Текст книги "«Антика. 100 шедевров о любви». Том 3"

Автор книги: Wim Van Drongelen

 
Ксантий, не стыдись, полюбив служанку!
Вспомни, что раба Брисеида также
Белизной своей покорила снежной
Гордость Ахилла.
 
 
Также и Аякс, Теламона отпрыск,
Пленной был склонен красотой Текмессы;
Вспыхнул и Атрид посреди триумфа
К деве плененной
 
 
Вслед за тем, как вождь фессалийцев славный
Разгромил врагов, и как смерть героя
Гектора дала утомленным грекам
Легче взять Трою.
 
 
Может быть, тебя осчастливит знатный
Род Филлиды вдруг; может быть, затмила
Царскую в ней кровь лишь судьбы немилость, —
Кто это знает?
 
 
Не могла бы быть, из презренной черни
Взятая, такой бескорыстной, верной,
Если бы была рождена Филлида
Матерью низкой.
 
 
Рук ее, лица, как и ног точеных
Красоту хвалю я без задней мысли;
Подозренья брось: ведь уже пошел мне
Пятый десяток!
 

 
Она покуда шеей покорною
Ярмо не в силах вынести тесное,
В труде равняясь паре, или
Тяжесть быка, что взъярен любовью.
 
 
Ее мечты – средь луга зеленого,
Где телке любо влагой проточною
Умерить зной или резвиться
В стаде телят в ивняке росистом.
 
 
К незрелым гроздьям брось вожделение:
Придет пора, и ягоды бледные
Лозы окрасит в цвет пурпурный
Пестрая осень в черед обычный.
 
 
Свое получишь: время жестокое
Бежит, и ей те годы придаст оно,
Что у тебя отнимет: скоро
Лалага будет искать супруга
 
 
И всех затмит; за робкой Фолоею
Хлориду даже, что ярче месяца
Сияет белыми плечами,
Споря красою с книдийцем Гигом,
 
 
Который, если он замешается
В девичий круг, то длинными кудрями
И ликом женственным обманет
Даже того, кто пытлив и зорок.
 

 
Ты готов со мной в Гады плыть, Септимий,
И к кантабрам плыть, непривычным к игу,
И в край диких Сирт где клокочут глухо
Маврские волны.
 
 
Лучше пусть меня приютит под старость
Тибур, что воздвиг гражданин Аргосский, —
Отдохну я там от тревог военных
Суши и моря.
 
 
Если ж злые в том мне откажут Парки,
Я пойду в тот край, для овец отрадный,
Где шумит Галез, где когда-то было
Царство Фаланта.
 
 
Этот уголок мне давно по сердцу,
Мед не хуже там, чем с Гиметтских склонов,
И оливы плод без труда поспорить
Может с венафрским.
 
 
Там весна долга, там дает Юпитер
Смену теплых зим, и Авлон, что Вакху
Плодоносцу люб, зависти не знает
К лозам Фалерна.
 
 
Тот блаженный край и его стремнины
Ждут меня с тобой, там слезою должной
Ты почтишь, скорбя, раскаленный пепел
Друга-поэта.
 

 
Помпей, со мной под Брута водительством
Не раз в глаза глядевший опасности,
Кто возвратил тебя квиритом
Небу Италии, отчим Ларам?
 
 
Мой друг любимый, часто с тобой вдвоем
Я сокращал день скучный пирушкою,
Чело венком увив, на кудри
Блеск наведя аравийским мирром.
 
 
С тобой Филиппы, бегство поспешное
Я вынес, кинув щит не по-ратному,
Когда, утратив доблесть, долу
Грозный позорно склонился воин.
 
 
Меня Меркурий быстро сквозь строй врагов
Провел, окутав тучей дрожащего,
Тебя ж волна вновь в бой втянула,
В жертву отдав разъяренным хлябям.
 
 
Ты, по обету, пиром Юпитера
Теперь почти – и, службой измученный,
Под лавром протянись и кубков
Ты не щади, для тебя готовых.
 
 
Наполни чашу скорбь отгоняющим
Массикским, миро лей из уемистых
Сосудов… Кто теперь из мирта
И сельдерея венок сготовит?
 
 
Кого Венера пира хозяином
Из нас назначит? Словно эдонянин,
Беситься буду, – друг вернулся,
Сладко мне с ним за вином забыться!
 

 
Если б как-нибудь за измену клятвам
Пострадать тебе привелось, Барина,
Почернел бы зуб у тебя, иль ноготь
Стал бы корявым.
Я поверить мог бы тебе, но только
Поклянешься ты и обманешь, тотчас
Ты пышней цветешь и с ума сводишь
Юношей т_о_лпы.
Материнский прах ничего не стоит
10 Обмануть тебе и ночное небо,
И безмолвье звезд, и богов лишенных
Смерти холодной.
Это все смежно для Венеры, Нимфы
С ней смеются тут, да и сам жестокий
Купидон, точа на бруске кровавом
Жгучие стрелы.
А тебе меж тем поколенье юных
Вновь растет рабов, и не могут бросить
Толпы старых дом госпожи безбожной,
20 Хоть и страдают.
В страхе мать дрожит пред тобой за сына
И старик скупой; молодые жены
За мужей своих пред твоим трепещут
Жадным дыханьем.
 

 
Не вечно дождь на жнивы колючие
Из низких льется туч, и до Каспия
Колышут бури гладь морскую,
Как и не вечно, – не каждый месяц, —
 
 
Друг Валгий, верь мне, – в дальней Армении
Недвижен лед иль рощи дубовые
Гаргана стонут от Борея,
Ясени ж наши листву теряют.
 
 
Лишь ты один о Мисте утраченном
Все горько стонешь, с памятью милою
Не расставаясь на восходе
Веспера ни на его закате.
 
 
Не все же годы Нестор оплакивал
Смерть Антилоха, сына любимого;
Не вечно слезы лили сестры
Или родители по Троиле.
 
 
Уйми же слезы, брось свои жалобы!
Не лучше ль спеть про новые Августа
Трофеи славные, поведав
О неприступных Нифата высях
 
 
И о реке, что в Мидии вольною
Не будет больше, вместе с подвластными
Отныне Риму племенами,
И о лишенных простора скифах.
 

 
Будешь жить ладней, не стремясь, Лициний,
Часто в даль морей и не жмяся робко,
Из боязни бурь, к берегам неровным
И ненадежным.
 
 
Тот, кто золотой середине верен,
Мудро избежит и убогой кровли,
И того, в других чт_о_ питает зависть, —
Дивных чертогов.
 
 
Чаще треплет вихрь великаны-сосны,
Тяжелей обвал всех высоких башен,
И громады гор привлекают чаще
Молний удары.
 
 
И в беде большой, ко всему готовый,
Жив надеждой, но средь удач опаслив;
Зиму лютую, приведя, сживает
Тот же Юпитер.
 
 
Плохо пусть сейчас, – ведь не все ж так будет:
Наступает миг – Аполлон кифарой
Музы будит сон: не всегда одним он
Занят все луком!
 
 
Силен духом будь, не клонись в напасти,
А когда во-всю дует ветер попутный,
Мудро сократи, подобрав немного,
Вздувшийся парус.
 

 
О том, что мыслит храбрый кантабр и скиф,
От нас пучиной Адрия, Квинт Гирпин,
Отъединенный, ты не думай
И не волнуйся о нуждах жизни,
 
 
Довольный малым… Юность нарядная
С красою вместе быстро уносится,
И старость высохшая гонит
Резвость любви, как и сон беспечный.
 
 
В цветах весенних вечной нет прелести;
Сияет разно лик луны пламенный.
Зачем же душу ты терзаешь
Думой, что ей не под силу будет?
 
 
Пока есть силы, здесь вот под пинией
Иль под чинарой стройной прилечь бы нам
В венках из роз душистых, нардом
Тело свое умастив сирийским,
 
 
И пить! Ведь Эввий думы гнетущие
Рассеет быстро. Отрок, проворнее
Фалерна огненную влагу
Ты обуздай ключевой водою!
 
 
А ты из дома, что в стороне стоит,
Красотку Лиду вызови, – пусть она
Спешит к нам с лирой, косы наспех
В узел связав на манер лаконский.
 

 
К мягким лирным ладам не приспособишь ты
Долголетней войны с дикой Нуманцией,
Ганнибалову ярь, море Сицилии,
От крови пунов алое;
 
 
Злых лапифов толпу, Г_и_лея буйного
И Земли сыновей, дланью Геракловой
Укрощенных, – от них светлый Сатурна дом,
Трепеща, ждал погибели.
Лучше ты, Меценат, речью обычною
Сказ о войнах веди Цезаря Августа
И о том, как, склонив выю, по городу
Шли цари, раньше грозные.
 
 
Я ж – так Муза велит – песни Ликимнии
Восхвалю, сладость их, блеск ее ясных глаз,
И про сердце скажу, что страсть ответная
Жжет его, тебе верное.
 
 
Ей к лицу выступать в танцах; веселые
Разговоры вести; в пляске, в Дианин день
В храме, полном людей, руки протягивать
К девам, пышно разряженным.
 
 
Мог ли б ты обменять кудри Ликимнии
На сокровища все Ахеменидовы,
На Мигдона казну, в Фригии славную,
Иль на злато арабское,
 
 
В миг, как шею она страстным лобзаниям
Отдает, иль тебя, в шутку упорствуя,
Отстранит, чтоб силком ты поцелуй сорвал —
Или чтобы самой сорвать?
 

 
Кто в день тяжелый, древо, садил тебя
И посадив, рукою преступною
Взрастил потомкам на погибель
И на позорище всей округе, —
 
 
Сломил тот, видно, шею родителя
И в час ночной Пенатов святилище
Залил невинной кровью гостя;
Изготовлял он и яд колхидский,
 
 
И делал все, что только есть низкого,
Раз им в моих пределах посажено
Ты, древо гадкое, чтоб рухнуть
Так, без причин, на главу владельца.
 
 
Предусмотреть не может никто из нас,
Чего беречься должен он в каждый миг,
Моряк-пуниец лишь Босфора
Трусит, других тайных бед не чуя.
 
 
А воин – стрел и парфов отбега вспять,
Цепей же – парфы и римской доблести.
Меж тем нежданная погибель
Схитила многих и многих схитит.
 
 
Я Прозерпины царство суровое
Чуть не узрел, Эака, что суд творит,
И край, блаженным отведенный…
Там на лесбийской играя лире,
 
 
На безразличье дев Сафо плачется,
Но ты, Алкей, ты с плектром из золота,
Поешь звончей тяготы моря,
Бегства тяготы, тяготы брани.
 
 
Обоим вам в священном молчании
Дивятся тени, с большею жадностью
Внимает все ж толпа густая
Песнь про бои, про царей сверженье.
 
 
Что дива в том, коль уши стоглавый пес
Забыл под эту песнь настораживать,
И жалами не водят змеи,
Что в волосах Евменид таятся,
 
 
Коль Прометей и с ним отец Пелопа
Забвенье муки в звуках тех черпают,
И Орион на боязливых
Рысей и львов не ведет охоты?
 

 
Увы, о Постум, Постум! летучие
Года уходят, и благочестие
Морщин и старости грозящей
Не отдалит ни всесильной смерти.
 
 
Хотя б на каждый день гекатомбою
Тройною, друг мой, немилосердого
Плутона ты смягчал, который
Тития и Гериона держит
 
 
За мрачным током, где без сомнения
Мы все, дарами почвы живущие,
Проплыть обречены: цари ли
Будем мы иль бедняки-крестьяне.
 
 
Вотще бежим мы Марса кровавого
И гулко в скалы бьющего Адрия;
Вотще беречься будем Австра,
Вредного телу порой осенней:
 
 
Должны Коцит мы видеть, блуждающий
Струею вялой, и обесславленный
Даная род и Эолида
Сизифа казнь – без конца работу.
 
 
Покинуть землю, дом и любезную
Жену, и сколько ты ни растил дерев,
За преходящим господином
Лишь кипарис побредет постылый.
 
 
Вин самых тонких за ста запорами
Запас наследник выпьет достойнейший
И штучный пол окрасит соком
Гордым, какой и жрецам на диво.
 

 
Земли уж мало плугу оставили
Дворцов громады; всюду виднеются
Пруды, лукринских вод обширней,
И вытесняет платан безбрачный
 
 
Лозы подспорье – вязы; душистыми
Цветов коврами с миртовой порослью
Заменены маслины рощи,
Столько плодов приносившей прежде;
 
 
И лавр густою перенял зеленью
Весь жар лучей… Не то заповедали
Нам Ромул и Катон суровый, —
Предки другой нам пример давали.
 
 
Немногим каждый лично владел тогда,
Но процветала общая собственность;
Не знали предки в жизни частной
Портиков длинных, лицом на север;
 
 
Не возбранялся прежде законами
Кирпич из дерна, и одобрялся лишь
Расход общественный на мрамор
Для городов и величья храмов.
 

 
Просит тишины у богов в молитве
Тот, кого в пути захватила буря,
Тучей скрыв над ним и луну и звезды.
В море Эгейском.
 
 
Просит тишины среди войн фракиец,
Просят тишины молодцы-мидийцы,
Но покоя, Гросф, не купить за пурпур,
Геммы иль злато.
 
 
Ведь не устранят у вельможи ликтор
И богатства все тех души волнений
И забот ума, что и под роскошной
Кровлей витают.
 
 
Хорошо подчас и тому живется,
У кого блестит на столе солонка
Отчая одна, но ни страх, ни страсти
Сна не тревожат.
 
 
Что ж стремимся мы в быстротечной жизни
К многому? Зачем мы меняем страны?
Разве может кто от себя сокрыться,
Родину бросив?
 
 
Лезет на корабль боевой забота,
За конями турм боевых стремится,
Легче чем олень и быстрей чем ветер,
Тучи несущий.
 
 
Будь доволен тем, что имеешь, в прочем
Беззаботен будь и улыбкой мудрой
Умеряй беду. Ведь не может счастье
Быть совершенным.
 
 
Быстро смерть, сгубив, унесла Ахилла,
Облик измельчал в долгий век Тифона,
Мне ж, быть может, то, в чем тебе откажет,
Время дарует.
 
 
У тебя скота много стад роскошных:
Кони только ждут, чтоб везти четверкой
Колесницу; ты носишь ткань, что пурпур
Дважды окрасил.
 
 
У меня – полей небольшой достаток,
Но зато даны мне нелживой Паркой
Эллинских Камен нежный дар и к злобной
Черни презренье.
 

 
Зачем мне сердце грустью своей томишь?
Не мило то ни вышним богам ни мне,
Чтоб жизнь вперед меня ты кончил,
Ты, моя гордость, краса, оплот мой!
 
 
Но если б раньше смерть унесла тебя,
Моей души часть, с частью другой зачем —
Себе не мил, уже калека —
Медлить я стал бы? Тот день обоим
 
 
Принес бы гибель. Дал ведь не ложно я
Святую клятву: «Вместе пойдем с тобой,
Куда ни поведешь, мы вместе
Путь и последний свершить готовы!»
 
 
Ничто не в силах нас разлучить с тобой:
Ни злой Химеры пламенный жар, ни сам
Гиант сторукий, вновь восставши, —
Правды могучей и Парк то воля.
 
 
И все равно, кто зрел, одержавши верх,
Мой час рожденья: иль Скорпион лихой,
Весов созвездье, Козерог ли,
Волн Гесперийских владыка мощный.
 
 
У нас обоих сходится дивно так
Светил влиянье. Злого Сатурна свет
Затмив, тебя Юпитер вырвал,
Спас от него и Судьбы крылатой
 
 
Полет замедлил: радости полн тогда
В театре трижды рукоплескал народ,
Меня ж, над головой обрушась,
Древо сгубило б, но Фавн, хранитель
 
 
Людей Гермеса, доброй рукой удар
Смягчил. Там жертвы надо тебе воздать
И храм построить по обету:
Я ж заколю только агнца скромно.
 

 
У меня ни золотом,
Ни белой костью потолки не блещут;
Нет из дальней Африки
Колонн, гиметтским мрамором венчанных;
 
 
Как наследник Аттала
Сомнительный, я не стяжал чертогов,
И одежд пурпуровых
Не ткут мне жены честные клиентов.
 
 
Но за то, что лирою
И песнопенья даром я владею, —
Мил я и богатому.
Ни от богов, ни от друзей не жду я
 
 
Блага в жизни большего:
Одним поместьем счастлив я в Сабинах.
Днями дни сменяются,
И нарождаясь, вечно тают луны;
 
 
Ты ж готовишь мраморы,
Чтоб строить новый дом, когда могила
Ждет тебя разверстая,
И, ненасытный, ты выносишь в Байях
 
 
Берег в море шумное, —
Как будто тесно для тебя на суше!
Что ж? Тебе и этого
Еще все мало, и, раздвинув грани,
 
 
Рад своих клиентов ты
Присвоить землю, – и чета несчастных
С грязными ребятами
Богов отцовских тащит, выселяясь…
 
 
А меж тем, вернее нет
Дворца, что ждет у жадного Плутона
Барина богатого
В конце дороги. Что ж еще ты бьешься?
 
 
Та ж ведь расступается
Земля пред бедным, как и пред царями;
Прометея хитрого
Не спас Харон за злато; Орком гордый
 
 
Танал, как и Тантала
Весь род обуздан; но Плутон, чтоб бремя
Снять с бедняги честного,
Готов на помощь, званый и незваный.
 

 
В горах пустынных Вакха увидел я.
Он песням – верь мне, племя грядущее! —
Учил и Нимф и козлоногих,
Настороживших свой слух Сатиров.
 
 
Эвое! Весь от страха недавнего
Дрожу, но Вакхом полный, я радуюсь
Душой. Эвое! Вакх, помилуй,
Тирсом грозящим меня не трогай.
 
 
Я петь могу Тийяд обезумевших,
Вином и млеком реки текущие,
И рассказать, как в изобильи
Мед из дуплистых дерев струился,
 
 
И про твоей супруги-владычицы
Венец, что стал звездой, про Пенфея дом,
Распавшийся в паденьи грозном,
И про погибель царя Ликурга.
 
 
Под власть свою ты реки и море гнешь,
Средь гор пустынных любишь, вина вкусив,
Вплетать ты Бистонидам в кудри
Змей, но они без вреда – не жалят.
 
 
Когда толпа Гигантов безбожная
Крутой дорогой к царству Юпитера
Взбиралась, отразил ты Рета
Львиною пастью, когтистой лапой,
 
 
Хоть шла молва, что больше пригоден ты
К веселой пляске, чем к бою ратному,
Однако ты остался тем же
И среди мирных забав и боя!
 
 
Став смирным, Цербер, лишь увидал тебя,
Твой рог златой, – хвостом стал повиливать,
Когда ж ты уходил, он ноги
Начал лизать и к лодыжкам жаться.
 

 
Взнесусь на крыльях мощных, невиданных,
Певец двуликий, в выси эфирные,
С землей расставшись, с городами,
Недосягаемый для злословья.
 
 
Я, чадо бедных, тот, кого дружески
Ты, Меценат, к себе, в свой чертог зовешь,
Я смерти непричастен, – волны
Стикса меня поглотить не могут.
 
 
Уже я чую, как утончаются
Под грубой кожей голени, по-пояс
Я белой птицей стал, и перья
Руки и плечи мои одели.
 
 
Мчась безопасней сына Дедалова,
Я, певчий лебедь, узрю шумящего
Босфора брег, гетулов Сирты,
Гиперборейских полей безбрежность.
 
 
Меня узнают даки, таящие
Свой страх пред строем марсов, Колхиды сын,
Гелон далекий, избериец,
Люди, что пьют из Родана воду.
 
 
Не надо плача в дни мнимых п_о_хорон,
Ни причитаний жалких и горести.
Сдержи свой глас, не воздавая
Почестей лишних пустой гробнице.
 

КНИГА ТРЕТЬЯ

 
Противна чернь мне, чуждая тайн моих,
Благоговейте молча: служитель муз —
Досель неслыханные песни
Девам и юношам я слагаю.
 
 
Цари внушают подданных стаду страх,
А бог Юпитер грозен самим царям:
Гигантов одолевший, все он
В трепет движеньем бровей приводит.
 
 
Один – бывает – шире других в бразды
Сажает лозы; родом знатней, другой
Сойдет искателем на поле;
В славе иль доблести тот поспорит;
 
 
Толпой клиентов будет мной сильней, —
Но без пристрастья жребьем решает Смерть
Судьбу и знатных и ничтожных:
Выкинет урна любое имя.
 
 
Над чьей безбожной шеей повиснул меч,
Изъят из ножен, вкус усладить тому
Не сможет пир и сицилийский:
Сна не вернут ему птичек песни
 
 
Иль звон кифары. Сон не гнушается
Лачугой скромной сельского жителя,
Реки тенистого прибрежья,
Зыблемых ветром лощин Темпейских.
 
 
А кто доволен только насущным, тем
Совсем не страшен бурного моря шум,
Когда свирепый вихрь нагонит
Гед, восходя, иль Арктур, склоняясь;
 
 
Иль град, побивший лоз виноградных цвет;
Земли обманы: ливень, – когда шумят
Деревья, – жгучий зной созвездий,
Холод чрезмерный зимы суровой.
 
 
Уж рыбы чуют – водный простор стеснен,
Камней громады ввергнуты в моря глубь;
И вновь рабы спускают глыбы:
Смотрит подрядчик и сам хозяин,
 
 
Земли гнушаясь. Сходит, однако, Страх
Тотчас туда же, злые Угрозы вслед
И черная за ним Забота,
В крепкой ладье ль он, верхом ли едет.
 
 
Итак, ни красный мрамор, ни – ярче звезд —
Одежды пупрур мук не смягчал моих,
Ни лучший виноград, ни также
Мазь Ахемена… Зачем же стану
 
 
Я в новом стиле ввысь громоздить мой зал
С будящей зависть дверью? Зачем менять
На хлопотливые богатства
Мирные нивы долин Сабинских?
 

 
Военным долгом призванный, юноша
Готов да будет к тяжким лишениям;
Да будет грозен он парфянам
В бешеной схватке копьем подъятным.
 
 
Без крова жить средь бранных опасностей
Он пусть привыкнет. Пусть, увидав его
Со стен твердыни вражьей, молвит
Дочке-невесте жена тирана:
 
 
«Ах, как бы зять наш будущий, царственный,
В искусстве ратном мало лишь сведущий,
Не раззадорил льва, что в сечу
Бурно кидается в яром гневе!»
 
 
Красна и сладка смерть за отечество:
А смерть разит ведь также бегущего
И не щадит у молодежи
Спин и поджилок затрепетавших.
 
 
Падений жалких в жизни не ведая,
Сияет доблесть славой немеркнущей
И ни приемлет ни слагает
Власти, по прихоти толп народных.
 
 
И, открывая небо достойному
Бессмертья, Доблесть рвется заказанным
Путем подняться, и на крыльях
Быстро летит от толпы и грязи.
 
 
Но есть награда также хранителям
И тайн. И если кто Элевзинские
Нарушит тайны, то его я
Не потерплю под одною кровлей
 
 
Иль в том же челне. Часто Ди_е_спитер
Карает в гневе с грешным невинного;
Но редко пред собой злодея
Кара упустит, хотя б хромая.
 

 
Кто прав и к цели твердо идет, того
Ни граждан гнев, что рушить закон велят,
Ни взор жестокого тирана
Ввек не откинут с пути; ни ветер,
 
 
Властитель грозный Адрия бурных вод,
Ни Громовержец дланью могучей, – нет:
Лишь если мир, распавшись, рухнет,
Чуждого страха сразят обломки.
 
 
И П_о_ллукс так и странник Геракл, взнесясь,
Достигли оба звездных твердынь небес:
Меж них возлегши, будет Август
Нектар пурпурными пить устами.
 
 
Тебя за то же, Вакх, наш отец, твои
Возили тигры, чуждому им ярму
Подставив шеи; так же Ромул
Орка избегнул на конях Марса,
 
 
Когда Юнона радость рекла богам,
Совет державшим: «Трою повергнул в прах
Судья бесчестный, злополучный,
Вместе с женой иноземной; Трою
 
 
С тех пор, как не дал Лаомедонт богам
Награды должной, – град, обреченный мной
И девой чистою Минервой,
Вместе с народом, с вождем лукавым.
 
 
Уже не блещет ныне бесславный гость
Лаконки блудной; клятвопреступный род
Приама Гектором могучий
Греков уже не разит отважных.
 
 
Война, что длилась нашим раздором лишь,
Уже затихла. Гнев свой отринув, я
Теперь помилую для Марса
Внука, что был, ненавистный, жрицей
 
 
Рожден троянской; в светлый чертог ему
Вступить дозволю; нектара сок вкушать
И приобщить его отныне
К сонмам блаженных богов дозволю.
 
 
И отделялся б только от Трои Рим
Шумящим морем – пусть беглецы царят
Счастливые в краю желанном;
Лишь бы Приама, Париса пепел
 
 
Стада топтали, звери без страха там
Щенят скрывали б, пусть Капитолий, блеск
Бросая вкруг, стоит, и грозный
Рим покоряет парфян законам.
 
 
Внушая страх, он пусть простирает власть
До граней дальних, там, где Европы край
От Африки пролив отрезал,
Вздувшись, где Нил орошает пашни;
 
 
Сильней пусть будет к злату презреньем он,
В земле покуда скрыто (и лучше так!),
Чем жаждой все собрать святое
Хищной рукой на потребу людям.
 
 
И где бы мира грань ни стояла, пусть
Ее оружьем тронет, стремясь достичь
Краев, где солнца зной ярится,
Стран, где туманы и ливни вечно.
 
 
Но так каиритам, войнолюбивым я
Вещаю с тем, чтоб, предков не в меру чтя,
Они не смели, вверясь счастью,
Дедовской Трои восставить стены.
 
 
Коль встанет Троя, с знаменьем мрачным птиц,
Судьба вернется с гибелью горькой вновь:
Юпитера сестра-супруга,
Двину сама я полки победно.
 
 
Пусть трижды встанет медных оград стена,
Пусть Феб сам строит, – трижды она падет:
Разрушат греки; трижды жены
Пленные мужа, детей оплачут».
 
 
Шутливой лире это совсем нейдет!
Куда ты, Муза? Брось же упорно так
Рассказывать бессмертных речи
И унижать величавость малым.
 

 
Сойди же с неба, о Каллиопа, дай,
Царица Муз, мне долгую песнь – пускай
То флейты ль звук, иль голос звонкий,
Дивные ль струны кифары Феба,
 
 
Вы слышите? Иль сладко безумье так
Прельщает слух и зренье мое?.. Брожу
Священной рощей, мнится: тихо
Веют зефиры, ручьи струятся.
 
 
На Вольтур часто мальчиком я ходил.
Когда вдали от грани родных полей,
Устав резвиться, раз заснул я,
Свежей листвою меня прикрыли
 
 
Голубки. Дивом вкруг то казалось всем, —
Чьи гнезда полнят высь Акерунтии,
Бантин тенистые дубравы,
Тучные пашни низин Форента, —
 
 
Что невредимым спал я средь черных змей,
Среди медведей, лавром священным скрыт
И миртовых ветвей листвою,
Мальчик бесстрашный, храним богами.
 
 
Я ваш, Камены, ваш, на вершины ль гор
Взойду Сабинских, хладной Пренесты ль высь
Меня приманит, Тибур горный,
Бай ли прозрачный и чистый воздух.
 
 
И друга ваших плясок у светлых вод —
Ни дуб проклятый, пав, не сгубил меня,
Ни пораженье при Филиппах,
Мыс Палинур в Сицилийском море.
 
 
Пока со мной вы, смело пущусь я в путь:
Средь волн Босфора бешеных буду, плыть,
На Ассирийском побережье
Странником в жгучих песках скитаться.
 
 
Узрю пришельцам грозный британцев край,
Конканов племя, пьющее кровь коней;
Узрю я невредимо дальний
Дон и носящих колчаны скифов.
 
 
Едва успеет Цезарь великий вновь,
В бою уставших, воинов в град вернуть,
Труды военные закончив,
В гроте у вас он находит отдых.
 
 
Вы кротость в мысли льете ему и, влив, —
Благие, – рады. Знаем мы, как толпу
Титанов страшных, нечестивых,
Молнии ринув, сразил Юпитер.
 
 
Смиряет землю твердою он, морей
Волненье, грады, мрачный подземный край;
Богами и толпами смертных
Правит один справедливой властью.
 
 
Ему внушило страх поколенье то
Младое, силой гордое рук своих,
И братья, на Олимп тенистый
Гору взвалить Пелион пытаясь.
 
 
Но что Тифей и мощный Мимант могли
Иль грозный видом Порфирион свершить,
И Рет и Энкелад, метавший
Груды исторгнутых с корнем вязов, —
 
 
Когда Паллада мощный простерла щит
Навстречу дерзким, пылкий Вулкан стоял
Вот здесь, а там Юнона-матерь,
Бог Аполлон, неразлучный с луком;
 
 
Кудрям дав волю, моет их влагой он
Кастальской чистой; любит он в рощах жить
Ликийских иль в лесу родимом,
В храме на Делосе, иль в Патарах.
 
 
Коль разум чужд ей, сила гнетет себя,
С умом же силу боги возносят ввысь;
Они же ненавидят сильных,
В сердце к делам беззаконным склонных.
 
 
Что это правда, могут примером быть
Гиант сторукий иль Орион: за то,
Что тщился обольстить Диану,
Был укрощен он стрелою Девы.
 
 
Земля страдает, чудищ своих сокрыв;
Скорбит, что дети ввергнуты в бледный Орк
Стрелами молний; пламень Этны
Быстрый горы сокрушить не может.
 
 
И вечно коршун Тития печень жрет
За невоздержность, сидя на нем как страж,
И Пирифоя, женолюбца,
Триста цепей в преисподней держат.