355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Яцек Бохенский » Божественный Юлий » Текст книги (страница 1)
Божественный Юлий
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:33

Текст книги "Божественный Юлий"


Автор книги: Яцек Бохенский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Яцек Бохенский
Божественный Юлий
(Записки антиквара)

Жестокость
Часть первая

Хотел бы кто-нибудь из вас стать богом? Дело возможное. Не каждый, конечно, об этом думает, да и не каждому удается. Но, может быть, угодно вам знать, как это делается? Есть способы. Истории подобные случаи известны. Примеры? Извольте: Юлий Цезарь.

А, понимаю, имя это нагоняет зевоту. Вам бы чего-нибудь поактуальней. Со смерти Цезаря прошло как-никак две тысячи лет. Огромный отрезок времени, вроде стены, через которую нелегко перебраться. К тому же пласты времени, накладываясь один на другой, создают картину крайне однообразную. Не разберешь, что было раньше, что позже. Все – какое-то серое, мутное. Вас отпугивает сплошная эта серая муть, да и труд. Не придется ли, упаси боже, рыться в старом хламе, не пахнет ли тут латынью да археологией, не предстоят ли, чего доброго, кропотливые труды в библиотеках и музеях? Вам, понятно, неохота в такое дело ввязываться – ну что за удовольствие дышать вековой пылью? Кроме того, вы вправе спросить, а на что вам пример Юлия Цезаря. Может, ни к чему это? Слишком уж досадно было бы, изучив в конце концов историю Цезаря, убедиться, что проделан труд бессмысленный, ибо эксгумация личностей, так давно скончавшихся, нынче никого не волнует, от всего этого нам, как говорится, ни холодно, ни жарко. Только чертовски устанешь от мешанины дат и событий.

Так вот, страхи ваши напрасны. Всю, на взгляд слишком уж неблагодарную, работу проделает за вас антиквар, автор нижеследующего руководства для почитателей всякого рода божественности. Он, антиквар, сам изучать будет всяческие документы и читать древние латинские, а коль понадобится, то и греческие тексты. Он берется на свой страх и риск справиться и с хронологическими трудностями. Впрочем, он полагает, что в этом деле не следует перегибать палку. По его мнению, важны прежде всего факты и логические связи между ними, а не их последовательность. Поэтому может, например, случиться, что антиквар вначале сообщит о чьей-то смерти и лишь потом, когда появится надобность, расскажет о рождении. Антиквар учитывает требования уважаемых клиентов и не станет вам надоедать мелочами, даже никого ни разу не пригласит в каморку, где сидит один-одинешенек дни и ночи, приводя в порядок свои материалы. Вам он предложит разве только самые интересные, очищенные от пыли экземпляры. А вдруг кто-нибудь да купит? Антиквар, однако же, помнит, что от него ждут чего-нибудь такого, вполне конкретного, а именно – коротко рассказать, что сделал Цезарь, чтобы стать богом. По этому предмету читатели должны получить все полезные сведения. И антиквар постарается по возможности быстрее перейти к сути дела.

Но на тот случай, если кому-нибудь это любопытно, антиквар не будет держать в тайне документы, на которых основывается в своей работе. Конечно, старые эти документы подпорчены и некомплектны. Пользуясь ими, антиквару иногда придется делать кое-какие дополнения. А ежели кто настроен подозрительно, он вправе наблюдать за руками антиквара.

В нижеследующих записках кое-где приводится краткая информация о том, каким образом антиквару стали известны некоторые вещи.

Итак, уже с начала он напоминает вам, что Цезарь сам написал мемуары о войне с галлами. Это произведение сохранилось до наших дней и доступно даже школьникам – настолько проста его латынь. Антиквар в первый раз изучал его в четырнадцать лет. Ныне антиквар принялся снова штудировать эту вещь, ибо хотел прежде всего выслушать собственные признания человека, чей путь к божественности он будет тут излагать,

* * *

Из чтения явствует, что мост через Родан был разрушен сразу по прибытии проконсула Юлия Цезаря в Генаву. У проконсула были серьезные мотивы безотлагательно организовать уничтожение моста – некоторые вещи надо делать быстро и ни перед чем не останавливаясь.

Проконсул знал: такой случай может не повториться. Значит, надо начать. Ведь ждал годы, а теперь само подвернулось, хотя он предполагал, что это будет выглядеть несколько иначе, и не в Галлии, а в Египте, но что поделаешь, все же лучше, чем ничего. На другом берегу реки, по слухам, жгли города. Поэтому проконсул совершил путешествие из Рима в Генаву очень поспешно. На месте донесения о том, что города горят, подтвердились. Проконсул был слегка взволнован: они на что-то решились, это уж точно, они действительно жгут свои города и уничтожают излишки хлеба. А все-таки жаль, что не Египет. В Египте – там культура. Одних греческих интеллектуалов, дискутирующих на отвлеченные темы, там достаточно, чтобы страна не могла толково провести даже обычную мобилизацию. Да и политиканов хватает, те, разумеется, держатся поближе к корыту и думают, главное, о том, чем бы поживиться. Такие государства рушатся от одного щелчка. А здесь – варвары, но зато у них план, дисциплина, систематичность: горит один город за другим, философов нет, общество примитивное и, значит, способное к сопротивлению. С ними будет сложнее.

Интересно, что в мыслях у такого вот Дивикона. Он будет первым противником Юлия Цезаря. Варвар, ум неотесанный, но какие претензии! Что ни говори, провести целое племя через Галлию, это вам не шутка, даже если народ не приучен к комфорту. Однако Дивикон отважился, и люди-таки пойдут. Хлеба берут ровно столько, чтобы можно было погрузить на повозки. Остальное жгут. Это должно отрезать им путь к возвращению. Горят не только города, но также деревни и отдельно стоящие хутора. Считают, что там около четырехсот селений. Стало быть, тактика выжженной земли? По отношению к кому же? К самим себе? Бесспорно, это говорит об известной политической прозорливости. Поставить собственный народ в безвыходное положение, и он выкажет способности невиданные. Вероятно, этот полудикий вождь гельветов столь же умен, сколь отважен. Но что он задумал? Трудно предположить, что он двинулся в поход с женщинами и детьми, намереваясь покорить Галлию. Эту фантастическую версию проконсул будет всячески раздувать. Ничего выгоднее ему, конечно, не придумать, стоя тут у моста. Такая пропаганда превосходно послужит его интересам в Риме и собьет с толку галлов. Но этот Дивикон, кем он хочет быть? Посланцем неба? Тем, кто указал путь с гор в плодоносные долины? Героем народной песни? Спасителем? Великим реформатором?

Нет, ничем таким бедняге Дивикону не бывать. К сожалению, эти роли, коль уж зашла речь на подобную тему, резервированы для Юлия Цезаря, причем в несколько большем масштабе. Дивикон же пригодится лишь тем, что, ничего не подозревая, устроит небольшое передвижение и даст наконец возможность Цезарю начать. Забавное, кстати, совпадение стремлений. У Юлия Цезаря, римского проконсула, и у Дивикона, вождя косматых варваров, – одни и те же цели.

Весна там, на севере, наступала медленно. В марте еще стояли сильные холода. Погода была для военных действий неблагоприятная, и все произошло в последние недели так внезапно, что Цезарь даже не успел собрать нужное число солдат. При себе у него было войска негусто: всего один легион. Что ж, начнем с ничего. Разумеется, он отдал приказ, чтобы производили вербовку в Провинции, и как можно быстрее. А пока не закончат набор, придется ограничиться своим знанием географии и умением вести дипломатические переговоры. «Gallia est omnis divisa in partes très». Вся Галлия разделена на три части. (В будущем мы сделаем, чтобы этих частей было больше, – пусть меж собой грызутся.) Но пока надо принять такое деление: белый, аквитаны, кельты. Храбрее всех прочих обитателей Галлии белый, так как живут дальше от цивилизованного мира. Торговых отношений с Римской Провинцией белый принципиально не поддерживают, идеи и вещи, ослабляющие стойкость духа, доходят до них крайне редко. (Да, это не Египет.) Кроме того, белый в основном заняты войной с германцами. Но такие же, укрепляющие доблесть, стычки с германцами ведут чуть ли не ежедневно и кельты. А они как раз готовятся к массовой эмиграции. До сих пор сидели, будто в мешке, за реками, за горами. (Они тоже, хоть и живут по соседству с Римской Провинцией, не слишком много импортировали товаров, ослабляющих стойкость духа.) Теперь, видимо, им надоело возиться с германцами, они хотят выйти из своей загородки и поискать лучших земель. Вопрос: каким путем они пойдут?

Догадаться нетрудно. У них есть только две дороги. Первая, через Римскую Провинцию, более удобная; другая, через область секванов, чрезвычайно трудная. Им пришлось бы пробираться между Юрой и Роданом – проход и впрямь тесный. Повозка, на худой конец, пройдет, но только одна – две рядом уже не поместятся. Вывод прост: они будут пытаться перейти через Родан, а затем двинутся на запад по римскому берегу реки. Потому-то проконсул приказал разрушить мост. Но они уже не могут остаться, города-то сожгли. Так что Дивикону, хочет он или не хочет, придется в конце концов столкнуться с Цезарем. Пусть потом кто-либо попробует сказать, что Цезарь не был спровоцирован!

Человеку, которому уже сорок два года, трудно ждать более удобного случая. Когда-нибудь он должен начать. Ждать можно, когда тебе лет двадцать, ну, скажем, до тридцати. В этом возрасте нам кажется, что все впереди, настоящая жизнь еще не началась, мы только пробуем. Потом вдруг появляется сознание, что нет, живешь именно этой единственной жизнью, половина которой уже растрачена попусту, и есть только эта жизнь, другой не будет. Пора начинать, да поскорее. Александр Великий, тот был поворотливей. Он начал раньше. Надо наверстать разницу. Сколько галлов всех вместе? Наверно, миллионов пять. Надо перебить хоть половину, это будет уже кое-что, и медлить с этим нельзя.

Весть о приезде проконсула дошла на другой берег Родана, и вскоре оттуда явились послы. Они попросили у Цезаря аудиенции. Проконсул вступил в эти комичные переговоры с таким лицом, словно впервые слышит о замысле эмиграции. Послы вежливо объяснили, что хотят всего лишь пройти вдоль берега реки и не причинят никакого ущерба. Что это они вздумали? – спрашивал Цезарь. – Идти через Римскую Провинцию? Зачем? Через Провинцию обычно идут в Рим, а ежели кому-то хочется просто прогуляться по Галлии, места там хватит, и незачем залезать к соседу. А куда, собственно, они хотят добраться через Провинцию?

Послы сказали, что в область сантонов, на атлантическом побережье. Там они поселятся. А, это любопытно. Но почему же им не пойти как-нибудь попроще? Они в ответ, что, к сожалению, мол, вынуждены, другой дороги нет. И пошли описывать условия местности между Юрой и Роданом: ущелье, с трудом протиснешься, нависающие скалы заграждают проход, как же провести там огромный обоз! Ладно, – перебил Цезарь. – Незачем долго объяснять. Он понимает. Но ему нужно время на размышление. Если хотят, пусть придут за ответом в апрельские Иды.

Он вовсе не собирался дать согласие на транзит. Но вербовка солдат была еще не закончена. Вздумай гельветы проложить себе дорогу силой, это могло бы им удастся, хоть мост и уничтожен. Ведь на Родане было много легкопроходимых бродов. На таком широком фронте один легион не мог обеспечить оборону. Надо было выиграть время, подавая послам некоторую надежду, и еще до возобновления переговоров укрепиться над рекой, после чего переговоры сорвать. В несколько дней легионеры и новобранцы, которых все больше прибывало из Провинции, соорудили вал и выкопали ров там, где берег был пологий и гельветы могли бы пройти вброд. Разместив небольшие отряды в умело выбранных местах этого длинного укрепления, Цезарь ждал возвращения послов. Когда они явились снова, он заговорил с ними другим тоном: нет такого обычая и не было прецедента в истории Римского государства, чтобы кому-то позволяли переход через Провинцию. Не будет сделано исключение и для врагов, которые не далее как пятьдесят лет назад убили консула Луция Кассия, а римлян, взятых в плен после проигранного сражения, провели «под ярмом». Вот и все. На силу, буде они захотят к ней прибегнуть, он также ответит силой.

Что теперь произойдет, догадаться было невозможно. Послы ушли ошеломленные. Ночью на Родане показались кое-где плоты. Нашлись и отважные пловцы. Видимо, им там приспичило, раз пытаются пробраться даже поодиночке. Легионеры всех отогнали стрелами, часть утонула. Эти экскурсии довольно быстро прекратились. Охрана перестала докладывать об инцидентах. Зато лазутчики донесли нечто поинтересней: ведутся переговоры с сскванами о разрешении пройти через их землю той, неудобной, дорогой. Стало быть, они не намерены вторгаться в Провинцию. Цезарь начал подсчитывать. Сперва будут разговоры с секванами о транзите, затем переброска многих тысяч людей через узкое ущелье: так, на это потребуется время. Можно успеть. Он передал команду над линией фортификаций заместителю и направился в северную Италию (называвшуюся тогда Галлией Цизальпинской), чтобы и там произвести набор уже под личным своим наблюдением. Два легиона он завербовал, три вызвал из зимних квартир в Аквилее. Итак, имея уже не один, а пять легионов, он форсированным маршем вернулся на берег Родана столь же быстро, как уезжал оттуда. Однако теперь он направился в другое место, не под Генаву. Он решил пересечь границу чуть дальше на юго-запад, в среднем течении реки, быстро войти в землю секванов и без лишнего шума, описав по ней полукруг, догнать ничего не подозревавших гельветов. Они ведь могли за это время уже продвинуться в глубь Галлии.

Лазутчики донесли, что именно так и произошло. Пока Цезарь отсутствовал, Дивикон тоже не сидел сложа руки. Три четверти войска он успел переправить не только в область секванов, но даже через реку Арар, в землю эдуев. Оставшаяся часть как раз начинала переправу. Цезарь, никем не замеченный, стал лагерем поблизости. Жечь костры он запретил.

В «третью стражу» – как тогда говорили, – где-то между двенадцатью и двумя ночи, он ринулся на гельветов только с тремя легионами и устроил им кровавую баню в реке Арар. Не готовые к бою, обремененные грузом, они вообще не могли защищаться. Лишь небольшая часть спаслась из этого побоища и укрылась в ближних лесах.

Дерева было вдоволь, и на рассвете проконсул приказал строить мост через Арар.

* * *

Но это всего лишь изложенные в «Записках» голые факты, правдивые, либо правдоподобные. Автор «Записок» не хотел удовлетвориться этим. Ему требовался некий вымысел, необходимый для каждого, кто готовит себя в боги. Поэтому он с самого начала позаботился о том, чтобы факты были достаточно выигрышными, причем во всех отношениях. Уже тогда, весной 58 года, при вступлении в Галлию, он столкнулся с принципиальной трудностью: как оправдать избиение? Ведь штука в том, что в подобных обстоятельствах нельзя избежать резни, так как это не только средство для захвата добычи, но иногда дело само по себе полезное. Могущество человека возрастает пропорционально количеству совершенных им убийств. Потопы и ады были изобретены не зря, они служат государственным интересам бога. Но в обосновании акций такого рода не должно быть и тени утилитаризма. Никакой бог не заявит: я устроил ад, потому что он для меня выгоден.

Правда, в дохристианские времена покорение народов не нуждалось в особых оправданиях. Во всяком случае, никому не приходилось обосновывать его пресловутыми интересами покоряемого. Достаточно было «доблести», которая в латинском языке синоним «добродетели». В дальнейшем войны христиан с язычниками и христиан между собой обычно имели целью обращение в христианство или защиту веры, их предпринимали во имя высшего идеала, ради блага противника, а потому, если согласиться с их мотивировкой, суть этих войн состояла главным образом в стремлении оказать благодеяние.

Если бы Цезарь хотел не выходить за пределы общепринятого, он мог бы в «Записках» не упоминать о предлогах агрессивных действий. Однако он счел нужным, хотя бы вкратце, оправдать их. На просьбу разрешить транзит он, мол, ответил отказом, ибо помнил об убийстве консула Л. Кассия, об избиении гельветами его воинов и о том, что их провели «под ярмом». Кроме того, «он полагал, что люди, настроенные враждебно, получив возможность пройти через Провинцию, не удержатся от бесчинств и разрушений». Когда гельветы получили у секванов разрешение и тронулись в путь с намерением осесть р области сантонов, то есть очень далеко от Римской Провинции, Цезарю показалось, что такое, по его мнению, чересчур близкое соседство «людей, настроенных воинственно и враждебных римскому народу, расположившихся на открытой и богатой хлебом территории», угрожало бы безопасности Провинции. Устроил же кровавую баню на реке Арар он, главным образом, из соображений великодушия. Во время быстрого марша, когда его легионы описывали полукруг, чтобы напасть на гельветов с запада, к нему явились послы галльских племен и молили о помощи. Огромный обоз гельветов при своем передвижении опустошает, дескать, их земли. Гельветы вытаптывают недавно засеянные поля, уводят в рабство молодежь, устраивают настоящие сражения, захватывая деревни: так изображали ситуацию послы. Это были заявления эдуев, которых за четыре года до того сенат признал официально «союзниками римского народа». В таком положении Цезарь «решил не ждать, пока гельветы, уничтожив все достояние союзников, доберутся до земли сантонов». Он двинулся и устроил баню. И что же оказалось? Жертвой внезапной атаки стали гельветы из тигуринской «волости», а именно у этих тигуринов было на совести давнее убийство консула Кассия. Произошло это «либо случайно, либо вследствие нарочитого предназначения бессмертных богов». Цезарь, кстати, «отомстил не только за оскорбление республики, но также за личное», ибо дед его тестя погиб некогда в том же сражении, что и Кассий.

На этом оправдания агрессии заканчиваются. Всего лишь скупые и осторожные замечания, рассеянные в первых разделах хроники, но сколько в них значения! Захватчик ссылается на историческое право реванша. Позже он больше никогда не мог воспользоваться этим аргументом. Он упоминает о моральных обязательствах в отношении «союзников», которые попали в беду и которым надлежит оказать помощь. Он намекает на справедливость богов, возможно, вмешавшихся в ход событий. Даже разрешает себе признаться в своих родственных чувствах, как бы прося принять их во внимание. Но приведены также резоны практические: угроза Провинции, хлебный район, нежелательное соседство. В будущем он все свои начинания будет обосновывать практическими соображениями. Поэтому стоит обратить внимание на интонацию «я не так прост» во фразе: «решил не ждать, пока гельветы, уничтожив все достояние союзников, доберутся до области сантонов». Цезарь любил показать, что он не так прост. При этом он следит за собой, чтобы не слишком горячиться. Тех, кто пытается его провести, он изобличает спокойно, деловито, но мимоходом, словно не желая себя компрометировать, слишком ввязываясь в это дело.

* * *

Так что же? – сказал Дивикон. – Война? Римский народ хочет войны? Если да, пусть скажет об этом прямо. Он, Дивикон, пришел, чтобы услышать собственными ушами, чего надо римскому народу. Потому что гельветы не хотят войны. У них, правда, было намерение идти через Провинцию. Но они не пошли, зато Цезарь вторгся в Галлию и перебил много гельветов. Разве был повод их убивать? Разве они учинили что-либо против римского вождя? В чем же дело? Может быть, Цезарю не по душе их эмиграция? Он, Дивикон, пришел сюда к римскому вождю заявить, что гельветы готовы пойти на уступки. Если римский народ заключит с ними мир, они направятся туда, куда скажет Цезарь, и осядут в том месте, которое назначит Цезарь. Они так сделают, потому что не хотят войны, повторял Дивикон.

Цезарь сразу заметил: варвар пал духом. Он старик. Цезаря еще на свете не было, когда он сражался с Кассием. На склоне лет он предпринял исполинское, если судить по его возможностям, дело, но быстро пал духом, после одной лишь битвы. А может быть, не после битвы? Может, ему достаточно было увидеть мост? Ибо мост на реке Арар был готов. Узнав, что в посольстве будет сам Дивикон, Цезарь нарочно выбрал для переговоров такое место, откуда открывался прекрасный вид на мост. Пусть Дивикон посмотрит на технику римского народа. Как-никак гельветы проторчали здесь двадцать дней, переправляясь на лодках, и то не успели перебросить все войско, а саперы Цезаря навели мост за одни сутки. Когда вождь гельветов глянул в ту сторону, он попытался не выдать своих чувств, но было видно, как это его ошеломило. Приступая к беседе, он весь дрожал. Война? – спрашивал он. – Неужели непременно война? Кто-то шепнул Цезарю, что Дивикону следовало бы стать на колени. Цезарь махнул рукой: зачем? Он и так уже трясется. Но он еще не сломлен, и, даже если станет на колени, вести с ним переговоры нет смысла. Этот галл соглашается на уступки прежде времени.

Старик, будто прочитав мысли Цезаря, вдруг приосанился. Надо ли понимать так, что римский вождь будет продолжать войну и преследовать гельветов, которые ни в чем не провинились? Если да, пусть Цезарь припомнит поражение римлян пятьдесят лет назад. Гельветы умели драться, и то, что тогда случилось, было не к чести римского народа. Позавчера римский еождь напал врасплох на жителей одной только тигуринской «волости» и почти всех перебил. Он, Дивикон, признает, что удар был страшный, но победа-то досталась легко, ох, как легко! Ведь никто не предвидел такого удара ножом в спину, а те, кто раньше перебрался через реку, не могли помочь соплеменникам. Это больше не повторится. Они тоже не дурачки. Римский вождь не может похвастать, что одержал победу как храбрейший на поле боя. И у римского вождя еще нет причины смотреть на гельветов с презрением. Ведь их из поколения в поколение учили другому виду боя. Их учили полагаться прежде всего на свое мужество, а уж потом на коварство и хитрость. Это говорит римскому народу старый, седой Дивикон. Если будет война, всякое может случиться. Сейчас римский вождь стоит здесь как победитель, он выиграл сражение. Да, выиграл. А Дивикон просит его о мире. Пусть римский вождь вовремя остановится. Вот поле, лес и река, и у места этого пока нет названия, но завтра оно может получить название, и еще неизвестно от чего это название произойдет, – может, оно произойдет от поражения, нанесенного римскому народу, если римский вождь не остановится.

На это Цезарь послу: наглость. Да, да, единственное слово, которого посол заслуживает, – это «наглость». Цезарю тут даже и думать незачем, он отлично помнит некоторые случаи из прошлого, упомянутые послом с такой заносчивостью и в столь оскорбительной для римского народа форме. Но, может быть, Дивикон поймет хотя бы одно: пятьдесят лет назад римляне легко бы избежали неудачи, если бы на них не было совершено предательское нападение. Это на римлян тогда напали без причины, а не на гельветов позавчера. К тому же Кассий погиб не в гельветских Альпах, а на юге Галлии, куда гельветы не имели права вступать. Но, допустим, Цезарь хотел бы предать забвению эти старые проделки. А новые бесчинства? Разве не пытались они вот теперь пробраться через Провинцию тайком, без его дозволения и с применением силы? Он, кажется, серьезно предостерегал, как он ответит на применение силы. Если посмотреть на все их поведение, начиная со злодейского убийства Кассия и до наглых речей, которые только что произнес Дивикон, станет совершенно ясно, что в этих выходках есть последовательность. Нет, гельветы не изменились, они так же коварны, как были всегда, и еще смеют перед ним похваляться. Конечно, Цезарь их понимает, тут есть чему дивиться, раз они могут годами нарушать все законы, причинять вред, совершать преступление за преступлением и не несут за это кару. Возможно, они хотели бы узнать, почему так происходит? Что ж, у бессмертных богов есть и такое обыкновение. Часто они позволяют преступникам действовать безнаказанно долгое время, часто дают им даже насладиться успехом, с одной лишь целью, чтобы потом больней их проучить внезапной переменой судьбы. Но довольно объяснений. Хотя они – отпетые злодеи, которым нельзя доверять, Цезарь заключит с ними мир, если они дадут заложников. Да, да, заложников. С людьми без чести и совести одного договора недостаточно. Цезарю необходима гарантия, что они исполнят свои обязательства. Кроме того, они должны возместить убытки эдуям и всем племенам, которым нанесли ущерб.

Дивикон минуту молчал. Потом ответил коротко: было не так, как говорит Цезарь. Свидетель тому римский народ. Он, Дивикон, не хотел войны. Но он ее и не проиграл. Заложников он не даст. Не одно поколение гельветов учили брать заложников, а не давать. Свидетель тому римский народ.

Сказав это, Дивикон удалился в свой лагерь. Переговоры, к удовольствию Цезаря, были окончательно сорваны.

* * *

На другой день Дивикон двинулся в путь, не трогая римлян. Цезарь – за ним. Первая стычка закончилась неожиданно. Вспомогательный конный отряд, недавно набранный Цезарем в земле эдуев, ускакал в погоне за неприятелем очень далеко, оказался в невыгодной местности, и среди наших войск были незначительные потери. Впоследствии это повторилось еще несколько раз. Дивикон отходил, Цезарь наступал ему на пятки, Дивикон огрызался, Цезарь не одерживал победит.

На пути к божественности бывают тяжкие минуты, когда уже точно знаешь, что, по существу, совершил ошибку, а ошибки быть не может. Этот путь должен выглядеть безошибочным.

Кроме стратегической ошибки, вскоре стал ощущаться недостаток провианта.

Как с продовольствием? – спрашивал Цезарь. – Эдуи должны были доставить хлеб. – Как с фуражем? Оказалось, что здесь, в северном климате, трава растет медленней. Хлеб? Будет, будет, – отвечали эдуи, – еще не подвезли. Так вот оно что! Дивикон отступал и, отбиваясь от Цезаря, уводил его в глубь Галлии, и это становилось все опасней, а тут в довершение бед не подвезли провианта. Теперь угрожали уже не только потери среди наших войск. Могло быть гораздо хуже. Скорее всего кто-то рассчитывал скомпрометировать Цезаря, и сделать это было проще простого.

В такие минуты на пути к божественности требуется присутствие духа. Все можно возместить с лихвой, если дело идет о престиже, а он – важней всего прочего. Потери убитыми и даже нехватку продовольствия можно компенсировать без материальных затрат, одной только умелой игрой.

Итак, ждать нечего. Подать сюда сановников-эдуев, да побольше, разговор будет начистоту. Явились. Что там с хлебом? Нет, нет, о трудностях доставки Цезарь слушать не желает. К сожалению, идет война, враг в двух шагах, и у Цезаря мало времени. Так что же? Измена? А, это тема не для публичного обсуждения. Это уже другое дело. Ну, ясно, ясно, сановники заботятся о личной безопасности. Они некоторым образом пошли на риск, сказав то, что сейчас сказали. Поэтому будем вести беседы индивидуально и конфиденциально.

Ну вот, отлично, кругом тихо, свидетелей нет, наедине легче говорить открыто. Теперь живей к делу. Кто задерживает поставки? Конкретно, как зовут этого влиятельного человека? Только без уверток, надо указать пальцем на ответственную за все персону. Думнориг? Как? Начальник конницы? Этот князек? Гм, недурно получается, провиант не доставлялся, потому что противодействовал Думнориг. Конница эдуев была разбита, потому что командовал ею Думнориг. Значит, диверсия, сознательная диверсия, сговор с врагом, не так ли? Это логично, круг замыкается. Теперь известно, в чем причина странных поражений. Мы разоблачили предателя. Вывод ясен, и что делать дальше, пожалуй, тоже ясно.

С этой минуты запахло кровью Думнорига. Пусть запах этот носится в воздухе. Сановники здорово бледнели, когда Цезарь по очереди сообщал им об измене Думнорига. Как-то незаметно он перестал задавать вопросы, ничего уже не старался выведать, он сам знал и сообщал. Кое-кто делал робкую попытку сказать слово в защиту. Надо принять во внимание смягчающие обстоятельства. С Думноригом, говорили они, дело известное, его снедают жажда власти и честолюбие. Этот человек до недавнего времени играл очень важную роль в здешней политической жизни. Когда же на арене появился Цезарь, должны были, естественно, произойти некоторые перемены в образе мыслей, должны были, естественно, взять верх новые ориентации, вследствие чего Думнориг, связанный родством с гельветской аристократией, отошел в тень, а на первый план выдвинулся его брат Дивициак, сторонник политики, какая нынче господствует. Вот подоплека этого дела. Многое здесь объясняется просто завистью, братья соперничают друг с другом за влияние, Думнориг, кроме того, наживался, беря на откуп подати и сдавая в аренду участки, теперь он боится, как бы в изменившихся условиях это не прекратилось.

Цезарь: довольно, довольно, следующий – пожалуйста, прошу покороче, да, да, уверения в вашей лояльности по отношению к римскому народу приняты во внимание, благодарю, следующий, благодарю, этого, пожалуй, хватит, остается только послать за Дивициако?я.

По-прежнему пахнет кровью Дуынорига. Дивициак вошел и – в слезы. У древних это было очень принято. Плакали по любому случаю. Стало быть, вошел он, и Цезарь ему этак вежливо: каково мнение Дивициака? Заняться ли этим делом самому Цезарю или общественным органам? Вопрос этот Цезарь задает с полным пониманием чувств Дивициака. Он повторяет: он хотел бы предоставить Дивициаку на личное усмотрение решать, в каком порядке будет вынесен приговор Дум-норигу. Тайно или открыто? Приватным образом или официально? Что будет лучше?

Дивициак, будто не слыша слов Цезаря и продолжая плакать, только выкрикивал, что все это правда, Думнориг – дрянь, у него, Дивициака, сердце разрывается, но Думнориг – дрянь, пусть Цезарь, ради богов, не делает с этим негодяем ничего страшного, но дрянь-то он дрянь, он недостоин ходить по земле, только пусть Цезарь ничего ему не делает. Благодаря кому Думнориг так поднялся, если не благодаря своему брату? Ох, что за паршивая овца, ох, скольким этот прохвост ему обязан, всем, что имеет, обязан, только теперь Дивициак ничего не может с Думноригом сделать, ведь что люди скажут, и если Цезарь что-нибудь сделает, так тоже скажут, что, наверное, Дивициак его предал, а он же любит этого мерзавца как брата, но что скажет народ, что скажет вся Галлия?

Непонятно было, как это все кончится: слезы Дивициака и демонстративная любезность Цезаря. Продолжало пахнуть кровью, Цезарь ничего не говорил, и от этого напряженность ситуации лишь усиливалась, а также – демонстративность поведения Цезаря. Вдруг перед глазами испуганного Дивициака появилось нечто непривычное: рука Цезаря. Цезарь протягивает ему руку! И говорит, чтобы Дивициак перестал его просить, пусть успокоится и больше ни о чем дурном не думает, Цезарь видит, что он за человек, питает к нему искреннюю симпатию и готов поставить личные чувства выше всех политических соображений. Итак, вот его, Цезаря, рука (Дивициак схватил ее своими обеими), и будем считать, что дело кончено. Последний разговор будет с Думноригом. Вызвать его.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю