Текст книги "Отрешенные люди"

Автор книги: Вячеслав Софронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

16

Иван Зубарев ехал вместе с людьми Михаила Корнильева старой омской дорогой, тянущейся вдоль Иртыша по его крутому, обрывистому берегу через молодые перелески, выпасы, села и многочисленные плотно посаженные близ реки деревеньки. Вначале проезжали только через русские поселения, а потом, когда миновали Абалак, уже одна к одной стояли татарские юрты, как их издавна называли в Сибири, без заборов, не огороженные от скота, словно поставленные на один сезон времянки, чтоб затем сняться, перекочевать на иное место. Ехали верхом без особой спешки, памятуя о дальней дороге, берегли коней. На ночлег старались попасть на русский постоялый двор, но в случае нужды останавливались и в татарских юртах, где им за небольшую плату отводили лучшую комнату. Впрочем, комната зачастую оказывалась всего одна в доме, и тогда хозяева или уходили к родне, или отправляли туда пугливых, черноголовых, глазастеньких детей, а сами укрывались за занавеской. Они были рады заработать хоть немного на проезжающих и, не скупясь, готовили отменный плов, не жалели зарезать и годовалую ярочку, зачастую нарушая местный обычай – не колоть скотину после захода солнца. Иван немного понимал по–татарски и брал на себя переговоры с ними, сбивал плату за ночлег, требовал хорошенько и подольше варить баранину, которую сами татары ели чуть ли не с кровью. Хозяин поддакивал, беспрестанно повторяя «ярайте, ярайте», и поступал, как ему велели. Никанор Семуха и Тихон Злыга подсмеивались над Иваном:

– Ты, видать, ихних кровей, коль так быстро столковываешься.

– А, может, и есть маленько, – не обижался тот, – кто его знает…

К концу недели подъезжали уже к Омской крепости, где остановились на пару дней отдохнуть, узнать, как обстоят дела в степи. Первым делом отправились в торговые ряды: пораспросить купцов, постараться найти кого–то из знакомых. Против Тобольска торг здесь был ни в пример скуднее, цены выше, товары похуже. Долго выискивали кого–нибудь, кто недавно вернулся из степи. Наконец им указали на невысокого юркого купца, сидевшего на тюках в стороне от общего торга. Подошли, поздоровались. Тот оказался Артемием Полуяновым с Верхотурья.

– Слышал, слышал я про родича вашего, – с готовностью сообщил он, когда Иван рассказал о Федоре Корнильеве, – сказывали казаки в Петропавловской крепости, что сообщение им молодой джигит, воин, значит, по–ихнему, привозил еще до Пасхи, а они в Тобольск сообщение то переправили. А как он теперь и где, родич ваш, знать не могу, – почесал купец в затылке.

– Неспокойно нынче в степи? – спросил Никанор Семуха, что бывал с купеческими обозами и в Кяхте, и близ озера Байкал.

– Джунгары в движение пришли, а это всегда худо, – глубокомысленно пояснил Полуянов. – Тут киргизцы сразу заволновались, бедокурить начали, купцов хватать.

– Солдат много в крепостях? – спросил Иван купца.

– Говорят, перед Пасхой была их тьма тьмущая, а сейчас то ли обратно в Россию подались, то ли дале в степь пошли, но только казаки как обычно службу несут. Может, в иных местах и не так, но где мы проезжали, то своими глазами видел.

– Как же нам родича своего найти?

– А кто его знает… – вновь запустил руку под шапку Артемий Полуянов, – Кого–то из киргизов ловить надо да сообщать по ихней связи… Другого ничего присоветовать и не могу.

– И на том спасибо, – поклонился ему Иван и подал руку.

– Да не за что… Пошли вам Господь удачу, – поднялся с тюков Артемий и долго стоял так, глядя им вслед.

Чуть передохнули и ранним утром направились к Петропавловской крепости, что отстояла в трех–четырех днях пути. Шла самая чудная пора, предвестница лета, когда солнце уже грело вовсю, но не было пока жары и палящего зноя. Заметно подросшая за это теплое время трава блестела изумрудом; среди остроконечных листьев проглядывали здесь и там незаметные, неброские цветочки, меж которыми мелькали шустрые длиннохвостые ящерки, перелетали разноцветные бабочки, а на небольших бугорках к вечеру появлялись любопытные суслики–байбаки, непринужденно посвистывающие.

Наконец, добрались и до самой Петропавловской крепости, приютившейся на пологом берегу Ишима, обнесенной свежей насыпью в два человеческих роста, на верху которой шли невысокие рубленые стены с бойницами и сторожевые вышки по углам. Ворота в крепость были открыты, но через них хищно поглядывали жерла двух пушечек, рядом тлел небольшой костерок, и дежурили трое часовых.

– Куды претесь? – довольно нелюбезно остановил один из них Зубарева и его спутников, выставя вперед штык мушкета.

– Нам бы до коменданта, – растерялся Иван и добавил, – по делу мы из Тобольска прибыли, который день добираемся.

– Эй, Степан, земляки тут твои, – крикнул часовой другому казаку, что сидел на корточках возле костерка и раскуривал короткую трубочку.

– Носят их черти, земляков этих, – не поворачивая головы, отвечал тот, – врут, поди, что из самого Тобольска.

– Из самого, как есть, – подтвердил Иван.

– Степка, лешак тебя возьми, – закричал вдруг Тихон Злыга казаку, своих не узнаешь? Зажрался тут на казенных харчах. Айда сюда, поздоровкаемся!

Казак привстал, повернул голову в сторону ворот, и лицо его постепенно расплылось в широкой улыбке, он раскинув широко руки и пошел навстречу прибывшим. Тихон соскочил с коня и кинулся к нему, обнялись.

– Мы ж на соседних улицах жили в Тобольске–то, дубасили один другого, когда пацанами были, – пояснил Злыга своим попутчикам, тиская друга в крепких объятиях.

– Ну, ты совсем здоровым стал, не приведи Бог теперь с тобой на кулачках повстречаться, – едва вырвался из его объятий казак, – все купцам прислуживаешь? Шел бы лучше с нами на заставу, самое мужицкое дело. А?

– Не–е–е, не тянет меня казаковать, – отшучивался Тихон, – усы не в ту сторону закручиваются.

– С нами поживешь, будут как надо закручиваться, – смеялся Степан. – По какому такому делу приехали? Торговать? А обоз где? Отстал?

– Нет, брата мне выручать надо. В полон киргизы его взяли, – объяснил Иван Зубарев.

– А–а–а… Вон вы зачем здесь… Слыхали мы про тот случай, совсем обнаглели косоглазые, уже и проехать мимо нельзя.

– Чего ж солдаты порядок не навели? – поинтересовался Никанор Семуха, подходя поближе к воротам. – Дали бы им перцу…

– Они дадут, жди, – подключились к разговору и остальные казаки, забыв, что они караульные на воротах, – мы тех солдат и в глаза не видывали, прошли стороной на Троицкую крепость. Болтают, там они и встали лагерем.

– Говорили, полков пять их набралось, при пушках, – подхватил другой казак.

– А к нам только небольшой отряд и прибегал, пару деньков погостевали и туда же подались, – махнул рукой Степан. – Только поручика своего больного оставили.

– А чего с ним? – спросил Иван, чтоб поддержать разговор.

– Лихоманка его скрутила, едва жив остался.

– Но сейчас уже ничего, в себя пришел, ждет какой из отрядов, чтоб на Курган податься.

– При нем два ординарца, большая птица… Видать, с самого Петербургу.

– Не сухонький такой, роста высокого? – поинтересовался Иван, чтоб отбросить смутное предчувствие, возникшее вдруг у него.

– Ага, сухонький, высокий, из себя молодец, а зовут… как же его зовут… – помялся немного Степан, но так и не вспомнил, – а вам–то он по какой надобности? Может, тоже земляк?

– Да нет, – словно оправдываясь, ответил Иван, – просто показалось.

– Вон и комендант идет, – спохватились казаки и быстрехонько кинулись по своим местам, взяли "на караул" при приближении начальства.

К воротам подходил щегольски одетый, довольно молодой сотник с нагайкой в руке и саблей на боку. Он старался выглядеть солидно, но это давалось ему плохо и, сделав несколько шагов, он вдруг вздрагивал, как–то подпрыгивал, прогибался в спине, словно спешил перейти на бег, но затем вспоминал о своем высоком положении, встряхивал длинным черным чубом, выбивающимся из–под лохматой казачьей шапки, чуть замедлял шаг и опять какое–то время двигался степенно и почти торжественно.

– Разрешите доложить, – обратился к нему Степан, пристукнув коваными сапогами, отчего мелодично звякнули стальные шпоры и, увидев кивок головы сотника, продолжал, – на заставу прибыли трое человек и хотели бы вас видеть.

– Уже видят, – усмехнулся сотник, – Что дальше?

– Купца тобольского выкупать приехали, – пояснил Степан.

– А нам какое с того дело? Мы не таможня, а казаки, охрану несем.

– Связаться бы с кем из старшин киргизских, – осторожно попросил Зубарев, – отблагодарим за помощь.

Сотник внимательно поглядел на него, хотел что–то сказать, но передумал, крутнулся на каблуках и пошел обратно в крепость, обронив на ходу:

– Мешать не будем. Бог в помощь.

– Как же так? – удивился Зубарев. – Не по–христиански то, братцы,

помогите…

– Слышал, поди, – сквозь зубы заявил Степан и начал закрывать тяжелые створки ворот, не глядя Ивану в глаза.

– А нам куды деваться? – в голос вскрикнули Тихон и Никанор. – Земляк, Степан, ты чего?

– А ничего, не велено пущать, – нехотя отвечал тот, – супротив начальства идти себе дороже станет, переночуете как–нибудь…

В это время из–за ворот крепости послышался знакомый Зубареву голос и он стремглав кинулся в оставшуюся меж воротинами щель, сумел просунуть голову и закричал, что есть мочи:

– Ваше высокоблагородие! Помогите! Подайте помощь!

Внутри крепости возле рубленой избы стоял заметно осунувшийся поручик Кураев и о чем–то беседовал с молодцеватым сотником. Он пожелтел лицом после недавней болезни, но был все также подтянут, бодр и даже улыбался. Не узнав сперва зажатого створками Ивана, подошел поближе и, внимательно присмотревшись, вспомнил своего попутчика, которого в свое время собственноручно сдал в тобольский острог. Даже не удивившись столь неожиданной встрече, радостно воскликнул:

– Старый знакомец! Чему обязан? Случайно не меня ищите?

– Вас, ваше высокоблагородие, именно вас.

– Чем могу быть полезен? Может, хотите получить удовлетворение за причиненную обиду? Я к вашим услугам. Но, честно говоря, особой вины за собой не чувствую. Уж чересчур подозрительно выглядели вы в прошлый раз. Да и сейчас не лучше, – критически глянул он на зажатого воротинами Ивана.

Наконец, казаки, видя, что поручик весьма любезно и по–дружески разговаривает с вновь прибывшим, отворили створки ворот пошире, и Зубарев, тяжело отдуваясь, шагнул в крепость, сбиваясь, заговорил:

– Судьба, ваше высокоблагородие, судьба, видать, нас опять вместе свела… Окажите помощь христианскую… Помогите брата моего двоюродного освободить из плена… Век Бога за вас молить буду и детям завещаю… Помогите…

– Вот так история. Я, как погляжу, с вами постоянно случаются какие–то немыслимые ситуации. Прямо наваждение какое–то. То я этого молодого человека от волков в чистом поле спасаю, – пояснял он сотнику, – то он кажется мне едва ли не преступником, сдаю его в острог, но его выпускает сам губернатор. Уезжаю на полтыщи верст от Тобольска, и, на тебе, он опять здесь. Можно подумать, вы преследуете меня, – с ехидной улыбкой выговорил Гаврила Андреевич Кураев все это в лицо Зубареву и закончил, – ну, что с вами делать, придется выручать и на сей раз. Такова моя планида, надо думать. Рассказывайте…

Иван торопливо и сбивчиво изложил цель своей поездки, не забыл упомянуть, что родной брат Федора Корнильева – почтенный купец, избран президентом городского магистрата, и, в случае оказания действенной помощи с чьей–либо стороны, не поскупится и отблагодарит достойно.

– Ох, не нравится мне ваша затея, – покрутил головой Кураев, – а вы что можете сказать обо всем услышанном? – обратился он к стоящему рядом сотнику.

– Не впервой мне про такие истории слушать, – шмыгнул тот обгоревшим на солнце носом, – надобно им в степь ехать до переправы через реку, а там ждать, пока кто не выйдет на них из инородцев. Те по своей почте быстро известят кого следует. И пары дней не пройдет, как к ним явятся нужные люди.

– Про какую почту вы говорите? – переспросил Кураев. – Неужели у этих варваров имеется хорошо отлаженная почта? Расскажи мне кто другой, ни за что не поверил бы.

– Это мы так только называем, мол, почта. А на самом деле кто его знает, как оне сообщаются меж собой обо всем, что происходит. Бывало, выедем мы из одного становища к другому ранним утром, ночью никто не уезжал, стерегли. Ладно, едем себе, никого не встретим по пути, приезжаем в другое становище, а там про нас все–все известно уже. И как начальника зовут, и откуль едем, чего везем, сколь нас есть всего. Обо всем понятие имеют. Вот мы и прозвали ихнее сообщение почтой.

– Может, ручных голубей пускают? – высказал предположение Кураев.

– Откуда им взяться, голубям здесь. Коршуны, ястребы, да воронье одно. Слыхивал, будто дымом сигналы подают, но так ли это, доподлинно сказать не берусь.

– То не так и важно, – отмахнулся Кураев и ненадолго задумался. – А не дадите ли вы мне, господин сотник, десяток казаков для исполнения задуманного дела? Я напишу о том соответствующий рапорт губернатору.

– Оно, может, и можно, только не по вашему ведомству состоим мы, ваше высокоблагородие, – вновь прищурил один глаз сотник, отчего стал выглядеть довольно курьезно и совсем по–ребячески.

– Отойдемте–ка в сторонку, – взял его под локоток Кураев и что–то негромко стал объяснять. Потом полез за пазуху и вытянул оттуда свернутый в трубочку помятый лист белой бумаги, развернул его и дал прочесть сотнику. Тот сразу подобрался, вытянулся и с готовностью заявил:

– Рад помочь, ваше высокоблагородие. Даю в ваше полное распоряжение урядника, а с ним десять человек казаков, каких сами пожелаете выбрать.

– Да ладно вам, – остановил его поручик, – не тянитесь так, не на смотру. Казаков дадите опытных, чтоб могли в степи дорогу находить и вообще… добрых ребят. Договорились?

– Рад стараться, ваше высокоблагородие, – продолжал тянуться перед столичным офицером сотник, – все будет исполнено. – Потом помялся и добавил как бы через силу, – только рапорт напишите, не забудьте.

– Напишу, непременно напишу, – успокоил его поручик, – и его сиятельству графу доложу о вас лично при первой возможности.

От услышанного сотник чуть не подпрыгнул, взвился, встал на цыпочки и рявкнул во все горло:

– Открыть ворота для господ купцов! Разместить в офицерской казарме и накормить отдельно.

Офицерским корпусом оказался похожий на сарай длинный деревянный дом с двумя маленькими подслеповатыми, слюдяными оконцами. Какие–либо перегородки внутри отсутствовали, а вдоль стен тянулись сложенные из самана топчаны, покрытые грубым солдатским сукном. Здесь же висели седла, конская упряжь, стояли кадки с водой и грубо вытесанный из ствола дерева стол. Вместо стульев служили ременные трехногие сооружения, которые при необходимости легко сворачивались и столь же легко расставлялись. Вся посуда на столе была, судя по всему, самодельной из плохо обожженой глины. В казарме вились роем черные мохнатые мухи, отчего в воздухе стояло непрерывное гудение и хотелось скорее выскочить на улицу. К счастью, приоткрылась дверь, и Ивана окликнул не пожелавший заходить внутрь поручик:

– Эй, купецкий сын, выйдите на улицу, чтоб здесь спокойно поговорить. Иван с радостью покинул казарму, и они вместе с Кураевым прошли в тень стены. – Не сообщайте никому, что везете с собой выкуп, – посоветовал ему поручик. – Я вас правильно понял, дело идет именно о выкупе?

– Конечно. Я должен буду выкупить у них своего брата. Но об этом легко может догадаться каждый.

– Значит, с вами имеется определенная сумма… Кому вы уже успели сказать про пленного брата и про выкуп?

– Да никому… Лишь казаки на воротах и слышали, – Зубарев с удивлением глядел на Кураева, не понимая, куда он клонит разговор.

– Дело в том, что в крепости находятся в услужении несколько инородцев, и я боюсь, как бы весть о вашем появлении с выкупом раньше времени не разнеслась по степи. Тогда дело необычайно усложнится.

– Но ведь они здесь, в крепости. Как они могут сообщить обо мне в свои становища?

– Кто их знает, как. Сообщают. Сами слышали. Я попрошу сотника никого не выпускать из крепости до самого нашего отъезда, да и потом не мешает денька два подержать ворота закрытыми. Хорошо, отдыхайте пока, а уже завтра, возможно, придется выступать с утра пораньше, – и поручик, круто повернувшись на каблуках, зашагал вглубь крепости, оставив Ивана одного.

Рано утром, когда на дворе было еще серо, Ивана разбудил Никанор Семуха, сообщив, что лошади оседланы. У ворот собрались десять человек приданных им в помощь казаков во главе с урядником. Не было пока лишь поручика, но вскоре появился и он в сопровождении двух своих молчаливых денщиков и велел открывать ворота. Вышел из своего домика, стоящего у самой крепостной стены, сотник и, сладко позевывая, невыразительно махнул им рукой на прощание, прокричав вслед:

– Через недельку обратно ждать будем. Чуть чего, шлите вестового, поможем…

Казаки ехали попарно, держа направление на юг. Выползающее из–за горизонта огненно–рыжее солнце заливало землю нежным желто–розовым светом, зажигая изнутри каждый кустик, каждую былинку, делая их выпуклыми и почти прозрачными. У казаков за плечами висели короткие кавалерийские нарезные штуцера, в руках они держали пики с флажками и довершали вооружение неизменные сабля и кинжал, прицепленные к поясу. Иван Зубарев ехал рядом с Гаврилой Андреевичем Кураевым, а чуть в стороне от них – казачий урядник Харитон Зацепа, с огромными усищами, свисающими едва не до плеч. Замыкали их небольшую колонну ординарцы поручика и Тихон Злыга с Никанором Семухой. Первый час скакали, почти не разговаривая, лишь изредка обмениваясь отдельными словами. На пути им попалось несколько пологих холмов, над которыми парили, широко раскинув крылья, степные орлы. Но вот в отдалении блеснула водная гладь, ярче зазеленела трава, послышалось утиное кряканье.

– Озерцо там небольшое, – пояснил урядник, – остановимся ненадолго.

Вся земля вокруг озерца была испещрена следами от копыт коней, но чуть в стороне виднелось множество узких, острых следов маленьких копытц, похожих на оленьи.

– А это кто тут был? – спросил урядника Зубарев.

– Сайгаги, кто ж еще, – небрежно ответил тот, – их тут тьма тьмущая.

– Охотитесь? – поинтересовался Иван.

– Бывает… Только бегают они так, что ни один конь не догонит.

– И как вы с ними управляетесь? – разбирал Ивана интерес.

– Загоняем. На два отряда разбиваемся: один их гонит, а другие в логу или в специальных ямах укрываются, а потом выскакивают и бьют. Сайгак – он на нашего оленя похож, но ростом меньше. Зато в беге никто с ним не сравнится.

– Конные, – закричал один из караульных казаков.

– Много? – спросил Зацепа.

– Нет! Двое всего… – ответил тот. – Постояли чуть и обратно завернули.

– Ну вот, о нас уже известно, – усмехнулся поручик, – теперь надо ждать гостей. Так, урядник?

– Сами они не сунутся, – со знанием дела пояснил Харитон Зацепа, – вот ежели бы их сотни две, а то и три было, тогда другое дело.

– Ружей боятся?

– А как же. Но закон у них один: вдесятером на одного идти, чтоб без промашки совладать с неприятелем, значит. Но мы их сами не задираем и вам не советуем, а то… – неопределенно махнул рукой урядник.

– А то что? – не унимался Зубарев. – Засаду устроят? Или ночью перережут?

– Это вряд ли… Не те нынче киргизы пошли, что ране были, – утер взмокший от испарины лоб урядник, – эти могут или лошадей попортить, или пожар устроить в степи, и сам на свою башку смерть сыщешь.

– Расскажи как, – разговор все больше занимал Ивана, ему хотелось подробнее узнать о неизвестном ему народе.

– Да лучше не знать, – перекрестился Харитон, – а то, не приведи Господь, помирать тут придется ни за что ни про что. Поболтали и ладно. Надо и дальше ехать. А здесь я засаду оставлю из двух казаков. Они после нас непременно наведаются, – кивнул он в сторону степи, – как саранча кидаются на наши стоянки, ищут, авось, чего интересное для них оброним. Если повезет, то может, и изловим кого, – и он отправился отдавать приказания.

К вечеру добрались до небольшой речушки, через которую имелся неглубокий брод по отмели. Там и встали на ночлег, направив четверых казаков в караул, из–за опасения внезапного нападения со стороны степняков.

– Это еще нашей землей считается, – показал он вокруг себя, – а на той стороне уже киргизская. Туда в одиночку лучше не суйся, потом и костей не сыщешь.

– А как же купцы? Братовья вон мои до самой Кяхты ходят, и ничего? продолжал расспрашивать урядника с любопытством Зубарев.

– Купцы другое дело, – отвечал рассудительно тот, – они с иноверцами торг ведут, товары им везут, скот скупают. Купцов по ихним законам трогать нельзя, Аллах накажет.

Казаки тем временем быстро поставили захваченные с собой палатки так, чтоб вход смотрел в сторону степи, коней стреножили, загасили костерок и, как ни в чем не бывало, завалились спать. Иван Зубарев, умаявшись с дороги, чуть задремал, но его тут же одолели комары, и, как он ни закрывался с головой, ни ворочался с боку на бок, сон не шел. Поняв, что не уснуть, осторожно выбрался из палатки, направился к речке. Услышал в темноте сбоку, как щелкнул курок пистолета.

– Кто? – раздался приглушенный голос, и он узнал Кураева, различил его напряженный силуэт.

– Свои, – ответил Иван небрежно, – тоже не спится?

– Комары чертовы заели вконец, – опустил пистолет поручик, – как только киргизы живут в этой степи?

– Комаров и в Тобольске хватает, да ничего, живем, – поддержал разговор Зубарев. – А что, в Петербурге их совсем нет?

– Как нет? Царь Петр город на болотах ставил, а где болота, там и комар.

– Оно, конечно, – поддакнул Иван и замолчал, не зная, о чем говорить далее с поручиком.

– Так значит, не приходилось в Санкт—Петербурге бывать?

– Нет пока, – смущенно отвечал Иван, но тут же добавил, – но собираюсь быть. Надобность у меня… Вот брата выручу и поеду.

– Зачем же вам в Петербург? – и хотя в темноте не было видно лица поручика, но, судя по тону, он улыбался, говорил с явным превосходством. Поди, при дворе ждут?

– Может, и при дворе. Дело мое важное, государству и императрице прибыток хочу принесть… Прииски золотые сыскать.

– Вот как? – Кураев явно не поверил словам Ивана, но на всякий случай поинтересовался, – и большие прииски?

– А кто их знает. Может, и большие. Не бывал еще там. Крестный сказывал, будто золота там… тьма–тьмущая.

Кураев хихикнул в темноте, но, поняв, что поступил не совсем тактично, сделал вид, будто поперхнулся, закашлялся и, чуть выждав, рассудительно заметил:

– Вы, я погляжу, весьма опрометчиво поступаете, пускаясь в подобные разговоры со всеми подряд.

– Но ведь мы с вами давно… ну, пусть не очень, но знакомы. Вы мне помогли, собственно… Да и что с того, коль расскажу. Те прииски еще искать да искать надобно. Крестный мне только примерно сказал, где они.

– И кто ваш крестный?

– А вот этого говорить не стану! Не на того напали. Знаю я вас, поспешил отплатить за насмешку Зубарев. Но потом, подумав, продолжил, – но если вы мне честное слово дадите, что в тайне все оставите, то скажу.

– Не буду я вам никакого честного слова давать, – неожиданно со злыми нотками в голосе заявил Кураев, – говорили мне про вас, провинциалов, будто душа у всех нараспашку, не верил. А оно истинно так и есть. Не вздумайте в столицу приехать, а то вас, голубчика, оберут, разденут и по миру нагим пустят. Любят у нас простачков, таких вот…

Зубарев надолго замолчал, надулся, сидел молча, отмахиваясь от комаров, думая при том:

"И чего я ему плохого сделал? Он спросил – я ответил. В самом деле, поди, придется в Петербург ехать, чтоб разрешение на прииски просить. Может, к самой императрице подведут, коль дело стоящее окажется, чином наградят поболе, чем у этого зазнайки. Нашел простачка…"

Кураев понял, что собеседник обиделся, и, чтоб как–то перевести разговор на другую тему, вынув трубку и табак, спросил:

– Табачку не желаете?

– Благодарствую, не курящие мы. Батюшка сказывал, мол, трубокуров в аду заставят черти огонь глотать. Грех то великий, смрадом дышать.

– Не скажите, не скажите. Не велик и грех: одну, другую трубочку выкурить, – поручик набил трубку и высек огонь, отчего высветилось его лицо с прямым правильно посаженым носом и лукаво блеснули глаза. – А вы не старой ли веры держитесь? Как–то я сразу и не подумал.

– Да нет, меня родители по новой вере окрестили, но сами, скрывать не стану, правильной веры держатся. Только вы это… – вновь спохватился Зубарев, – не скажите кому… Я это вам так, по дружбе выложил. Другим знать ни к чему.

– Ой, ну что с вами делать будешь, – засмеялся Кураев, – не скажу, никому не скажу. Видно, вас не переделаешь, живите таков, какой есть. Господь таких любит и хранит.

– Каких таких? – не понял Иван.

– А вот каков вы есть. Таким и живите. Прямодушным.

Опять замолчали, и Иван все обдумывал, как относиться к словам поручика, который вроде бы и осуждал, но одновременно по–доброму разговаривал с ним. До этого ему не приходилось так вот близко, накоротке беседовать с кем–то из столичных людей. Кураев был непонятен, непохож на прочих знакомых, чуть задирист, держался с заметным превосходством, часто смеялся над тем, что вовсе не казалось смешным, но именно это и притягивало, заставляло прислушиваться и безоговорочно признавать его превосходство.

– Позвольте дать вам небольшой совет, милостивый государь, – заговорил первым Кураев, – не суйтесь вы в столицу. Не для вас она. Вы ведь по торговой части изволите быть. Так? Вот и торгуйте себе, сколотите приличное состояние, и тогда все будут искать вашей дружбы. А с рудниками связываться я бы, со своей стороны, и совсем не советовал.

– Это еще почему? Вы не первый, кто мне об этом говорит.

– Надо понимать, что неглупый человек говорил, послушались бы его, коль мне не верите. Хорошо, попытаюсь пояснить, что ждет вас в том случае, если даже сумеете найти те самые прииски, получите разрешение на их разработку, выполните все формальности и тому подобное. Во–первых, рудники могут оказаться малодоходными, во–вторых, вас попытаются облапошить ваши компаньоны, и, в-третьих, вас попросту могут убить.

– За что меня убивать? Я никому ничего плохого не сделал.

– Вот таких, как вы, в первую очередь и убивают. Люди, подобные вам, попадают в такие переплеты, что дальнейшая их жизнь и существование становятся сплошным кошмаром. На этот счет мне известно немало примеров.

– Зачем вы все время стараетесь меня запугать? – с нескрываемой обидой спросил Иван дрогнувшим голосом.

– Тьфу! – чуть не вспылил Кураев, но вовремя сдержал себя. – Да больно надо пугать мне вас или кого–то еще! Даю вам дружеский совет и денег за то не прошу. Торгуйте и наживайте капитал. Путь, который вы пытаетесь нащупать, лишь на первый взгляд кажется легким и простым. На самом деле за всем тем стоит риск и немалый.

– Я слыхал, когда государыня наша на трон всходила, то и она, и ближние к ней люди могли головы лишиться, да ведь дело в ее пользу повернулось. Удача ей выпала…

– Вон вы о чем. Но она дочь самого императора Петра Алексеевича. Кому, как ни ей, удача выпасть должна. А люди, гвардия, что ей помощь оказали, народ военный. Им головой рисковать самим Богом уготовлено.

– А если бы не было ей удачи в том деле? – упорно выспрашивал Иван, радуясь возможности поговорить со столичным человеком.

– Абы да кабы, выросли б грибы. В монастырь бы Елизавету Петровну услали, а правили бы нами сейчас немцы да малолетний царевич Иван Антонович.

– Это какой Иван Антонович? Откуда он взялся?

– Поди, не слыхали? Сын Анны Леопольдовны и мужа ее Антона—Ульриха. Ему сейчас годиков десять уже набежало.

– А почему не он наследник, а Петр Федорович, племянник императрицы, объявлен? Или путаю чего?

– Да нет, все верно. Петр Федорович наследником объявлен. Не желает императрица допускать до трона Ивана Антоновича с немчурой, что родней ему доводится.

– Петр Федорович, кажись, ранее также в немецкой земле живал, осторожно возразил Иван. – Он чем лучше будет?

– То не нашего ума дело, милостивый государь, – довольно холодно отозвался Кураев. – Не хватало, чтоб вы еще где–нибудь об этом славить начали. Тогда точно и язык урежут, и на рудники мигом сошлют, и искать их не потребуется, сами они вас сыщут. Забудьте обо всем, что мы тут обсуждали. Если тех моих советов слушать не желаете, то это уже сочтите за приказ от знающего человека.

– Да я чего… я ничего. Зачем мне болтать лишнее себе во вред…

– Вот–вот! Зарекалась кума не распускать языка. Рассветает уже. Будете спать ложиться? А то скоро подъем. Я лично пройдусь чуть. Счастливо оставаться. И помните: мы с вами ни о каких таких вещах тут не говорили, – и поручик, спрятав в карман погасшую трубку, медленно встал с сырой травы и не спеша пошел вдоль реки, вглядываясь в ее противоположный окутанный легким невесомым туманом берег.

Зубарев чуть посидел один, поглядел вслед уходящему офицеру и тяжело вздохнул, понимая, что поручик во многом прав, но что–то необъяснимое толкало его поступать вопреки советам этого человека. Думалось, что сотни и даже тысячи человек ежегодно приезжают в Петербург, ищут и находят там свое счастье, приобретают чины, состояния и ничего, живут. И им, наверняка, советовали сидеть дома, не соваться в иной, незнакомый мир, но ведь не послушались, оставили отчий дом. Так почему и ему, Ивану Зубареву, не рискнуть, не попробовать словить свою удачу? День–деньской проводить в лавке и считать полушки, делать записи в расходной книге – то не для него! Иван еще немного посидел на берегу, смачно зевнул, потянулся и осторожно пробрался обратно в палатку, где устроился меж спящими казаками и быстро уснул.