Текст книги "ЛиПа"

Автор книги: Вячеслав Воробьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

В Ирландии пиво с лимоном

Хлебали мы в местном духане.

(Олег Шестинский. Полемика)

НАЦИОНАЛЬНАЯ КУХНЯ

В костюме с иголочки, модном,

С утра разразившись стихами,

В Ирландии пиво с лимоном

Я пил в привокзальном духане.

Припомнилось как-то невольно,

Когда я дошёл до второго,

Как старый чайханщик в Стокгольме

Принёс мне тарелочку плова.

По зале прошествовав гордо,

Торжествен и недосягаем,

Духанщик с манерами лорда

Меня ублажал расстегаем.

Томясь в иностранной рутине,

Мечтал я, прищурясь хитро,

О простенькой рюмке «мартини»

В обычном туркменском бистро.

Повсюду золотая тишина.

В ладу и мире дух с усталым телом...

как иногда бывает от вина

да от добротно сделанного дела.

(Александр Ананко. Светопад)

ЗЕМНОЕ И ВЕЧНОЕ

Ну, вот и наступила тишина.

Расстался дух навеки с бренным телом.

Так иногда бывает от вина,

Когда его мешаешь с важным делом.

Критик, жду твоих советов,

Дай прогноз тверёзый мне:

Что вяжу – венок сонетов,

Веник ли берёзовый?

(Сергей Поликарпов. Веха)

МНЕНИЕ КРИТИКА

Не совет дадим мы даже,

А рекламу в две строки:

«Фирма веников не вяжет.

Фирма делает венки!»

ЛИПА 2

Охотничья водка склоняет к беседе,

с Охотничьей водки охота поврать.

(Леонид Агеев. Пора приобретений)

О ПОЛЬЗЕ ДОПИНГА

К Охотничьей водке склоняют соседи,

построив бутылок несметную рать.

Искусны соседи в застольной беседе.

В таком коллективе не грех и поврать.

Люблю сочинять на свободную тему.

Такого могу иногда натворить!

Но чтоб привести свои мысли в систему,

неплохо с утра натощак повторить.

Дрожа, как в ознобе, в высоком горенье,

секреты удачи открыть я рискну:

я после Пшеничной пишу о деревне,

а выпив Столичной, летаю в Москву.

От дозы Кубанской гуляю по дому

и песни пою, как казак молодой.

Мне поздно учиться писать по-другому

и потчевать музу фруктовой водой.

Творю к торжествам с Юбилейною водкой,

со штофом Петровской о прошлом пишу.

И пусть перспективы порою нечётки,

подмоги иной никогда не прошу.

Вот только Сибирская мне не по вкусу.

Оставлю другим, в ком побольше грехов.

Сложил я на радость святому искусству

три короба свежих пахучих стихов.

А ты живёшь с достойным мужем,

а мне не счесть свои грехи.

Когда ему готовишь ужин,

я о тебе пишу стихи.

Но пусть он косится ревниво

и стережёт тебя вдвойне —

твоя улыбка молчаливо

опять летит навстречу мне.

(Николаи Алешков. Запомни меня счастливым)

ТЩЕТНАЯ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ

Хоть ты готовишь мужу ужин,

а также завтрак и обед,

лишь я тебе для счастья нужен.

И это длится много лет.

Не стоит, право, полагаться

на примитивный домострой.

Ему ли с нами потягаться,

когда ты мысленно со мной?

Он окружит тебя вниманьем

и каждый день, и каждый час,

но мы опять его обманем,

как это было тыщу раз.

В расставленные мною сети

твоя улыбка прилетит.

Какая женщина на свете

перед поэтом устоит?!

Чудак Герон! Один на всей планете,

Единственный на свете инженер,

Он возвестил за два тысячелетья

Пришествие эпохи НТР.

(Валентин Берестов. Три дороги)

МЕЧТЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Мечты, мечты! О, как горька их сладость,

Когда до ихней эры ты живёшь!

Все семь чудес прославленных не в радость,

Коль паровоза не изобретёшь.

Трясясь в повозках на дорогах пыльных,

Теряли годы баловни судьбы.

О теплоходах на подводных крыльях

Не ведали галерные рабы.

Твори, Герон, не будь же идиотом!

Икара всей Элладе жаль до слёз!

А в самолете с вертикальным взлётом

От стражей ноги б он легко унёс.

Афины ждут открытий высшей пробы.

Республики заказ почти за честь.

Не покладая рук, работай, чтобы

Сказали люди: «В Греции всё есть!»

О, техника! Какую тьму урона

Ты нанесёшь героям новых эр!

Лишь ленью гениального Герона

Античность спасена от НТР.

И захотелось, как это ни странно,

с собой один оставшись на один,

перечеркнув, забыть свои романы

или, как Гоголь, бросить их в камин.

(Яков Белинский. Избранные произведения в 2-х томах)

МЕЖДУ НАМИ, КЛАССИКАМИ

Для нас, Белинских, Гоголь – символ веры.

Но оступился, так ошибку смой.

Виссарион Григорьевич, к примеру,

ему направил гневное письмо.

На Гоголя сердитое посланье

подействовало, как холодный душ.

Решил он сжечь, чтоб избежать бесславья,

хотя бы половину «Мёртвых душ».

И я порой испытываю чувство,

с собой один оставшись на один,

что в голове моей темно и пусто

и что давно пора разжечь камин.

И если, воду выплеснув из ступы,

отдам стихи в объятия огня,

я знаю: все одобрят мой поступок

и станут больше уважать меня.

Бросая в топку чудные творенья,

что создавались с солью на горбу,

я понимаю с лёгким сожаленьем,

что как поэт я вылечу в трубу.

Трактористы пьют безбожно

Пьют из лужи воробьи,

Пьёт земля, и людям можно,

Иногда. И за свои.

(Анатолий Брагин. Русская печь)

КАК ПИТЬ ДАТЬ

Как ни выгляну в окошко,

Всё одно и то же: пьют!

Ладно б, если понемножку —

Пьют, как будто воду льют.

Я ведь тоже, брат, не ангел.

Знаю: пьянство – не пустяк.

Но в каком бы ни был ранге —

Если в меру, то простят.

Не зазорно грамм по триста,

Ритуалы соблюдя.

Если можно трактористам,

Значит, можно и людям.

Но с каких, скажи, доходов

Пьют, к примеру, воробьи?!

Эта ушлая порода

Вряд ли хлещет за свои.

Всякий рад залить за ворот,

И узнать желаю я,

Как сумел вот этот боров

Нализаться, как свинья?!

Если будет пить скотина

Всё подряд и каждый день,

То совсем исчезнут вина

И не хватит для людей.

Во мне живут века земного шара

И дерзость атлантических валов...

Иногда я кажусь себе Волгой,

Иногда – безымянным ручьём.

(Наталья Бурова. Тамариск)

ШАГРЕНЕВАЯ МУЗА

Я казалась себе океаном.

Нет, не Тихим, скорей – Мировым.

Над большим стихотворным романом

Билась год, не подняв головы.

Но стихи – словно Мёртвое море.

Вдохновенье – жестокий обман.

И теперь сократился, о, горе,

До размеров поэмы роман.

И не морем, а Волгой весенней

Я себе показалась вчера.

Не поэма, а стихотворенье

Нарождается из-под пера.

Голос мой, ты всё тише и тише,

Как лесной безымянный родник.

Чёткий замысел четверостишья

На обломках романа возник.

И сегодня корит меня всякий,

Что напрасно пропали труды.

Я, наверное, вовсе иссякну,

Если в строчках не будет воды.

Нам вот чего решить необходимо:

что лучше – выстрел в цель

иль выстрел мимо,

когда мы выезжаем на природу?

И хорошо ли это —

меткий выстрел с ходу...

(Сергей Викулов. Всходы)

ДИЛЕММА

Я не могу придумать, вот досада,

патроны заряжать или не надо,

когда я выезжаю на охоту?

И что гуманней —

бить в упор иль с лёту?!

В чём больше жизни —

в дроби иль в картечи,

и как избегнуть с егерями встречи?

Как мне добыть

четвероногих братьев,

ни пороху, ни нервов не истратив?

Почётней что – попасть иль промахнуться?..

От этих мыслей можно и рехнуться.

А может, вовсе не губить природу

и, плюнув на хорошую погоду,

в квартире отдохнуть душой и телом,

пофилософствовать над этой темой?..

Но вот друзья торопят на пороге.

Ружьё в охапку! Всё решу в дороге!..

Так здравствуй, справочник смешной!

Цветов и трав в тебе без счёта,

И все луга мои со мной

За тёмной дверью переплёта.

И эту дверь я отворю,

И в эти заросли ныряю,

Азалия!.. – я говорю,

Лобелия... – я повторяю.

(Наталья Галкина. Зал ожидания)

С УЛОВОМ!

Паслён и лук в моём полку,

И мята служит мне рабою.

Калганов корень истолку,

В отвар добавлю зверобою...

Из этой сказочной страны

Вернешься поневоле пьяным:

Я здесь объемся белены,

Напьюсь настоя валерьяны.

Пырей ползучий, хмель и тмин

Увижу на цветном рисунке.

Дурман и горькую полынь

Я унесу в пастушьей сумке...

Спасибо, справочник смешной,

Что таинства твои постигла!

Раскрыла я тебя весной,

А к осени – готова книга.

Вновь я у запертых дверей.

Кого теперь поймаю в сети?

Искусство? Звезды? Спорт? Зверей?..

Да мало ль словарей на свете!

И в просторах тундры голой,

И на взгорках деревень

Мне Тюмень была глаголом

И метафорой – Тюмень.

(Николай Денисов. Ночные гости)

ЧАСТИ РЕЧИ

Не расстанусь я с Тюменью.

Полюбил меня народ.

Здесь моё местоименье,

В нём – и сад, и огород.

Я почти что в тундре голой

Начинал писать для вас.

Жёг сердца сперва глаголом,

А потом открыли газ.

Не шарахайтесь при встрече,

Хоть не очень речь нежна.

Для тюменского наречья

Подготовочка нужна.

О, Тюмень! Моя столица!

Дом родной сибирских муз!

Ты – поэзии частица

И с изяществом союз.

Ну, в если откровенно,

То любовь к тебе – предлог,

Чтоб издали непременно

Вереницу бойких строк.

Видение. Кремль. XII век.

... сеет чёрное иго

Золотая Орда...

Враг подходит к Коломне,

враг уже у Москвы...

и московский детинец

догорает дотла...

калиту набивает

князь Иван Калита...

(Юрий Денисов. Повседневье)

БРЕД. МОСКВА. XX ВЕК.

От полночного бденья

в голове ералаш.

Обступают виденья:

кровь, чума и палаш.

Вижу сны не простые,

не деревья, не снег —

Калиту и Батыя:

знать, XII-й век.

Все событья, как в капле,

умещаются в нём:

вижу половца с саблей

и француза с ружьём.

Вижу крымского хана,

Запорожскую Сечь...

Как бы мне от султана

хоть Коломну сберечь?!

Целят персы да финны

в русский берег морской.

Супротив шлёт дружины

князь Димитрий Донской.

Век XII-й горек.

Кремль, как свечка, пылал.

Только встреться, историк,

уложу наповал!

Два тела, размещённые в пространстве,

Взаимным обладают притяженьем

И движутся одно к другому

Под действием совместных сил.

(Василий Захарченко. Одно солнце на двоих)

ОСНОВЫ МЕХАНИКИ

...А если мы внимательно вглядимся

В работу механизма иль машины,

Заметим, что движенье это можно

Свести к движению отдельных точек.

Величина же скорости движенья

В итоге получается деленьем

Длины пути пройдённого на время,

В которое и пройден этот путь.

У скорости бывает направленье,

А не одна величина, и, значит,

Чтобы характер выяснить движенья,

Нарисовать придётся стрелку-вектор.

В механике ту меру быстроты,

С которой изменилась скорость

За единицу времени, решили

Назвать красивым словом ускоренье.

А главный механический закон,

Который был открыт ещё Ньютоном,

Касается инерции. Его я

Вам поясню на собственном примере.

Когда толкнёт какой-то бес в ребро,

Берёшь, к примеру, физики учебник

(пожалуй, лучше для шестого класса)

И переписываешь за главой главу,

Не думая о цели и о рифме,

Стараясь только соблюсти размер

И отрешённость некую во взгляде.

Всё это вкупе и назвал Ньютон

Инерцией... таланта и мышленья.

Ты пиит, и мой призыв

не сочти за лесть,

потому что пародист

тоже хочет есть.

(Александр Иванов, из пародии на Григория Корина)

КУХНЯ ПАРОДИСТА

Ты, приятель, не клади

мне свой палец в рот.

Для меня твои стихи —

с маслом бутерброд.

Если встретится одна

слабая строка,

обеспечит мне она

 суп из языка.

Коль в поэзии пока

вес твой невелик,

из тебя наверняка

сделаю шашлык.

Ну, а если ты не юн

и известен всем,

я пародию собью

в шоколадный крем.

Пусть фруктовое суфле

не сочтут за лесть.

Надо помнить: корифей

тоже может съесть.

Хочется Возрождения

С тайною Монны Лизы.

(Римма Казакова. Помню)

МОННА РИММА

Пусть чудеса описаны

И внесены в кадастры,

Правят моими мыслями

Мантии и пиастры.

Гонят в подкорку новости

Радио, теле, пресса...

Мне бы уединённости

С ужасами Лох-Несса.

Мне б пообщаться с древними

Пряником или плетью.

Мне бы машиной времени

Резать тысячелетья.

Хочется ночью искристой

Мчать в первобытном танце.

Хочется честной, искренней

Дружбы неандертальца.

Пусть о челнок колотятся

Мрачные воды Стикса,

Мне, как орешки, хочется

Щёлкать загадки Сфинкса.

Разве швея – соперница

Смелым манерам барда?!

Я бы сумела, верится,

Очаровать Леонардо,

Чтоб от улыбки гения

Негой томилось тело...

Хочется Возрождения,

Страстного, как Отелло.

Сердце моё – в Венеции!

То, что я здесь – ошибка!

Хватит читать мне лекции!

Где золотая рыбка?!

Орбиты наши отдаляются,

Стыковку не произвести,

Судьба – Конструктор главный мается,

Пытаясь наш союз спасти.

(Роза Кожевникова. Гроздь рябины)

КОСМИЧЕСКАЯ МЕЛОДРАМА

Под дивный гул небесной музыки

Прошли мы не один парсек.

Любила я антенны-усики

И твой стыковочный отсек.

Во всём пространстве нет ни кустика,

И телескопы целят в грудь...

О, спутник жизни, ты – искусственный,

А не естественный, отнюдь!

Ты приставал ко мне по-всякому,

Ты был нахален, дерзок, смел,

Но при стыковке полный вакуум

Ты обеспечить не сумел.

И не загладишь ты покель вину,

Дотоль пребудешь не у дел:

Ведь абсолютный нуль, по Кельвину,

Температура наших тел.

Осыплет небо вихрем каменным —

И это будет полный крах.

Гори же, милый, звёздным пламенем!

Запустят нового на днях.

Всё гадаем да толкуем,

А дознаться не смогли,

По каким приметам Буем

Предки город нарекли.

Буй речной тому причина,

Иль, спасаясь от господ,

В этот край на Костромщине

Шёл буянистый народ...

Может быть, ходили предки

За Амгунь и за Вилюй

И посад назвали редким

Удэхейским словом – Буй.

(Виктор Куликов. Зори вечерние)

ШАРМА-А-АН!..

Я догадливый мужчина.

По плечу любой кроссворд.

Но родная Костромщина

Мне загадки задаёт.

Скажем, городу досталось

Имя странное Шарья.

Есть в названье что-то малость

От бильярдного шара.

Может быть, в хмельном угаре

Шаромыжник в кушаке

По карманам бойко шарил

На таёжном большаке.

Иль какой-то предок резвый

Путь держал к мощам святым,

И шары на лоб полезли

От ветлужской красоты.

Может быть, купец фартовый

Произвёл лесоповал

И шарашкину контору

В этом месте основал.

Может быть, от града Буя

Мы названье обрели:

Лодкам кажут русло в бурю

Шаровидные буи.

А скорей – француз заезжий,

Продираясь сквозь урман,

Бросил взгляд на край безбрежный

И шепнул жене: – Шарма-а-ан!..

Я сад охраняю по просьбе

Соседского старика...

А сад-то ведь яснополянский,

Не просто какой-нибудь сад...

Наутро среди населенья

Под сводами малых небес

Ко мне вдруг возник интерес,

И слухи о непротивленье

Моём разлетелись окрест.

(Владимир Лазарев. Брат милосердия)

ПРИЗНАНИЕ

Я понял: творю, как в тумане.

Без классики трудно прожить.

И нанялся в Ясной Поляне

От ворогов сад сторожить.

Сперва я разулся, конечно,

Рубаху надел с пояском,

Прошел по именью неспешно,

Усы расчесал гребешком.

Селенье, гляжу, присмирело:

Мол, что за чудной человек?!

Мальчишки, лишь только стемнело,

На яблони вышли в набег.

Собака прижалась, не лает.

И я притаился, застыл.

Вдруг слышу: «Да Лев Николаич!

Он самый! Лишь бороду сбрил!»

И тут я как будто очнулся

И вышел на свет к пацанам.

Но с криками: «Барин вернулся!»

Умчались они по домам.

Народ моментально собрался.

Все руки с почтением жмут.

Я плакал, вздыхал, целовался,

Открыть обещал институт.

Мол, вижу, что помните, чтите,

Хоть люд вы, конечно, простой...

А школьники просят: «Прочтите

Нам что-нибудь, дядя Толстой!»

Насыпали соли на раны...

И, чтоб не накликать беду,

Ушёл я из Ясной Поляны.

Один. Как в десятом году.

Перевелись в деревне драки,

Не чешут парни кулаки.

Пропали смирные собаки,

Повисли смирные замки.

(Василии Макеев. Под казачьим солнышком)

ИЗДЕРЖКИ ПРОГРЕССА

«Нет нынче прежнего веселья», —

Ворчат станичники мои.

Не стало драк по воскресеньям,

Ушли кулачные бои.

В чулан заброшена нагайка.

А раньше знали в этом толк!

Спит под кроватью пустолайка,

Рот затворивши на замок.

Одним отдельно взятым фактом

Теперь село не удивишь.

К соседу в сени въехал трактор —

И снова гладь, и снова тишь.

Пижон на новом мотоцикле

Разгонит на дороге баб...

Но к этому давно привыкли.

Где дух казачий? Где масштаб?

Бывало, по стакану зелья,

И – ходуном весь белый свет!

Вот, говорят, в Нечерноземье

На этот счёт проблемы нет...

Да, с вещмешком и посошком,

презрев на год автомобили,

иду по Северу пешком,

как наши прадеды ходили.

Иду я мимо русских сёл,

делянок, пастбищ и покосов,

иду тропой, где, может, шёл

помор Михайло Ломоносов.

(Николай Малышев. Тёплые Ключи)

ПРОТОРЕННОЙ ТРОПОЙ

Взошла ущербная луна

над кромкой сумрачного бора,

открылась бездна, звёзд полна,

и показались Холмогоры.

Брожу по ним туда-сюда,

изныл в предчувствии вопросов

и намекаю иногда,

что я – Михайло Ломоносов.

Нащупываю путь клюкой,

гляжу по сторонам угрюмо

и выдаю себя порой

за протопопа Аввакума.

Тяну со стариками чай

и, интерес к себе почуяв,

им представляюсь: «Николай.

Поэт. Слыхали, может, – Клюев!»

Ну, а попросят почитать —

я поломаюсь хорошенько

и, к удовольствию девчат,

могу сойти за Евтушенко.

Лежит рассветная земля.

Бежит тропа неутомимо.

Делянки, пастбища, поля...

А я всё мимо, мимо, мимо...

Шумят дожди.

Несут хлебам урон.

В полях нехватка нужного народа...

У предков наших добрый был закон:

Заботиться о продолженье рода.

(Лев Маляков. Милосердие весны)

ВЫХОД ИЗ ПОЛОЖЕНИЯ

Мой прадед

Был не шибкий грамотей,

Но твёрдо знал порученное дело,

Равняя завсегда число детей

С размерами земельного надела.

Мужик когда-то

Сеял и косил.

Теперь взвалил всё технике на плечи.

На сорок с гаком лошадиных сил

Едва ль одна найдётся человечья.

Инструкцией

Дождя не отменить,

Но чтоб хозяйства не пришли к упадку,

Немедля надо на село спустить,

Как по зерну, по детям разнарядку.

Иначе

Урожай опять сгноим.

Останется в земле и фрукт, и овощ.

А если план не одолеть самим,

То шефы, как всегда, придут на помощь.

Я в детстве стихи ненавидел,

Во-первых, за то, что меня

Читать заставляли у елки

На память плохие стихи...

За то, во-вторых, ненавидел,

Что, сколько ни помню себя,

Из рупора или «тарелки»

Звучали они, дребезжа...

И, в-третьих, за то, что учитель,

Всегда раздражённый старик,

Раскладывать образ Татьяны

По пунктам меня заставлял.

(Николай Новиков. Московский говорок)

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС

Не в силах терпеть униженье

И слушать рифмованный бред,

Я сделался тоже поэтом.

Теперь я за всё отомщу.

Использую их же оружье.

Я знаю его назубок.

Пусть это – читают у елки,

А то – запускают в эфир.

Из третьего – сделают песню.

Четвертым – украсят плакат.

А пятое, вместе с десятым,

Для сборника я сберегу.

Читая творенья собратьев,

Я вижу, что с детства они,

Как я, от души ненавидят

Свои и чужие стихи.

Жизнь, прости меня за штампы,

за приснившийся покой!

Убегу в цыганский табор

над уснувшею рекой!..

Две гитары, две подружки

забренчат под волчий вой!

Байрон, Лермонтов и Пушкин —

все ушли по кочевой.

(Юрий Павленко. Свет полевой)

НАС МАЛО. НАС, МОЖЕТ БЫТЬ, ЧЕТВЕРО...

С детства лорд дышал неровно

на края, где спит заря.

Про цыганского Байрона

оперетка есть не зря.

Пушкину недаром снились

ветры полудённых стран,

потому что абиссинец —

это то же, что цыган.

Клял и Лермонтов столицу,

жаждал, саблею звеня,

черноглазую девицу,

черногривого коня.

В нашем времени жестоком

мне не мило ничего.

Я прощусь с Владивостоком

и уйду по кочевой.

Мы не виделись давненько.

Кони по уши в росе...

Байрон, Лермонтов, Павленко,

Пушкин!.. Ну, как будто все!

И больно мне, и странно,

И не могу я, право, не грустить,

Что в час тоски-кручины окаянной

Рук в шевелюру мне не запустить.

И в чём тут дело?

Льётся ль с неба стронций,

Прорвавшийся сквозь звездные миры,

Иль выжигает яростное солнце

Последние весёлые вихры?

(Владимир Перкин. Костёр отца)

И В ЧЁМ ТУТ ДЕЛО?

Как больно, милая, как странно —

Простые жесты мне не по плечу:

Волос не причесать при всем старанье

И не пригладить непокорный чуб.

Причёске не хватает матерьяла,

А звёздный ветер по земле метёт.

Да, голова немало потеряла

И вряд ли вновь защиту обретёт.

Конечно, можно всё свалить на стронций,

На ЦРУ, наследственность, вино,

На бремя славы, на жену, на солнце...

Но я-то лучше знаю, что со мной.

Разгадка кроется в одной причине:

Когда порою не хватало сил

На творческий подъем – в тоске-кручине

Я акт возмездья над собой вершил.

Как больно было, милая, как странно...

Вблизи – не видишь ни шиша,

И отойдёшь – черты нерезки.

Разъято время, как лапша,

На произвольные отрезки.

(Александр Плитченко. Любовь к снегу)

КУЛИНАРНАЯ КАРТИНА МИРА

Утратил объективный мир

Взаимосвязь и постоянство,

И, как в универсаме сыр,

В куски изрезано пространство.

Пампасы, тундру и пески

Творил Господь неделю в поте,

И плавают материки,

Подобно ягодам в компоте.

Шутить со временем нельзя,

Как с мошкарой иль облысеньем.

Мои вчерашние друзья

Все расфасованы по семьям.

Прогресса цепкая рука —

Разъятий новых предпосылка.

Плотиной заткнута река,

Как недопитая бутылка.

И зверя рёв, и птиц фальцет

Уходят, как пальто из моды.

Что от белка желток в яйце,

Отделены мы от природы.

В стихи засунуты слова,

Как в отделенья патронташа

Иль как в поленницу дрова...

Лишь в голове – сплошная каша.