Текст книги "Девочка-беда для Казановы (СИ)"

Автор книги: Ядвига Благосклонная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Даня! – крикнул он.

Желания разговаривать с кем-то у меня разумеется не наблюдалось, но возможно это что-то срочное…

– Что? – хмуро отозвался я, поворачиваюсь к нему с кислым лицом.

– Кхм, там в общем по телеку…– начал друг, как я тотчас же его бесцеремонно оборвал.

– Ты серьезно? Хочешь поговорить о телевидении? – с сарказмом спросил я, выгнув одну бровь – Я не в настроении, Глеб.

Я ушел не оборачиваясь, а после, приняв душ, наконец-то сделал то, о чем мечтал с самого утра… Лег спать.

***

Утро началось для меня… Нет, не с похмелья, и даже не с девушек (хотя, каюсь, был бы не против), а с криков. Громких таких, что даже я будучи заядлой соней, проснулся и нынче хмуро прислушивался к тому, что очевидно происходило внизу.

– Где? Где он?

Мое тело напряглось, как только до моего сознания дошло, чей это был голос. Затем до моего слуха донеслись тяжелые шаги, что полагаю направляли ко мне в комнату.

«Чем же на сей раз я заслужил папину немилость?» – подумал про себя.

Впрочем, ждать ответа мне долго не пришлось. Отец ворвался в мою комнату. Лицо его выражало праведный гнев, а жилка на шее нервно подергивалась.

– Спишь, сукин ты сын?! – яростно выплюнул.

От столь красноречивых ругательств, я дернулся, а затем тотчас же слетел с кровати. Отвечать мне не было нужды. Да и ответа моего, похоже, не требовалось.

– Ты позорище всей нашей семьи! Скажи, чего тебе не хватает?

Его грудь нервно опускалась и поднималась, а я между тем прокручивал все моменты в уме, где же за вчера мог накосячить. И озарение на меня снизошло.

– Что молчишь?! Думал не узнаю?!

Признаться откровенно, в те моменты я ни о чем не думал, однако произнести это было себе дороже. Такой поведение отца не редкость, как вы успели заметить…

– Позорище, – оскалился он, а затем потерев переносицу, словно обдумывая дальнейшие действия раздраженно изрек, – ты в курсе какой сейчас шум начнется? Сын будущего губернатора связался со всякой шпаной!!! Уже по всей каналам транслируют твою непутевую рожу!

Стоп… Что?! Мой ступор был очевиден, и на долю секунду взгляд отца смягчился будто он вспомнил, что я все еще его сын, а не подкидыш.

– Завтра будешь давать интервью. Я обо всем договорился, – властно отченикал, и только я было хотел возмутиться как он добавил масла в огонь, – собирай свои вещи, ты возвращаешься домой!

Это не было вопросом или, на крайний случай, предложением… Нет! И подавно! Это был приказ.

Порой мне казалось, что отцу вообще не важно жив я или нет. Главное – это репутация, а еще главнее чтобы она была (и оставалась), безупречна и без единого пятнышка. Неудивительно что он так взъелся, ведь я на ней не пятнышко посадил, а напрочь испортил.

– Я не поеду домой, – сдержанно ответил я.

Отец одарил меня недоулыбкой, которая отнюдь не была милой или же хоть малость приятной, она была угрожающей.

– Ты будешь делать то, что я тебе скажу, – четко и сурово выплюнул, не давая усомниться ни в едином произнесенном слове. – Довольно! Нанянчился с тобой, – он на миг замолчал, а затем, протянув руку, требовательно проговорил, – ключи от машины.

Я опешил и крепко сжав челюсти взял их с прикроватной тумбочки, после чего вручил отцу.

Уговаривать, плакать и падать на колени я не собирался.

– Теперь ты ездишь, как все нормальные дети, – произнес, особой интонацией выделяя слово «нормальные».

– Не вернешься домой, заморожу карточки, и ту что мать тебе дала тоже.

Он развернулся, а его последними словами были:

– Водитель заедет через час.

***

Я был зол. Зол на отца, на себя, на мать, которая сидела в гостиной с нервным видом. Последний человек, которого я ожидал увидеть в этот неудачно начавшийся день, была она.

Стоило мне только со своими пожитками переступить порог (с нынешних пор своего старого нового дома), как она тотчас же подорвалась и принялась лепетать, как ей жаль,но я не слушал ее. Должно быть, отец позвал маму, дабы та посмотрела на непутевого отпрыска которого вырастила, по крайней мере это то что мне довелось краем уха услышать. Я не мог взять в толк, зачем она здесь. Если ей нужно мое прощение, то так уж и быть, я смилуюсь, только бы она поскорее свалила к своему хахалю и не мозолила глаза.

– Зайдешь ко мне, как освободишься, – вкрадчивым тоном промолвил отец, а после скрылся из поля зрения.

Я же в свою очередь направился в комнату.

– Сынок! Сыночек! – бормотала маман, между тем помогая мне раскладывать вещи. – Ты на папу не обижайся, он любит, – запнулась, и опустив глаза в подол прошептала, – тебя.

Её слова заставили меня фыркнуть. Любовь для него так же чужда, как для меня политика.

– Ага, как же!

– Папа просто очень переживает, – продолжила, не обращая внимания на мое саркастическое замечание.

– Он переживает за свою репутацию, а не за меня, – хмуро поправил ее.

– Он не хочет, чтобы у тебя были неприятности, – повернувшись произнесла, а после положила свою ладонь на мою руку, поглаживая её успокаивающими движениями.

Я долю секунды позволил себе насладиться моментом. Воспоминания с дикой скоростью пронеслись перед моими глазами. Прежде мама часто клала свою хрупкую ладошку на мою и гладила, тихо напевая. Это всегда помогало, однако сейчас это приносило одну боль.

Я вырвал свою руку, а затем сквозь зубы изрек:

– Я хочу побыть один.

Мама поджала дрожащие губы, и, кивнув, ушла тихо закрыв двери. Ком встал в горле, а вещи, что лежали в сумках, остались напрочь забыты. Сквозь шум в ушах, я услышал смех. Девичий смех.

– Нет, Яшка, – хихикал кто-то.

Сперва думал, мне показалось, и я покачал головой, однако затем назойливое и весьма раздражающее хихиканье раздалось снова. Руки сжались в кулаки, а глаза прищурились.

– Ой, да что вы такое говорите, Цукер! – наигранно сказал голос.

Я метнулся к балкону, а затем, выглянув, лицезрел это недоразумение в трениках и растянутой футболке. Матильда, черт ее дери, сидела в своем белом кресле и счастливо улыбалась говорящему.

Её улыбка, будто соль, на мою рану. Вся такая беспечная, радостная. Видеть ее было выше моих сил, а слышать этот противный голос мне не хотелось и подавно.

Я громко хлопнул дверью, после чего направился в кабинет отца. Помнится, он горел желанием со мной побеседовать… Я сделал два вдоха, прежде чем получаться в кабинет, а затем услышав «входи», повернул ручку двери. Отец стоял около окна. В руке он держал стакан с коньяком, а лицо выражало озадаченный и вместе с тем задумчивый вид.

– Проходи, – сухо кинул, так и не повернувшись ко мне.

Стоило мне только плюхнуться в кожаное кресло, как папа заговорил…

– Скажешь прессе, что случайно увидел, как перевозили товар. Вот и невольно стал свидетелем. Тогда это сыграет нам на руку.

Безусловно, «нам» на руку это не сыграет, а только «ему», но я разумно промолчал. Впрочем, что мне остается?!

– Я был в отделе, – сквозь зубы прорычал отец, а затем одним махом осушил стакан. Поморщившись, он продолжил, – Калинин хочет свободы в обмен на свое молчание. Хочешь знать, почему только ты замешан в этом дерьме?

Теперь все вставало на свои места.

– Чтобы тебя можно было использовать. Потому что все знают, кто твой папаша, и что он сделает много ради того, чтобы вытащить твою задницу.

Слова звучали, как упрек. Всякий раз, стоило мне что-нибудь вытворить, как папа повторял одно и тоже, а именно как я всем ему обязан. Даже будучи ребенком в школе за мелкие пакости, которые к слову были не особо значимыми, я каждый гребаный раз слушал упреки. За двойки, за проигрыш команды в футболе, будто я один играл из всей команды.

– Не думал я, что ты такой дурак бестолковый! – горько покачал головой словно в отчаянии, а после добавил, – Можешь быть свободен.

Кивнув, я встал и поспешил покинул это логово.

С детства я не любит посещать этот кабинет. Для меня он был, сродни камерой пыток. Каждый раз я там получал. Благо, отец меня не бил. Отнюдь, это было ниже его достоинства, а вот говорить что я бестолочь, позорище, подкидыш и тому подобные красноречивые эпитеты, в самый раз. Не помню, когда все это началось. Кажется, лет в пять…

Тогда я случайно разбил вазу и впервые узнал, что такое унижение. Вполне возможно, я должен был вырасти зашуганным и неуверенным в себе, но к счастью, этого не произошло.

Порой я задумывался, как жилось маме с таким тираном. Он не знал ласки, заботы. К ней он относился как к должному. Он уважал ее, говорил почтительно и по делу, не поднимал руку, но вместе с тем был холоден и отчужден.

Час от часу, мне казалось что ему вообще нет никакого дела до нас. Впрочем, пожалуй так оно и было. Даже когда жена ему изменила, он отнесся к этому, как к ничего не значащей мелочи.

Единственная его слабость была пару дней тому назад, когда отец сказал что ему «больно». Хорошо, возможно, это звучало не совсем так, однако смысл определенно был в этом. А в остальном он вел себя безразлично. Была и была. Нет?! Ну и фиг с ней!

Нет, мать я не простил. И даже не мог понять, неужели было сложно просто развестись, а не укатить в закат с любовником?!

Я лежал на спине в своей комнате и размышлял о своем крайне тяжелом «бытие», как раздался телефонный звонок, тем самым прерывая мои «думы».

«Мегера» – высветилось на экране, а мое лицо между тем исказилось неприязнью.

Если и есть в этом мире человек, который бесит меня больше нежели недоженщина соседка, то это вне всяких сомнений, староста.

Однажды с ней по пьяни переспав, я подписал себе приговор. Теперь эта грымза пыталась всякий раз мне насолить. Пожалуй, будь я не таким козлом и запомни ее имя после нашей совместной ночи, то она бы не стала меня отмечать на каждой паре, однако алкоголь оказался столь крепким, что на утро я нихрена не помнил. И нынче мне приходилось расплачиваться.

– У аппарата, – принял я вызов.

– Разумовский, – высокомерно проговорила эта горгона. – Ты еще жив?!

Я закатил глаза на её реплику, эта девушка-анаконда, проглотит и не подавиться.

– Вашими молитвами, сударыня! – в тон ей ответил, усмехнувшись.

– Какая досада! – гаркнула. – В общем так, – тотчас же сменился ее голос на серьезный, – в понедельник, чтоб был как штык в универе. В десять утра мы принимаем абитуриентов, и, будь добр, без опозданий!

– Я постараюсь, – хмыкнул.

Вероятно, разговор был окончен, так как мегера бросила трубку со словами «болван».

А я между тем готов был лезть на стену от безысходности. Ко всем прочим «прелестям» теперь еще и универ. Не жизнь, а сказка…