Текст книги "Сказание о кентавре Хироне"

Автор книги: Яков Голосовкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Когда Асклепий услышал о Железном Вепре, перед которым отступили полубоги-герои Язон и Актеон, решил отважный мальчик-бог выйти тайком против Железного Вепря и его одолеть: решил и пошел – в одиночку.

Бежал мальчик охотничьим скоком в один след в поисках-вепря, вооруженный только пелионским копьем.

Из пелионского ясеня выстругал то копье Хирон для Асклепия. Сварил ясень в горячем кипящем ключе Фермопильском, но вместо кованого острия вложил в ясеневое древко золотую стрелу Аполлона, выпавшую из тела великана Ота. Поэтому и ночью и днем сверкал конец его копья, как золотой луч, и пронзало копье не только дерево, по даже камень. Обладало то копье одним свойством: из отважной руки оно било без промаха, а из руки труса летело мимо цели.

С тем копьем ходил мальчик-бог на охоту в леса Пелиона,

Много диких свиней и вепрей пронеслось в этот день мимо охотника. Попадались и барсы и львы, но Железный Вепрь не встретился. Вдруг услышал Асклепий треск, и

брызги искр метнулись в воздухе высоко над лесными деревьями. Закинул Асклепий назад голову и видит: стоит над лесом утес. На утесе Липа-Великанша. И треск и искры с утеса.

Сжал крепче в руке мальчик копье, побежал к тем брызгам искр. Бежит ни дороги к утесу, ни тропы. Повсюду лес обрывается над пропастью. А за пропастью отвесные стены утеса. Но сердцем чувствует мальчик-бог, что Железный Вепрь непременно там, на утесе. Побрел он по краю лесного обрыва и дошел до моря. Шумит море, бурлит, поднимает высокие волны, ударяет ими об утес, а одна волна всех выше, и качается на вершине волны зеленая дриада. Никогда не видел Асклепий, чтобы дриады качались, как нереиды, на волнах: лесного племени дриады, древесного. И видит Асклепий, что свисает с утеса к волне с дриадой от Липы-Великанши ветвь, и концы этой ветви, словно пальцы, то окунутся в воду, то вынырнут. Поиграла дриада на волне, ухватилась за пальцы-ветви и вот уже мелькнула высоко в воздухе. Подняла ее ветвь, донесла к стволу Липы-Великанши, и вновь опустилась ветвь к волне. Засмеялся радостно Асклепий, кинулся к берегу моря, со скалы на скалу, с камня на камень, а там с волны на волну – и добрался до самой высокой волны, на которой прежде качалась дриада. И вот уже он на вершине волны, и над ним рука-ветка Липы-Великанши. Он к ветке – ветка к нему, и уже Асклепий в шатре-листве у Липы-Великанши гостем.

Выглянул мальчик-бог из шатра-листвы, видит: лежит против Липы огромный камень, и трется о камень железной спиной Железный Вепрь, и от трения сыплются из камня искры, словно из-под молота на наковальне. И клыки у вепря железные, и копыта двойные железные, и хвост у него драконий, весь в зазубринах, словно две пилы по бокам хвоста, а в конце хвоста – голова змеи с жалом.

Смотрит Асклепий на чудовище-зверя, а в горах и лесах Пелиона, далеко и близко, слышен лай собак Актеона-охотника, слышны рога призывные звуки, и гудят копыта Хирона: то не гон по зверю – верно, ищут его, беглеца, мальчика-бога.

Не отдаст он им такой добычи.

Соскочил Асклепий с дерева, выбежал из-под шатра листвы и стал против вепря боком, как надо, как учил Хирон. А вслед ему шепчет Липа-Великанша:

– Чуть что, ты ко мне. Ухватись за любую ветку.

Засвистела змея в хвосте вепря. Склонил голову зверь, уставил клыки и уперся передними ногами в землю, чтобы кинуться на охотника. Сияет в руке мальчика-бога золотое острие копья. Занес он его, ищет место, куда бы послать.

Весь в железе-броне невиданный зверь: хвост – пила, резцы – сабли, копыта – ножи: пырнет, и распилит, и срежет...

Даже бессмертное тело бога-ребенка уязвимо,

И кинулся вепрь на Асклепия.

Не наметил охотник, куда бы метнуть копье, а перед ним уж клыки, и зубья, и жала щетины, и туша горой. А кругом – камень, пропасть и море. Некуда отпрыгнуть мальчику-богу. Вдруг лапа Липы-Великанши наклонилась веткой к нему. Подпрыгнул Асклепий, ухватился за нее и повис на одной руке.

Пронесся под ним Железный Вепрь. Вонзились его клыки в тело чудо-дерева. Застонала Липа-Великанша от удара кабаньего резца. За века своей жизни не знавала она еще такой раны.

И услышал Асклепий голос той зеленой дриады, что качалась на высокой волне:

– Что ты бьешь меня, Древнюю, Вепрь! Пред тобою океанида Филюра.

Забилось гневом сердце Асклепия. Не даст он Древнюю в обиду. Прыгнул наземь и уметил золотым острием копья чудовищу в глаз. Замотал зверь головой. Попало копье ему в железное веко, и мгновенно раскалилось веко, стало красным и закрыло глаз. А копье отскочило обратно к Асклепию. Поднял его отважный мальчик-бог и уметил во второй глаз вепрю. Раскалилось и второе веко. Ослеп Железный Вепрь. А копье снова в руке Асклепия.

Заметался вепрь по утесу. Ударяется то о камень, то о ствол Липы-Великанши. В третий раз нацелился в зверя охотник – угодило копье в щетину. Накалилась щетина вепря, заалела, словно в горне панцирь с шипами. И, задыхаясь, весь сжигаемый собственной кожей, повалился Железный Вепрь на бок.

А лай собак и звук рога совсем близко. И вот выбежала стая псов на опушку леса, к обрыву над пропастью, а за ними охотники – и Хирон впереди. Видно им все, что на утесе: и Железный Вепрь, издыхающий на боку, и мальчик-бог ^– победитель.

Поднялся кентавр Хирон на дыбы и метнулся через пропасть на утес. Только бросил взгляд на вепря, как тотчас выкрикнул что-то голосом, незнакомым юношам-героям: кликнул Хирон древний клич титанов.

И вепрь, приподняв голову, ответил сыну Крона – Хирону тем же титановым кликом. Узнало сердце Асклепия, сына титаниды, клич титановой правды и тоже ответило кликом на клик. Понял мальчик-бог Асклепий, что одолел он не зверя, а титана-оборотня в образе Железного Вепря, что он, титан, поразил титана.

Прохрипел Хирону Железный Вепрь:

– Хирон, я – потомок древних титанов, рожденный у океана в пещере, во мгле, от отверженной богами Змеедевы Ехидны. Я рожден уже в образе змея-зверя для битвы с богами Кронидами. Только тот, кто сильнее смерти, мог меня поразить. Видно, мальчик, сразивший меня, сильнее смерти. Слышу я голос его сердца: у него сердце титана. Кто ты, мальчик?

И сказал мальчик-бог:

– Я Асклепий. – И хотел было вырвать копье из тела вепря.

Но вепрь прохрипел:

– Жжет твое копье. Я сгораю. Но не спеши его вырвать из моего тела. Когда вырвешь, я тотчас умру. Теперь мы, потомки титанов, умираем, если не вкусим золотых яблок из сада Гесперид.

Печально стоял Хирон над потомком древних титанов. Дивились юноши-герои на той стороне пропасти отваге Асклепия.

Сказал вепрь Асклепию:

– Чтобы впредь ты узнавал нас, змеев-титанов, вкуси моей крови, и постигнешь ты змеиный язык и образ и откроешь в змее-звере титана. Я сгораю. Вырви копье.

И вкусил Асклепий титановой крови.

С той поры стал Асклепий владыкой змей.

Испустил дух вепрь-дракон. И вдруг камень, века не срывавшийся с утеса, сорвался и увлек тело Железного Вепря в недра разверзшейся земли матери-Геи.

Сказание о волшебных письменах дождя и о возвращении Хироном глав ослепленному герою-полубогу Фениксу

Еще багряный конь Утренник-Пирфорос не отошел от ночных яслей, когда юноши-герои и Асклепий накинули на плечи шкуры вепрей, надвинули их клыкастые головы на темя, взяли к руки пастушьи посохи и двинулись с Хироном в горы, на самую вершину Пелиона, чтобы прочесть при восходе Сириуса волшебные письмена дождя.

Никогда не спит соловей. И пока юные герои поднимались в полумгле лесами на вершину Пелиона, пел соловей – и один, и другой, и третий, – пел о волшебных письменах дождя, которыми записано, как у девушки Филомелы отрезал свирепый насильник язык и как обратили ее боги в соловья, чтобы даром соловьиных песен вознаградить ее за исчезнувший человечий язык. С той поры опьяняющим зельем звуков исцеляла соловьиная песня тех, кто болен утратой.

Сказал Хирон своим питомцам:

– Исцеляйте раны пением. О таком исцелении пением говорят нам письмена дождя.

Так взошли они на вершину Пелиона. Говорили пастухи овец:

– Будто в эту пору, после восхода Сириуса, дождит Зевс-тучесобиратель. И будто в каплях волшебного дождя на Пелионе скрыты мысли Зевса. Кто прочтет их, тот будет мудр и счастлив.

Но Хирон, сын Крона, говорил своим питомцам иное:

– Учитесь читать письмена дождя, как читают его птицы, звери и травы. На птичьем, зверином и травяном языке бегут с неба на землю дождевые письмена. Кто их прочтет, тот узнает тайны исцеления. Будут ему ведомы волшебные заговоры. Откроет он тайну каждой былинки и каждого корня, и листа и ягоды, и всех соков и плодов на деревьях, и станет он врачевателем смертных племен. Только знаки лучей не таятся в дожде. Язык солнца, и звезд – иной. Он – для бессмертных. Кто прочтет знаки лучей, тот откроет тайну вечной жизни.

И сказал мальчик-бог Хирону:

– Я хочу прочесть и знаки лучей.

Полубогу Фениксу выжгли глаза.

Тогда герой-полубог Пелёй взял за руку друга и сказал:

– Мы пойдем на Пелион к учителю Хирону. Он – исцелитель.

И пошли.

Осторожно ступал Феникс, подобно зрячему, вдруг попавшему ночью в незнакомое ему жилище, в котором темно.

И пришли Пелей и Феникс к Хирону.

– Вот и я, отец, – сказал Пелей. – Я к тебе на Пелион из Калидона. Слыхал я о вашем Железном Вепре, но и Калидонский Вепрь был не хуже.

– Рад тебе, что вернулся зрячим. Но что с тобою, вижу, ты слепой Феникс. – И Хирон заглянул в выжженные глаза слепого. Спросил: – Феникс, Феникс, где твои глаза?

И ответил Феникс:

– Я слеп.

И спросил Феникса Хирон:

– Раньше, Феникс, ты не был слепым?

– Я был зряч, Врачеватель. Но Хирон покачал головою:

– Многим кажется, что они зрячи. А у них только слепота зрячести. При всей своей зрячести они слепцы. Не лучше ли тебе остаться слепым и познать, как слепой провидец Тиресий, зрячесть слепоты? Многие слепые более зрячи, чем не слепые.

Ответил Феникс:

– Я хочу иметь свои глаза, Хирон, а не глаза богов, подателей прозрения. По мне, лучше своя слепота зрячести, чем чужая зрячесть слепоты. На мой краткий срок жизни мне было довольно и моих человечьих глаз.

– Хорошо, – сказал Хирон и повернул его лицом к солнцу. – Стой и смотри, Феникс, в самое солнце. Смотри в самое солнце и люби солнце. Будешь любить солнце, и пошлет тебе Гелий свой солнечный глаз с неба. Но только умей любить солнце, крепко любить!

Стоит Феникс, смотрит Феникс в солнце, как велел ему Хирон. Щекочут лучи ему глазницы, и только.

Набежало облачко. Закрыло темно-сизое облачко солнечный блеск и свет. И ушло облачко.

А Феникс все смотрит в самое солнце да смотрит.

Долго смотрел Феникс.

– Что же, – спросил его Хирон,-ты все еще слеп, Феникс?

– Слеп, учитель.

– Значит, мало ты любишь солнце. Люби больше, и пошлет тебе Гелий с неба свой солнечный глаз.

Снова стоял Феникс. Снова смотрел выжженными глазницами в самое солнце и все же оставался слепым.

Тогда отвел его Хирон к краю поляны, где обрыв, и сказал:

– Не умеешь ты, Феникс, любить солнце жизни. Не получишь ты в дар, как счастливцы, от Гелия солнечных глаз с неба. Что ж, где дар с неба не падает, там ладо счастья достигать трудом: не дар – так только труд. Подожди до утра.

Ранним утром, когда голубка, как всегда, принесла Хирону в пещеру в своем зобе каплю амброзии, бережно принял на лепесток этот дар Гесперид чудесный враче-ватель и, как жемчужину, скатил ту каплю бессмертия с лепестка в чашечку цветка, полную ночного нектара, и смешал их. Затем из груды драгоценных камней (а таких груд было немало на мху в пещере) выбрал опалы, голубую бирюзу и синие сапфиры. Взвесил их в горсти, перетер в каменной ступке пестом в порошок, обрызнул порошок россыпью песка золотого и месить стал эту смесь в розовом масле, эфирном, густом и легком. Из утренних фиалок, из полуденных роз, из вечерних нарциссов и ночных маттиол добывали это масло нимфы лугов и лесов. Стянулась смесь тестом. Два глаза вылепил из теста Хирон, вложил в каждый глаз по осколку кристалла и в каждом сделал по ямке. Совсем глаз как глаз, но еще слепой.

И вот влил в те ямки Хирон из чашечки цветка смесь амброзии с цветочным нектаром и сверху прикрыл те ямки каплей вина от первых лоз Диониса.

Стояли поодаль полубоги – юные герои и красавица Меланиппа и смотрели на чудо-врачевателя.

Но рядом с врачевателем Хироном, распахнув так широко ресницы и не отрывая глаз от рук кентавра, стоял Асклепий – мальчик-бог. Голубая змейка обвивала кисть ребенка, и с нею играли его пальцы.

А над обрывом, у края поляны, сидел слепой и слушал жизнь. Как много в ней неведомых ему прежде голосов!

Сказал Хирон:

– Встань, слепой. Пойди навстречу своим главам.

Встал Феникс и пошел на голос.

Он шел, а зелено-золотая муха кружилась, жужжа, перед его лицом, вглядываясь так любопытно, назойливо и жадно всеми своими мушиными глазами в глазницы слепого, в их свежие язвы меж струпьев век. Сердилась, суетилась муха: так много хлопот в жизни у зелено-золотой мухи. И знать ей хотелось, и урвать ей хотелось: ведь мухе нужно!

Вложил Хирон в глазницы Феникса глаза и повернул его опять лицом к солнцу:

– Смотри, Феникс.

И, когда веселый солнечный луч кинулся шаловливо к глазам слепого, откусил Хирон осколком кристалла кончик луча, расщепил тот кончик надвое и впустил в оба глаза слепцу по лучику-отщепку. Заиграли золотые песчинки-искорки в глазу. Заголубел эмалью опал с бирюзою, засиял сапфир, напились лучики-отщепки вина и амброзии, опьянели, ударились о кристаллики, что вложил в ямки Хирон, и кинулись опрометью из глаз обратно к солнцу, перепутав пути.

И тут вскрикнул Феникс:

– Ушла тьма от меня, Хирон! Я тебя вижу. Я прозрел.

Но Хирон-врачеватель снова покачал головой, как прежде, и, смахнув с крупа конским хвостом зелено-золотую муху, сказал:

– Еще рано. Это твой глаз видит солнце, а ты сам еще солнца не видишь. Не вошло оно в твое сердце, не осталось там горячим лучом. Только любящий солнце зряч. Но можно прожить и так, полузрячим. Чтобы стать зрячим, научись любить солнце, как любит солнце Асклепий.

Улыбнулся мальчик-бог, победитель Железного Вепря, в ответ на слова Хирона. Обнял конскую ногу бессмертного кентавра, прижался к ней и, запрокинув назад голову, сказал:

– Да, отец, я и змейка – мы любим солнце.

И огромный Хирон, сын Крона, поднял человеческой ладонью мальчика с земли и посадил его себе на конскую спину. А потом так весело заржал человечьим ртом ему в утеху и пошел широкой иноходью с богом-ребенком на спине туда, вверх по тропе, в леса и луговины Пелиона.

Тут крикнул Меланиппе Актеон:

– Поскачем и мы, Меланиппа! – и положил ей на спину ладонь, на то место, где ямка у конского крупа.

Сверкнули друг на друга глазами искоса Меланиппа и Актеон и взяли броском с места вскачь. Славный бросок, Хиронов! А вслед за ними вдогонку сорвались две птицы с дерева, а за птицами – два Ветра. Да где им!

Разошлись герои и гости кто куда. Один Феникс остался на поляне. Опустился он одиноко на траву под платаном-исполином и задумался. Видят мир глаза, да не так видят его, как прежде, а еще и по-иному: невидимое видят; не одну простую правду видят, но и правду чудес. Верно, эти чудо-глаза – не просто глаза. Но зачем ему видеть невидимое? Не титан он, не бог.

Лучше видеть мир попросту, как все зрячие. И снова задумался прозревший Феникс.

Сказание о двух корнях познания

Медленно ступал Хирон с мальчиком-богом на конской спине. Он пытливо вглядывался в травы и часто останавливался, ощупывая ногой почву.

– Что ты ищешь, отец? – спросил Асклепий.

– Я ищу целебные корни.

И вот, осторожно копнув копытом землю, вырвал он рукой из земли мохнатое растение.

– Один корень я нашел, – сказал Хирон, – найдем и второй.

Вскоре в тенистом, глухом месте вырвал он еще один корень. Стряхнув с корней землю и омыв их в ключе, поскакал Хирон к самой вершине Пелиона, держа оба корня в руке.

Один корень был черен и короток, другой был белый и длинный.

На вершине Пелиона соскочил Асклепий со спины бессмертного кентавра, и оба присели на дерн – кентавр Хирон и мальчик-бог Асклепий.

Неведомая Асклепию притягательная сила исходила от корней в руках Хирона, и жадно-любопытно смотрел на них мальчик-бог.

– Вкуси от него, – сказал Хирон и протянул Асклепию белый корень.

Откусил мальчик-бог и сказал:

– Он сладок.

– Это корень познания. Он сладок, но плоды его горьки.

И Хирон протянул ему второй корень:

– Теперь вкуси и от этого.

Откусил Асклепий и от второго корня и, не выбрасывая куска изо рта, сказал:

– Он горек. Но я буду есть, раз ты мне его дал, отец. – И мальчик-бог съел кусок черного горького корня. И, когда съел, сказал Хирону: – Мне кажется, что он стал слаще.

– И этот горький корень – тоже корень познания,– сказал Хирон. – Но его плоды сладки.

Держа оба корня в руках, внимательно всматривался в них Асклепий. Затем, указав на сладкий корень, спросил мальчик-бог Хирона:

– Что в нем? И ответил Хирон:

– Радость мысли, побеждающей смерть.

– Что же в горьком корне, отец?

– Горечь мысли.

– Расскажи мне об этих корнях, – попросил Асклепий Хирона.

И Хирон рассказал Асклепию:

– Сладким породила мать-Земля Гея корень познания, и еще слаще были его плоды. Для радости своих детей создала она этот корень. Но боги постигли, что познание – сила, и сделали его плоды горькими для людей. И, когда из горьких плодов упали на почву семена, выросли из этих семян горькие корни познания, и отдали боги эти горькие корни смертным. Но, когда из этих горьких корней выросли плоды, плоды оказались сладкими, и забрали боги эти плоды себе, оставив смертным только самые корни.

Смолкли мудрый кентавр и мальчик-бог; оба озирали землю с высоты Пелиона. Там вдали, на глубине, в стороне заката, земля постелила равнины меж нагорий для глаз-лучей солнца, и в том котле солнечных лучей все цвело, золотилось, пестрело и играло. Не залетали туда сердитые фракийские Ветры. Обширными плодовыми садами-рощами была богата там почва. Называли ту сторону Пчелиный Элизий.

А в стороне восхода срывались в море отвесные стены скал. Там виднелись оскалы ущелий и темная чаща. Там кругом бездорожье и свирепая пляска Вихрей. Туда слетались они для борьбы. В вечной свалке клубились и вздымались там тучи и гремели волны и камни. Жесткие колючие плоды росли там среди пут из лиан, и называли ту сторону Входом в тартар.

Сказал мальчик-бог:

– Я понял: радость мысли дана бессмертным богам, но плоды ее горьки для смертных людей. Горечь мысли дана смертным, но плоды ее сладки для богов. Отец, и я для смертных сделаю сладкими плоды сладкого корня познания. Я исцелю их от смерти. Верну героев из аида. Отец, мне надо поскорее все познать, чтобы успеть это сделать вовремя.

Тогда поднял свое могучее тело Хирон от земли и весело крикнул:

– В дорогу! Прыгай на спину Хирону, сыну Крона! В путь, к исцелению смертных от смерти! Ты – веселый ребенок.

Сказание о Меланиппе, девушке-кентавре

Скачет Меланиппа. Ее рука на плече Актеона. Рука Актеона на крупе Меланиппы. Откинулась красавица девичьим торсом к конской спине, закинула другую руку за голову, смотрит в небо и взбивает копытами воздух. Не

отстает юноша-герой. С нею он рядом несется прыжками, да какими! Скоком в конский скок. То взовьются оба до макушки дерева, то над речкой взлетят с берега на берег. Только высунет из воды голову наяда и прокричит им вслед: "Добрый путь!", а они уже мелькнули над другой речкой.

Говорит лань лани: "Нам бы так!"

Говорит коршун коршуну: "Нам бы так!"

Только дуб вековой грозит им вдогонку, ворча: "Ух, доскачетесь, скакуны! Не такие на моем веку скакали. А куда доскакали? Всё на ветер. А я вот стою. И кора у меня корою, и сук у меня суком, и желуди у меня желудями, и растет у меня год от года под корою летопись кольцами".

А в лесу топ и гуд от скачки юноши-героя и Меланиппы.

Прежде не с Актеоном, а с мальчиком-богом Асклепием убегала Меланиппа в горы. И как сейчас Актеон, так, бывало, тогда Асклепий, положив ладонь на изгиб конской спины Меланиппы, ускорял бег, чтобы не отстать от девушки-кентавра.

Но однажды посмотрела Меланиппа лукаво на мальчика-бегуна, скачущего с нею рядом, и рванулась вперед, высоко выбрасывая передние ноги в воздух и все усиливая резвость бега. Упираясь рукою о круп Меланиппы, несся рядом с ней мальчик-бог. И взяла Меланиппа Хиронову скорость, незнакомую еще мальчику-богу. И уже отрывалась его рука от подруги, уже отделялась от него Меланиппа, и, не выдерживая резвости бега, не зная, что может он нестись по воздуху, как боги, вскочил мальчик-бог прыжком впервые на конскую спину Меланиппы и обхватил руками ее девичий стан.

Дико вскрикнула Меланиппа, взвилась на дыбы, метнулась через поваленные деревья и понеслась в безумящей душу скачке по лесным дебрям.

Словно незримый огонь исходил от Асклепия и проникал в Меланиппу – так вся горела она. Сжав бедрами конские бока и крепко обхватив подругу, мальчик-бог цепко сидел на ее конской спине, упиваясь бешенством бега. И с высокого, крутого берега кинулась Меланиппа в горную реку, окунулась и сбросила наездника в воду.

Как весело смеялся тогда Асклепий, выплыв на берег и дразня Меланиппу:

"Я объездил тебя, внучка Хирона! Бойся богов. – Но потом вгляделся в нее и серьезно добавил: – Но я так люблю тебя".

Тревожно-смущенным взглядом, без улыбки, строго смотрела на мальчика Меланиппа. Что-то поняла она в нем такое, чего не было у полубогов-героев и что было сильнее ее, вольной внучки титана Хирона. Удивилась, что он, ребенок, так могуч. Но понять до конца и высказать себе не могла. Не испытывала еще на себе юная титанида силу богов.

И хотя любила этого чудного мальчика-бога, но с тех пор не повторяла с ним скачки и в горы с ним не убегала.

Но и мальчик-бог что-то понял в ней и сам не звал ее на прогулку. Только как-то еще раз захотелось вскочить ему ей на спину, но Меланиппа сказала:

"Не надо меня покорять. Мы и так любим друг друга".

И Асклепий ей серьезно ответил:

"Любим. Поцелуй меня, Меланиппа".

И Меланиппа приподняла его девичьими руками к себе и поцеловала мальчика-бога.

И тогда он сказал ей:

"Ты другая, чем Окирроэ".

И сейчас, во время скачки с Актеоном, вспомнила Меланиппа о том бешеном беге с Асклепием и о его словах: "Бойся богов". Что-то тревожило ее. И на всем скаку, оторвавшись от Актеона, внезапно остановилась она и

замерла.

Золоторогая лань, сверкнув золотой искрой, перебежала им путь.

– За ней, Меланиппа! – крикнул.охотник Актеон.

Не внял он тревожному крику подруги: "Стой! Не преследуй лань Артемиды!" – устремился за ланью.

Все тело Мелашгапы трепетало. Она врезалась передними копытами в землю и к чему-то прислушивалась.

Думала Меланиппа: не нимфа ли Эхо ей вторит? Но Эхо – веселая. А топот был невеселый – грозный. Прислушалась: смолк стук копыт.

Стала лакомиться Меланиппа молодыми орехами. Сорвала богатое лесное яблоко и легко побежала.

Снова тот же топот позади. И так близко. Но не приближается. Остановится Меланиппа – и смолкнет топот.

Поскачет – и позади кто-то скачет незримый. И ни ближе, ни дальше.

Так не скачет дикий кентавр. Тот ждать не будет: кинется к ней. Да уйдет она от кентавра.

Не возвращался Актеон. Увела его лань с Пелиона.

И почуяла Меланиппа близость кого-то из богов Кронидов.

Любят боги забавы.

Владыка вод мировых скакал за Меланиппой.

Во мгновение мог настигнуть Меланиппу Посейдон. Повелел бы – и камень или старый пень свалился бы ей под ноги. Но хотел бог вод позабавиться скачкой. Как мрак, тяжелый и огромный, скакал Посейдон за девушкой-кентавром, не открываясь ей.

Гудели его копыта. И шарахались в сторону от него деревья на Пелионе.

К пещере Хирона неслась Меланиппа. По тяжкому грохоту копыт и выкликам речных нимф и ключей догадывалась она, кто ее преследует. И у самой поляны почувствовала, что уже догнал ее преследователь и дохнул ей огненным дыханием в спину. Но отважной была Меланиппа – внучка титана. Не оцепенела от робости. Выскочила на поляну прямо навстречу Хирону. Вышел он как раз из пещеры на гуденье копыт моредержца и увидел самого Посейдона. Не укрыть бессмертному своего образа от другого бессмертного. И открылся Посейдон.

Брат стоял против брата. Оба они сыновья Крона – и олимпиец Посейдон и титан кентавр Хирон. А поодаль, у входа в пещеру, вся дрожа от бега, стояла Меланиппа.

– Отступи перед богом, Хирон, – сказал владыка вод. -Отдай мне Меланиппу. Иль воздвигну я волну превыше Пелиона и затоплю его и твою пещеру. Будут волны гулять над нею. Будут нереиды качаться на волнах.

Ответил ему Хирон:

– Священной клятвой Стиксом поклялись Крониды не вступать со мною, сыном Крона, в бой и жить с Хироном в дружбе и мире. Вам, богам, дан Олимп, мне – Пелион. Что преступаешь ты клятвы богов? Есть сила превыше твоей силы. Ты властвуешь над водами мира – я познаю мир и учу познанию других.

И гневно возразил мудрому кентавру владыка вод:

– Не учи смертных знанию богов. Горьким будет для них это знание.

И как раз тогда, когда это говорил олимпиец, выходил из лесу мальчик-бог Асклепий. Услышал он слова Посейдона и, став между могучим богом и Меланиппой, смотря бесстрашно в глаза свирепому Крониду, сказал:

– Говоришь, горьким будет для смертных познание? Я сделаю его для них сладким. Не простирай своей силы на Меланиппу. Асклепий охраняет ее. И я бог, как и ты.

И увидел владыка вод, как мгновенно озарился Олимп при словах мальчика-бога, и, исполненный ярости, отколол мощным ударом ноги край уступа, века нависавшего близ пещеры Хирона, и, ринув его в пропасть, исчез в грохоте обвала с Пелиона.

Сказание о мысли Асклепия у грота речной нимфы Окирроэ

У грота близ потока, где пестовала Окирроэ Асклепия, сказал ей мальчик-бог, победитель Железного Вепря:

– Окирроэ, я рожден в огне костра, в котором Аполлон сжигал мою мать, титаниду Корониду. Меня вырвал Аполлон из огня и принес к тебе, Окирроэ. Ты кормишь героев сырым сердцем вепрей и львов и мозгом медведей, чтобы отважными были их сердца и мысли. Но мне не нужны сердца львов. Мое сердце забилось в огне. Оно огненное. О, как часто я чувствую, будто я ношу солнце в груди! Не хочу я называться богом. Я хочу называться титаном.

Сказала Окирроэ:

– Ты растешь, как бог, перегоняя время. Вчера ты был намного ниже.

И ответил Окирроэ мальчик-бог:

– Мне надо спешить с ростом, Окирроэ. Некогда мне быть маленьким. Надо сразу вырасти в большого титана. Моя мать титанида, и я чувствую, что я тоже титан и только так себе бог. Я – такой, как Хирон. Вчера я вкусил два корня познания на Пелионе. И сказал мне Хирон: "Один корень познания сладок, но плоды его горьки. Другой корень познания горек, но плоды его сладки. Выбирай". И теперь я, Асклепий вчерашний, кажусь уже себе маленьким. Я, Асклепий сегодняшний, со вчера на сегодня вырос: вижу то, что вчера не видел, слышу то, что вчера не слышал. И себя сегодня я вижу другим... Окирроэ, знаешь ты язык птиц и зверей? Могла бы ты с ними говорить?

Сказала Окирроэ:

– Из моего потока пьют воду и звери и птицы. Мне внятны их желания и чувства. Но слов их не знаю. И без языка мы друг друга понимаем.

– Окирроэ, я сегодня узнал их язык! Видел, -как в лесу, в одряхлевшем, высохшем дереве, умирала дриада. Дерево было без листьев, немое и голое, а кругом все звенело от зеленого смеха листвы. Я услышал, что сказал заяц зайчихе, когда умирала дриада. Не хотела она умирать. Из юной и прекрасной, как ты, у меня на глазах она стала старухой: вся сморщилась, ссохлась – и казалась не дриадой, а куском коры, отпавшим от трухлявого дерева... Сказал заяц зайчихе, что заяц живет вчетверо дольше вороны, а ворон живет втрое дольше зайца; птица-феникс живет девять сроков, отведенных черному ворону, а дриада – только в десять раз дольше феникса. Это очень мало, Окирроэ... Окирроэ! Когда я буду большим титаном, я решил сделать смертных героев бессмертными. Уйдут они в мир мертвой жизни – я верну их к жизни живой. Но богом я быть не хочу.

Закрыла Окирроэ благоухающей ладонью рот мальчику-богу и сказала:

– Опасно богу не хотеть быть богом. Опасно называться титаном. Крониды их ненавидят, и Зевс низверг их молниями. Молчи о титанах, Асклепий, как молчит сын Крона Хирон. Боги все слышат. И не думай об этом. Боги мысли читают.

Ответил, смеясь, Асклепий:

– Они могут прочесть мысли смертного. Я не смертный. Не прочел Кронид мысль Прометея '. (Прометей знал, что от богини Фетиды должен родиться у Зевса сын, который будет сильнее его и его молний и свергнет Зевса.)

Но Кронид на Олимпе слышал слова мальчика-бога. Давно заметил с Олимпа Кронид, как любит Асклепия-ребенка Хирон, и решил испытать мысль я мощь мальчика-бога. Большими открытыми глазами ребенка смотрел Асклепий пытливо в мир живой жизни. Казалось, что глаза его всегда удивляются чуду жизни. Но что-то грозное, как безмолвный гнев, как предвестие великой бури, стояло в этих широко открытых глазах ребенка.

Сам того не зная, он жалел. Но в глазах его была не жалость. Было в них нечто другое – то, что так любил в них Хирон: понимание и солнечный свет благодатный, изливающийся в жизнь, полный огня и тепла. И казалось, будто все уже понял Асклепий.

Песня Окирроэ об Ойгле-Корониде, дочери огненного Флешя, и о белом вороне

Сказал Асклепий, победитель Железного Вепря:

– Расскажи мне, Окирроэ, кто я.

О, если бы Окирроэ не знала! Не стала бы она тогда Гиппой. А ведь Гиппа – только кобылица. Но пока Окирроэ – речная нимфа.

И запела Окирроэ песню:

– Близ Бойбейского озера, или там, у ключей Амирбиса, или там, где близ Трйкке протекал Лефёй, где к морю гранитные ворота, где оливы, и яблоки, и груши, где лимонные и апельсиновые рощи, родила сверкающая Ойгла, по прозванию Коронида, Асклепия.

И узнал только белый ворон, от кого родила Коронида.

Если б не было голоса у ворона, если б не был ворон дозорщиком, остался бы ворон белым, не пылал бы костер Корониды, не рожала бы она в огне младенца.

Там, где горный вал отделяет от равнин Фессалии море, где за Оссой склон у Агийи, у подножия хребта Пелиона, – там жила Ойгла-Коронида, дочь огненного Фле-гия-титана, из племени непримиримых...

Так пела Окирроэ, и слушал ее песню мальчик-бог.

Сказал:

– Спой мне не такую песню, а другую. Расскажи мне:

кто мой отец?

Тяжко вздохнула Окирроэ, задумалась – и вот потекла ее речь:

– Когда ворон был еще белым и был вещим спутником Аполлона, встретил юноша-бог Аполлон близ подножия Пелиона тптаниду Ойглу-Корониду. И таким золотым и солнечным предстал он пред дочерью Огненного, что не убежала от него Коронида, и обласкал он ее солнечным сиянием. Говорили кругом – от Дельф, приюта Аполлона, до Оссы, Пелиона и Олимпа, что понесла она дитя от Аполлона.

Был у матери-Земли Геи и Урана сын титан, по имени Исхий-Силач. Укрывался ои от глаз победителей Кронидов в лесах Пелиона, и считали его древолюди-лапиты сыном их вождя, мужа-ели Элатона. Был он другом Огненного Флегия и спутником лесным Корониды, когда в тень листвы уходила она от зноя. И не знал Аполлон, что соперником ему был лесной титан Исхий.