Текст книги "Вадим Новгородский"
Автор книги: Яков Княжнин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Annotation
Княжнин Яков Борисович
Вадим Новгородский
Трагедия в стихах в пяти действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Рурик, князь Новгородский.
Вадим, посадник и полководец.
Рамида, дочь его.
Пренест, посадник.
Вигор, посадник.
Извед, наперсник Руриков.
Селена, наперсница Рамидина.
Воины.
Народ.
Действие в Новегороде на площади.
КОММЕНТАРИЙ
Впервые – изд. СПб., 1793, в том же году – "Российский феатр, или Полноесобрание всех российских феатральных сочинений", ч. 39. Печатается по изд.:Княжнин Я. Б. Избр., соч. Л., 1961, с. 249—304 (Б-ка поэта. Большая серия).
В основе трагедии лежит легендарное известие о восстании новгородцев под предводительством Вадима против Рюрика, содержащееся в Никоновской летописи. Из историков XVIII в. это сообщение приводят В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов, М. М.Щербатов. Н. М. Карамзин и С. М. Соловьёв считали его скорее вымыслом. В. О.Ключевский в "Курсе русской истории", напротив, пишет о возмущении новгородцев и о гибели "храброго Вадима" как об историческом факте.
Трагедия была написана в конце 1788 – начале 1789 г. и отдана в театр. В предполагавшемся спектакле должны были играть П. А. Плавильщиков (Вадим), Я. Е.Шушерин (Рурик), Е. Ф. Баранова (Рамида). Однако в связи с началом Великой французской революции Княжнин забрал трагедию из театра. Пьеса была напечатана лишь после смерти Княжнина в 1793 г. (см. выше на этой стр.). Разрешение на издание было дано Е. Р. Дашковой (в своих "Записках" она говорила о том, что дала согласие на напечатание трагедии, не читая ее). Вскоре после выхода в свет30 сентября 1793 г. 39 части "Российского феатра" к Е. Р. Дашковой явился генерал-прокурор А. Н. Самойлов с выговором за публикацию трагедии. Началось следствие, которое вёл А. Н. Самойлов под наблюдением императрицы. На заседаниях 7, 14 и 24 декабря 1793 г. Сенат рассмотрел по предложению Самойлова трагедию «Вадим Новгородский" и предписал её сжечь. 24 декабря датируется и именной указ Екатерины II об уничтожении пьесы. Обнаруженные экземпляры отдельного издания были сожжены на Александровской площади в С.-Петербурге (у Александро-Невской лавры).
На протяжении всей первой половины XIX в. трагедия не публиковалась, хотя была известна и распространялась в списках, особенно в эпоху декабристов, в творчестве которых тема Вадима занимает видное место. В начале 1820-х годов к образу Вадима обращается А. С. Пушкин, в 1829 г. Лермонтов пишет посвящённую новгородскому герою поэму "Последний сын вольности". Нашла продолжение и противоположная трактовка Вадима как низкого честолюбца, предложенная Екатериной II (трагедия П. А. Плавильщикова "Рюрик" – см. в наст. изд.).
В 1871 г. в "Русской старине" (т. 3, No 6) П. А. Ефремов с некоторыми купюрами напечатал текст трагедии Княжнина. С теми же купюрами (без четырёх стихов монолога Пренеста из 4 явл. II действия, начиная со слов "Самодержавие повсюду бед содетель...") она появилась в изданном А. Е. Бурцевым «Библиографическом описании редких и замечательных книг" (СПб., 1901). В полном виде (но с текстологическими искажениями) трагедия была опубликована В. Ф. Саводником (Пг.,1914). Подлинный текст "Вадима Новгородского" после первого издания (1793)впервые появился лишь в сборнике "Русская литература XVIII века" (Л., 1937),подготовленном Г. А. Гуковским.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЯВЛЕНИЕ I
Ночь.
Пренест и Вигор
Вигор
Уже Вадим, свершив со славою войну,
Приходит наконец в отеческу страну;
Но свой возврат почто от всех граждан скрывает
И только лишь двоих зреть нас удостояет?
Почто назначил он свиданья с нами час,
Доколь не осветит луч солнца наших глаз,
На самой площади, нам прежде толь священной1,
Новградский где народ, свободой возвышенный,
Подвластен только быв законам и богам,
Уставы подавал полнощным всем странам?
Пренест
Самодержавна власть все ныне пожирает,
И Рурик многих здесь веков плоды сбирает,—
Вот, мыслю, скрытности Вадимовой вина.
Противна для него отеческа страна,
Где, уклоняйся пред смертным на престоле,
Увидит он себя в одной с рабами доле.
Се он; и вслед за ним тех ратников толпы,
Которых славы в путь вели его стопы.
ЯВЛЕНИЕ 2
Вадим, за ним несколько военачальников, бывших с ним на войне,
Пренест и Вигор
Вадим
Я вас ли зрю, Вигор, Пренест великодушны?
Пренест
Мы повелениям твоим всегда послушны,
Для нас священный твой исполнили приказ.
Вадим
Друзья! в отечестве ль моем я вижу вас?
Уже заря верхи тех башен освещает,
Которые Новград до облак возвышает.
Се зрим Перунов храм, где гром его молчит,—
В недействии Перун, злодейства видя, спит!
И се те славные, священные чертоги,
Вельможи наши где велики, будто боги,
Но ровны завсегда и меньшим из граждан,
Ограды твердые свободы здешних стран,
Народа именем, который почитали,
Трепещущим царям законы подавали.
О Новград! что ты был и что ты стал теперь?
(Обращаясь ко всем.)
Героев сонм! его величье ты измерь;
А я от горести, его в оковах видя,
Бессилен то свершить, я жизни ненавидя...
Вы содрогаетесь?.. И как не трепетать,
Когда из рабства бездн осмелимся взирать
На прежню высоту отечества любезна!
Вся сила Севера, пред оным бесполезна,
Его могущество, не знающе врагов,
Равняла в ужасе с могуществом богов.
А днесь сей пышный град, сей Севера владыка—
Могли ли ожидать позора мы толика!—
Сей гордый исполин, владыка сам у ног
Повержен, то забыл, что прежде он возмог.
Забыл!– Но как забыть? Что взор ни поражает,
Все славу падшую его изображает.
Воззрим ли на поля – еще звучит там гром,
Которым готф сражен, дерзнув нам быть врагом2;
Иль очи обратим на внутренности града,
Реками где текла с свободою отрада,—
Повсюду те стези, где гордые цари
Покорство нам несли, по тщетной с нами при.
Вот место самое, тех почестей свидетель,
Когда здесь наш народ, владыкам благодетель,
Гонимого царя варяг прияв под кров3,
Заставил в трепете молчать его врагов.
Граждане! вспомните то славой полно время;
Но вспомните – дабы низвергнуть гнусно бремя!..
О стыд! Сей царь, тогда покорен, удручен,
С молением представ, в средине наших стен
Свое чело на прах пред нами уклоняет;
А днесь – о грозный рок!– он нами обладает —
Сей Рурик!.. Не могу я боле продолжать,
Но ваше чувство вам то может докончать,
Чего в отчаянья свершить мой глас не может.
Вигор
И наше сердце грусть, твоей подобна, гложет.
Отечество мы зря низверженно в напасть,
В отчаяньи его оплакиваем часть.
Вадим
Оплакиваете?– О, страшные премены!
Оплакиваете?– Но кто же вы?– Иль жены?
Иль Рурик столько мог ваш дух преобразить,
Что вы лишь плачете, когда каш долг – разить?
Пренест
Мы алчем вслед тебе навек себя прославить,
Разрушить гордый трон, отечество восставить;
Но хоть усердие в сердцах у нас горит,
Однако способов еще к тому не зрит.
Пренебрегая дни, и гнусны и суровы,
Коль должно умереть, мы умереть готовы;
Но чтобы наша смерть нетщетная от зла
Спасти отечество любезное могла
И чтобы, узы рвать стремяся мы в неволе,
Не отягчили бы сих уз еще и боле.
Познаешь сам, Вадим, сколь трудно рушить трон,
Который Рурик здесь воздвигнул без препон,
Прошеньем призванный от целого народа.
Уведаешь, как им отъятая свобода
Прелестной властию4 его заменена.
Узнаешь, как его держава почтена
И истинных сынов отечества сколь мало,
Которы, чувствуя грызуще рабства жало,
Стыдилися б того, что в свете смертный есть,
В руках которого их вольность, жизнь и честь.
Коварством Рурика граждански слабы силы;
А воинством варяг наполнен град унылый.
Нам должно помощи бессмертных ожидать,
И боги случай нам удобный могут дать.
Вадим
Так должно на богов нам только полагаться
И в стаде человек без славы пресмыкаться?
Но боги дали нам свободу возвратить:
И сердце – чтоб дерзать, и руку – чтоб разить!
Их помощь в нас самих. Какой еще хотите?
Ступайте, ползайте, их грома тщетно ждите;
А я, один за вас во гневе здесь кипя,
Подвигнусь умереть, владыки не терпя.
О рок! Отечества три лета отлученный,
За славою его победой увлеченный,
Оставя вольность я, блаженство в сих стенах,
На нас воздвигшихся свергаю гордость в прах;
Я подвигов моих плоды несу народу;
Что ж вижу здесь? Вельмож, утративших свободу,
Во подлой робости согбенных пред царем
И лобызающих под скиптром свой ярем.
Скажите, как вы, зря отечества паденье,
Могли минуту жизнь продлить на посрамленье?
И если не могли свободы сохранить —
Как можно свет терпеть и как желать вам жить?
Вигор
Как прежде, мы горим к отечеству любовью…
Вадим
Не словом, доказать то должно б – вашей кровью!
Священно слово толь из ваших бросьте слов.
Или отечество быть может у рабов?
Вигор
Имея праведно дух, грустью огорченный,
Напрасно, против нас ты гневом омраченный,
Тягчишь невиннейших толь лютою виной.
Едва пред войском ты расстался с сей страной,
Вельможи многие, к злодейству видя средство
И только сильные отечества на бедство,
Гордыню, зависть, злость, мятеж ввели во град.
Жилище тишины преобратилось в ад.
Святая истина отселе удалилась.
Свобода, встрепетав, к паденью наклонилась.
Междуусобие со дерзостным челом
На трупах сограждан воздвигло смерти дом.
Стремяся весь народ быть пищей алчных вранов,
Сражался в бешенстве за выборы тиранов.
Весь Волхов, кровию дымящийся, кипел.
Плачевный Новград! ты спасения не зрел!
Почтенный Гостомысл5, украшен сединами,
Лишася всех сынов под здешними стенами
И плача не о них – о бедстве сограждан,
Един к отраде нам бессмертными был дан.
Он Рурика сего на помощь приглашает;
Его мечем он нам блаженство возвращает.
В то время, летами и бедством изнурен,
Дни кончил Гостомысл, отрадой озарен,
Что мог отечества восстановить спокойство;
Но, отходя к богам, чтя Рурика геройство,
Народу завещал, да сохранит он власть,
Скончавшую его стенанья и напасть.
Народ наш, тронутый заслугой толь великой,
Поставил над собой спасителя владыкой.
Вадим
Владыкой! Рурика! Кого народ сей спас?
Пришед на помощь нам, что делал он для нас?
Он долг платил!.. Но коль его благодеянья
Казалися вам быть достойны воздаянья—
Иль должно было вам свободою платить
И рабство ваше в дар заслуге положить?
О души низкие! падущие под роком
И увлекаемы случайности потоком,
Ах! если б вы себя умели почитать!
Блажен бы Рурик был, когда б возмог он стать,
В порфире облечен, гражданам нашим равен:
Великим титлом сим между царей ввек славен,
Сей честью был бы он с избытком награжден.
Гласите: Гостомысл, геройством убежден,
Вам узы завещал, чтоб кончить ваше бедство.
Иль вольность сограждан была его наследство?
Иль мог он вас, равно как тех животных, дать,
Которых для себя всяк может обуздать?
Закрытый в гордости отечества любовью
И кровь соедини свою со царской кровью,
Под видом прекратить всеобщую напасть,
Он сыну дочери своей здесь отдал власть6;
А я тому дам дочь мою единородну,
Имея душу кто не рабску, благородну,
Стремясь отечества к спасенью мне вослед
И жизни не щадя, всех смертных превзойдет.
Рамида та цена, котору предлагаю.
Тиранов врат – мой сын!.. К ней страсть я вашу знаю.
Вы знаете, ее прельщенны красотой,
Алкали чести быть дари в родстве со мной;
Но я пренебрегал приять тирана в сына
И, гражданин, хотел новградска гражданина.
Явите, имени сего достойны ль вы.
Иль, идола рабов воздвигнув на главы,
Меня, и честь, и все ему предайте в жертву,—
Увидьте и мою вы дщерь сраженну, мертву.
Вигор
Чтобы достойным быть дражайшей толь руки,
Готов один презреть несметные полки,
Которыми престол свой Рурик утверждает.
Пренест
Колико счастия сего мой дух алкает
И сколько я мое отечество люблю,—
С оружием в руках я то тебе явлю.
Вигор
Клянусь Перуновым я именем священным,
Клянуся сердцем я, Рамидою прельщенным,
На все дерзать.
Пренест
Прими ты клятву и мою.
Вадим
О жар героев! Вас я ныне познаю!
Надежда вы граждан! отечества отрада!
(К военачальникам, с ним пришедшим.)
Поборники мои! Оставим стены града
И, пользуясь еще остатком слабой тьмы,
В те дебри мрачные отсель отыдем мы,
Где ратники мои, победою венчанны,
Питая ярости стремленья несказанны,
Котору в них возжег отечества урон,
Решились умереть или низвергнуть трон.
Вигор к героям сим последует за нами,
Пренест останется здесь правити сердцами.
Ступайте.
Военачальники и Вигор уходят.
ЯВЛЕНИЕ 3
Вадим и Пренест
Вадим
Я тебе вверяю нашу часть:
Потщись воспламенить к отечеству ту страсть,
Которая граждан героями творила,
Которую в сердцах держава затворила.
Что можешь чувствовать, дай чувствовать то им.
Сравняй себя, Пренест, с почтением моим.
Хоть в равный путь Вигор с тобою и стремится,
Но твой успех моим желаньем становится.
Блажен, когда, тебя обязан награждать,
К Рамиде возмогу твой пламень увенчать.
Пренест
И дочерью твоей прекрасною прельщенный,
И лестным мне твоим почтеньем восхищенный,
Стыжуся я, неся мою на жертву кровь,
Что жар к отечеству делит моя любовь.
И может быть, твое почтенье уменьшает
Награда, чем Вадим мне сердце утешает.
Верь мне, хотя всего превыше чту сей дар,
Но должности моей любви не вреден жар,
В котором все мое я счастье обретаю.
И если к горести Рамидою я таю,
Хотя несклонна мне пребудет навсегда,
Несчастен быть могу, бесчестен – никогда!
Увидишь ты меня, надежды всей лишенна,
За общество в твой след геройский устремленна,
Как и с надеждою равно несуща грудь,
Пренебрегая жизнь, в кровавый славы путь.
Вадим
Сего надеюсь я, Пренеста сердце зная;
Но дочь Вадимову так мало почитая,
Почто ты думаешь ее несклонну зреть
И общества в тебе спасителя презреть?
В ней кровь моя: она не будет малодушна
И – только должности своей всегда послушна —
Те сердца слабости умеет обуздать,
Которы нега в нас удобна возрождать.
Воспитанная мной, ты будешь в том свидетель,
Ей власть моя – закон, а счастье – добродетель.
Прости. Уж солнца луч, распространяя свет,
В дремучие леса меня отсель зовет.
Увы! когда уже здесь все порабощенно,
Здесь нет отечества – одно все там вмещенно,
Герои наши где, взносяся над судьбой,
Готовы умереть иль скиптр попрать ногой.
Пренест
Но дочь, не знающу Вадима возвращенья,
Почто узреть тебя лишаешь утешенья?
Вадим
Прибытие мое брегись открыть и ей:
Хоть горько для души родительской моей,
Что час свидания я с нею отдаляю,
Но я отечество себе предпочитаю.
Спешу устроить все, чтобы в грядущу ночь,
Свободу здесь узрев, мою увидеть дочь.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЯВЛЕНИЕ 1
Рамида и Селена
Селена
Се приближается тот час, тобой желанный,
В который твой отец, победою венчанный,
Вадим, прибытием обрадовав сей град,
Рамиде принесет с собою тьму отрад.
Узришь возлюбленна родителя, героя,
Который, общества спокойствие устроя,
Ко прекращению любезной дщери мук
Приходит из своих победоносных рук
Отдать ее в венце пылающему ею.
Уверена твоей чувствительной душею,
Твое величие не чту себе в урон.
Супруга Рурика, восшедшая на трон,
Надеюсь, для меня Рамидою пребудет
И дружества вовек Селены не забудет.
Рамида
Ты знаешь чувствия Рамидиной души.
Селена, ты меня сей дружбы не лиши,
Которая мое блаженство возвышает;
Она равно мой дух плененный утешает,
Как та бессмертная, неодолима страсть,
Без коей всякое мне счастие – напасть.
Верь мне: сей блеск венца, престола возвышенье
Для чувств Рамидиных презренно утешенье!
В корысти, в гордости я сердца не гублю.
Не князя в Рурике, я Рурика люблю.
Селена
Душою обладать героя ты достойна;
Но в ожидании твоих отрад спокойна,
Готовясь к счастью быть спряженной браком с ним,
Не огорчаешь ли предчувствием каким
Души, нежнейшею любовью упоенной?
Не вопиет ли глас свободы сокрушенной?
Не вображается ль великий твой отец
Во гневе, в ярости, зря царский здесь венец?
Рамида
Почто ж смущать мое блаженство сей напастью?
И что свобода вся пред Руриковой властью?
Верь мне, родитель сам, героя зря сего,
Свободу, гордость – все забудет для него.
Возможно ль Рурика кому возненавидеть?
Чтоб обожать, его лишь надобно увидеть.
Своею вольностью лишенный всех отрад,
Не то ли чувствовал, что я, и весь сей град,
Как Рурик к нам привел торжественное войско7.
Вообрази себе сие чело геройско,
Престол божественных его души доброт,
Надежду будущих властителя щедрот,
Те очи, молнией и кротостию полны,
Когда, смирив он здесь смятенья страшны волны,
Народ признательный привлек к своим ногам.
Коль может человек подобен быть богам,
Конечно, Рурик им единый только равен.
Воспомни ты, как он, победоносен, славен,
Доволен только тем, что нам благотворил,
В своей душе за то награду находил
И, мужеством прервав плачевны наши стоны,
Отрекся здешния завидной всем короны.
Тогда народ, страшась своих возврата бед,
Слезами орошал сего героя след.
В какие горести весь град сей погружался;
Казалося, нам час последний приближался.
Всему отечеству мой дух сотрепетал,
И с Руриком весь мир Рамидин погибал.
Ты видела то все. Селена, ты бесстрастна8.
Скажи: когда б тебе вселенная подвластна
С подобострастием у ног твоих была,
Иль власти б ты своей ему не отдала?
И мира к радости, против себя правдива,
Под властью Рурика ты как была б счастлива!
Селена
Сомнения в том нет, достоин власти он;
Но если б твой отец, которому здесь трон
Гражданских всяких бед несноснее казался,
Противу Рурика к несчастью ополчался;
Когда бы, не смотря на плачущую дщерь…
Рамида
От мысли сей мой дух трепещет и теперь.
Увы! коль мне судьба толико будет злобна,
Хоть скорби не снесу мученья бесподобна,
Колико Рурика я смертно ни люблю,
Умру, но должности моей не преступлю;
И, повинуяся родительской я власти,
У ног его мои окончу все напасти...
Но нет! почто, почто мне сердце разрывать
И грудь стенящую слезами обливать?
Чего не может быть – почто мне тем терзаться
И горестнейшим толь мечтаньем устрашаться?
Мы лютость от себя сих мыслей удалим.
Не может к Рурику питати злость Вадим,
Не может: и герой героя обожает.
Твое сомнение обоих унижает.
Во славе равные, что может их смутить?
Что может к зависти родителя склонить?
То свойство гнусное лишь подлых душ и черных,
Чтоб, зря достоинства на высотах безмерных
И быв бессильными до оных возлететь,
Во мрачности своей их блеска не терпеть.
А истинный герой, упитан светом славы,
Доволен сам собой, превыше сей отравы.
Но пусть Вадима бы встревожил здесь венец—
Иль мною Рурику не будет он отец?
Отвергнем тщетный страх и лютые толь мысли.
Селена, ты мои отрады все исчисли!
Но как возможно их себе вообразить!
Скажи, счастливее меня кто может быть?
Се Рурик шествует, и зрак его любезный
Являет, сколь твои сомненья бесполезны.
ЯВЛЕНИЕ 2
Рурик, Рамида, Селена, провожатые Руриковы
Рурик
На быстрых крылиях уж те часы парят,
Которы счастие мое несут в сей град,
В которы твой отец, толь алчно жданный мною,
Во лаврах возвращен отечеству судьбою,
За все труды меня Рамидой наградит
И браком все мое блаженство утвердит.
Вельможи и народ мне дали здесь корону
И, сердцем моему покорствуя закону,
Превыше вольности мою считают власть.
Велика честь сия; но мне была б напасть,
Когда бы ты меня от сердца отвергала
И трон украсить мой собою не желала.
Однако пламень мой к тебе каков ни лют,
Хоть жизнию не чту я горьких тех минут,
В которы, удален твоей красы, страдаю,
Я счастливым себя еще не почитаю,
Коль равной страстию Рамида не горя,
Мне счастье подает, свою в нем должность зря;
И за граждан своих, в награду их спасенья,
Хоть малые себе потерпит принужденья.
Чтоб словом чувствие мое изобразить,
Тобой – тебе одной хочу я должен быть.
Хоть прелести твои моей души питанье,
Хотя, лишась тебя, мне будет жизнь страданье,
Но горьку часть сию той части предпочту,
Чтоб, зря всегда твою в уныньи красоту,
Встречая с ужасом моей супруги взоры,
Всечасно находить смертельны в них укоры.
Притворства чуждому верь сердцу моему:
Стократ приятней мне терзаться самому,
Как, из тоски других извлекши люту радость,
Вкушати свойственну одним тиранам сладость.
Открой мне чувствие ты сердца твоего;
Не огорчаю ли хоть мало тем его,
Что жизни счастие в тебе одной включаю,
Что я в тебе себя с душею сочетаю?
Рамида
Как можешь, государь! ты то вообразить,
Чтобы Рамидин дух умел себя склонить
К притворству низкому без страсти принуждаться
И узам тягостным к мученью предаваться?
И что б, скажи, тому виною быть могло?
Или увенчанно короною чело?
Верь мне, когда бы кто вселенной на престоле,
Открывши гордости моей безмерно поле,
Венцами без числа глазам моим блистал
И за любовь мою власть мира отдавал,
Коль сердцем бы его Рамида не избрала,
Она бы скиптры с ним и троны презирала;
А если бы свою он призвал в помочь власть,
Умела б смертию отвергнуть я напасть.
Гражданку здешную, возросшую в свободе,
Не может удивить ничто во всей природе.
Подвластна лишь богам и моему отцу,
Всем сердцем я к тебе стремлюся, не к венцу.
Ты внемлешь глас души без лести, без искусства;
К притворствам никаким мои не сродны чувства;
И если б Рурика любить я не могла,
Я с откровенностью то равною б рекла,
Как и теперь мой дух прельщенный то вещает:
Коль Рурик счастье все в моей любви включает,
Когда зависит то от сердца моего,
Так нет счастливее на свете никого.
Рурик
О, час драгой! моей всей жизни драгоценней!
Я вечно не вкушал отрады совершенней;
Внимая сладостным из уст твоих словам,
Завистна кажется моя судьба богам.
Уверен, восхищен признаньем вожделенным,
Я с сердцем, новою днесь жизнью укрепленным,
Иду, куда меня правленья долг зовет:
В нем Рурик бремени уж больше не найдет;
И сколь ни тягостны несметны попеченья,
Труды, прискорбия, душевны огорченья,
Которых требует монархов тяжка власть,
Мне будет счастием и самая напасть;
Хоть Рурик жизнь свою за твой народ утратит,
За все единый взор Рамиды мне заплатит.
ЯВЛЕНИЕ 3
Вадим (сокрыт в одежде простого воина), Рамида, Селена
Вадим
(в отдалении, не видя Рамиды)
Ужасная мое пронзила сердце весть!
О, дочь жестокая! Как то Вадиму снесть!
Рамида к Рурику любовию пылает...
Уже последнего меня тиран лишает...
Но се она…
Рамида
Тебя ль я зрю, родитель мой,
Герой! Позволь в твоих объятиях...
Вадим
(отвергая ее)
Постой.
Рамида
Что вижу?.. Ты моим восторгам отвечаешь
Презреньем!.. Или дочь твою пренебрегаешь?
Украшен лаврами, ее не познаешь
И в жертву гордости природу отдаешь?
Вадим
Несчастна! Если б я тебя возненавидел,
Я с равнодушием восторг бы твой увидел
И, ласки восприяв, тебя бы не отверг.
Но – о, несчастия неизмерима верх!—
Воззри и по сему познай прискорбну виду:
Гнушаясь, не могу я не любить Рамиду.
Рамида
Ах, каждая твоя ужаснейшая речь,
Вонзаясь в сердце мне, разит, как острый меч.
Чем винна я, скажи, возлюбленный родитель?
Что дух терзает твой, герой и победитель?
Открой мне, плачущей родителя у ног,
За что, лиша тебя, мой рок мне столько строг?
Чтоб сердцем ты опять к Рамиде обратился,
Что делать мне, скажи?.. Твой боле зрак смутился!
Гласи, повелевай – за отческу любовь
Мне должно ли в сей час пролить мою всю кровь?
Пролей! она твоя! возьми твой дар обратно!
Вадим
Глас должности твоей как слышать мне приятно!
Я, чувств родительских к тебе не истребя,
Не жизни требую, но чести от тебя.
Рамида
Что слышу?.. Или дочь твою подозреваешь?..
Ты чести требуешь – или меня не знаешь?
Вадим
Не знаю... Ты, сама теперь в себя вошед,
Отрады полный мне дать можешь ли ответ:
Что, чести в правилах Вадима непременна,
Ты та же дочь моя, любезна и бесценна?
Блистая, как всегда, заразой красоты,
Рамиду прежнюю найдешь ли в сердце ты?
Рамида
Меня вопросами, как громом, изумляешь!
Ты судию в себе, а не отца являешь...
Богами и тобой самим я в том клянусь,
Что та ж Рамида я, что век не пременюсь;
Что дочь достойная Вадима, но несчастна;
Что чести правилам его всегда подвластна;
Что паче я всего родителя люблю;
Что я, не знав вины, ужасну казнь терплю.
Открой преступок мой!
Вадим
Ты страстию пылаешь
К носящу здесь венец,– а ты вины не знаешь!..
Быть может, клевета Рамиду тем мрачит?
Разруши весть сию, чем город сей звучит...
Ах, ежели меня неистина сразила;
Коль чувствия мои Рамида сохранила;
Коль враг мой – враг тебе в сиянии венца,—
Дерзай, любезна дочь! в объятия отца...
Несчастна! Плачешь ты, и грудь твоя томится.
Мое бесславие мне ясно становится!
Рамида
Когда порок – любить спасителя граждан,
Который от богов к отраде смертным дан;
Который, прекрати общественные стоны,
Отрекся здесь ему представленной короны;
Который, умолен народа током слез,
Небесны благости с собой на трон вознес;
Который, как отца, Вадима ожидает,—
Виновною себя Рамида почитает!
Достойна казни я. Вот грудь моя, пронзай!
Им сердце пленное на части растерзай.
Теряя с ним я все – и небеса и землю,—
Удар смертельный твой за дар драгой приемлю.
Вадим
Обрушься на меня небес пресветлых твердь!
Ты просишь смерти – ты вкусить достойна смерть!
Злодейским пламенем и пагубным пылая,
Отцеубийца ты, меня во гроб вселяя;
Изменница! твое отечество предав,
И вольность сограждан, и святость наших прав!
О ты, сообщница коварного тирана,
Которым с кротостью дана нам смертна рана!
Поди к нему, поди, скажи; твой здесь отец,
Что хочет он сорвать с главы его венец.
Да придет он свое предупредить паденье
И, сердце мне пронзя, скончать мое мученье.
Поди и меч направь злодея моего
На грудь родителя несчастна твоего
И, смертию отца препон освобожденна,
Взойди на трон, моей ты кровью обагренна!..
Рамида
Постой, родитель мой! Ах, сжалься надо мной!
Твои укоры, вид толико грозный твой,
Твой гнев – то более мне смерти страх наносит,
Которой у тебя дочь бедна тщетно просит...
Познай, родитель мой, познай в сей час меня:
Тебя достойна я, хоть мучуся, стеня...
Сей нежный огнь любви, мне толь приятный прежде,
Заслугой Рурика обманута в надежде,
Сей огнь, которым я питала жизнь мою,
Смертельно мучима, зря ненависть твою,
Сей лютый огнь – кляну и в нем порок мой вижу
И сердце слабое, терзаясь, ненавижу
За то, что я, стремясь в нем пламень потушить,
С сим пламенем должна и жизни свет гасить...
Оставь мне то, оставь, что, сердце открывая,
Кажу его, тебя лишь боле прогневляя;
Я искренностию родителю должна,
И помощь в горести несносной мне нужна.
Отца я в недра грусть смертельну проливаю,
Родителя к моей отраде призываю...
Отеческим воззри ты оком на меня
И пожалей о мне, несчастную виня.
Жалей – превозмогусь, явлюсь тебя достойна
И, волю соверша твою, умру спокойна.
Повелевай! меня послушну будешь зреть.
Вадим
Достойна ты меня, а хочешь умереть!
Кто? ты! Вадима дочь! и дочь свободна града!
Превозмогись, живи и будь моя отрада.
Клянись покорствовать во всем твоей судьбе.
Рамида
Клянусь!.. Чем быть могу подобна я тебе?
Вадим
Из сердца истребя жар гнусныя отравы,
Со мною шествуя ко храму вечной славы,
К тирану в ненависть любовь преобратить.
Рамида
Клянусь... хоть не могу сего я совершить...
Клянусь... коль должно мне... всечасно умирая,
Не зреть его вовек иль видеть, отвергая.
Вадим
Клянись,– чтоб мог я дочь мою во всем познать
И миру без стыда Рамиду показать,—
Клянись, что, одолев душ рабских страстну муку,
Из наших сограждан тому отдашь ты руку,
За вольность общества кто паче всех герой
Покажет, что владеть достоин он тобой.
Клянись наградой быть тирана за паденье.
Рамида
Что требуешь! Увы! сие мученье
Превыше сил моих! Иль мало жертвы той…
Вадим
Поди от глаз моих, исчезни предо мной!
Быть дочерью моей я способ предлагаю;
А ты... Нет, ты не дочь, и я тебя не знаю!
Храня любовь отца, я только что крушусь.
Рамида
Постой, родитель мой! я все свершить клянусь!
Коль мало лютых мук, которы предприемлю,
Ты вымысли еще…
Вадим
Я дочь мою объемлю!
Не плачь, умерь тоску, что грудь твою теснит.
Что может нас терзать, коль слава предстоит?
(Увидя Пренеста.)
Пренест! отечества к спасенью есть ли виды?
Уже ль достоин ты руки моей Рамиды?
ЯВЛЕНИЕ 4
Вадим, Рамида, Пренест
Пренест
Все чувства устремя тебе подобным быть
И, обществу служа, Рамиду заслужить,
Лишь только ты меня, спеша за град, оставил,
Тотчас мои стопы к вельможам я направил,
Которых гордый дух против венца роптал
И гнева молнию в молчании питал.
Собрав их, я им рек! "Се час тот наступает,
В который небо нам судьбу граждан вручает;
В который город наш, сей прежде царь царей,
Сие питалище великих толь мужей,
С свободой своего сияния лишенный,
Под игом скипетра позорно удрученный,
Возможет вознестись на высоту опять,
Чтоб Северу всему законы подавать.
Уже извне на трон направлены удары:
Уж с воинством Вадим принес тиранству кары.
Коль так же, как ему, противен вам венец,
Паденья своего не избежит гордец,
Который, нам дая вкушать соты коварства,
Нас клонит к горести самодержавна царства.
Великодушен днесь он, кроток, справедлив,
Но, укрепя свой трон, без страха горделив,
Коль чтит законы днесь, во всем равняясь с нами,
Законы после все ж нас попрет ногами!
Проникнув в будуще вы мудростью своей,
Не усыпляйтеся блаженством власти сей:
Что в том, что Рурик сей героем быть родился,—
Какой герой в венце с пути не совратился?
Величья своего отравой упоен,—
Кто не был из царей в порфире развращен?
Самодержавие, повсюду бед содетель.
Вредит и самую чистейшу добродетель
И, невозбранные пути открыв страстям,
Дает свободу быть тиранами царям,
Воззрите на владык вы всяких царств и веков,
Их власть – есть власть богов, а слабость – человеков!"
Потом, чтоб яростны против лучей венца
И паче раздражить их гордые сердца,
Изобразил я им народов страшны бедства:
Те самовластия плачевны, люты следства,
Вокруг которого с кадильницею лесть,
Бесстудно принося богам пристойну честь,
Преступников в венцах с бессмертными равняет
И кровью подданных на тронах упояет.
Гнев боле пламеня моих чертами слов,—
"Представьте,– я сказал,– вы смертных сих богов,
В надменности свою законом чтущих волю,
По гнусным прихотям влекущих нашу долю
И первенство дая рабам своих страстей,—
Пред ними тот велик, кто паче всех злодей.
Дождемся ли и мы такой ужасной части,
Когда властитель наш, в своей спокоен власти,
Личину хитрости со горда сняв лица,
Явит чудовище под блесками венца?
Всечасно окружен свирепостью и страхом,
Подножья своего считать нас будет прахом
И, присвояя плод трудов несметных лет,
Отнимет все у нас – и даже солнца свет,
Чтоб подлость наградить своих льстецов прегнусных.
Уж есть событие таких предвестий грустных;
Его варягами наполнен весь наш град;
Уж с нами становя своих рабов он в ряд,
Остатки вольности и наших прав отъемлет;
А ваш великий дух на крае бездны дремлет!
"Проснитесь!.." Вдруг их вопль остановил мой глас:
"Идем пронзити грудь тирану сей же час!"
Их рвенье описать я сколько б ни старался,
Как мрак пред пламенем глагол бы мой казался.
И как изобразить движенье сих мужей,
Сих ненавистников и рабства и царей;
Их слезы на очах от гнева и позора,
Летящи молнии от яростного взора,
Багряность мрачных лиц, сей образ грозных туч.
Из коих вольности блистал надежный луч
И неминуемо тираново паденье.
Впоследок, пременя свой гнев во исступленье,
Забыв опасности и все исторгнув меч,
