355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Яков Слащев-Крымский » Крым, 1920 » Текст книги (страница 1)
Крым, 1920
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 01:55

Текст книги "Крым, 1920"


Автор книги: Яков Слащев-Крымский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Яков Александрович Слащов-Крымский. Крым, 1920

От издателя

Продолжая тему гражданской войны в России, редакция «Военно-исторической библиотеки» предлагает вниманию читателя двухтомник, посвященный борьбе за Крым в 1920 году и включающий материалы как мемуарного, так и аналитического характера.

История Белого Крыма, как и биография его руководителя, барона Врангеля, сегодня все больше привлекает внимание историков и публицистов. Во Врангеле и установленной им системе государственной власти многие видели и видят несбывшуюся альтернативу – как Советам, так и потерпевшим поражение режимам Колчака и Деникина. И мемуарист В. Шульгин, и эмигрантский биограф Врангеля Н. Росс, и многие другие исследователи (как эмигрантские, так и современные) отмечают, что в 1920 году белым властям удалось не только установить в Крыму твердую государственную власть, но и избавиться от большинства пороков, ранее компрометировавших белые армии в глазах населения России – беззакония, коррупции, бандитизма, массового и ничем не оправданного террора.

Но «либерализм» Врангеля во многом стал следствием прагматизма и максимально трезвой оценки реального положения дел. Именно прагматизм вынудил его отказаться от концепции «единой и неделимой», обещать в аренду Франции минеральные богатства юга страны и даже заключить союз с врагом России – Польшей (естественно, что Польша предала Врангеля, как только ей [6] это понадобилось). Вдобавок, нельзя не отметить весьма специфического положения Крыма весной и в начале лета 1920 года. Малые размеры Крымского полуострова способствовали хорошему контролю за политической ситуацией со стороны центральных властей, а неразвитость системы помещичьего землевладения и нахождение большинства промышленных предприятий в государственной собственности обуславливали отсутствие в обществе серьезных социальных и классовых противоречий. С другой стороны, Врангель имел возможность вывезти в Крым и отправить на фронт наиболее боеспособные войска из состава эвакуированной армии Деникина. Сравнительно небольшая численность врангелевских войск значительно повышала их мобильность, а география Северной Таврии позволяла белым при выходе из Крыма вести эффективную оборону захваченной территории, маневрируя силами по внутренним операционным линиям. В то же время война с Польшей не позволяла советскому руководству перебросить на Юг полноценные войска, имевшие боевой опыт.

Однако с середины лета 1920 года преимущества положения белых начали постепенно оборачиваться недостатками. Крым не мог снабдить себя продовольствием, наличие же огромного числа войск и беженцев лишь усугубляло эту и без того серьезную проблему. Решить ее позволил захват богатых земледельческих районов Северной Таврии и массовый вывоз оттуда зерна – как для снабжения крымского населения, так и на продажу за рубеж. В результате у белых властей впервые появился реальный продукт для экспорта (Франция в 1920 году из-за неурожая испытывала крайний недостаток хлеба). Но одновременно резко ухудшились отношение сельского населения Северной Таврии к белым властям. Произошло то же, что и при Деникине, – крестьянин, без особой симпатии относившийся к Советам, с приходом белых начал активно бороться против них (махновщина). Тем более что местное население справедливо не доверяло врангелевской валюте – «колокольчикам», которыми расплачивались при реквизициях зерна (инфляция в Крыму за полгода составила до 15000%). Да и [7] сам Врангель признавался В. В. Шульгину, что не считает нужным долго удерживать Северную Таврию, – достаточно время от времени делать на нее набеги, тем самым пополняя запасы продовольствия для снабжения Крыма и продажи за рубеж. Кстати, именно из-за невозможности прокормить крымское население за счет внутренних ресурсов Крыма Врангель в свое время отказался от предложенного англичанами варианта перемирия на основе сохранения в руках белых властей лишь самого полуострова (тот самый литературный «Остров Крым»).

К осени 1920 года осложнилась ситуация и внутри армии Врангеля. После подписания перемирия с Польшей советское командование смогло отправить на Южный фронт свои наиболее боеспособные войска. В то же время лучшие части белых оказались выбиты в летних боях, их пришлось заменять пополнениями из мобилизованных крестьян либо пленных красноармейцев. Белое командование было последовательно в стремлении держать на фронте лишь самые боеспособные части, поэтому более половины врангелевской армии в течение всей кампании оставалось в Крыму, выполняя роль резерва. Увы, длительное пребывание вне театра боевых действий огромной массы войск, причем далеко не самого лучшего качества, отнюдь не способствовало укреплению тыла. В итоге крах фронта в Причерноморье в конце октября 1920 года дополнился загниванием белого тыла, подъемом повстанческого движения, разложением и коррупцией власти и катастрофическим падением ее поддержки среди населения – точно так же, как это случилось у Деникина.

К моменту начала советского наступления в Северной Таврии общая численность белых войск в Крыму достигала 150 тысяч (у самого Врангеля мелькает «несколько преувеличенная» цифра в 300 тысяч). Однако в боевых частях на фронте находилось не более трети от этого числа. Более того, уже в ноябре, после крушения обороны у Чонгара и Перекопа белое командование не сделало и попытки использовать эту массу войск для организации контрудара и восстановления фронта (хотя весной Слащов применял именно эту тактику). Таким [8] образом, приходится констатировать, что неизмеримо более взвешенная и продуманная политика Врангеля как в политической, так и в военной областях, в итоге привела к тем же последствиям, с которыми столкнулись все остальные белые правительства.

Как и при составлении предыдущих сборников, мы постарались дать материалы, рассматривающие события в Крыму с точки зрения всех противоборствующих сторон. В основу первого тома положены работы мемуарного характера, отражающие взгляд на события с «белой» стороны. Фрагменты из воспоминаний барона П. Н. Врангеля, наряду с подробным описанием хода боевых действий, содержат информацию о внутренней и внешней политике Крымского правительства. Напротив, мемуары героя обороны Крыма генерал-лейтенанта Я. А. Слащова, посвящены непосредственно действиям на фронте в первый период Крымской кампании весной и летом 1920 года. Следует учесть, что при их оценке необходимо учитывать личностный фактор – талантливый и нервный Слащов, будучи отставлен Врангелем от руководства войсками, склонен преувеличивать свои достижения и чрезмерно критично относится к действиям других белых руководителей. Последнему в немалой степени способствовало и то, что мемуары были написаны и опубликованы уже после возвращения их автора в Советскую Россию. Впрочем, даже в воспоминаниях представителей «красной» стороны наблюдаются значительные расхождения во мнениях и оценках тех или других личностей и событий. В целом же вся Крымская кампания 1920 года отличалась от других кампаний гражданской войны гораздо более заметным влиянием на события отдельных персоналий, их талантов, личных и профессиональных качеств. Но тем больший интерес представляет анализ столкновения этих личностей и их взглядов на происходившее.

Во вторую книгу войдут советские исследовательские и мемуарные работы 1920-х – 1930-х годов, а также подборка политических и военно-оперативных документов, посвященных кампании 1920 года на Юге России.

Владислав Гончаров

Введение

В настоящее время в печати появляется много мемуаров, исследований и статей о событиях 1918–1920 гг., когда русский народ переживал великую драму гражданской войны. Многие из авторов облекают себя в беспристрастную тогу историка, претендуя на абсолютную верность своих взглядов и суждений. Лично я на это не претендую. Человек, переживший бурный период, беспристрастно его описывать не может. На все его изложение ляжет отпечаток его личных воззрений и впечатлений. Поэтому я, приступая к своим запискам, заранее предупреждаю читателей, что все изложенное будет пропитано моими настроениями и моей идеологией, потерпевшей страшный излом за это бурное время.

В изложении фактов, конечно, я буду придерживаться полной правдивости, но освещение их будет носить следы моей прежней идеологии, изжить которую мне удалось лишь в самое последнее время, когда у меня открылись глаза и я понял многое, чего не понимал во время переживания излагаемых событий.

Прежде чем приступить к фактам, изложению которых посвящена эта книга, я считаю [12] нужным сказать несколько слов о Добровольческой армии и ее идеологии до Крыма и бросить взгляд на то, как возникло на юге России движение против Советской власти, приведшее к столь печальным последствиям.

После быховского сидения{1} группа лиц с Корниловым и Алексеевым во главе обосновалась в Новочеркасске на Дону, куда Советская власть еще не проникла. Их цель была – собрать новую армию взамен разложившейся на фронте и продолжать борьбу с германским нашествием, причем большевики рассматривались как ставленники немцев. Короче говоря, идеей, руководившей этими людьми, была борьба за «отечество», которое одно уцелело от триединого лозунга{2}, под которым военные [13] элементы России воспитывались в течение 200 лет. Действительно, если идея «царя» была дискредитирована, то идея «отечества» держалась крепко; она была впитана, так сказать, с молоком матери и поддерживала дух армии за все время Германской войны. И вот теперь она опять должна была выдвинуть массы на борьбу с иноземным нашествием, и прежде всего против Советской власти, которая тоже рассматривалась руководителями Добровольческой армии как иноземный элемент.

Но пошли ли массы на эту новую борьбу? Нет. В Новочеркасске собралась только группа «интеллигенции» в 2000 человек, а народные массы остались глухи к их призыву. Власть трудящихся, провозгласившая вполне понятный массам лозунг борьбы против эксплуататоров, торжествующе двигалась на Дон. 5 января 1918 г. я прибыл в Новочеркасск, где было всего около 2000 добровольцев – юнкеров и офицеров, которые частью шли «идейно», а частью потому, что некуда было деваться. Во всяком случае, все они были против Советской власти совершенно сознательно. Эту группу лиц не надо смешивать с позже попавшими в Добровольческую армию лицами из интеллигенции, очутившимися в ее рядах только потому, что жили в районе, захваченном ею. С тем же успехом они служили бы и у красных. Надо сказать, что интеллигенция в массе совершенно растерялась, не отдавала себе отчета в происходящем и принадлежала к партии «И. И.» (испуганный интеллигент).

Алексеев деятельно занялся рассылкой эмиссаров на места, чтобы там поднять восстание. Участь этих эмиссаров была не лучше участи самой Добровольческой армии. Массы за ними не шли. Казачество было довольно Советской властью, отнявшей землю у помещиков, и совершенно не желало выступать и часто выдавало агитировавших за «отечество» лиц. Одним из названных эмиссаров, почти единственным, вернувшимся потом в Добровольческую армию со сравнительно крупным отрядом, был я.

Меня отправили в Минераловодский район. Но сколько я ни скитался по горам – ничего не удавалось; [14] организуемые восстания срывались. Приходилось скрываться и не входить ни в один дом.

Средств у Добровольческой армии не было никаких. У отправленных на места – тем паче. События большинству были неясны, настроение было ужасно: идея, руководившая действиями, – идея «отечества» – гибла. Скоро в Баталпашинске стало известно, что 13 апреля 1918 г. под Екатеринодаром убит Корнилов. Добровольческая армия превратилась в банду, бродившую с места на место, спасавшую свою жизнь, выгоняемую в калмыцкие степи.

Но вот Терек и Кубань стали наводняться бросившей Кавказский фронт армией. Частью она шла целыми частями, а частью – отдельными толпами и одиночными людьми, и к середине апреля Северный Кавказ оказался насыщенным оседавшими по станицам солдатами распавшейся царской армии. Тогда и иногородние, работавшие у казаков или нанимавшие у них землю, подняли голову и начали передел земли. Советская власть закрыла базары и стала отбирать излишки продуктов, и свершилось «чудо». Идея «отечества», не находившая до сих пор отклика в массах, вдруг стала понятна зажиточному казачеству настолько, что для организации отрядов не приходилось уже агитировать, а станицы сами присылали за офицерами и выступали «конно, людно и оружно». В течение июня месяца в Баталпашинском отделе организовался отряд до 5000 человек, начальствование штабом которого я принял на себя, а во главе отряда стал офицер из коренных казаков – Шкура{3}. В июле Добровольческая армия, поддерживаемая казаками, заняла Тихорецкую, и совершилось соединение мое с нею при занятии 21 июля Ставрополя отрядом Шкуры. Уже тут стали сказываться его грабительские инстинкты, и он был отстранен от командования отрядом, превращенным во 2-ю Кубанскую [казачью] дивизию Улагая (Шкура вновь выплыл при движении на север). [15]

Зажиточное казачество, местные торговцы, кулаки и интеллигенция встречали Добровольческую армию с восторгом, и создавалось впечатление движения за родину, способное обмануть даже более опытного политика, чем был я и мне подобные.

27 ноября 1918 г. в Новороссийск прибыли суда Антанты. В Добровольческой армии появились деньги, оружие, патроны. До этого все это было в плачевном состоянии: кое-что перепадало от Краснова, кое-что захватывали от красных, много давало население (казаки) в виде довольствия, одежды, лошадей и зарытого оружия и снаряжения. Время шло, район Добровольческой армии расширялся: она захватила Крым, юг Украины и Донецкий бассейн, Кавказ был в ее руках. Союзники давали деньги, рассчитывая возместить свои расходы со временем русскими углем и нефтью.

Началась разбойничья политика крупного капитала. Появились старые помещики, потянувшие за собой старых губернаторов. Интересы мелкой русской буржуазии, создавшей Добровольческую армию, стали как бы попираться интересами крупного международного капитала.

Борьба из внутренней постепенно и совершенно незаметно стала превращаться в борьбу интернационального капитала с пролетариатом. Даже мелкобуржуазные массы почувствовали гнет и частью отхлынули от белых. Пролетариат поднял голову, начались восстания. Создавались внутренние фронты. Я, конечно, не говорю про анархическое движение Махно, боровшегося со всякой властью.

Появился ряд грабителей, ставших во главе белых войск: они были удобны крупному чужеземному капиталу, так как без зазрения совести готовы были на все сделки.

Кажется теперь странным, что все это не было понято тогда, но когда вспомнишь про полную политическую безграмотность участников Добровольческой армии, то перестаешь удивляться.

Как бы то ни было, но в Добровольческой армии начался развал: пролетариат и беднейшее крестьянство [16] ясно были против нее, мелкая буржуазия сильно разочаровалась и стала отходить в сторону. В войсках началось дезертирство. Усилились грабежи, участниками которых были лица даже высшего командного состава. Движение потеряло всякую идейность и все совершалось во имя личного благополучия или тщеславия. Армия дошла до Орла, откуда безудержно покатилась к югу. [17]

Глава I. Отход в Крым

1. Политическая обстановка

Начавшийся в октябре разгром Добровольческой армии под Орлом быстро разрастался. Если, как мы видели во введении, широкие народные массы охладели к Добровольческой армии и к ее целям, то при ее неудачах это охлаждение сказывалось еще больше и быстро переходило в открытую враждебность. Элементы, не сочувствовавшие Добровольческой армии, подняли голову. Нелады Деникина с Кубанской радой разложили кубанскую армию. Донская армия вовсе не стремилась на Москву, а ее молодые элементы не питали вражды к Советской власти и совершенно не хотели драться. Оставалась Добровольческая армия Май-Маевского и войска главноначальствующих: Киева – Драгомирова и Одессы – Шиллинга.

Относительно идеологии этих частей можно сказать мало определенного. Чувствовалась полная неустойчивость. Солдатская масса была индифферентна, низшее офицерство было развращено во время [18] гражданской войны своими начальниками и, не имея точного определенного лозунга, за которым шли бы массы, колебалось; удерживал это офицерство в Добровольческой армии лишь страх перед репрессиями красных. Недоверие к высшему командному составу росло – грабежи и кутежи лиц этого состава с бросанием огромных сумм были у всех на виду, и младший командный состав пошел по стопам старшего и тоже стал собирать дары от «благодарного населения», внося еще большую разруху и еще больше озлобляя население. Богатое казачество, пострадавшее материально в 1918 г., пожелало пополнить свои убытки и отправляло вагонами награбленное имущество в свои станицы и туда же гнало лошадей табунами. Дело дошло до того, что казачьей части нельзя было спешиться для боя, потому что ни один казак не хотел оставить сзади свою лошадь с седлом, к которому были приторочены его сумы, где, очевидно, лежало достаточное количество ценностей.

Как видно из изложенного, лозунг «отечество», который, как мы видели во введении, не был в состоянии поднять народные массы, не оказался в состоянии и двигать их на Москву. Экономические причины, благоприятные для Добровольческой армии летом 1918 г., обернулись против нее к концу 1919 г.

Декларация Деникина о будущих реформах никого не соблазнила; фактически власть была в руках крупной буржуазии, интересы которой проводились в жизнь, а мелкая буржуазия страдала и, естественно, разочаровавшись в Добровольческой армии, выдвинула единый фронт с пролетариатом и беднейшим крестьянством против последней. Идея «отечества» вдохновляла только единичных идеалистов, политически безграмотных и потому упорно стоящих на своем во вред своему народу и самим себе.

Это слепое увлечение отдельных лиц указанной идеей продлило существование Добровольческой армии.

Дать точную характеристику политических убеждений участников Добровольческой армии я не берусь. Абсолютно все группировались по своим имущественным [19] интересам. Получилась мешанина кадетствующих и октябриствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов. Кадровое офицерство было воспитано в монархическом духе, политикой не интересовалось, в ней ничего не смыслило и даже в большинстве не было знакомо с программами отдельных партий. «Боже, царя храни» все же провозглашали только отдельные тупицы, а масса Добровольческой армии надеялась на «учредилку», избранную по «четыреххвостке», так что, по-видимому, эсеровский элемент преобладал. Я, конечно, говорю не про настоящую партийность, а про приблизительную общность политических взглядов. Вообще же должен сознаться, что эта характеристика мною произведена только теперь, по воспоминаниям о прошлом, тогда же я в эти вопросы не вдумывался. Как бы то ни было, политическая обстановка в декабре 1919 г. сложилась крайне неблагоприятно для вооруженных сил на юге России. Народное недовольство белой властью выявилось в ряде восстаний повсеместно. Это не могло не отразиться на войсках, во-первых, отозванием крупных частей с фронта, во-вторых, разложением самих войск и дезертирством. Всюду царствовали недоверие и преследование личных интересов. Части таяли. Разгром разрастался.

2. Стратегическая обстановка

Белые в декабре [1919 г.] отступали по всему фронту. На главном направлении красных (Орел – Ростов) стояла Добровольческая армия Май-Маевского, правее – донцы и кубанцы, левее – Шиллинг и Драгомиров; у Екатеринослава действовал против Махно под моей командой 3-й армейский корпус, к которому были присоединены Донская [конная] бригада Морозова, Терская – Склярова, Чеченский сводный полк и 1-й стрелковый Кавказский и Славянский{4} полки. [20]

В декабре же Май-Маевский был отрешен от должности и заменен Врангелем. Дело не улучшалось, и армия катилась на Кавказ. Врангель был тоже отрешен и заменен Кутеповым. Обстановка складывалась тревожная. У 3-го корпуса был полный успех против Махно, но все же, учитывая обстановку, я 19 декабря объявил по городу Екатеринославу, что ввиду приближения красных за город не ручаюсь и предлагаю желающим выехать из города, для чего назначаются поезда ежедневно в 15 часов с 20 декабря. Между тем красные приближались.

26 декабря я получил приказ Деникина отправить в распоряжение Шиллинга бригаду Склярова, а с остальными частями отходить в Крым и принять на себя оборону Северной Таврии и Крыма.

Таким образом, армия Деникина отходила двумя крупными группами: 1) во главе со Ставкой, в составе Добровольческой армии, донцов, кубанцев и терцев – на Кавказ и 2) войска Шиллинга и Драгомирова – в Новороссию{5}, прикрыв Николаев – Одессу и базируясь на последнюю.

В промежуток между ними 3-й армейский корпус под моей командой получил приказ отходить с задачей удерживать Крым. Командование, видимо, смотрело на Крым как на приговоренную к сдаче территорию, рассчитывая задерживать натиск красных на Дону или где-нибудь в его районе и около Буга с тем, чтобы оттуда вновь перейти в наступление, действуя по внешним операционным линиям и одним своим движением заставляя красных бросить осаду Крыма или очистить его, если они его займут.

Руководствуясь, очевидно, этим, Деникин и назначил на Крым столь ничтожные силы, потому что даже назначенный сперва туда же 2-й [армейский] корпус Промтова получил приказ отходить на Одессу. Между тем если бы отводить главные силы Новороссии не на Одессу, а на Крым, то, опираясь на него, эти более крупные силы могли бы действовать активно против армии красных, шедших на Кавказ. [21]

Численность обеих армий (красных и белых) была почти равна – около 50 000 каждая. Но у белых были сильное разложение и дезертирство.

3. Организация отхода в Крым

Таким образом, при наличии описанной обстановки на меня возлагалась защита Северной Таврии и Крыма, куда надлежало еще пробиться через Махно, но это ввиду полной деморализации его банд особого затруднения не представляло. Большее затруднение заключалось в непролазной грязи и почти полной непроходимости проселочных дорог для обозов.

Для выполнения задачи в моем распоряжении находились: 13-я пехотная дивизия – около 800 штыков, 34-я пехотная дивизия – около 1200 штыков, 1-й Кавказский стрелковый полк – около 100 штыков, Славянский полк – около 100 штыков, чеченцы – около 200 шашек, Донская конная бригада полковника Морозова – около 1000 шашек и конвой Штакора-3{6} – около 100 шашек. Артиллерия имела всего на одну дивизию 24 легких и 8 конных орудий; итого около 2200 штыков, 12 000 шашек и 32 орудия. С первого же взгляда было ясно, что этих сил было совершенно недостаточно для обороны Северной Таврии от победоносного наступления красных.

Фронт Северной Таврии тянулся полукругом около 400 верст, причем прорыв моего расположения в одном месте мог привести красных к перешейкам раньше остальных моих частей, которые, следовательно, вынуждены были бы в этом случае бежать назад вперегонки с красными и подвергнуться неминуемому поражению.

Поэтому я решил Северной Таврии не оборонять и до Крыма в бой с красными не вступать, а немедленно отбросить Махно от Кичкасского моста и отправить пехоту в Крым, прикрывая ее отход от красных конной завесой. Бригаду 34-й [пехотной] дивизии с обозами из Екатеринослава отправить по железной дороге на Николаев, где [22] погрузить на суда и перевезти в Севастополь. Самому немедленно после переправы у Кичкасс ехать в Николаев – Севастополь и осмотреть оборонительное положение Крыма до подхода туда моих войск. План обороны Крыма в моей голове уже был намечен в общих чертах, так как Крым я знал по боям 1919 г., но окончательное решение я хотел принять на месте.

27 декабря Махно потерял Кичкасский мост и 5 орудий. Крымский{7} корпус двинулся в Крым, а бригада 34-й дивизии с обозами по железной дороге на Николаев. Я выехал туда же. Екатеринослав был белыми очищен без боя.

Пока все шло гладко: мне удалось сохранить свои части для главной операции. Однако Ставка настаивала на защите Северной Таврии. На телеграммы об этом я отвечал категорическим отказом, что с наличными силами никто Северной Таврии удержать не может; на оборону же Крыма я буду смотреть не только как на вопрос долга, но и чести. Наконец, Ставка согласилась.

5 января 1920 г. я был в Севастополе, мои части в это время были севернее Мелитополя. Соприкосновение с красными держала только конница, медленно отходившая назад почти без выстрела. Над Крымом нависла гроза в лице 13-й армии красных. [23]


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю