Текст книги "Симбиот (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава шестая

Вновь очнулся от ощущения того, что меня кто-то трясет. Открывшаяся картина привела меня в бешенство и породила отчаянный крик души: «Твою мать! Ну сколько ж можно???»

Напротив меня стояли… Как вы думаете кто? Не поверите! Передо мной стояли два мужика в эсесовской форме! Чтоб мне сквозь землю провалиться, но это были именно они. Причем эсесманы были какие-то гомерические. Один был щупленький и низенький, зато с умным взглядом, другой высоченный амбал с мордой питекантропа. Тряс меня как раз здоровый. Я осмотрелся и убедился в том, что привязан к стулу, стоящему прямо посреди пустой комнаты с обшарпанными серыми стенами. Какого хрена, а?

Тот, который заморыш, произнес что-то на своей мове и от меня отстали, после чего задал вопрос, явно адресованный мне:

– Wie ist Ihre Familienname?

– Что? Не понимаю я ни дыры по-вашему!

Амбал, для ускорения процесса общения, легонько похлопал своей "ладошкой" по моему лицу. При этом моя челюсть чуть не вылетела изо рта! Щуплый жестом остановил его, смачно сплюнул на пол и повторил свой вопрос на ломаном русском:

– Фамилия?!?

– Сахаров, – произнес я, помимо собственной воли. Какой к дьяволу Сахаров? У меня фамилия другая!

– Точнее! – повысил голос допрашивающий.

– Сахарович! – проговорил я, с ужасом осознавая, что не в силах контролировать собственные слова.

По указанию главного, качок отвесил мне еще одну затрещину.

– Еще точнее!!! – почти прокричал щуплый.

– Цукерман!!! – со слезой в голосе прохныкал я, с ужасом понимая, что это конец.

– Вот! Так бы сразу и сказал, морда комиссарская! – потирая от удовольствия руки, произнес мучитель: – А то ишь, под русского замаскировался!

Амбал достал из кобуры огромный пистолетище, с гаденькой улыбочкой приставил его к моей голове и… Выстрелил!

Я с криком вскочил с кровати и, запутавшись при этом ногами в одеяле, грохнулся на деревянный пол, смачно приложившись пятой точкой. Взвыв от боли в копчике, я, наконец, понял, что на этот раз проснулся по-настоящему. Фууууу…

Ну, и что это было? Опять приколы лаборантов? Я судорожно потянулся к лежащей на тумбочке кобуре, однако на полпути передумал. С чего вдруг каждый ночной кошмар воспринимать за чьи-то шуточки? Но как натурально все выглядело! И причем тут Цукерман? После длительных размышлений, пришел к выводу, что это последствия длительного напряжения моральных и физических сил. Нужно было развеяться. И я знаю, кто мне поможет в этом!

С отпечатком этой радостной мысли на лице, я, с превеликим трудом, отсидел положенные попочасы в Управлении и понесся в хорошо известную мне больничку. Благо перед этим, у меня хватило ума дать ординарцу поручение узнать график Машиной работы и заодно прикупить "веник" покрасивше. Так что к порогу госпиталя, я подошел полностью подготовленный к решительному штурму девичьей цитадели.

Спустя полчаса ожидания, с больничных порогов спустился объект моего вожделения, в окружении каких-то невыразительных личностей. Я резво полез из машины, попутно чуть не лопнув от гордости, ощущая свое немалое служебное положение и то, каким образом это влияет на неподготовленную женскую психику. Поскольку других машин и генералов перед входом не было, вся компания тут же обратила свое пристальное внимание на меня. И Маша в том числе. Разглядев мою фигуру, "веник" в руке этой фигуры и то, на кого именно пялится этот странный тип, Мария, предварительно что-то сказав попутчикам, направилась в мою сторону. Даже на значительном расстоянии было заметно, как она покраснела.

– Здравствуйте Машенька. Я к вам.

– Здравствуйте Дмитрий… – девушка оборвала свою реплику на полуслове и удивленно уставилась на меня.

– Что-то не так? – произнес я, судорожно себя осматривая.

– Э… Нет… Все в порядке. Просто вы выглядите несколько … молодо. Точнее помолодевшим, – промямлила она, невежливо напомнив про то, что, по большому счету, я уже далеко не мальчик.

– Да? Удивительно. Наверное, просто оправился после травмы и отоспался.

– Наверное…

Заранее обдумывая план наступления, столкнулся с тем, что в это время абсолютно некуда сходить с женщиной. Смотреть десятки раз виденные и набившие оскомину фильмы мне не улыбалось. Равно как и наблюдать за классовой борьбой, разворачивающейся на сцене театра. Рестораны и кафе я не любил принципиально. Каждый раз, направляясь туда, мне на ум приходил стишок про повара и омовение им ног в компоте. Тьфу, гадость какая, меня аж передернуло от представленной картины. Придется, как и прочим смертным, ограничиться пешей прогулкой. Маша, в принципе, не возражала. Ну и отлично.

Прогулка получалась интересная. Как будто в музее под открытым небом. Всюду старинные дома и раритетные машины, люди в доисторических одеждах, правда весьма однообразных и невыразительных. Если бы не стоявшая на улице грязища, в которой можно было утонуть по колено, а то и выше, то все бы было вообще отлично. Но все неудобства с лихвой покрывало присутствие рядом милой девушки и ее чарующий голосок, беспрерывно что-то рассказывающий. По мере того, как на улице сгущались сумерки, небо все быстрее превращалось в бесплатный планетарий. Только сейчас я обратил внимание на то, насколько здесь чище небо и воздух. И это в Москве!

– Как красиво, – восхищенно произнесла Мария, проследив за моим взглядом, направленным на звезды: – Дмитрий Григорьевич, вы ведь читали статьи Циолковского и книги Жюля Верна?

– Читал, – грустно произнес я: – А еще я читал "Войну миров" Уэллса…

– Так вы думаете, что там действительно кто-то есть? – произнесла девушка, указывая пальцем на ночное небо.

– Маша, вы внимательнее на небо посмотрите. Видите, сколько там звезд? А если смотреть через телескоп, то оказывается, что их гораздо больше. А часть из них вовсе и не звезды, а их громадные скопления, которые находятся на огромном расстоянии от нас. Только в нашей галактике, Млечном пути, больше трех с половиной миллиардов звезд. И таких галактик, как наша, во вселенной невероятное количество. И можно уверенно заявлять, что вокруг некоторых звезд, вращаются точно такие же планеты, как и вокруг нашего Солнца. Так что я не знаю, я уверен. Уверен не только в том, что там кто-то есть, но и в том, что на одной из планет, стоят точно такие же Маша и Дима, смотрят на небо и удивляются.

– Хорошо, – взгляд молодой женщины стал мечтательным, но ненадолго. Она что-то вспомнила и задала следующий вопрос: – Но вы упомянули про "Войну миров". Вы думаете, что они враждебны нам?

– А почему нет? На протяжении всей своей истории человечество с упоением режет друг друга. Так почему посланцы звезд должны быть хорошими парнями?

– Но ведь это противоречит идеям коммунизма. Ведь мораль столь развитых цивилизаций должна, просто обязана, быть гуманной?

– Маш, но ведь даже у нас на Земле, принципов коммунизма придерживается только Советский Союз. А ведь мы тут не одни. Так почему там должно быть иначе?

Ее красивое личико погрустнело. Девушка немного подумала и проговорила:

– Быть может вы и правы. Но если их так много, как говорите вы, то почему их до сих пор здесь нет? Ведь есть планеты, которые гораздо старше Земли и там техника могла достигнуть больших высот гораздо раньше, чем у нас?

– Кто знает. Быть может, существуют непреодолимые препятствия для этого. Например, расстояние. Ведь даже самая быстрая ракета или снаряд будет лететь до ближайшей звезды тысячи лет. Кому это нужно? Или, допустим, существует соглашение о невмешательстве в дела молодых рас. Вон европейцы в Америку приплыли, и большинство аборигенов повымерли от привезенных болезней и от отсутствия сопротивляемости организма к алкоголю. А может они бывали у нас! И сейчас здесь, просто мы их не видим. Сидит себе, предположим, разумный осьминог на своем воздушном корабле и дергает за ниточки, как умелый кукловод. Тронул одну – кризис в Америке, отпустил другую – голод в СССР, подергал третью – началась очередная заваруха в Европе, – от таких мыслей я аж зубами заскрипел, потом опомнившись произнес: – Простите.

– Странный вы, Дмитрий Григорьевич… – немного подумав, произнесла Маша.

– Есть такое дело. Маш, а может хватит, а? Мы с вами взрослые люди, чтоб комедию друг перед другом ломать. Очевидно, что я проявляю к вам интерес. Да и вас тоже что-то во мне интересует. Не пора ли нам на "Ты" перейти? Сколько можно?

– Пожалуй, вы правы, – она опять так мило покраснела.

За разговорами мы добрались до ее дома только поздно ночью. Хотя назвать так эту двухэтажную хибару, превращенную в общежитие, было очень тяжело. Поднявшись по ступенькам на второй этаж, в нерешительности замерли перед ее дверью. Спустя несколько секунд, Маша нерешительно проговорила:

– Зайдешь?

– Нет, не стоит. Это будет неправильно, – уверенно произнес я, хотя видит бог, с каким трудом мне дались эти слова. Девушка облегченно вздохнула, тут не любили эскалации событий.

– Машенька, подожди. Мне нужно кое-что тебе сказать. Понимаешь, какая штука, мое внимание к тебе в свою очередь вызовет закономерный интерес компетентных органов к твоей персоне. Я хотел тебе сказать, что не вижу ничего зазорного в том, что ты будешь с ними сотрудничать. Подожди, – я жестами прервал возмущение, вот-вот готовое выплеснуться из девушки: – Пойми, мне абсолютно нечего скрывать, так зачем же создавать себе дополнительные проблемы на голом месте? Если захотят меня посадить, то никакие показания им не потребуются. Ты понимаешь это?

– Да… – у меня создалось впечатление, что она вот-вот заплачет.

– Ну все, иди, спокойной ночи тебе.

Девушка отвернулась, торопливо открыла дверь и вошла в комнату. Потом неожиданно обернулась, быстро подскочила ко мне, чмокнула в щечку и тут же захлопнула дверь, чуть не прибив меня ею.

"Ну и обычаи тут, детский сад, да и только", – подумал я, ошарашено замерев на месте. Хотя как приятно! Давно у меня такого не было. Место ее поцелуя до сих пор покалывало, как от легкого удара током. Такое у меня было только один раз, лет в шестнадцать, когда я впервые влюбился в девушку. Ну, вот ты и попал, попаданец. Я мысленно улыбнулся и начал спускаться к машине, которая все это время медленно ехала за нами.

По пути меня неожиданно посетила мысль, об удивительных стечениях обстоятельств, которые преследуют меня здесь. Каждый раз, когда мне что-то требовалось, незамедлительно происходило нужное событие или появлялся нужный человек. И с Машей тоже самое. Опять же, совершенно случайно, рядом оказалась девушка, с приятной для меня внешностью и близкая мне по духу. Вот так вот. У себя искал, искал, а тут она сама чуть ли не на голову мне свалилась. "Угу. А еще она спокойно воспринимает "космическую" информацию и уверенно заявляет о наличии старших планет", – гадливо добавило сознание.

Мои тяжкие думы были прерваны очередным ударом головой о крышу машины. Блин, да будь проклят этот драндулет и его конструктор. Залезая в салон, я дал себе твердое обещание, что при первой же возможности пересяду в кабриолет! С этими гениальными идеями я и отчалил.

А 11 апреля 1940 года постановлением Совета народных комиссаров СССР комкору Павлову Дмитрию Григорьевичу было присвоено очередное воинское звание командарм второго ранга. Это знаменательное событие произошло на 14 дней позже, чем в реальности симбиота. Правда он не знал об этом и был уверен в том, что это его заслуга. В этот же день, но чуть позже, Приказом НКО СССР было оформлено решение "О формировании при Наркомате обороны временной комиссии по изучению и обобщению боевого опыта". Пятым пунктом этого приказа начальнику АБТУ командарму второго ранга Павлову Д.Г. было поручено осуществить ряд действий по подготовке работы этой самой комиссии.

Ну что же, вот ты и добился того, чего хотел. Вот только будет ли от этого польза?

* * *

Капитан Арсений Васильевич Ворожейкин был сильно удивлен и раздосадован неожиданным вызовом в Москву. Сегодня с утра его буквально вытащил из кровати полковой молчи-молчи и, не дав даже привести себя в порядок, погнал на КП, где ему вручили предписание незамедлительно прибыть в распоряжение начальника ВВС РККА командарма второго ранга Якова Владимировича Смушкевича. В очередной раз что-то стало на пути учебы в Академии ВВС. И вот теперь он трясся в классном вагоне на пути в столицу.

"Интересно, что начальнику ВВС могло потребоваться от простого капитана?" – размышлял про себя Арсений: "Неужели опять война? Как тогда в мае тридцать девятого? Тогда тоже всех из кроватей вытащили, привезли в Москву, но даже там ничего толком не объяснили. Но если опять война, то с кем? Неужели опять с самураями? Мало им по шее надавали, опять неймется!", – в сердцах сплюнув, он попытался выкинуть из головы ненужные мысли и заснуть, что, учитывая укоренившиеся военные привычки, удалось сделать довольно быстро.

Пред глазами яркое, полуденное солнце. Воздух прозрачен и спокоен. Небо невероятной синевы. Монголия. Впереди маячит колонна наших бомбардировщиков. Мы, в сомкнутых боевых порядках, замыкаем их строй. Все одиннадцать истребителей. Замечаю, как Трубаченко поворачивает голову, и смотрю в том же направлении. Вот и самураи. Зашли со стороны солнца и теперь пикируют прямо на середину нашей колонны. Комэск разворачивает группу прикрытия навстречу нападающим и увлекает в атаку. Но что это? Часть японцев осталась на высоте и теперь, после того как прикрытие втянули в бой их товарищи, ринулись на беззащитные бомбовозы. Кто-то вовремя срезает очередью засевший у меня на хвосте И-97. Вырываемся из схватки истребителей и спешим на помощь. Двое против десяти! Часть самураев, из атакующей группы, бросается нам наперерез, но мы имитируем выход из боя и от нас сразу же отстают. Японцы вновь разделяются на две группы, меньшая, нападает сверху, отвлекает внимание стрелков, вторая атакует снизу сзади, находясь в полной недосягаемости бортовых пулеметов СБ. Зря вы нас со счетов списали. Одновременно срезаем двух японцев из атакующей группы и на огромной скорости проносимся прямо через боевые порядки оставшихся. Самураи в ужасе прыснули в стороны от сумасшедших русских. Бомбовозы уже на боевом курсе и окружены облачками разрывов зенитных снарядов. Все опоздали черти узкоглазые, отгонят вас свои зенитки. Но вот СБ сбросили бомбы и развернулись на обратный курс. Один сильно дымит правым мотором и, со снижением, вываливается из строя. А японцы уже тут как тут. Вновь пикируем на них. И вдруг оглушительный треск, звон разбитого стекла, истребитель вздрагивает. Оборачиваюсь. Самурай всего в нескольких метрах от меня. Еще очередь, от моего самолета летят ошметки, обжигает плечо. Мотор глохнет. Дым вперемежку с бензином наполняют кабину. Искра…

Открываю глаза. Мерно стучат колеса вагона. За окном весенний среднерусский пейзаж. Монголия далеко. А я тут и живой. Чертов сон, когда же ты от меня отстанешь.

Уже следующим утром я был на месте. Как оказалось меня ждали на КПП Управления ВВС. Проверив документы, какой-то сержант проводил до неприметной двери, на втором этаже здания. В кабинете с весьма скромной обстановкой, за небольшим столом, заваленном папками, сидел подтянутый человек со знаками различия майора ВВС и орденом Красной звезды на груди. На вид ему было не больше тридцати лет, но в свои годы он был абсолютно седым. Вскользь проверив мои документы, он проговорил:

– Арсений Васильевич, давайте обойдемся без предисловий. Командование военно-воздушных сил предлагает вам принять участие в работе комиссии по обобщению и изучению боевого опыта, в качестве эксперта. Вы согласны?

– Простите, товарищ майор, я не совсем понял. Мне предлагают или приказывают?

– Предлагают, – было видно, что эти слова дались ему с трудом: – Вы можете отказаться и немедленно будете направлены назад, в свою часть. Правда, с понижением в звании, – на этой части реплики он несколько повеселел.

– А чем вызваны такие странности? – удивленно спросил я.

– Не знаю я, капитан. Не знаю! Каждый из вас считает своим долгом задать этот вопрос! – с бешенством в голосе произнес майор: – А если б и знал, не сказал бы. Так ты согласен или нет? Что ты мне зубы заговариваешь, как бабка повитуха.

– Так точно! Согласен, – поспешно проговорил я.

– Так бы сразу и сказал. Вот тебе предписание, – майор покопался в одной из бездонных папок, лежавших на столе, и извлек на стол искомую бумажку: – Явишься по указанному адресу. Сегодня же. Понял?

– Есть явиться по указанному адресу!

– Ну, вот и хорошо. Ты только не удивляйся там ничему. До свидания, товарищ Ворожейкин, – и он протянул мне левую руку. Только сейчас я понял, что вместо второй у него протез! Поняв мое удивление, он спокойно добавил: – Бывает и такое, капитан. Война это не только ордена и звания.

Ознакомиться с содержанием предписания я смог, только выйдя в коридор. Согласно указаниям, мне необходимо немедленно прибыть в Чернышевские казармы. Интересно зачем? Разберемся. Немного поплутав по городу, наконец нашел искомое место и уверенно зашел на контрольно-пропускной пункт, где в очередной раз повторилась проверка документов. Дежурный, узнав о цели моего прибытия, незамедлительно препроводил меня в соседнее помещение. В маленькой комнатушке входивших опять поджидал майор, чем-то неуловимо похожий на давешнего, правда, этот был танкистом. Заграбастав мои документы, он жестом указал на одинокий стул, стоявший прямо возле двери, и проговорил:

– Так, капитан Ворожейкин. Вы уже дали свое согласие на участие в деятельности комиссии? Да? Отлично. Тогда сразу к делу. Вот вам конверт, в нем содержится перечень вопросов, на которые вам предстоит ответить. Работа комиссии начнется где-то через неделю, так что вы спокойно можете все обдумать. Не спешите. В течение всей работы вам придется выполнять несколько правил. Первое, вам запрещается под каким-либо предлогом покидать территорию казарм, не имея на то специального разрешения. Второе, на территории запрещается ношение знаков различия. Вам будет выдан специальный комплект обмундирования, содержащий только эмблемы родов войск и петлицы. Разглашение собственного звания, равно как и попытка узнать звание других людей, задействованных в работе комиссии, запрещается. Ношение орденов и медалей запрещено. С распорядком дня вы будете ознакомлены позднее. Перемещение по территории свободное. Общение между людьми, задействованными в работе комиссии, наоборот поощряется. Вы можете и должны задавать друг другу любые вопросы. Если вам что-либо понадобится для работы, немедленно обращайтесь к дежурному. В кратчайшие сроки вам будет предоставлено необходимое, если это не птичье молоко конечно. Все ясно? Капитан? Да очнись ты!

– Ясно, товарищ майор! Простите, но я все же не понимаю…

– А, – махнул рукой майор: – Не волнуйся. Никто не понимает. Не наше это дело. Сказано выполнять, вот и выполняй. Всё, свободны. Краснов! – дверь приоткрылась, и в нее заглянул молоденький сержант-пехотинец: – Проводите капитана. А, чуть не забыл, зайдите в особый отдел. Там пару бумаг подпишите.

Надо ли говорить о том, что я был чрезвычайно удивлен происходящими событиями? Скорее даже ошарашен. Даже с майором забыл попрощаться. Во что же меня угораздило влипнуть на этот раз?

Как и обещали, мне выдали новенький комплект повседневной формы среднего комсостава ВВС. Темно-синие пилотку, гимнастерку и бриджи. Дали даже сапоги и повседневное снаряжение. Нарукавных знаков на форме не было. Только синие летные петлицы и эмблема Военно-Воздушных Сил. Параллельно поставили на довольствие, после чего препроводили к местному особисту. Тот, молча, подсунул на подпись стопку бумаг, и, удостоверившись в том, что я все подписал, так же молча, выпроводил из кабинета.

Наконец, меня проводили к месту проживания. Довольно большая комната, рассчитанная на взвод солдат. Войдя на порог, вновь почувствовал себя молоденьким курсантом. Хотя, здешние хоромы называть казармами было бы неправильно. Обычно тут были расквартированы части 1 Московской Пролетарской мотострелковой дивизии, ранее бывшей просто стрелковой. Это была как раз та часть, солдаты которой маршировали по Красной площади. Именно на основе немногочисленных встреч с ее бойцами и командирами писали свои статьи иностранные журналисты. Весь личный состав в/ч 5201 был как минимум со средним образованием, а многие знали иностранные языки. Это часть была лицом РККА. Здесь все было образцовое и показательное, в том числе и казармы.

Комната была почти пуста, только на одной из коек кто-то спал. Будить человека я был не намерен, поэтому выбрав кровать поудобней, сам последовал его примеру. Дорога порядком вымотала, и я почти сразу заснул. Проснулся же от звука падения какого-то предмета. Давешнего сони в комнате уже не было, зато появился новенький. Это он что-то уронил. Новобранец был высокого роста, богатырского телосложения и был одет в точно такую же форму, что и я. Правда, мне показалось, будто он и не командир вовсе – выправка не та. Взглянув на часы, убедился в том, что на радостях проспал ужин. Это очень неприятно, учитывая тот факт, что последний раз я ел часов двадцать назад. С этими нерадостными мыслями пришлось отправиться в курилку.

На улице было уже довольно темно, однако в курилке все же кто-то был. Ощупав собственные карманы, убедился в том, что забыл спички. Пришлось попросить одинокого курильщика. В свете вспыхнувшей спички мне удалось рассмотреть его внешность. От неожиданности даже отшатнулся. Лицо человека было изуродовано страшными ожогами и рубцами.

– Что, соколик, страшно? – проговорил незнакомец, каким-то образом рассмотрев мои петлицы: – Мне тоже страшно поначалу было, а потом свыкся.

– Извини.

– А, пустое, – махнул рукой горелый.

– Где тебя так?

– На Финской, – спустя несколько секунду ответил он: – За месяц три раза горел. Два экипажа схоронил… Все что от них осталось. Два раза без царапины вылезал, а вот в третий раз не успел.

– Мне жаль.

– А мне нет! – неожиданно яростно произнес танкист: – Сам дурак, и за дурость свою поплатился! – немного помолчав и успокоившись, он продолжил: – Я на двадцать шестых воевал. На командирских машинах радиостанции стоят с поручневой антенной. Все линейные танки без поручней, а мой с поручнем. Так мало того, что эта штуковина не работает как нужно, так она еще и демаскирует. Вот он я, командир подразделения, стреляйте по мне! Вот финны и стреляли. Весь огонь на мне сосредоточат, подожгут, а потом гоняют по полю остатки разбредающегося батальона. Народ неопытный, только-только призван был. В общем, в третий раз, насмотревшись на наши художества, пехота за нами не пошла. Сразу залегли. А мы, как назло, до самых траншей щюцкоровских добрались. Там нас и жечь начали. Одного за другим. И вот лежу я в госпитале и думаю, а так ли уж много ума было нужно для того, чтобы догадаться поставить на остальных танках имитацию этих дурацких поручней? А? Как ты думаешь, соколик?

Танкист, отбросив окурок, отвернулся и, не прощаясь, ушел.

* * *

В казарму я вернулся обуреваемый нехорошими мыслями. Слова незнакомого танкиста засели как кость в горле и не давали думать ни о чем другом. Поэтому войдя в комнату, не сразу понял, что обращаются ко мне:

– Товарищ … летчик, – с небольшой заминкой произнес новенький: – Товарищ летчик! Я видел, что вы не ужинали. Приглашаю вас присоединиться. Мне вот жена собрать успела.

– Спасибо, не откажусь. Меня кстати Арсений зовут…

Спустя некоторое время пришел и третий. Тот, которого я так и не смог разглядеть. Он, кстати, тоже летчиком оказался. Парень с радостью присоединился к нашей компании, добавив и своих харчей. За едой все перезнакомились и завели непринужденную беседу. Заговорились далеко за полночь. Когда, наконец, все утихомирились, я смог спокойно заняться собственными мыслями.

Врученный майором конверт содержал предложение сформулировать свои замечания относительно сложившейся в армии ситуации. Было предложено высказать свои соображения по устранению замеченных недостатков и ошибок, а также изложить конкретные предложения по дальнейшему развитию тактики и вооружения. Ничего нового. Что-то подобное уже не раз обдумывалось и озвучивалось на многочисленных летно-тактических конференциях. Правда, результата это никакого не приносило. Все наработки странным образом исчезали в недрах Наркомата обороны и никаких конкретных изменений не происходило. Быть может, в этот раз что-то получится? Странный разговор с обгорелым танкистом почему-то говорил мне о том, что на это есть хорошие шансы. Нельзя упустить их.

Два прошедших военных конфликта коренным образом изменили мое мнение на роль и значение авиации в будущих сражениях. Халхин-Гольский инцидент убедительно доказал, что активной фазе наземных боевых действий предшествует фаза завоевания господства в воздухе. И та и другая сторона, смогли достигнуть успехов в сухопутном противостоянии только в период преобладания в воздухе собственной авиации. Сначала японцы, уничтожив незначительные по численности, плохо вооруженные и обученные советские подразделения, изначально дислоцированные в Монголии, смогли достаточно легко продвинуться вглубь ее территории. Затем, многократно усиленные наши части, в упорных боях перемолов авиацию японцев, способствовали сначала остановке их продвижения, а потом и разгрому. На последних этапах, ВВС самостоятельно смогли выявить и уничтожить сосредотачивающиеся для контрудара части противника. Все это говорило о том, что первым объектом воздействия наступающей стороны станут военно-воздушные силы обороняющегося и его аэродромы. И здесь существовал первый глобальный просчет нашего командования. Аэродромы не имели мощного зенитного прикрытия. И японцы доказали ущербность подобной точки зрения, несколько раз нанеся внезапные удары по нашим аэродромам и добившись при этом значительных результатов. Основываясь на этом логично предположить, что необходимо превратить собственные взлетные полосы в неприступные узлы противовоздушной обороны, которые должны минимизировать ущерб от воздействия самолетов противника. В свою очередь, наши ВВС, опираясь на эти крепости, смогут вступить в борьбу за завоевание превосходства в воздухе.

Еще одним серьезнейшим упущением, являлось полнейшее пренебрежение средствами маскировки и инженерного оборудования аэродромов. Самолеты, склады боеприпасов и горючего стояли прямо на земле, без каких-либо укрытий, лишь иногда прикрытые маскировочными сетями. Только понеся значительные потери от бомбовых ударов, мы догадались отрывать для самолетов капониры и размещать их в хаотичном порядке, практически исключая возможность повреждения техники осколками.

Тактические схемы и организационная структура ВВС, вызывали неоднократную критику со стороны опытных летчиков. Плотные боевые порядки звеньев, состоящих из трех самолетов, были чрезвычайно неудобны. Во-первых, тесное расположение самолетов держало летчиков в постоянном напряжении, а ведомые, вместо того чтобы наблюдать за окружающей обстановкой, следили только за тем, чтобы не врезаться в ведущего. За это упущение было заплачено немалым количеством жизней. Во-вторых, в первые же секунды боя, трехсамолетное звено немедленно разваливалось, поскольку ведомый, находящийся внутри окружности поворота, был вынужден сбрасывать скорость или нырять под ведущего, чтобы избежать столкновения, и весь бой превращался в неуправляемую схватку одиночных машин. Наверстать потерянную высоту или скорость в условиях боя было очень сложно, а одинокие самолеты превращались в легкую добычу более организованного противника. Все летчики, имеющие боевой опыт, в один голос утверждали о необходимости срочного перехода к звеньям, состоящим из двух пар самолетов. При этом боевой порядок обязан быть разомкнутым, чтобы ни в коем случае не ограничивать маневры и не отвлекать внимание пилотов. По каким причинам эти изменения до сих пор не были приняты, разумного объяснения дать никто не мог.

Боевая подготовка не соответствовала никаким критериям. Даже самым заниженным. Когда меня сбили, вся наша эскадрилья впервые в жизни вышла на сопровождение бомбардировщиков. В тот день мы видели в воздухе наши СБ первый раз в за все годы службы в истребительной авиации! Немыслимо! Разумеется, это тут же сказалось на потерях. А использованное нами боевое построение показало свою абсолютную неэффективность. Удивление вызвал и тот факт, что в штатной структуре истребительного полка, были даже официантки, но вот специалиста по изучению, обобщению и внедрению передового опыта в тактике воздушного боя, не было!

Отсутствие качественной радиосвязи, не позволяло ни своевременно перенаправлять самолеты в нужное место, ни управлять воздушным боем. Радиостанции у нас были, но они не работали. Точнее они великолепно функционировали на аэродроме, но стоило включить двигатель и взлететь, как из шлемофона начинали раздаваться душераздирающие свист и треск. В условиях маневренного воздушного боя, у летчиков не было ни секунды на устранение этой неприятности. В результате, мы самостоятельно снимали бесполезное оборудование, в попытке максимально облегчить самолет. В чем была причина такой работы радиостанций, вменяемого ответа так никто и не добился. Чтобы хоть как-то управлять воздушным сражением, командование ВВС организовало пункт управления, а для отдачи приказов использовало разнообразные геометрические фигуры, выкладываемые на земле из брезентовых полотнищ. В условия ограниченного военного конфликта, этот прием худо-бедно работал, но уже в Финскую доказал свою неэффективность. Из-за этого, штурмовики и бомбардировщики были вынуждены сразу после начала наступления, переносить свои удары на глубокие тылы противника, поскольку сталкивались с постоянной опасностью разбомбить свои же войска. В результате это существенно снижало боевую эффективность авиации. Ситуацию нужно срочно менять.

Утверждение же теоретиков о том, что в грядущих войнах воздушные бои будут происходить на больших высотах, не выдерживало никакой критики. Простая статистика проведенных воздушных схваток, буквально кричала о том, что основная масса боев будет происходить на средних и малых высотах. Это приводило к тому, что все летчики безжалостно выламывали из самолета кислородное оборудование. Немалые деньги на его производство, были потрачены государством совершенно впустую. Высотные же бои происходят только в исключительных случая, как правило, при защите крупных военных и гражданских объектов. И для этого необходимо иметь специально оборудованный самолет – высотный истребитель-перехватчик.