Текст книги "Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения"

Автор книги: Якоб фон Икскюль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

6. Цель и план

Поскольку человек привык измерять свое бытие движением от одной цели к другой, мы убеждены, что нечто подобное свойственно и животным. Эта коренная ошибка по сей день постоянно наводит исследователей на ложный след.

Конечно же, никто не станет приписывать морскому ежу или дождевому червю способность ставить цели. Однако при описании жизни клеща мы уже говорили о том, что он подкарауливает свою жертву. Этим выражением мы, пусть и ненамеренно, произвольно приписали клещу, руководимому лишь природным планом, мелкие повседневные человеческие заботы.

Таким образом, первая задача, стоящая перед нами при исследовании окружающих миров, заключается в том, чтобы развеять ложное представление о цели. Этого можно достичь, лишь систематизируя жизненные проявления животных с точки зрения плана. Возможно, позднее будет установлено, что высшие млекопитающие в некоторых действиях руководствуются целью, однако они всегда будут подчиняться общему природному плану.

Все прочие животные вообще никогда не производят действий, направленных на достижение цели. Чтобы развеять все сомнения и удостовериться в справедливости данного тезиса, читателю достаточно заглянуть в некоторые окружающие миры. Илл. 24 обязана своим происхождением сведениям о том, как мотыльки воспринимают звук, которыми со мной поделился один знакомый исследователь. Она демонстрирует, что источник звука, на который настроены эти животные, не имеет никакого значения: воздействие звука, издаваемого летучей мышью, и трения притертой пробки будет одинаковым. Те ночные мотыльки, которые хорошо видны благодаря своей светлой окраске, улетают от источника высокого звука, в то время как имеющие защитную окраску виды при таком же звуке стараются приземлиться. Один и тот же признак порождает противоположные действия. Бросается в глаза высокая степень планомерности обеих полярных поведенческих реакций. Здесь не может быть и речи ни о распознавании, ни о целеполагании, поскольку ни один мотылек никогда не видел окраски своего покрова. Наше удивление в связи с наблюдаемой здесь планомерностью возрастет, как только мы узнаем, что искусное микроскопическое строение органа слуха ночного мотылька существует только ради восприятия этого единственного высокого звука – звука летучей мыши. Ко всему прочему мотыльки совершенно глухи.

Илл. 24. Воздействие на мотылька высокочастотными звуками

Вывод о различии между целью и планом можно сделать на основе показательных наблюдений Жана-Анри Фабра[49]49
  Жан-Анри Фабр (1823–1915) – французский инсектолог.


[Закрыть]. Он помещал самку павлиноглазки на лист белой бумаги, сидя на котором она некоторое время двигала своим брюшком. После этого он сажал самку под стеклянный колпак рядом с листом бумаги. Ночью через окно влетал целый рой самцов этого весьма редкого вида бабочек, и все они собирались на белом листе. Ни один из них не обращал внимания на самку, находящуюся под колпаком. Фабр не смог прокомментировать, какое физическое или химическое воздействие исходило от бумаги.

В этой связи более плодотворными оказались опыты, которые ставились над кузнечиками и сверчками. Эти опыты показаны на илл. 25. В одной комнате перед микрофоном, представляющим собой приемник, сидит оживленно стрекочущая особь. В соседней комнате перед вторым транслирующим аппаратом собрались ее брачные партнеры, которых нисколько не заботит, что рядом с ними под стеклянным колпаком сидит еще одна особь: ее пение напрасно, поскольку купол колпака не пропускает звук. Никто из партнеров не приближается к ней. Оптический образ не имеет никакого воздействия.

Оба эксперимента говорят об одном. В этих случаях нигде не идет речи о преследовании цели. Поведение самцов, которое может показаться странным, легко объяснить, если подходить к нему с точки зрения планомерности. В обоих случаях признак запускает действие функционального цикла, но из-за отсутствия подобающего объекта процесс не завершается появлением правильного признака действия, необходимого для погашения первого признака. При нормальных условиях признак действия должен быть сменен другим признаком восприятия и запустить следующий функциональный цикл. В обоих случаях необходимо подробнее исследовать природу этого второго признака. Как бы то ни было, он является неотъемлемым звеном в цепи функциональных циклов, служащих для спаривания.

Итак, можно сказать, что у насекомых нет целевых действий. Они руководствуются непосредственно природным планом, который определяет признаки, подлежащие восприятию, что мы и видели на примере клеща. Однако тот, кто когда-либо наблюдал на птичьем дворе за наседкой, спешащей на помощь своим птенцам, вряд ли сомневался, что он созерцает подлинное целевое действие. Как раз такой пример был всесторонне изучен на основании успешных опытов.

Результаты этих опытов отображены на илл. 26. Если мы привяжем цыпленка за лапку, он станет громко пищать, и наседка со взъерошенными перьями сразу поспешит на этот звук, даже не видя птенца. Как только она найдет его, она начнет яростно защищать его клювом от воображаемого врага.

Илл. 25. Кузнечик перед микрофоном

Если же мы поместим привязанного цыпленка под стеклянный колпак, так, чтобы наседка его видела, но не слышала, то его вид нисколько ее не встревожит.

Но и здесь речь идет еще не о целевом действии, а о прерванной цепи функционального цикла. Такой признак, как писк, как правило, косвенным образом связан с нападением на цыпленка некоего врага. Этот признак восприятия подавляется признаком действия – отгоняющими врага ударами клюва. Если цыпленок трепыхается, но не пищит – это еще не перцептивный признак, который повлечет за собой определенные действия. Впрочем, даже если бы такие действия последовали, они были бы совершенно бесполезны, поскольку курица не способна развязать петлю.

Не менее странно и бесцельно поведение курицы, показанной на илл. 27. В одном выводке у наседки среди желтых оказался черный цыпленок. По отношению к нему, являющемуся ее плотью и кровью, она вела себя исключительно противоречиво. Курица прибегала на его писк, однако, завидев черного цыпленка среди светлых птенцов, гнала его же прочь. Акустические и оптические признаки одного и того же объекта пробуждали в ней два разных функциональных цикла. Очевидно, что в окружающем мире курицы два перцептивных признака цыпленка не складывались в одно целое.

Илл. 26. Курица и цыплята

Илл. 27 Курица и черный цыпленок

7. Воспринимаемый образ и образ действия

В связи с противопоставлением цели субъекта плану природы перед нами встает вопрос и об инстинкте, о котором до сих пор нет ясного представления в науке.

Нужен ли желудю инстинкт, чтобы стать дубом, инстинкт ли руководит работой сонма костеобразующих клеток над формированием кости? Если мы ответим на эти вопросы отрицательно и поставим природный план на место инстинкта в качестве организующего фактора, то мы узрим господство природного плана и в том, как паук прядет паутину, и в том, как птица вьет гнездо, поскольку в обоих случаях мы не имеем дела с индивидуальной целью.

Инстинкт – это лишь порождение нашей нерешительности, о нем говорят в том случае, когда не признают надындивидуальных природных планов. А не признают их потому, что не могут сформулировать верное представление о сущности плана, ибо он не является ни материей, ни силой.

И всё же получить представление о плане не так сложно, если держаться наглядного примера.

Если у нас нет молотка, то даже самого хорошего плана недостаточно, чтобы вбить в стену гвоздь. Также совершенно бесполезным окажется и самый лучший молоток, если действовать без плана, полагаясь на случай. Так можно отбить себе пальцы.

Без планов, то есть без повсеместно господствующих правил, структурирующих природу, в ней царил бы не стройный порядок, а хаос. Каждый кристалл – это продукт природного плана, и когда физики наглядно демонстрируют стройную боровскую модель атома, тем самым они заявляют, что раскрыли планы неодушевленной природы.

В одушевленной же природе господство таких планов можно наблюдать при исследовании окружающих миров. Погружаться в них – одно из самых увлекательных занятий. И поэтому мы не будем сбиваться с пути и спокойно продолжим наше путешествие по окружающим мирам.

На илл. 28 отображены основные результаты, полученные в ходе исследований рака-отшельника. Было доказано, что его картина восприятия представляет собой очень упрощенную пространственную схему. Значимым для него может стать каждый предмет определенного размера, имеющий цилиндрические или конусообразные очертания.

Илл. 28. Кувшинка и рак-отшельник

На иллюстрациях хорошо видно, как меняется значение конкретного предмета в виде цилиндра – в данном случае кувшинки – в окружающем мире рака в зависимости от состояния, в котором находится особь.

На всех этих иллюстрациях показаны один и тот же рак-отшельник и одна и та же кувшинка. Вначале мы видим, как у рака отняли кувшинку, которую он нес на своем панцире. Во втором случае его лишили и раковины, а в третьем рака-отшельника, прежде несшего на себе и раковину и кувшинку, подвергли длительному голоданию. Этого достаточно, чтобы рак испытал три разных состояния.

В соответствии с разными состояниями значение кувшинки для рака также меняется. В первом случае, когда его раковина лишается защитного покрова кувшинки, необходимого для обороны от кальмаров, воспринимаемый образ кувшинки получает защитную тональность[50]50
  Из возможных вариантов перевода понятия «Merkton» (связанных с термином «Wirkton»), среди которых – «коннотация восприятия» (и, соответственно, «коннотация активности/действия»), выбор был сделан в пользу «тональности восприятия», поскольку важное место в труде Я. фон Икскюля занимают музыкальные аллюзии, сохраняющиеся при таком переводе. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Это выражается в действиях рака, стремящегося притянуть ее к своей раковине. Если у рака отобрать и раковину, то воспринимаемый образ кувшинки приобретает тональность жилища, которая выражается в том, что рак, пусть и тщетно, пытается в нее заползти. В третьем случае, с голодающим раком, воспринимаемый образ кувшинки получает тональность пищи, ибо в таких условиях рак начинает ее поглощать.

Подобные эксперименты имеют исключительную важность, так как они показывают, что в окружающих мирах членистоногих воспринимаемый образ, формирующийся благодаря органам чувств, уже может дополняться и изменяться под влиянием «образа действия», зависимого от внешних факторов.

Чтобы понять эти необычные факты, был поставлен ряд опытов над собаками. Задания были очень простыми, а реакция собак вполне определенной. Собаку приучали по команде «Стул» запрыгивать на стоящий перед ней стул. Затем стул убирали и вновь произносили команду. При этом выяснилось, что собака использовала вместо стула любые предметы, на которые можно было усесться, и запрыгивала на них. Иными словами, целая группа предметов: ящики, этажерки, перевернутые табуретки – облекалась тональностью сиденья, являющегося таковым именно в восприятии собаки, а не людей. Ибо многие из этих сидений были совершенно непригодны для человека.

Аналогичным образом можно продемонстрировать, что также «стол» и «корзина» имеют для собаки особую тональность, полностью зависящую от действий, которые собака выполняет с этими предметами.

Однако наиболее остро эта проблема проявляется тогда, когда мы исследуем человека. Откуда берется не заданное в чувственном опыте знание о том, что стул предназначен для того, чтобы сидеть, чашка – чтобы пить, а лестница – чтобы взбираться по ней? Мы отчетливо видим не только форму и цвет всех предметов, которые научились использовать, но также и возможность действий, осуществимых с их помощью.

Однажды я взял с собой из Центральной Африки в Дар-эс-Салам молодого, очень умного и воспитанного негра. Единственным, чего ему недоставало, было знание предметов европейского обихода. Когда я попросил его залезть на невысокую лестницу, он спросил меня: «Как это делается? Я вижу лишь перекладины и проемы». После того как другой негр продемонстрировал ему порядок действия, он легко вскарабкался на лестницу. С этого момента наличествующие в чувственном опыте «перекладины и проемы» возымели для него значение карабканья и уже воспринимались им как лестница. Воспринимаемый образ перекладин и проемов обогатился за счет опробованного им самим образа действия, приобретя за счет этого новое значение, которое проявилось как новое свойство, то есть как сигнал к активности или тональность действия.

Этот пример с лестницей заставляет нас обратить внимание на то, что для всех наших манипуляций с предметами из окружающего мира человек выработал образ действия, который всякий раз так тесно сливается с воспринимаемым образом, данным нам органами чувств, что предметы обретают вследствие этого новое свойство, которое возвещает нам об их значении и для которого мы предлагаем лаконичное определение – тональность действия.

У одного и того же предмета, если он служит для различных целей, может быть несколько тональностей действия: в разных случаях они придают одному и тому же воспринимаемому образу новое значение. В некоторых ситуациях стул может быть использован как оружие, тогда его применение (образ действия) становится непривычным, наделяется тональностью драки. Подобно тому как это было у рака-отшельника, в этом сугубо человеческом случае тональность, которую образ действия придает воспринимаемому образу, определяется состоянием субъекта. Образы действия встречаются лишь там, где присутствуют центральные органы, отвечающие за внешнюю активность животных. Здесь следует исключить всех животных, действия которых обусловлены лишь рефлексами, например морских ежей. Но в остальном влияние образа действия глубоко укоренено в царстве животных, как это было видно на примере рака-отшельника.

Если мы хотим прибегнуть к образам действия при описании окружающих миров тех видов, которые сильно отличаются от человека, необходимо всегда иметь в виду, что эти образы представляют собой спроецированные на окружающие миры способности животных, и именно эти способности посредством тональности действия наделяют воспринимаемые образы значением. Следовательно, чтобы лучше понять объекты, имеющие жизненно важное значение в окружающем мире какого-либо животного, мы должны наделить воспринимаемый образ тональностью действия. Даже в тех случаях, когда мы еще не вправе говорить о восприятии пространственно-структурированного образа, как это наблюдается, в частности, у клеща, допустимо утверждать, что значение трех единственных воспринимаемых клещом раздражителей, исходящих от жертвы, определяется (связанными с раздражителями) тональностями действия: падением, поиском места для укуса и погружением хоботка в кожу. Ведущую роль в данном случае, несомненно, играет избирательная деятельность рецепторов, являющихся проводниками раздражений, однако именно тональность действия, связанная с раздражителями, надежно обеспечивает безошибочность этих преобразований.

Об образах действия мы можем судить по доступному для наших наблюдений поведению животных, и потому нам нетрудно получить представление о предметах в окружающем мире другого субъекта.

Если стрекоза летит к ветке, чтобы сесть на нее, это значит, что ветка не просто присутствует в ее окружающем мире как воспринимаемый образ, но также наделена тональностью места для приземления, выделяющей эту ветку среди всех прочих.

Лишь когда мы принимаем во внимание тональности действия, обретают стройность явления тех окружающих миров, которые вызывают у нас удивление. Мы можем утверждать, что количество объектов, которые животное способно распознавать в своем окружающем мире, соответствует количеству действий, которые оно может выполнить. Если же для него характерно небольшое количество действий и образов активности, то и объектов в его окружающем мире будет немного. По мере обеднения окружающего мира возрастает его надежность, поскольку среди нескольких объектов легче ориентироваться, чем среди их изобилия. Если бы действия инфузории-туфельки обладали образом действия, то весь ее окружающий мир состоял бы из однотипных объектов, каждый из которых являлся бы носителем тональности препятствия. Как бы то ни было, более надежный окружающий мир трудно себе представить.

По мере возрастания количества действий, которые способно выполнить животное, возрастает и количество предметов в его окружающем мире. Оно увеличивается в течение индивидуальной жизни каждого животного, способного накапливать опыт. Ибо всякий неизвестный ранее опыт порождает новое отношение к новым впечатлениям. При этом создаются новые воспринимаемые образы и вместе с ними – новые тональности действия.

В особенности наглядно это проявляется у собак, которые учатся обращаться с некоторыми предметами обихода человека, делая их предметами своего обихода.

Несмотря на это, в целом у собак таких предметов гораздо меньше, чем у людей.

Такое положение дел поясняют три взаимосвязанные иллюстрации: 29, 30 и 31. На каждой из них показана одна и та же комната. Однако предметы, находящиеся в ней, окрашены в разные тона, соответствующие количеству тональностей действия, которые связывают с ними соответственно человек, собака и комнатная муха.

Илл. 29. Комната в восприятии человека

Илл. 30. Комната в восприятии собаки

В окружающем мире человека при помощи тонировок переданы следующие тональности действия предметов, находящихся в комнате: соответствующий тон на стуле обозначает сидение, на столе – питание, стаканы и тарелки отмечены иным образом (указывая на тональности питья и еды). По-разному обозначены предметы и части интерьера: тон пола указывает на хождение, книжной полки – на чтение, бюро – на письмо, стены – на препятствие, лампы – на свечение.

В окружающем мире собаки схожие и повторяющиеся тональности действия переданы однотипными тонировками. Их совсем немного, мы можем выделить тонировки для питания и сидения, все прочие тона обозначают препятствие. И даже винтовой табурет не обладает в восприятии собаки тональностью сидения по той причине, что его поверхность слишком гладкая.

Наконец, как это видно на следующей иллюстрации, для мухи всё окрашивается тональностью полета или бега, включая лампу, на значение которой мы уже указывали, и предметы на столе.

На илл. 32 ясно показано, насколько хорошо муха ориентируется в среде, которую представляет собой наша комната. Мухи прилетают сразу, как только на столе оказывается чашка с горячим кофе, поскольку они реагируют на тепло. Они начинают бегать по столешнице, которая имеет для них тональность бега. И поскольку у мух на лапках имеются вкусовые органы, раздражение которых вызывает выдвижение хоботка, они останавливаются, когда находят пищу, в то время как соприкосновение со всеми прочими объектами побуждает их к дальнейшему движению. В рассматриваемом случае мы можем особенно легко отделить окружающий мир мухи от ее среды.

Илл. 31. Комната в восприятии мухи

Илл. 32. Предметы в окружающем мире мухи

8. Знакомый путь

В разнообразии окружающих миров у людей проще всего убедиться, если мы, не имея представления о местности, доверимся провожатому. Он уверенно находит путь, который мы не видим. В своем окружающем мире среди всех гор и деревьев провожатый различит именно те, что формируют единую цепь и служат вехами, тогда как не знающий пути не увидит в них ориентира.

Знакомый путь зависит лишь от конкретного субъекта и потому является типичной проблемой окружающего мира. Знакомый путь – это проблема пространства, связанная вместе с тем со зрительным пространством и пространством действия субъекта. Это можно понять по тому, как мы описываем знакомый путь, к примеру: за красным домом повернуть направо, затем пройти сто шагов прямо, потом свернуть налево. Для описания пути мы оперируем тремя типами признаков: 1) оптическими признаками; 2) плоскостями, заданными системой координат; 3) шагами ориентации. В таких случаях используется не элементарный шаг ориентации, то есть не наименьшая единица движения, а привычное для нас сочетание элементарных импульсов, которое требуется нам для осуществления шагов при хождении.

Шаг во время хождения, определяемый равномерным движением ног вперед и назад, у каждого человека строго фиксирован, а его размер у многих людей приблизительно одинаков. По этой причине вплоть до Нового времени он служил общепринятой мерой длины.

Если я прошу кого-либо пройти сто шагов, то я имею в виду, что он должен сто раз «сообщить своим ногам» один и тот же импульс движения. Результатом при этом неизменно будет прохождение приблизительно одинакового расстояния.

Когда мы повторно проходим один и тот же путь, импульсы, полученные нами при хождении, остаются у нас в памяти как знаки ориентации, так что мы непроизвольно окончим наш путь на том же месте, даже если и не принимали в расчет оптические признаки. Из этого можно сделать вывод, что знаки ориентации имеют исключительное значение для построения знакомого пути.

Весьма интересно было бы выяснить, какое отражение находит проблема знакомого пути в окружающих мирах различных животных. Ясно, что в них при построении знакомого пути решающую роль играют признаки обоняния и осязания.

В течение нескольких десятилетий многие американские ученые ставили тысячи опытов, чтобы выяснить, как самые разные животные ориентируются в лабиринте, насколько быстро каждое из них может освоить определенный путь. Для этих ученых не существовало проблемы знакомого пути, о которой здесь идет речь. Они не исследовали признаки зрения, осязания и обоняния, не задумывались они и о применении животным системы координат, в частности, им никогда не приходило в голову, что даже распределение сторон на «правую» и «левую» уже является отдельной проблемой. Они никогда не поднимали и проблему количества шагов, поскольку они не допускали, что у животных шаг также может служить для определения степени отдаленности.

Итак, мы видим, что, несмотря на значительные материалы, накопленные в ходе наблюдений, проблема знакомого пути требует совершенно нового подхода. Определение знакомого пути в окружающем мире собаки, наряду с теоретическим интересом, имеет серьезное практическое значение, поскольку мы можем получить сведения о тех задачах, которые должна решать собака-поводырь.

Илл. 33. Слепой и его собака

На илл. 33 представлен слепой, которого ведет его собака. Окружающий мир слепого очень ограничен: собственный путь он знает лишь постольку, поскольку может осязать его ногами и палкой. Улица, по которой он идет, для него всегда погружена во тьму. Однако собака должна довести его до дома по определенному маршруту. Вся сложность дрессировки состоит в том, чтобы ввести в окружающий мир собаки определенные признаки, которые служат не интересам собаки, а интересам слепого. Путь, по которому собака ведет слепого, должен быть проложен в обход препятствий, на которые может натолкнуться слепой. В особенности трудно приучить собаку распознавать признаки почтового ящика или открытого окна, под которыми она привыкла свободно пробегать. Нелегко внедрить в окружающий мир собаки и такой признак, как поребрик, о который слепой может споткнуться, в то время как свободно бегущая собака обыкновенно даже не замечает его.

На илл. 34 представлены наблюдения над молодой галкой. Мы видим, что галка облетает весь дом, но потом возвращается и использует для обратного полета знакомый путь, чтобы вернуться к месту, откуда она вылетела и которое она бы не узнала, прилетев с другой стороны.

Недавно было установлено, что крысы длительное время продолжают использовать обходной путь, к которому они привыкли, даже в том случае, если в какой-то момент преграды на прямой дороге оказываются устранены.

Проблема знакомого пути исследовалась и на примере бойцовых рыбок, и вот результаты этих новейших опытов.

Прежде всего обнаружилось, что всё неизвестное производит на этих рыбок отталкивающее воздействие. Мы погрузили в аквариум стеклянную пластину, имеющую два круглых отверстия, сквозь которые рыбки могли свободно проплывать.

Рыбка долго медлила перед тем, как нерешительно прошмыгнуть в одно из отверстий, чтобы схватить корм, располагавшийся непосредственно за ним. Затем корм перемещали чуть в сторону от отверстия, и рыбка вскоре устремлялась к нему. Наконец, корм помещали позади второго отверстия. Несмотря на это, рыбка во всех трех случаях проплывала сквозь известное ей отверстие и избегала использовать незнакомое.

Наконец, как это можно видеть на илл. 35, с той стороны аквариума, где рыбке предлагался корм, была установлена перегородка, и рыбка огибала ее в поисках пищи.

Если же корм размещали за перегородкой, на отдаленной стороне, рыбка, несмотря ни на что, плыла по известному ей пути, хотя перегородка располагалась таким образом, что рыбка могла бы достать корм, проплывая перед ней. При формировании знакомого пути в расчет принимаются оптические признаки, признаки ориентации и, возможно, шаги ориентации.

В целом мы можем сказать, что знакомый путь работает как полоса текучей среды внутри вязкой массы.

Илл. 34. Знакомый путь галки

Илл. 35. Знакомый путь бойцовой рыбки