Текст книги "За гранью мира алая заря"

Автор книги: Window Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Развалистой походкой пьяного матроса гриф направился к Маруше. Острие клюва холодно сверкнуло в лучах вырвавшегося на мгновение обрезка луны, который моментально нырнул в одеяло мечущихся облаков, чтобы не угодить в ненужные свидетели.

На Марушу накатило мертвое оцепенение. Не хотелось взлетать. Не хотелось Заоблачной Страны. Не хотелось вообще ничего. Мир маленькой птички готовился обрушиться во тьму, и последние секунды протекали скучно и пусто. Еще чуть-чуть, и кривой клюв полоснет по хрупкой шее, отрывая голову. Ну и пускай! Невидимая липкая паутина опутала не столько крылья, сколько душу. А гриф приближался. Гриф величественно вышагивал. Оставалось всего пять шагов или один сорочинный взмах крыла с небольшим перелетом.

Из-под скрюченного куста выкатился комок серебристого тумана, замер, преградив дорогу страшной птице, и несколько раз нервно стукнул хвостом о землю. То ли мокрая земля поглотила стук, то ли призрачный кот истратил положенные ему звуки давным-давно. Весело зажглись мягким светом два сапфировых глаза.

– Пшшел сс дорроги, – презрительно скривился Тот, Кто Сидит На Качелях. Ведомо ли тебе, мертвый кошак, что вершится моя ночь. Сейчас я – властелин мира, и я не позволяю котам-призракам перечить мне в Ночь Пустозвона.

Кот сжался в комок, а потом прыгнул. Гриф злобно щелкнул клювом, надеясь оборвать полет одним ударом. Но кот метил не в громадную птицу. Призрачное тело пронеслось над пернатым и опустилось на осиротевшее сиденье качелей.

– Для тебя идет Ночь Пустозвона, – мягко сказал он. – А для меня – Ночь Первого Снега. Ты же знаешь, что Первый Снег сильнее Звона, ушедшего в Пустоту. Ждущие зиму радуются приходу любимого времени года. А остальные радуются просто так. Потому что красиво!

– Что ты врешь! – каркнул гриф, поворачиваясь к Маруше спиной. – Нет никакого снега. И ты тоже знаешь, что мне под силу остановить любой снег, пока он не коснулся земли. Снег не помеха для Того, Кто Сидит На Качелях.

– Но ты не сидишь, – усмехнулся кот. – Сейчас на твоем месте я. Ты покинул качели, утратив свою сущность. А без сущности любой всего-навсего пустышка, у которой нет силы даже на то, чтобы вдохнуть и выдохнуть.

– Сейчас я займу надлежащее мне место, – клацнул гриф, взлетел, тяжело оторвавшись от земли, и черной массой сбил маленький комок призрачного тумана.

Но было поздно. Повсюду царил снег. Падали белые хлопья, тая на темной земле. А на смену им спешили все новые и новые крохотные покрывальца, старающиеся укутать пожухлую и продрогшую траву. Белая метель облепила со всех сторон страшную птицу и превратила ее в бесформенный снежный ком. Качели теперь поскрипывали не жестоко, а жалобно.

– Пойдем, – тихо сказал кот. – Нельзя бездумно тратить время. Особенно в последнюю ночь.

39

– Почему снег пошел именно сейчас? – встрепенулась Маруша.

– Я его вызвал, – степенно отозвался кот.

– Как можно вызвать снег? – не поверила птичка.

– Старые привычки, – вздохнул кот. – Давным-давно, я заказывал тем, кого любил, звездное небо или Луну. Только на Солнце меня никогда не хватало. Солнце – слишком дорогое удовольствие для обычного кота.

– И что тебе говорили?

– Ничего. Они же не знали, что в этот вечер на небо должна наползти серая пелена, из которой сыпется нудная нескончаемая изморось. Они чувствовали сказку, когда смотрели на звезды. Или на Луну. Луны бывают очень разные, но я всегда выбирал самые красивые. Чудеса творим мы сами. Очень часто мы можем такое придумать, что другому покажется самым настоящим волшебством.

– А первый снег – это дорого?

– Ты сказала, первый снег? Маленько не так. Он звучит, как Первый Снег. Да, он несомненно дорог. Запомни навсегда, что все первое весьма дорого. Я бы даже сказал, невыносимо дорого, если бы мне самому не пришлось это выносить.

– А что послужило платой? – не унималась Маруша. Ей тоже вдруг захотелось заказать Луну. Не прямо вот сейчас. А когда-нибудь для кого-нибудь. Когда будет для кого.

– Кусочек души, – бесстрастно сказал кот.

– Так ты же мертвый, – удивилась птичка.

– Мертвый – не значит пустой, – неодобрительно покачал головой кот. Пустыми являются равнодушные души. Они – ноль, пустота без всякого значения. А мертвая душа – хоть и отрицательная величина, но величина. И в большинстве случаев заметно отличная от нуля.

Двор остался позади. Снег скрыл и качели, и кусты, и траву, и пятиэтажки. Казалось, ничего уже не осталось в мире, кроме миллионов снежинок, сыплющихся с темного неба. Как это ни покажется удивительным, внезапно снег тоже остался позади. По бокам чуть слышно вздыхала тьма. Впереди обозначился высокий и крутой холм, покрытый колючей травой, укрывшей черную землю странным волнистым одеялом.

– Мне кажется, что третья ночь никогда не закончится, – пожаловалась Маруша. – И заря не наступит. А без зари я не смогу попасть в Вирию.

– На самом деле, сейчас Вирия очень близко от тебя.

– И где же она? Я думала, что путь в нее открывается только на заре. Помнишь, как в тех стихах, что читали искалеченные утки.

– Она за холмом, – непонятно ответил кот. – Поднимись на вершину, увидишь сама. А как увидишь, так сможешь взлететь. Там и поймешь, куда уводит твой путь.

И Маруша поспешила наверх. Когда она выскочила на вершину, ее взору предстала громадная серебряная Луна. Такой ее Маруша не видела никогда. Сияющий шар был настолько велик, что на его поверхности отчетливо можно было рассмотреть темные впадины морей, извилистые молнии горных гряд и нолики кратеров.

"Это ты заказал ее?" – хотела спросить Маруша, оборачиваясь. Но за спиной никого не оказалось. Призрачный кот не полез за ней. А в низине медленно проползали облака бледного тумана. Отсюда, с верхотуры, уже не получалось разглядеть, каким именно облачком был странный кот. Да и был ли он вообще.

Луна заполонила полнеба. Сначала она отливала плещущимся серебром. Затем покрылась инеем и замерзла. Теперь она напоминала вставшее на дыбы поле, засыпанное голубым снегом. Словно падучая звезда, Маруша стремительно приближалась к опрокинутой тверди. Скоро ей стало казаться, что это и есть поле. Самое обыкновенное поле. Если развернуться и скользнуть правее, то можно увидеть скособоченные домишки деревеньки, еще не проглоченной городом. А по другую сторону раскинулась березовая роща.

"Сейчас я пробью снег", – удивленно подумала Маруша и приготовилась к оглушительному удару. Потом, на мимолетный миг, она вспомнила, что перед ней Луна. И тут же пролетела сквозь нее, как сквозь упругий порыв ветра, который закрутил маленькую птичку и окончательно перепутал все стороны света.

40

Горизонт.

А под ним земля.

А над ним алая полоса утреннего неба.

А впереди сказочный лес, который увидеть можно разве что на ярких картинках человеческих книг.

Или, если тебя занесло в Заоблачную Страну.

Охранником приграничья метнулся к Маруше Финист, но узнал, клекотнул приветственно и пропустил к лесу, которым начиналась Заоблачная Страна Вирия.

Могучий вяз, чьи ветви протянулись до самых небес, рос совсем рядом. На восточных ветвях дерева свила гнездо зоряная птица Алконост. Следила она за Марушей то черными пуговицами колдовских зимородочьих глаз, то смешливыми девичьими глазенками, окунувшимися в синеву летнего неба. После взглянула птица мимо, в сторону моря, ждущего зимнего шестидневного успокоения. Ее раскрытый клюв изливал мелодию небесных сфер, настолько прекрасную, что зачаровывала она с первой трели. Поднимет коготок правой ноги, выпустит ветра южный, да западный. Шевельнет левой лапой, освободит северный ветер с восточным. А по витым стенкам незатейливого гнезда струились потоки радужных райский соцветий.

Любой остановился бы, любой заслушался, да замер бы навсегда, если бы на западных ветвях не гнездилась темная птица Сирин. Чарующий взгляд человеческих глаз с колдовской искоркой, затаившейся в глубине. Спит ведьмина душа, ждет бури, когда во всю необъять развернется над скукожившимся миром. Изящная дуга чуть раскрытых чувственных женских губ, откуда льется странная и страшная песнь. Кто заслушается сей песней, забудет все на свете и умрет. Нет спасения от нее, если только не обернуться к востоку и снова не вспомнить про Алконоста, броситься к наделенной проклятьем полуптице-полудевице светлой половины и сомкнуть очи в сне вечном под божественную песнь зимородка.

Когда же в оба уха льются две мелодии одновременно, душа откликается нежными волнами. И в эти минуты почувствуешь, как Маруша, что все в мире тебе ведомо и подвластно.

И откуда-то из выси, из неведомого и недостижимого, кристаллами горного хрусталя сверкали два огромных глаза. На самой вершине свила себе жилище божественная Матерь Сва. Казалось, не было птицы главнее, но и ее оставила Маруша позади, как и Сирина с Алконостом, как невидимую птицу Гамаюн, что затаилась в глубине листвы и протяжным зовом выкрикивала счастье для маленькой птички, ворвавшейся в четвертую зарю.

Уже совсем близко был замок. Уже снижалась Маруша, отыскивая ту, единственно верную точку, на которою стоило приземляться. Мраморный алтарь.

Алтарь охраняли пятицветные птицы, выстроившиеся в две шеренги. Возглавлял гвардию Ильман-Линту – Властитель Воздуха.

По сторонам уносились к небу искры, образуя световые столбы. На левом проступал серебряный силуэт величавого гуся с большими, пронизывающими мудростью, глазами. На правом золотой ободок вырисовывал фигурку изящной длинноногой цапли.

Над алтарем рос лотос о двенадцати лепестках. Из чаши цветка выглядывал тот, чье имя знает каждое пернатое создание. Мудрый Птах.

– Ты – царь птиц? – робко спросила Маруша.

– Дремы, навеянные сонными травами, продолжают путать тебя, – величаво ответила птица. – В Заоблачной Стране нет ни царей, ни королей, ни прочих властителей. Власть – ничто на этих просторах, пронизанных неземным светом. Бескрылые называют меня – Хума. Они верят, что тот, на чью голову я опущусь, станет королем. Они дали мне право выбирать за них своих властителей. Они забыли про изначальное определение: "Чьи мысли столь развиты, что разбивают все ограничения, тот становится подобен королю".

– Почему?

– Потому что видит все миры, все решения, всех правых и виноватых со всех сторон. Но я не вернусь в мир бескрылых. Я возвращаю им право самим совершать поступки и самим отвечать за них. Пускай учатся спрашивать себя, а не кивать, мол, глупая птица опустилась не на ту голову, вот и страдаем мы безвинно, да беспредельно.

41

Разговор продолжился у чудесной яблони, с которой склевывала Жар-птица плоды из огненного золота. Ее хвост алой занавесью прикрывал чуть ли не половину листвы. От перьев исходило мягкое тепло. С другой стороны веяло свежестью от хрустально-чистого ключа. За ручьем раскинулся птичий городок. К ближнему домику у самой кромки поля, где сквозь зелень зреющих злаков проглядывали розовые шарики клевера, торопился Орешек, сжимая в клюве букетик ярких цветов. Из раскрытого окошка доносилось веселое стрекотание швейной машинки. Красношейка творила на праздник обновки для всех подруг.

Хума поглядывал на кромку дальнего леса. Рядом с ним в шеренгу выстроились Ибис, Коршун и Сокол. А Маруша находилась в жуткой растерянности.

– Так мы не летим? – спрашивала она в десятый раз.

– Мы не летим, – сказал Коршун. – Ты же вернешься к Птенцу. Олицетворяя Заоблачную Страну, я не могу надолго покидать ее пределы.

– Но путь – всего-то три зари!

– Для нас три твоих зари – одно мгновенье. Для Заоблачной Страны наше мгновенье – целая вечность, – мягко заметил Сокол, в правом глазу которого сверкало солнце.

– Но почему бы хоть кому-то не вернуться со мной? Чтобы все мне поверили!

– Маруша, – к яблоне грациозной походкой приблизился Ибис. – Разве неверие других затмит правду того, что ты побывала в Заоблачной Стране и разговаривала с нами?

– Нет, но я хочу, чтобы птицы знали!

– О твоем подвиге?

– О моем подвиге!

– А если бы птицы верили в подвиг, который ты не совершала, тебе было бы легче?

– Но я же его совершила!!!

– Ты не ответила на вопрос, – властно вступил Хума. – Так станет тебе легче, если птицы поверят в подвиг, который ты не совершала?

"Кто знает, может и ты летишь в Далекую Страну, одновременно оставаясь в своем гнездышке, " – вспомнила Маруша слова призрачного кота, но поверить в них не смогла.

– Разве я не добралась, пусть даже на четвертую...

– Извини, Маруша, ты повзрослеешь, когда поймешь, что подвиги, в которые верят все остальные, не так важны, как тот, про который ты можешь себе сказать: "Да, это подвиг!" А сейчас тебе пора. В награду за долгий путь можешь задать последний вопрос.

– Что такое – Заоблачная Страна?

– Место, в которое не стоит торопиться. Настанет время, и она сама откроет дверь для достойных, для тех, кто хоть что-нибудь сделал.

– Ну-ну, конечно, – усмехнулась птичка. – Видала я того, кто совершил множество добрых дел, чтобы угодить к вам. А вместо этого его судьба – вечное метание у края поля, уходящего за горизонт.

– Но, совершая поступки, он думал не о тех, для кого он их совершал, а о том, что после очередного поступка Вирия становится чуть ближе. На самом деле она оставалась все так же далеко.

– Ну и неправильно! Ведь тот, для кого все это вершилось, радовался.

– Верно, Маруша, но согласись, тот, для кого все это вершилось, делился своей радостью. Только она утекала непринятой, незамеченной. Не ответная теплота нужна была вершащему, а чувство пути в Заоблачную Страну. Подумай, отказался бы он от чувства пути, если б его давали за злые поступки, за обман и подлость? Или все также стремился бы поступок за поступком получить право распахнуть запретную дверь?

– Значит, со мной вы не вернетесь? – Маруша отказывалась верить и готова была повторять вопрос тысячи раз.

– Нет, – покачал головой Мудрый Птах. – Спасибо за весть, но мы умеем радоваться приходу в мир Серебряного Птенца, даже не видя его. Нам достаточно знания и веры.

– Не понимаю. Я бы жизнь отдала, только б взглянуть на чудо!

– Во-первых, сейчас ты оценила жизнь слишком дешево. Она бы оборвалась, когда бы тебя коснулась первая падающая звезда. Ведь прикосновение звезды уже чудо. А во-вторых, не печалься. Ты все поймешь сама, когда прилетишь сюда в следующий раз.

– Я вернусь сюда?!!! – воскликнула Маруша.

– Разумеется. Распахнувший двери один раз вряд ли совершит нечто такое, что заставит забыть уже пройденный путь. Не волнуйся. И до свидания, до следующей встречи.

– Тогда я проделала весь путь напрасно, – голова Маруши подавлено склонилась.

– Вовсе нет, – возразил Мудрый Птах. – Ты поймешь это очень скоро. Когда солнце оторвется от горизонта.

– Но Серебряный Птенец умрет...

– Он выживет, если из Заоблачной Страны прилетит хотя бы одна птица. Вот ты и прилетишь. Решай, хочешь ли ты остаться с нами или все-таки выбрать обратный путь? Последнее слово за тобой.

42

Маруша возвращалась. Маруша летела домой. Ветра ласково подставляли свои плечи, чтобы пронести птичку как можно дальше. Облака превращались в посадочные площадки и пугливо замирали, опасаясь рассеяться до той секунды, когда птичка оставит их пушистую поверхность. Деревья не скупились ни на гусениц, ни на червяков, а болота заботливо раздвигали камыши, выставляя как угощение суетливые стайки мошек и комаров.

Солнце словно приклеилось к земле. Его заслоняли от Маруши то многоэтажки, то аллея пирамидальных тополей, то белый теплоход, медленно плывущий по сумеречной утренней реке, гладь которой отделяли от солнечных лучей черные прибрежные кусты. Четвертая заря грозила обернуться бесконечностью. И не было рядом ни Мудрого Птаха, ни призрачного кота, оставшегося в просторах ночей, опрокинувшихся в прошлое.

Маруша взмывала ввысь, туда, где вездесущие капли превращались в острые льдинки. Но даже в той холодной пустоте солнце смущенно краснело и пряталось за туманный край земли. И Маруша снова скользила вниз, прорывая потоки тепла, струящегося из темных оврагов, колючих, еще не прогретых солнцем лесов, темных пластин полей. На душе плескалось веселье, которому не могли помешать никакие мороки ушедшего в вечность Того, Кто Сидит На Качелях. А в небесах плескалась алая заря. И багровела полусфера светила. Время замерло, время остановилось, словно показывая, что перелет от Вирии до родного переулка не занимает ни секунды.

С каждого дерева, с каждого куста и даже из-под полевых бугорков доносились веселые трели птиц. Птицы не видели Марушу. Птицы не знали про путь, который она проделала. Но, может, они чувствовали, что затерянные в темном дворе качели опустели. А может, они просто радостно щебетали, славя появление Серебряного Птенца.

Переулки вели Марушу домой. Паутина переулков протянулась через весь город и, казалось, через целый мир. А слева уже вскинулись к небу тысячерукие деревья знакомого сквера. Полет перешел в плавное скольжение. Еще немного, и она увидит маму и всех-всех-всех. Еще чуть-чуть и покажутся темные оконца чердака, где ее появления ожидает Серебряный Птенец. А может... А может не Марушу он ждет. А что скажет он, когда узнает, что птицы отказались возвращаться обратно? А что, если в этот миг он отвернется от Маруши? А что, если все птицы отвернутся? А черный ворон с Пятого Переулка разочаровано взмахнет крылом и прокаркает: "Да, надо было лететь самому".

Нет, не могла Маруша взять, да ворваться на чердак. Она успела к четвертой заре, но миссия... Миссия осталась неисполненной. Требовалась небольшая передышка, за которую надо успеть прочистить перышки и привести в порядок мечущиеся в беспокойстве мысли.

Коготки коснулись сырых комков взъерошенной земли. И с хвастливым лязгом зубья капкана впились в правую ногу. Уйдя с дороги, Тот, Кто Сидел На Качелях, оставил самую распоследнюю ловушку, сработавшую, когда ничто не предвещало опасности. С каждым рывком зубцы уходили в пульсирующую от боли плоть все глубже.

Багряные лучи солнца, едва коснувшись земли, испуганно исчезли. Из-за крыш наползала угрюмая серая дымка. Подул промозглый ветер, вечный спутник тревожных осенних рассветов. Сразу похолодало. Из ниоткуда вылезла противная сырая изморозь. Дома не розовели, а превратились в безжизненные, заляпанные цементом коробки. Пламеневшие стекла ослепли и затянулись мертвой пеленой. То ли мерзлые ночи догнали маленькую птичку, то ли реальная жизнь снова вступила в свои права.

Раскатами летней грозы с небес громыхали два голоса.

– Ой, мама, смотри, какая красивая птичка!!!

– Ты что, Боря, воробья никогда не видал?

– Но, мама, это не воробей!

– Ты, значит, маму свою учить будешь. Так что ли?

– Мама, она в капкане. Давай ее освободим.

– Еще чего! Думаешь, зачем ставят капканы? Не знаешь? То-то же! Запомни, в капкан попадают или больные, или заразные птицы. Пошли, а то опять опоздаем.

Малыш кинул на Марушу тревожно-жалобный взгляд, но мама рванула его за руку и повлекла к дому. Он печально побежал за ней, словно маленький вагончик с углем за огромным древним паровозом.

О, если бы сейчас вторая заря царствовала над горизонтом! Никакой капкан не удержал бы Марушу, по силе равную богам! А если бы разливалась по небу третья заря, то одним кивком головы прекрасная властительница милостиво позволила бы себя освободить той парочке, что удалялась в счастливом неведении!

Ну почему? Почему она успела лишь на четвертую зарю?!

А все-таки хоть кто-то увидел Марушу в истинном обличии! Но гордость за свою красоту уже не грела. Никакая красота не поможет вырваться на волю. Не вернется Маруша обратно. Никто не узнает, почему не прилетели мифические птицы, почему отказались покинуть Вирию. Силы быстро уходили из маленького тела. Задрав голову, Маруша кинула прощальный взгляд на огненное светило, катящееся по алой полосе четвертой зари, по которой уже властно протянулись хищные щупальца дождливых облаков.

Солнце оторвалось от горизонта и вмиг пожелтело. Свет его стал нестерпимо ярким, на секунду ослепив маленькую птичку. И тут она увидела того, кто спешил ей навстречу.

Черные бусинки глаз весело поблескивали. Клюв пощелкивал в радостном приветствии. То, что еще три зари назад было всего лишь слитком пульсирующего металла, сейчас развернулось узорчатыми веерами пушистых серо-серебряных перьев.

Ожившее чудо изящно опустилось на основание ловушки. Металл капкана холодными, мутными каплями стек на землю и затерялся между узловатыми корнями старого дуба. Жесткий захват исчез, освободив израненную ногу. Птенец вспорхнул, крутанул вокруг дуба три витка спирали, а у самой вершины обернулся вниз. Он звал за собой! Боль истаяла, глаза раскрылись от счастья и удивления. А крылья уже взмахами поднимали Марушу навстречу веткам и листьям, навстречу манящей безоблачной синеве. Земля стремительно уносилась вниз.

– Мы возвращаемся в Заоблачную Страну? – счастливо прощебетала Маруша.

– С чего бы? – удивился Серебряный Птенец. – Разве ты не оставила ее позади? И разве сама не поклялась никогда не возвращаться назад, если путь еще не пройден?

– Путь не пройден? – воскликнула Маруша. – Я-то думала, что все уже закончилось!

– Как ты пожелаешь, – взмахи серебряных крыльев уносили птенца в синюю даль. Маруша поняла, что стоит ей остановиться, и путь ее, действительно, закончится. И можно больше никуда не лететь. Она заслужила право на отдых. Но и лететь дальше запрета не было.

– Где мы? – крикнула вслед Маруша.

– На три зари впереди мира, – донеслось издалека. – Ты можешь просто подождать, пока они пройдут мимо. А на четвертую проснешься в своем гнездышке, и тебя поведут на встречу со мной. С тем, кто остался там. Но сейчас мне не хочется останавливаться ни на миг.

Снова выбор. Можно проснуться, узнать, что Вирия осталась сказочным сном, бухнуться обратно в свою колею и следовать кем-то выбранной для нее дорогой. И встретить серебряного птенца, еще маленького и слабого, но определенно живого. А можно не просыпаться. И никогда не возвращаться назад. Ведь страхи поворота уже развеяны, и птенец, выросший и окрепший, уносится неизведанным курсом.

– Что нас ждет? – крикнула она, стремительно догоняя птенца.

– Увидим, – мягко чирикнул он. – Для меня самое интересное всегда впереди. Потому что миражи прошлого можно обогнать только так.

Занавесом начинающегося спектакля разошлись в сторону облака. Желтый шар светила торжественно и одиноко катился по пламенеющей синеве. Морозный и ясный воздух жег холодом грудь и согревал душу. Никогда не вдохнут его приникнувшие к земле. Никогда не узнают, каким он должен быть, настоящий!

Оставшееся внизу в какой-то миг потеряло истинность, превратилось в картинку, в декорацию, в красивую, но оставленную игрушку. Потому что настоящее только еще приближалось, оно лишь начинало разворачиваться во всем неописуемом многообразии. В запахе свежести, как после дождя, в негромком свисте рассекаемого воздуха, в тепле нисходящих солнечных лучей, и в лестнице вихревых потоков, опираясь на которые, два крылатых уносились все дальше, все выше.

Четвертая заря, отсчитав последние секунды, уступила место удивительному дню.

Март 2001 г.