Текст книги "Вторая попытка (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Коротин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Коротин Вячеслав Юрьевич
Вторая попытка

ВТОРАЯ ПОПЫТКА

Глава 1. Солёная купель

– Перископ по курсу! – рулевой Тимоха Соловьёв одновременно с криком крутанул штурвал влево и 'Пограничник' повалило в циркуляции.

Ну вот надо же было какой-то подлодке высовывать на свет божий свою оптику именно здесь и сейчас. Но, вроде бы обошлось – бурун от перископа уходил из-под таранного удара миноносца, и можно было больше не опасаться столкновения.

– Человек за бортом! – резануло криком с кормы.

– Малый ход! – немедленно отреагировал командир. – Боцман! Кто кувыркнулся?

– Ща узнаю, вашвысокобродь, – немедленно отозвался Сизов и побежал к юту.

В этот же момент, прямо с обреза минных рельсов в достаточно ещё прохладные волны Балтийского моря сиганул какой-то матрос.

– Кто за бортом? – боцман не успел даже запыхаться.

– Так 'флажок', наш бывший, – немедленно отозвался минёр Свиридов, швыряя в волны спасательный круг. – Как только накренились, так и унесло Александра Васильевича. Вон Колян сейчас его достанет. Если успеет, конечно...

А успевать требовалось. Как можно скорее требовалось. Ибо голова капитана первого ранга Колчака уже скрылась под водой, а до плывущего к нему матроса оставалось ещё метров двадцать.

Николай Фомин и сам не понимал, что заставило его прыгнуть в холодные волны, как только с борта эсминца туда упал офицер. Офицер из штаба командующего Балтийским флотом. Никакого особого пиетета матрос к данному конкретному каперангу не испытывал, на 'Пограничник' переведён был недавно, прежнего командира не знал, да и занудничал тот изрядно при осмотре минных аппаратов... Вероятно просто сработал рефлекс – моряк тонет, и я ближе всех... Кто, если не я?

А плыть в одежде было крайне тяжко, да и вода отнюдь не тёплая. А ведь офицера явно обо что-то приложило головой перед тем, как он за борт улетел – больно быстро тонет. Николай замахал руками уже в совершенно чемпионском темпе, чтобы поскорее добраться до уходящего в пучину флаг-офицера. Уже почти...

Волны сомкнулись над головой Колчака, и Фомин, сделав ещё несколько мощных гребков, нырнул.

Видимость под водой та ещё – Николай различал только некое тёмное пятно. Но было совершенно понятно, что оно и является целью. Ещё несколько гребков... Хват за что-то там из куртки, и наверх! Лёгкие уже совершенно жестоко обжигало изнутри нехваткой кислорода. Наверх!

А вот подниматься оказалось совсем нелегко – мало того, что собственная одежда намокла, так и спасаемый офицер весил немало и тянул ко дну. Ушло секунд двадцать прежде чем удалось глотнуть воздуха. Каперанг, разумеется без сознания, поэтому Фомину пришлось прикладывать дополнительные усилия, чтобы удерживать на поверхности не только себя, но и штабного.

На эсминце решили не тратить время на спуск вельбота и 'Пограничник' самым малым приближался к спасаемым. С борта полетел конец со спасательным кругом, в который Николай вцепился намертво. Матроса с офицером сноровисто подтянули к борту и быстренько втащили обоих на палубу.

Колчака немедленно унесли в каюту, а потом обратили внимание и на матроса:

– Спасибо тебе, Фомин! – потрепал по плечу Николая командир эсминца капитан второго ранга Руднев. – Потеряй мы штабного офицера, командующий всех нас с кашей съел бы. В лазарет его! Переодеть в сухое, чаю горячего. И бутылку рома!

Геройский минёр и сам вполне мог свободно передвигаться, но его бережно повели под руки боцман и ещё один матрос. По пути следования данной троицы оставались лужа за лужей...

– Ох и 'повезло' же вам, Владимир Иванович, – подошёл к командиру старший офицер миноносца Дудкин. – В первом же плавании на 'Пограничнике' чуть не потеряли штабного офицера. Да ещё какого – Эссен ведь в нём души не чает, не случайно к себе взял.

– Да не в этом дело, – отмахнулся Руднев. – Я ведь Александру Васильевичу в любом случае обязан – он мне передал, наверное, лучший эсминец на флоте. За что, кстати, и вам очередной раз хочу сказать спасибо, Василий Федотович – я очень доволен командой.

– Благодарю за лестный отзыв, – обозначил полупоклон лейтенант. – Вернётесь на мостик или проведаете пострадавшего?

– Я к Александру Васильевичу. Попрошу пока вас покомандовать. О! Лодка всё-таки всплывает, мать её! 'Окунь' что ли?

– Вроде она. Владимир Иванович, вы уж задержитесь и сами выскажите Меркушеву всё, что мы оба думаем по поводу его маневрирования.

– Пожалуй да... Идёмте на мостик.

Над волнами появилась уже не только рубка субмарины, но и корпус. Точно – 'Окунь'.

– Василий Александрович! – заскрежетал жестяным голосом через рупор Руднев. – Ты что, жить не хочешь? Если бы не мой рулевой – протаранили бы вас. И нам чиниться потом, и вам рыб кормить.

– Флажками отвечают, – хмыкнул стоящий рядом сигнальщик. – Прощения просют: 'Извините! Надеемся, что у вас всё в порядке'.

– Отмаши в ответ: 'Почти. Счастливого пути!'.

– Есть! – и матрос проворно засемофорил флагами.

– Ваше высокоблагородие, – взлетел на мостик вестовой Дулин, – там фершал вас просит...

– Что с Колчаком? Умер? Не может быть! – почти ошалел Руднев.

– Никак нет! – поспешил успокоить командира матрос. – Очнулся. Но странный какой-то...

***

– Это что ещё за явление! – меньше всего Мурзин ожидал увидеть сейчас данную обеспокоенную усатую физиономию. – Ты кто?

– Так что, ваше высокоблагородие, фельдшер миноносца 'Пограничник' Фёдор Зиновьев.

Идиотизм полный. У Серёги что, на большее фантазии не хватило? Ну дешёвка ведь натуральная – прекрасно знает друг детства, что я с того самого детства повёрнут на морских сражениях. Специально для этого цирка к себе на яхту пригласил?

Не-не, память постепенно возвращалась. За борт ведь навернулся совершенно самостоятельно и по крайне пьяному делу... Потом ничего не помню. Разве что кто-нибудь другой из моря подобрал? А где тогда Серый со своей посудиной? И с Ольгой, кстати – у меня ведь с нею почти наладилось... Чёрт дёрнул покурить на палубу выйти. Одному. Надо было и девушку пригласить, звёзды показать, стихи почитать на этом чёрно-бархатно-искристом фоне...

– Александр, Васильевич, как себя чувствуете? – в каюту вломился ещё один мужик в форме капитана второго ранга. Перебор у Серёги с достоверностью – ну вот реально кавторанг начала двадцатого века. Не придраться. Где же дружок такого консультанта надыбал, что попрофессиональнее, чем у нашумевшего фильма 'АДМИРАЛЪ'?

– Вы кто?

– Капитан второго ранга Руднев. Владимир Иванович, – в полном обалдении посмотрел на собеседника офицер. Полное впечатление, что не придуривается. – Командир эсминца 'Пограничник'... Вы хорошо себя чувствуете?

– Сносно. Передайте Сергею мои аплодисменты. Здорово получилось. И вы в роль хорошо вжились.

– Изрядно каперанга головой приложило, – буркнул фельдшер. – Знаете, ваше высокоблагородие, пользуясь своей властью, попрошу вас уйти. Моему пациенту нужен покой.

– Но что с Александром Васильевичем?

– Головой ударились, воды нахлебались, чуть Господу душу не отдали... Бывает. Временное помутнение рассудка.

– Понимаю... Желаю скорейшего выздоровления! – кавторанг козырнул и вышел.

Ну что же, играть, так играть! И Мурзин попытался придать своему голосу максимальную слабость:

– Мы где, братец?

– Дык... – непроизвольно вытер ладонью усы фельдшер, – у Сворбе вроде как.

Ну, всё правильно – заходили на яхте в Таллин, погуляли по улицам старого города, дёрнули втихаря от полиции из фляжек перед памятником броненосной лодке 'Русалка', интеллигентно добавили в одном из местных баров, потом из Таллиннского порта, помнившего олимпийскую регату Московской Олимпиады, направились вокруг Моонзундского архипелага в Либаву, в Порт Александра Третьего. В Лиепаю по-нынешнему. Таки да... Где-то в районе Ирбенского пролива должны находиться.

Ладно, нужно спокойно подумать, чтобы качественно умыть Серёгу с его петросяновским чувством юмора.

– Поди-ка, братец, я отдохнуть хочу.

Подчинится, нет?

– Как будет угодно вашему высокоблагородию! – вытянулся фельдшер. – Но через два часа ужин. Какие-то пожелания имеются?

– Нет. Спасибо! Ступай!

Чувствовал Александр (хоть и не Васильевич, а Викторович) себя уже вполне хорошо, поэтому по уходу 'эскулапа' проворно спрыгнул с койки, и направился к умывальнику. Привести себя в порядок и приготовиться к ответному розыгрышу друга.

Не получилось...

То есть умыться-то получилось, но из зеркала на Александра Викторовича Мурзина смотрело совершенно чужое лицо. Хоть и очень знакомое...

Шнобель совсем не тот, усов нет, лицо должно быть круглое, а этот... Это зеркало или где?

Скорчил рожу – аскетичная физиономия за стеклом ответила соответствующей гримасой. Бред! Ну не мог же Сергей ещё и пластическую операцию на борту яхты организовать? Убью гада!

А ведь явно Колчак. Хоть и не с физиономией Хабенского – и то слава Богу! Хотя какой там на хрен 'Слава Богу!'? Что за бред вообще?

Так: Вынесло за борт с яхты. Тонул, было дело. Стал захлёбываться... Потерял сознание. Очнулся... Гвоздец! Так не бывает и быть не может! Я – Колчак! Срочно напиться, лечь спать и проснуться в реальном мире. Пусть и с больной головой. Срочно!

– Вестовой! – будем играть по их правилам. Мурзин всё-таки продолжал надеяться, что всё происходящее – розыгрыш.

– Слушаю ваше высокоблагородие, – фельдшер появился буквально через несколько секунд.

– Принеси, братец, коньяку. Бутылочку. И лимончика. И икры. Чёрной.

– Так прощения просим, ваше высокоблагородие – только лимон могу подать. И коньяку только стакан. Потому как не стоит вам больше. А через час ужин будет. Извиняйте на том! – местный эскулап постарался не выслушивать комментарии своей речи, и поспешил смыться за дверь.

Вид в коридор лишний раз засвидетельствовал, что это не Сережкина яхта. Да и стук корабельной машины препрозрачнейше 'намякивал' о том же. И вообще всё свидетельствовало, вплоть до запахов. Ну не могло так пахнуть на судне, предназначенном для прогулок и развлечений. И зеркало... Мурзин ещё раз встал с кровати, подошёл к умывальнику, и ещё раз убедился, что видит не своё отражение, а совершенно чужое, хоть и знакомое лицо.

– Ну что, – с ненавистью буркнул своему отражению Сашка, – дочитался про попаданцев? И не верю я тебе ни разу. Сейчас махну граммов сто пятьдесят, лягу спать, а ты вали к своей Боярской!..

Ну а если всё-таки... Да нет! Быть такого не может. От слова 'никогда'. Бред сивой кобылы в лунную ночь... Или это выверты угасающего сознания? По принципу 'вся жизнь перед глазами за секунду до смерти'. Хотя вокруг всё настолько реально и непохоже ни на сон, ни на бред. Бред только в том, что всё это наблюдается и чувствуется...

Стук в дверь.

– Войдите!

– Так что, ваше высокоблагородие, – нарисовался всё тот же фельдшер, но уже с подносом, – всё как вы приказывали: коньячок, чай, лимон. На здоровье!

– Спасибо, братец! – Александр вдруг понял, что стоит перед нижним чином в одном нижнем белье – даже во сне непорядок. – Прикажи на всякий случай принести сухой мундир. Найдётся у вас?

– Ваш ещё не высох, ваше высокоблагородие, – слегка смутился местный медик, – но что-нибудь отыщем на первое время. Однако я вам пока не рекомендую покидать каюту. Выпейте, согрейтесь и отдохните.

– Пожалуй так и сделаю... Как тебя?

– Фельдшер Фёдор Зиновьев.

– Спасибо тебе Фёдор. Оставь меня пока.

– Есть!

Чёрт! Ну да ладно, если подсознание предложило поиграть, чего бы не воспользоваться случаем. Главное потом этот сон не забыть, а то регулярно по утрам знаешь, что снилось нечто феерическое, насыщенное событиями, но что именно фиг вспомнишь.

Ладно! Мурзин глотнул принесённого коньяка – точно не сон. Приятно обожгло язык, нёбо, пищевод, отдало в нос... Ну не бывает такой полноты ощущений в царстве Морфея. Послевкусие и аромат совершенно непривычные и очень приятные. Лимончик... Здорово! И хватит квасить – пора и чайку...

Итак: Колчак капитан первого ранга, значит, война или уже началась, или вот-вот начнётся. Хоть бы отрывной календарь в каюте висел бы, что ли... Что можно сделать, чтобы как минимум не быть расстрелянным в Иркутске, а как максимум вообще не допустить той долбанной Революции и Гражданской войны? Причём на Балтике, на третьестепенном театре военных действий. Где наш флот вообще придан командованию сухопутной армии, приморский фланг которой прикрывает.

Фиг с ним пока. Какими силами располагаем?

Под флагом Эссена четыре броненосца, десяток крейсеров из которых шесть броненосных, около полусотни миноносцев различной степени дряхлости и с пяток устаревших подводных лодок. Плюс 'Новик'. Флот минных заградителей, но это не те кораблики, которыми можно вести активные действия.

Против всего Флота Открытого Моря, который можно перекинуть через Кильский канал за сутки...

Ох и Ах! Ну, то есть, трындец нам всем сразу и окончательно...

Вот и они здесь так думали. Думали, что у Тирпица и мыслей других нет, как только прихлопнуть всеми своими силами пару ржавых русских броненосцев. А Гранд Флита вообще не существует. И вообще не думали, что колбасники сами до жути бояться появления в Кильской бухте зловещих силуэтов 'Айрон Дюка' и 'Лайона'. Со всем соответствующим сопровождением.

Поэтому можно смело рассчитывать, что дебют разыграется как и в реале: у принца Генриха на Балтике поначалу будет пара современных лёгких крейсеров, несколько типа 'Газелле', древние 'Герты' и сколько-то броненосцев береговой обороны. Совсем дряхлых. Сколько-то миноносцев. Не новых. Реального противника у Балтийского флота фактически нет. Всю эту шелупонь 'Слава' с 'Цесаревичем' и броненосными крейсерами расшвыряют только так. Главное как в танке – не бздеть! Атаковать всё, что здесь движется не неся на себе Андреевский флаг.

Далее: Далее – мины. Это – ДА. Это наше ВСЁ. Минировать Балтфлот умел как никто другой. Правда, лично я, Мурзин, нифига из конкретного не помню, кроме постановки в Данцигской бухте. Из активных, естественно – про Передовое, Центральное и Тыловое в Финском заливе помню прекрасно. Но Колчак не всё сам у германского побережья ставил – найдётся кому подсказать...

Теперь, можно сказать, главное: Все воюющие страны реально верят, что война продлится несколько месяцев. Ну, понятно, что хрен им всем по всей морде – годы позиционной войны на самом деле будут. Исходя из этого – шведская железная руда для Германии. Каждый пропущенный в немецкие порты транспорт, это, в перспективе, сотни пушек, которые станут растирать в пыль и лунный пейзаж наши позиции. Так что ПРЕКРАТИТЬ И НЕ ДОПУСКАТЬ!

А для этого шоблы миноносцев не хватит. Пока не проснулись немаки, нужно показать всему миру чего стоит торпедный удар из-под воды. Донести до Эссена, что субмарины не средство обороны, а охотники. Пусть пока самая современная из подлодок Российского флота 'Акула', но она, вместе с прочими 'миногами' и 'аллигаторами' может врезать по чванливым тевтонским мордам так, что они и заходить в балтийскую акваторию будут с ужасом разглядывая волны...

Лодки, конечно, старые, но главное ведь не железо, а люди, которые находятся в отсеках. А ведь скоро и 'барсы' подтянутся – тоже не айс, но нефигово так врезать могут. Главное в экипажи уверенность вселить: Вы на море ВСЁ, вы УЖАС, которого боится всё, что над водой. Сейте страх у врага, топите всё, что плывёт в Германию! И не бойтесь врагов – они пока не умеют с вами бороться – толща воды – ваша главная защита. Может быть кто-то и погибнет, но даже своей геройской гибелью вы спасёте тысячи жизней солдат-окопников...

Нет. Вот этого говорить не стоит. Шизуха полная. Нужно быть... Ну вот до невдолбения влюблённым в свою Власть, чтобы быть готовым отдать жизнь здесь и сейчас, спасая сотни других. В ПЕРСПЕКТИВЕ!

Не здесь и сейчас прикрывая их отход...

Мурзин вдруг вспомнил приказ Остермана-Толстого, корпус которого прикрывал отход армии Барклая, когда тому доложили, что войска несут большие потери от вражеской картечи: Что делать?

– Ничего не делать, – ответил генерал. – Стоять и умирать!

И тогда это было оправдано. Стоять и умирать прикрывая отход всей Первой армии. Отход тех, которые вытирали слёзы обиды с глаз, слёзы, выступившие потому, что им запрещали развернуться и принять в штыки наглых агрессоров.

Ладно, это всё лирика, а что конкретного можно сделать для России исходя из имеющихся послезнаний? Предположим пока, что послушают и проникнутся...

Заморозить постройку 'Измаилов' – всё равно во время войны ввести их в строй не удастся: тьма незаменимых деталей заказана за границей, а у нас такое производить не умеют. Так что не нужно тратить время, силы и средства на то, что не принесёт реальной пользы. Лучше бросить те самые силы и средства на форсирование достройки лёгких крейсеров типа 'Светлана' – реально ценные кораблики, пожалуй, сильнейшие в своём классе. Как и 'новики' в своём. Да и Балтика для 'Измаилов' как ванна для слона...

Хотя, конечно, для принятия таких решений не то что авторитета Эссена не хватит, даже морской министр Григорович вряд ли что сделать сможет. А тут какой-то штаб-офицер свои фантазии втюхивает...

И всё равно, главное – 'сухопутье'. Это вам не русско-японская, здесь для России всё решается на суше. Что можно предложить генералам? Танки? – Бред! Не освоит русская промышленность в ближайшее время. 'Катюши'? Это 'теплее' – принципиально ничего созданию 'сталинских оргАнов' не мешает. Станок из нескольких рельсов существенно дешевле любой пушки. Снаряд, правда, дороже... Неизмеримо дороже. А снарядный голод для русской армии в эту войну был, пожалуй, главной проблемой. А так же патронный, винтовочный и прочие. В том числе и просто голод – неважненько солдаты питались.

Пенициллин. Серьёзная штука. Посерьёзнее боеприпасов будет. Зачастую много важнее сберечь своих солдат, чем уничтожать вражеских. Только как его синтезировать? Ни разу не в курсе. Но идею микробиологам и прочим фармацевтам подкинуть нужно обязательно, а там пусть сами разбираются как из плесени необходимое вещество выковыривать...

Мины! А вот тут могут, кстати, и послушать одного из лучших минёров Балтийского флота. Минные поля не только на море, но и на суше. Конструкцию недорогой противопехотной мины сочинить совсем несложно. Не помню, что там на этот предмет Гаагская конвенция говорит, но раз уж будут боевые отравляющие вещества, то минировать атакоопасные направления – мелкая мелочь. И пусть заткнутся эти вечные 'общечеловеки', которые в последний раз видели вооружённого врага никогда.

Ручные гранаты – тоже дёшево и сердито. 'Карманная артиллерия' очень даже пригодиться может. Особенно в обороне. Только много нужно, ой как много...

Но всё равно брошенная из окопа 'лимонка' своими чугунными сегментами повыкосит вражеских солдат не меньше, чем трёхдюймовая шрапнель. А стоит в разы дешевле...

Таак! Ещё граммов семдесят, лимончик... Хорошо!

Да! Перед самой войной ведь в Финском заливе с официальным визитом будут два французских дредноута с Пуанкаре на борту и британские линейные крейсера... А не задержать ли каким-нибудь образом союзничков? Не! – Битти пусть со своими 'кошками' уходит, ему и в Северном море работы выше крыши – нехай немакам там нервы делает. А вот двое 'французов' здесь очень бы пригодились. Всё равно толку от них на Средиземном было никакого. Жалкую 'Зенту' и без них уконтрапупят... Мину им что ли по курсу подсунуть? Или подлодку какую потренировать...

И вообще, лёжа думается лучше. Сколько там осталось? Граммов тридцать?..

Да! Нашим 'севастополям' поддержка будет нефиговая когда те в строй войдут. Тем более что у наших недодредноутов только одно достоинство – артиллерия. А бронёй они лишь слегка помазаны – от попадания тяжёлым снарядом не защищены почти абсолютно...

И ещё: не 'раздавить бабочку' пока 'Магдебург' на камни Одесхольма не напоролся. Это поважнее, чем пару-тройку германских крейсеров торпедами с подлодок грохнуть...

Глава 2. Здравствуйте, я из грядущего века!

Разбудили кваканье ревуна и топот сапог по палубе. Таки что, это был не сон? Не глюк? В изголовье койки на стуле был повешен китель с золотыми погонами и двумя чёрными просветами на них... Александр вскочил и тут же сунулся к умывальнику, вернее, к зеркалу – ну да, всё та же носатая физиономия. Колчак.

– Так! – Мурзин зажмурил глаза. – Я Мурзин Александр Викторович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, женат, имеется дочь Настя, да, грешен: увлекался военной и военно-морской историей – человек имеет право на хобби, а? Оставьте меня в покое, и верните в мой мир!

– Здравствуйте, Александр Васильевич! – гостеприимно ответило зеркало. Ну, то есть, в ответ на данную истерику просто показало лицо истерившего.

А почему, кстати, безусое? Ведь носить усы, вспомнил Александр, чуть ли не вменялось в обязанность офицерам флота. А Колчак на всех популярных фотках не имеет под носом даже тени вторичных половых признаков. Причём на фотографиях, где он полярник, всё на месте – и усы, и борода.

Странные, кстати выверты у российских уставов – то усы носить имеют право только офицеры лёгкой кавалерии, а остальным гладко бриться, то усы носить обязаны чуть ли ни все... Не, понятно когда бороды запретили всем кроме подводников – маска противогаза должна плотно прилегать к лицу, а борода этому мешает...

В общем, харе в каюте отсиживаться – пора на свет божий выйти, господин капитан первого ранга. Тем более что одежду уже принесли. Сухую. И Владимир четвёртой степени с мечами и бантом приколот.

Ладно, оденемся, выдохнем, вдохнём и пойдём. Хватит уже квёлого из себя изображать.

'Пограничник' изрядно покачивало, но привычное тело прежнего хозяина уверенно двигалось по неспокойной палубе, неся Мурзина-Колчака к мостику. Хоть Александр в жизни своей из военных кораблей побывал только на 'Авроре' в родном Петербурге и на 'Дерзком' в Варне, но стало уже совершенно ясно – это именно эсминец времён Первой Мировой. Натуральный. Нет, какой-нибудь Абрамович, конечно, и мог бы, наверное по своему капризу такую посудину заказать, даже актёров нанять и в соответствующие шмотки переодеть, но уж никак не Серёга. Он, разумеется, человек весьма и весьма обеспеченный, но не до такой степени. Тем более, что с палубы было видно, что в кильватере следуют ещё три систершипа. Вроде в одном дивизионе с 'Пограничником' состояли 'Сибирский стрелок', 'Охотник' и 'Генерал Кондратенко'. Они, что ли? В общем – что угодно, но не розыгрыш. Или долгоиграющая галлюцинация, или, как ни бредово звучит – реальность.

– Доброе утро, Александр Васильевич! – поприветствовал каперанга командир эсминца, когда тот достаточно бодро поднялся на мостик. – Как чувствуете себя?

– Здравствуйте! – пожал руку Руднева Колчак. – Физически вполне сносно. Но, вероятно головой ударился прилично – некоторая амнезия присутствует. Слышал о подобном, но не представлял, что такое может произойти со мной. Где находимся? Куда следуем?

– Идём в Ревель. Только что прошли траверз Одесхольма. Скоро будем в Ревеле.

Зараза! Число-то какое? Видно, что лето, понятно какого года раз на плечах погоны без звёздочек... Грохнули уже в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда?

– Как думаете, Владимир Иванович, война скоро?

– А почему война? – удивился командир эсминца. – Вроде ничего не предвещает. Да и не готовы мы пока...

– Ну, знаете... А к какой войне Россия была готовой? Кто нас спрашивать будет?

– Знаете, Александр Васильевич, я военный, а не политик, но кому сейчас нужна война? Экономика у всех серьёзных стран Европы на подъёме...

Ну да, вспомнился Мурзину альтернативный 'Евгений Онегин', которого он когда-то выучил наизусть, чтобы выпендриваться на всевозможных вечеринках:

Он был великий эконом,

То есть умел судить о том,

На что все пьют и там, и тут,

Хоть цены все у нас растут...

Одно понятно – конец июня ещё не наступил.

А ещё пришла на память фраза Гришковца из его моноспектакля 'Дредноуты': 'А чьи дредноуты лучше?' Ну и далее про то, что именно для выяснения этого вопроса Первая Мировая и началась. Не, конечно, это шутка автора пьесы, но войны на самом деле имеют 'привычку' начинаться вообще не из-за чего. А потом перерастать в такие бойни...

Чёрт! Как бы выяснить какое сегодня число?..

Ай, кретин! Ну вот что значит не быть настоящим моряком! Ведь легче, чем высморкаться на самом деле же!

– Владимир Иванович, позвольте просмотреть вахтенный журнал? Что тут у вас происходило, пока я в каюте валялся...

– Разумеется, прошу! – слегка удивился Руднев. – Но ничего особенного, смею вас уверить.

– И, тем не менее...

Мурзину, на самом деле, было совершенно пофигу, что здесь происходило – корабль уверенно идёт в порт назначения, значит действительно всё в порядке, но записи датируются...

Семнадцатое июня... То есть до выстрела в Сараево около десяти дней... В общем ни черта не успеть...

– Благодарю, всё в порядке, и, действительно, ничего серьёзного, – Александр протянул вахтенный журнал командиру.

– Завтракать будете в кают-компании или прикажете подать вам в каюту?

– Если это не обидит господ офицеров, то в каюту. Благодарю за приглашение, но мне нужно попытаться собраться с мыслями. Передайте мои извинения, пожалуйста.

– Извинения совершенно излишни, Александр Васильевич. Спускайтесь к себе, и через четверть часа завтрак доставят.

– Ещё раз благодарю. Пожалуй, действительно пойду в каюту – голова так и гудит...

По дороге к себе Мурзина так и ударило: Ёксель-моксель! Так семнадцатое июня ведь, небось, по юлианскому стилю! То есть ещё плюс почти две недели до Сараевского убийства.

Захотелось матернуть Российскую Православную Церковь за её упёртость и вызывающее игнорирование астрономии.

Здесь, как автор, позволю сделать себе 'астрономическое отступление':

Помните знаменитый фильм 'Тот самый Мюнхгаузен'? Помните, что главный 'Тот самый' выяснил, что год, это не триста шестьдесят пять дней и шесть часов, а триста шестьдесят пять дней, шесть часов и ещё какие-то там секунды.

Врал как всегда. Год не длиннее, а короче чем триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Приблизительно на двенадцать минут. Вот и набирались за века дни, и уползала дата равноденствия от самого факта равноденствия – а с Равноденствием связана Пасха! Поэтому папа Григорий Восьмой ввёл календарь, где три из четырёх годов, которые заканчиваются на два ноля не были високосными. В результате эквинокс* держится на двадцатом-двадцать первом марта и даёт точку отсчёта к дате празднования Пасхи.

Русская Православная Церковь этого категорически не приняла, вот и ускакали за шестнадцать с лишним веков даты друг от друга на тринадцать дней...

А может и нет этих самых двух недель, – опять засомневался Александр. – Флот есть флот, не во внутреннем озере 'купается' – по всему миру корабли ходят. И документация обязана соответствовать международным стандартам. Так что разумнее было бы заполнять вахтенный журнал именно по новому стилю...

Вот ёлки-метёлки! Ну ладно, хотя бы известно, что июнь Четырнадцатого.

С этими мыслями и добрался до своей каюты. Несмотря на нахождение в растрёпанных чувствах, есть действительно уже хотелось. Хотя бы чайку или кофеёчку с каким-никаким бутербродиком.

– Едрить твою налево! Во стыдуха-то? – ноги уже сами, не дожидаясь сигнала от головы, понесли Мурзина-Колчака на мостик.

– Что-то не так, Александр Васильевич? – обернулся Руднев.

– Спаситель мой где? Как он?

– А, Фомин, – усмехнулся командир миноносца. – Не беспокойтесь – жив-здоров, пожалованную за ваше спасение бутылку рома выхлебал. Дрыхнет, небось, сейчас без задних ног. Беспокоить, чтобы выразить свою благодарность пока не рекомендую. К награде, разумеется, представлю.

– Спасибо, Владимир Иванович, а то я совсем с этими событиями, – слегка (внешне слегка, а в душе достаточно сильно) смутился Александр. – Но я не сойду с борта, не поблагодарив его.

– Разумеется. Этого права вас никто лишить не может.

– Да, разумеется...

А что 'разумеется'?

Мурзин категорически не мог придумать, как продолжить этот неудобный разговор, который сам же и начал.

– Я всё-таки вас оставлю – там, когда я подходил к каюте, вестовой как раз завтрак нёс... Прошу простить, но зверски проголодался со вчерашнего дня.

– О чём речь, Александр Васильевич, – пожал плечами Руднев и улыбнулся. – Само собой, идите подкрепитесь: голодный гость – позор для хозяина.

На завтрак подали банальный дешёвый и очень полезный 'поридж': 'Овсянка, сэр!'.

Но, кстати, ничего пошло. Ну и кофе или чай на выбор с простыми бутербродами с маслом и сыром. И вполне себе достаточно...

Прихлёбывая вторую кружку чая, Мурзин вспомнил, что, просматривая вахтенный журнал, познакомился ещё с одной проблемой: пишут-то здесь не так как 'дома'. А ему писать придётся, и немало. А ведь это в смоём, после реформы восемнадцатого года он очень неплохо писал в плане орфографии, а 'в здесь' как быть?

Ладно: в конце любого существительного кончающегося на согласную ставить 'ер' – твёрдый знак по-нашему. Вот ведь буква-паразит! Никакого же смысла не несёт... Или несёт? Ну да хрен с ней!

'Ижица' – вроде вообще дико редко встречается, причём почти исключительно в словах церковного лексикона. Пофигу ижицу.

'И' или 'I'? Перед гласными в окончаниях вроде бы 'I'. Но и в корнях бывает. Засада в общем.

'Ять' – вообще хрен поймешь, когда её писать, а когда нормальную 'Е'. Не зря говорят: 'Выучить на ять'. То есть запомнить всё бесчисленное количество правил, когда её нужно употреблять.

Приставки 'бес' не существует – пофигу какая там дальше согласная, глухая или звонкая: 'Безстрашный', 'Безпощадный', 'Безшумный' и никак иначе.

Ну, вот и все познания...

Ой! А ведь писать надо именно сейчас – Эссену придётся 'сдаваться', без его помощи и влияния... Чёрт! Правильнее: 'Хотя бы без его помощи и влияния' вообще ничего не изменить...

Ладно, придётся писать по нормам двадцать первого века – если задумываться над каждой буквой, то точно не сможешь передать собственно посыл. А это, кстати, может и дополнительным аргументом стать. Чтобы поверил.

Итак:

Многоуважаемый Николай Оттович, надеюсь, что этот конверт Вы вскрыли именно первого июля, иначе можете оказать влияние на ход событий, и они пойдут не так как шли в моей действительности.

Сообщаю: В самом конце июня эрцгерцог Франц-Фердинанд будет застрелен из пистолета в Сараево сербским студентом Гаврилой Принципом.

Австрия объявит Сербии войну, Россия вступится за Сербию, Германия за Австрию...

В результате, в начале августа начнётся самая страшная из войн, которые знало человечество. МИРОВАЯ ВОЙНА. Продлится она четыре с лишним года. Про её итоги пока умолчу, единственное, что сообщу: Для России последствия станут самыми катастрофическими. Подробности сообщу лично, если данное письмо убедит Вас в том, что я именно тот, кем себя назвал.