая территории «вероятного противника» (граждане бывшего СССР твердо знают, какая страна имеется в виду), может нести 10 водородных бомб, каждая из которых по мощности, по меньшей мере, в 10 раз превышает сброшенные на Хиросиму и Нагасаки в 1945 г. И она в состоянии доставить (ракетчики говорят «развести») каждую бомбу в назначенную цель, т.е. теоретически 10 больших городов исчезнут с лица Земли со всем своим населением, домами и пр. Для любой страны это является неприемлемым ущербом, который ее правительство обязано избежать. СССР располагал несколькими сотнями таких ракет. И пока они все еще, хотя и в немного меньшем количестве, стоят на боевом дежурстве в шахтных колодцах на территории России.

Так вот, много десятилетий я разрабатывал системы управления таких ракет, но меньшей мощности (SS-18 – это вершина).

Я начинал с молодого специалиста и закончил высшей научно-технической должностью в ракетно-космической технике – Генеральный конструктор систем управления (так и писалось – с заглавной буквы). За несколько десятков лет я участвовал в создании 10 типов межконтинентальных баллистических ракет, 8 из которых стояли на боевом дежурстве, а некоторые стоят и сейчас. Кроме того, наша фирма (она теперь называется «Хартрон») создала системы управления 8 ракет-носителей космических аппаратов, в том числе, для самой большой в мире ракеты «Энергия», и многих космических аппаратов. Я уверен, что это мировой рекорд, по меньшей мере, по числу типов ракет, и качество многих из них вполне соответствует лучшим созданным в любых других странах образцам.

О создании таких изделий (опять чисто советский ракетный термин, считавшийся несекретным, так как слово «ракеты» в обиходе, в том числе, и на производстве, употреблять было нельзя) и о людях, с которыми я близко сталкивался в ходе совместных работ, а среди них были почти все великие советские создатели ракет, и пойдет здесь речь.

Семья. Детство. Учеба

Так как я жил с мамой (мои родители разошлись, когда мне был один год), то речь идет о ее семье.

Мои дедушка и бабушка до революции жили в городе Нежине Черниговской губернии и по тогдашней классификации были простые мещане. Дед умер до моего рождения, и, как принято у евреев, меня назвали в память о нем. У бабушки было 5 детей – три сына и две дочери. Моя мама была младшим ребенком, ее назвали Рохель – Лея, по советской норме в паспорте – Рая. И моя бабушка жила с ней в эвакуации в г. Анжеро-Судженск Кемеровской обл.

Ее старший сын погиб в годы гражданской войны, второй стал врачом и прожил всю жизнь в маленьком армянском городе (тогда он назывался Ленинакан) и был там очень уважаемым человеком. Третий сын, инженер-экономист, проработал всю жизнь в цехе на Харьковском танковом заводе. Старшая и любимейшая сестра моей мамы тоже стала врачом и вышла замуж за военного врача.

Благодаря ей мы спаслись, уехав из Харькова в 1941 г. Госпиталь, где служил ее муж, был после начала войны направлен из недавно захваченной СССР Западной Украины (когда Сталин и Гитлер делили Польшу) в Сибирь, и эшелон ехал через Харьков. Тетя заявила, что без мамы и сестры она не поедет, поэтому мы с ними покинули Харьков и остались живыми, иначе нас всех ждал Дробицкий Яр – место массового расстрела евреев…

Мама была съездовой стенографисткой (сейчас уже бесполезно объяснять этот термин), вышла замуж за врача и жила с ним и своей мамой фактически до моего рождения и последовавшего вскоре развода, причем, отец женился вторично, а мама второй раз замуж не вышла, как я думаю, чтобы у меня не было отчима… Специальность у нее была тяжелая и очень плохо оплачиваемая, так что в нищете мы жили всегда.

Никаких выдающихся личностей в моей семье не было – и они уцелели в сталинскую эпоху. Разве что стоит отметить – среди них было относительно много врачей (но я, конечно, в медицинский институт во времена начала открытого государственного антисемитизма поступить не мог, даже если бы хотел), и единственной наследницей семейной традиции стала моя дочь Таня, которая и сейчас работает врачом – гинекологом в Израиле.

Меня воспитала мама, и всем, что есть хорошего во мне, я обязан ей, в том числе, любовью к науке.

Период войны ознаменовался для нас, кроме обычных для советских людей холода и голода (в Сибири я отморозил пальцы ног), многочисленными переездами. Сначала несколько месяцев на ферме в заволжских степях, на территории бывшей республики немцев Поволжья (Сталин из-за ожидаемого шпионажа и диверсий ее «закрыл», а жителей переселил в места и условия, непригодные для жилья, где они и гибли десятками тысяч). После этого мы несколько лет жили в маленьком городке в шахтерском Кузбассе, и там я впервые столкнулся с бытовым антисемитизмом. Госпиталь, где работала мама медстатистиком, перевели в город Осташков, расположенный в Калининской (теперь Тверской) области на берегу красивейшего озера Селигер и приспособили к лечению пленных из расположенных вокруг лагерей. Основной их диагноз – дистрофия (уж если местные жители недоедали постоянно, то что говорить о военнопленных).

Начальную школу (4 класса) я и кончал в этих всех местах с неизменными похвальными грамотами. И чтобы уже не возвращаться к этому, замечу, что учиться мне было всегда легко, моя единственная отметка и в школе, и в институте была «пятерка» (высший балл при принятой тогда системе, которую товарищ Сталин постарался полностью заимствовать из дореволюционной русской школы). Единственное исключение составляла оценка «4» по поведению в первой четверти 9-го класса за постоянные подсказки отвечавшим у доски одноклассникам и сильно раздражавшим учителей, чего я тогда не понимал, а помочь хотелось.

По тогдашним правилам это было чрезвычайное происшествие (по поведению признавалась только оценка «5»), так что маму вызвали в школу и всячески пугали в основном тем, что я не получу золотую медаль, и это серьезно затруднит мое поступление в более–менее приличный институт. Мы действительно перепугались, так что подсказывать я перестал.

Перед тем, как перейти к моей дальнейшей жизни, я хочу рассказать о своих, как тогда говорилось, жилищно–бытовых условиях во все время моей жизни в СССР, а потом и в Украине.

Они были, безусловно, недостойными нормальной жизни и, к сожалению, в этом виновато не только общее положение, но и мое полное неумение «выбивать» себе элементарные возможности для жизни. Вероятно, на это повлияло и то обстоятельство, что рядом со мной с детства не было мужчины, – как результат, я совершенно не умею что-либо делать руками. Но главное – полное отсутствие того, что называется элементарной «житейской» настойчивостью. В простоте душевной я полагал, что так как, по общему мнению, я хорошо работал и успешно продвигался по службе, занимаясь очень важными для того государства разработками, то должны были быть люди, которые бы заботились о моих бытовых условиях. В СССР, по крайней мере, в ракетно-космической технике было немало фирм, где руководители так и делали, хотя бы по отношению к своим ближайшим заместителям, но в нашей фирме начальник заботился только о своих бытовых условиях, и то не очень удачно.

За всю свою жизнь в СССР я ни разу не жил в нормальных человеческих условиях. Под ними я понимаю одновременное наличие канализации, водяного крана в квартире и наличие в нем воды, а также электричества, центрального отопления в холодное время года, горячей воды для ванны, лифта при проживании на сравнительно высоких этажах, хотя бы редкого ремонта домовых мест общего пользования – как видите, речь идет только о минимально необходимых условиях. Ни разу в совокупности эти условия выполнены не были, несмотря на то, что я прошел путь от рядового инженера до Генерального конструктора систем управления.

Зато мы прошли все круги советского жилья – чердак без естественного освещения и удобствами во дворе, такую же съемную комнату, коммунальную квартиру, «хрущебу» и т.д. Все бытовые тяготы падали на жену, я с утра до вечера пропадал на работе или в командировках на полигоне и в Москве. Из последней такой квартиры я, в ранге генерального конструктора, уехал.

Большинство знакомых только удивлялись моему харьковскому жилью, но я уже писал о своей крайней беспомощности в решении бытовых проблем.

Как всякий ракетчик, я – человек суеверный. Суеверным был и гениальный создатель квантовой механики Нильс Бор (о чем сохранились воспоминания современников), так что я не очень расстраиваюсь по этому поводу. Поэтому, несмотря на боязнь «сглазить», должен написать, что только здесь, в Израиле, я живу в нормальной квартире в доме с работающим лифтом, всегда имеющейся холодной и горячей водой и всеми коммунальными услугами. Дом ремонтируют и за порядком в нем следят, подъезды убирают, подходы к дому освещены и находятся в приличном состоянии. Так что теперь мои жилищные условия соответствуют человеческим, конечно, никаких вилл и особняков у меня нет. Мои дети живут в том же городе, сравнительно недалеко от меня, что существенно облегчает мою жизнь.

Как видите, никаких излишеств, но после моей предыдущей жизни я доволен, жаль только, что это время наступило так поздно.

Возвращаясь к моей биографии, скажу, что поступил в обычную мужскую среднюю школу, которую закончил с золотой медалью. Уверенно я направился в приемную комиссию физического факультета Харьковского университета, так как в законе было четко сказано, что обладатели золотых медалей имеют право поступать в институт без экзаменов. Но, как говорится в хорошем советском анекдоте, «право ты имеешь, но не можешь».

Сотрудник, специально подобранный для такой работы как отказ в поступлении лицам, которых партия не хотела пропускать, заявил, что я не пройду медицинскую комиссию. Я робко заметил, что еще и не пытался, и тут последовал четкий ответ (я, конечно, был не единственным абитуриентом такого рода), что он (секретарь) это и так знает и документов у меня не примет. Так я впервые столкнулся во весь рост с государственным антисемитизмом. В школе его не было вообще. Я еще вернусь к вопросу антисемитизма, он не мог не коснуться и меня при жизни в СССР, коль скоро это была практически открытая государственная политика.

Но пока я поступил на радиотехнический факультет Харьковского политехнического института, существенно уступавшего по рейтингу физическому факультету университета, в тот год (1951) евреев еще, хоть и с трудом, туда брали. Потом началось «дело врачей» – и брать перестали.

Радиофак был обычным техническим факультетом обычного провинциального ВУЗа, но студентам уже на третьем курсе оформляли «допуск к секретным работам». Тем, кто не знает, что это такое, просто повезло. Поводом для отказа в оформлении тогда было только наличие родственника за границей.

«Неудачники» переводились на другие факультеты, где допуск не требовался. По сути, он был не нужен и на радиофаке, какие уж там секреты могли сообщить студентам, это был просто подготовительный шаг к «распределению» после окончания института, поскольку наших выпускников направляли в абсолютном большинстве на предприятия оборонной промышленности, где «допуск к секретным работам» был совершенно обязательным. Об ограничениях, накладываемых на владельца допуска, я еще расскажу. Родственников и даже знакомых за рубежом у меня не было, учился я только на «5», так что первый барьер я перешел. Ничего особо выдающегося со мной в институте не происходило. Стоит только сказать о двух вещах. В сборнике студенческого научного общества института была напечатана моя работа о применении операционного исчисления к некоторым краевым задачам. Никакого интереса, кроме как у меня самого, она не вызвала, это просто моя первая изданная в типографии маленькая статья.

Вторая публикация была серьезней… Читать нам лекции по физике пригласили доцента из высшего военного училища. Он видел меня на лекциях и судить мог только по задаваемым ему вопросам. Тем не менее, он пригласил меня помочь в подготовке его статьи (речь шла о помощи в выкладках) и очень любезно поместил мою фамилию рядом со своей в числе авторов, чему я был и удивлен, и обрадован. Так в журнале Академии Наук (!!!) СССР «Физика металлов и металловедение» (том IV, вып. 2 за 1957 год) появилась статья Г. Е. Зильбермана и Я. Е. Айзенберга «О возможной форме поверхности постоянной энергии электронов в периодическом поле решетки». Судя по последующей реакции физиков, она вызвала некоторый интерес у теоретиков. Это и есть моя первая настоящая научная работа.

Согласитесь, что статья студента провинциального вуза по теоретической физике в журнале Академии Наук не является чем-то стандартным.

Поскольку сейчас я уже не пишу статей, могу назвать на сегодняшний день свою последнюю. Это – «Управление по углам атаки и скольжения первых ступеней РН», и помещена она (соавторы В. А. Батаев, А. И. Кузьмин и др.) в киевском академическом журнале «Космiчна наука i технология» за 2002 г. т. 8 №1.

Вот с этим багажом, неизменным дипломом с отличием и оценками «5» по всем предметам (т.е. первым по успеваемости на курсе) я и подошел к распределению молодых специалистов по местам их работы. Учитывая статью, о которой я писал, нет ничего странного, что физики Украинского физико-технического института (УФТИ) обратились к декану с просьбой направить меня в этот институт. Он дал согласие, вызвал меня к себе (тем более, что с просьбой обратился его бывший учитель) и сказал, чтобы на комиссии я просил назначение в УФТИ. Я был счастлив, мама тоже, но, как и всегда, не тут-то было, – на этой комиссии начальник отдела кадров УФТИ открыто заявил, что такие сотрудники ему не нужны. На замечание декана, что об этом просили ученые из его института, последовал гордый ответ: вопрос, кого принимать на работу в институт, решает отдел кадров, а не какие-то ученые.

Я получил назначение на один из харьковских радиозаводов, тамошний начальник отдела кадров тоже был против, но здесь декан настоял, это было наименее престижное назначение, о чем все знали, а ведь декану нужно было куда-то меня направить. Чем это для меня кончится, кадровики, конечно, не могли знать, а то я бы и туда не получил назначения.

Так я во второй раз столкнулся с открытым антисемитизмом (о том, что я не получал положенную мне по всем правилам ленинскую стипендию, я уже не говорю, к этому я был готов).

Ракеты

После окончания института я получил назначение на серийный завод, конструкторскому бюро которого суждено было в дальнейшем стать крупнейшей советской научно–исследовательской организацией в области создания систем управления межконтинентальных баллистических ракет, ракет–носителей космических аппаратов и самих этих аппаратов. Конечно, задачей завода было не разрабатывать новые системы управления, а массово (серийно) производить аппаратуру таких систем управления, разработанную московским НИИ под руководством родоначальника такой аппаратуры Николая Алексеевича Пилюгина, но так уж вышло, что это харьковское КБ стало таким же полноправным разработчиком, как и московский пилюгинский НИИ-885.

Можно считать, что, вопреки политике советского государства, мне повезло с интересной работой. Чтобы было ясно, нужно рассказать известные мне факты о возникновении и развитии советской ракетно–космической техники. Но перед этим нужны некоторые пояснения относительно термина, которым я уже пользовался, – межконтинентальная баллистическая ракета (общеупотребительная аббревиатура – МБР).

1. Слово «межконтинентальная» характеризует дальность полета ракеты, которая должна достичь практически любой точки на территории США со стартовой установки, размещенной почти в любом месте СССР. Это несколько тысяч километров, начиная примерно с 4000 и до 10–12 тысяч.

Ясно, что такие дальности нужны были только СССР и США для гарантированного уничтожения друг друга. Например, Израилю они просто не требуются по понятным причинам. Правда, сейчас для этих же целей, хотя и на меньшие дальности, создают МБР и Китай, и Северная Корея, и Иран и некоторые другие страны, но это следует рассматривать скорее как угрозу (хотя и очень серьезную) при наличии у них термоядерного оружия, так как создать ракеты в значительном количестве для ведения полномасштабных боевых действий, как я полагаю, эти страны не могут, хотя и одна водородная бомба может нанести неприемлемый ущерб. Доставить термоядерную бомбу на территорию вероятного противника и является единственной задачей МБР, хотя ее сравнительно нетрудно модернизировать для выведения небольших космических аппаратов, хотя ее эффективность существенно меньше специально созданной ракеты–носителя. С этой целью, по крайней мере, Россия и Украина стараются использовать снимаемые с боевого дежурства из-за истечения срока гарантии советские МБР типа SS-18, SS-19 и пр.

2. Очень важным в этом названии является слово «баллистическая». Это означает следующее. Траектория МБР состоит из двух частей. На первой, называемой «активным участком», ракета разгоняется очень быстро двигателем, проходит плотные слои атмосферы и выходит в безвоздушное пространство на высоты в десятки километров. Выключение двигателей последней ступени происходит по команде от системы управления, чрезвычайно точно по результатам собственной системы автономной навигации, определяющей момент времени, когда неуправляемая более головная часть ракеты, двигаясь по естественной «баллистической» траектории, попадет в заранее выбранную цель, все географические данные о которой заложены в память бортового компьютера.

Но перейдем к истории создания советской ракетной техники.

Насколько я знаю, система управления МБР – одна из наиболее сложных систем, созданных людьми, и приятно вспомнить мне как участнику, что созданная нами техника (я говорю сейчас как инженер) является одной из передовых в мире. Авторитетная мировая газета лондонская Times в середине 80-х годов прошлого века даже назвала СССР – «Верхняя Вольта» с ракетами, подчеркивая, что в остальном техника СССР находится на уровне беднейших стран мира, что, конечно, не так, но подчеркивает качество советских МБР по сравнению с другой техникой, производившейся в Союзе.

Но все-таки сначала история.

И здесь, чтобы была ясность у бывших граждан СССР, которым неустанно «промывали мозги», называя это воспитанием патриотизма и гордости за свою страну, понадобился распад Союза и сравнительно простая возможность познакомиться с жизнью в развитых странах, чтобы значительная часть граждан, к сожалению, далеко не все и даже не большинство, поняла реальную картину жизни в СССР и уровень выпускаемой в нем техники, так как покупают у нас только нефть и газ, а продукты высоких технологий покупает и Россия, и Украина (о Средней Азии и Кавказе даже говорить не стоит) у других.

Так вот, после окончания 2-й мировой войны с учетом победы над Германией (в союзе со США, Англией и др.) по прямым указаниям «вождя всех народов и корифея всех наук» началось доказательство того, что Россия всегда была высокоразвитой в научно–техническом отношении страной, что все великие открытия и изобретения сделаны в России, и поэтому ее победа вполне закономерна и обусловлена ее историей. Это была очередная ложь, но так как наши граждане очень тщательно оберегались от правдивой информации, то кое-чего советская пропаганда в смысле этой самой «промывки мозгов» достигла. Безусловно, пропаганда русского приоритета и борьба «с буржуазным космополитизмом» была неразрывно связана с бурно развивающимся государственным антисемитизмом, и именно евреи выступали в роли «безродных космополитов».

Все советские люди твердо знали еще из школы, что и паровоз, и электричество, и радио и т.п. изобретены в России. Конечно, не откликнуться анекдотами советские люди не могли, появились выражения типа «Россия – родина слонов», а теорию относительности открыл великий русский ученый Однокамушкин, так как большинство наших граждан просто не могли перевести с немецкого два слова, образующие фамилию Эйнштейн.

В громадной мере это касалось ракетно-космической техники, где всем советским людям четко объяснили, что все создано Циолковским, его последователем Цандером и др., а немцы только повторяли и развивали их идеи. Приходится отметить, что это не так, хотя я ни в коей мере не умаляю заслуг отечественных ученых. Первая боевая ракетная техника создана в Германии под руководством, как это не неприятно слышать, молодого штурмбанфюрера СС Вернера фон Брауна и состояла в баллистических ракетах V-2, предназначенных для стрельбы по Лондону фугасными бомбами. Конечно, боевой пользы от этого было совсем немного, и с экономической точки зрения игра явно не стоила свеч, но дало большой психологический эффект (дальность стрельбы доходила до 400 км, что совершенно недостижимо для ствольной артиллерии). Планировалось и создание ракетного оружия, способного достичь США. Но самое главное состояло во впечатлении, которое это произвело на военных СССР и США, быстро оценивших сильные стороны этого оружия, особенно, после изобретения ядерной и водородной бомб.

Практические действия последовали немедленно. Главный немецкий ракетный центр был расположен в Пенемюнде, оказавшемся в советской зоне оккупации, и оттуда было вывезено в СССР буквально все, включая и документацию, и образцы, и сотрудников центра. А потом еще ездили специальные делегации осмотреть все на месте и вывезти все, что осталось. Не лучше поступили и американцы, которые доставили в США всю оказавшуюся у них документацию, и очень важно, что в США переехал и фон Браун, немедленно назначенный руководителем одной из важнейших американских ракетно-космических программ.

С этого момента развитие пошло в СССР и США самостоятельно в соответствии с их особенностями. Естественно, я буду говорить только об СССР, так как детали происходившего в США я знаю недостаточно хорошо.

Нужно помнить, что еще в 1933 г. в СССР был по инициативе, кажется Тухачевского, создан реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ) на базе ленинградской газодинамической лаборатории (ГДЛ), руководимой основоположником ракетного двигателестроения В. П. Глушко (я имел честь много работать с ним над созданием ракеты «Энергия») и московская группа изучения реактивного движения (ГИРД), которая ее сотрудниками расшифровывалась как «группа инженеров, работающих даром». Чувство юмора всегда было присуще советским ракетчикам.

Работами по крылатым машинам в РНИИ руководил С. П. Королев. В РНИИ были созданы и боевые машины реактивной артиллерии (народное название – «Катюша»). К ракетам это отношения не имеет, но заслуги «Катюш» во время войны известны. Назывались соответствующие воинские подразделения «гвардейскими минометными частями».

Вероятно, достижения сотрудников РНИИ могли быть и более значительными, но в конце 30-х годов многих посадили, в том числе, и Глушко, и Королева. Глушко сидел в казанской «шарашке» (после Солженицына это слово все знают), где продолжал заниматься жидкостными двигателями, как ускорителями для боевых самолетов, а Королева послали копать золото лопатой на Колыму. Там бы все для него и закончилось (по его собственным оценкам), но благодаря принятой тогда «органами» практике, его спас Глушко. На его просьбу тем же «органам» увеличить «творческий» коллектив, ему дали список «сидельцев» и сказали самому выбирать себе сотрудников. Он знал Королева по РНИИ и выбрал его, и С.П. работал (находясь, конечно, в заключении, как и сам В.П.) замом по испытаниям. Там они и пробыли почти всю войну, но в 1944 г. или 1945 г. их выпустили, и вскоре они даже оба попали в советскую экспедицию по поиску в оккупированной Германии ракетной документации немцев. Так что «огонь и воду» два впоследствии всемирно известных ракетных конструктора прошли вместе и вместе создали знаменитую Р-7, на которой был запущен и первый искусственный спутник Земли, и выведен в космос Гагарин. Последовавшее за этим испытание «медными трубами славы» они не выдержали, разойдясь во мнениях, чьи заслуги больше, и их совместная работа прекратилась.

Забегая вперед скажу, что в результате возникших между ними разногласий Королев поставил на свою лунную ракету (проект Н1-Л3 – высадка человека на Луну) не сверхмощные двигатели Глушко, а меньшие самолетные двигатели куйбышевского главного конструктора Кузнецова (их пришлось ставить примерно два десятка), что, по-видимому, было неправильным и, возможно, послужило одной из (не единственной) причин неудачи проекта. Но вернемся к «нашим баранам».

Первым в связи с ракетами возник вопрос, к какому роду войск их отнести. Вопрос исключительно важный, так как он определял, какое промышленное министерство будет их разрабатывать. Если бы, как в США и других странах, за это взялись ВВС, то и делали бы их самолетные фирмы. Отметим, что по предшествующему опыту Минавиапром был в наибольшей мере подготовлен к этой работе. Но знаменитая формула «мы пойдем своим путем» сработала и здесь. «Сталинские соколы», не желая влазить в дело, которому они не верили, убедили «вождя народов», что только советский летчик за штурвалом может обеспечить сброс бомбы на врага с требуемой точностью. Это, конечно, полная чушь, но вряд ли их можно сильно ругать за то, что они не предвидели возможности электронных систем управления. В то время это было еще не очень понятно, но «руководить – значит предвидеть».

Недооценка электроники в управлении летательным аппаратом на долгие годы осталась свойственной авиаконструкторам, даже гениальному Туполеву, так что, когда они, как и военные летчики, поняли, что принципиально ошибались, «поезд уже ушел» – была создана отдельная отрасль промышленности, называемая «общим машиностроением», куда и перешли многие знаменитые авиационные фирмы, в том числе, ОКБ-52 В. Н. Челомея, ОКБ покойного С. А. Лавочкина, фирма Мясищева и др. Тогдашний «вождь» Н. С. Хрущев твердо понял (и правильно), что единственным оружием, способным поразить США, являются ракеты, а не самолеты.

В средине 40-х годов это было не так ясно, но коль скоро ракеты делались не для ВВС, разработку поручили не Минавиапрому, а Миноборонпрому, делавшему пушки, танки, пехотное оружие и пр.

Соответственно, в армии ракетные части были введены в состав сухопутных войск, и руководство ими со стороны заказчика было поручено ГУГМЧ (Главное управление гвардейских минометных частей), т.е. тех же «Катюш». Конечно, ракеты, стартующие с кораблей (для МБР это были исключительно подводные лодки), взял на себя Минсудпром.

Тогда же Миноборонпром (как головной) вместе с Минрадиопромом, Минсудпромом и др. промышленными министерствами начал создавать собственно ракетную промышленность. Как и всегда, началось с Москвы и Подмосковья.

От одного из самых больших институтов оборонной промышленности НИИ-88 отделился коллектив С. П. Королева, который стал называться ОКБ-1. Подмосковный Калининград (Подлипки, рядом с Мытищами), где располагался НИИ-88, как и через забор от него ОКБ-1, стал главным ракетным городом. Именно там расположен центр управления полетами.

Город Подлипки, где находится ОКБ-1, сравнительно недавно был переименован в г. Королев. Двигательное ОКБ (буква «О» во всех названиях расшифровывается как «особое») №456, руководимое В. П. Глушко, было создано в Химках, под Москвой. Оба ОКБ входили в состав Миноборонпрома. В Москве на ул. Авиамоторная был создан главный советский институт по системам управления НИИ-885 Минрадиопрома для разработки как автономных (Николай Алексеевич Пилюгин), так и радиосистем управления (Михаил Сергеевич Рязанский), а через забор от него вскоре разместился созданный на базе предприятий Минсудпрома главный центр ракетного гироприборостроения НИИ-944 под руководством Виктора Ивановича Кузнецова, инженер-вице–адмирала флота. Были созданы и другие научно-исследовательские центры, но я склонен считать, что все началось с вышеперечисленных, куда непременно нужно добавить и ОКБ Бармина, создававшее стартовые комплексы.

Со всей ответственностью заявляю, что единственной причиной столь бурного развития РКТ, и в особенности МБР, являлось желание советских вождей, начиная со Сталина, иметь оружие, способное поразить США водородными бомбами. В то время о выделении хотя бы одной копейки на развитие космоса и речи не было.

МБР и тогда, и сейчас – единственное средство для этого. У СССР никогда не было самолетов, как нет сейчас и у России, способных взлететь с советской территории, долететь до США, сбросить бомбу и вернуться назад. Итак, ОКБ-1 приступило к созданию первой советской МБР.

Эта ракета создавалась на низкокипящих компонентах топлива (жидкий кислород). Это значило, что ракета на самом деле практически непригодна в качестве боевой, однако убедить США, что она способна сбросить на них водородную бомбу, Р-7, вероятно, помогла, хотя не следует недооценивать эффективность разведки США, даже в отсутствии в то время космических фоторазведчиков. Зато, к вящей радости Королева, СССР получил первую ракету на экологически чистом топливе, с которой началась и продолжается уже около 50 лет советская космическая программа. Речь идет о знаменитой Р-7, успешно летающей и доныне. Потрясающее долголетие для такой техники!!! Напрямую под космос, как я уже писал, руководство СССР не выделило тогда ни копейки.

Но нужны были и МБР, устраивающие военных, на высококипящих компонентах топлива, которые могли стоять на дежурстве с полными баками очень долго. На таких компонентах были созданы ракеты 8К63, 8К65, но они были не межконтинентальными по достигаемой дальности.

Наконец, Михаил Кузьмич Янгель, один из самых главных и самых выдающихся советских ракетостроителей, взялся за настоящую МБР, получившую название 8К64. Из того НИИ-88, что и Королев, он переехал в Днепропетровск, где огромный строившийся завод сельскохозяйственной техники был переведен на производство ракет. Это завод №586 существует и сейчас под названием Южный машиностроительный завод. На той же территории Янгель создал в 1954 г. ОКБ-586 для разработки ракет.

И, наконец, мы подошли вплотную к созданию нашей организации.

У Р-7 был еще один, принципиальнейший недостаток – для получения даже минимально приемлемой точности стрельбы ракета, кроме инерциальной, снабжалась радиосистемой. Это не относится формально к нашей теме, но с наличием на старте МБР огромных антенн, которые должны были работать, когда ракета уже летела, будучи сами незащищенными от простой бомбы, военные смириться не могли, тем более что сухопутные МБР США были чисто инерциальными. Первоначальное применение радиосистем было вызвано тем простым обстоятельством, что в момент начала разработки Р-7 точность инерциальной системы была настолько низкая, что ни о какой прицельной стрельбе и речи быть не могло.