Текст книги "Тайна двойного удара"

Автор книги: Вячеслав Фелицын

Соавторы: Генрих Альтшуллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Глава 7

На утренней пятиминутке Веденеев, все еще ходивший с завязанной щекой, объявил, что по приказу министра нужно в двухдневный срок подготовить к отсылке в Москву всю техническую документацию по стратоплану. Руководителей отделов и групп Веденеев предупредил: задержек и опозданий не должно быть. Начальнику секретной части приказал немедленно по окончании работы уничтожить все черновики, наброски, записи.

Никогда еще в бюро не было такой мрачной гнетущей тишины. Все хорошо понимали, что работу над стратопланом будут заканчивать другие… А ведь не так легко оставить мысли, идеи, которые вынашивались месяцами, не давали покоя ни днем, ни ночью…

Через день, в назначенное Веденеевым время ведущие конструкторы сдали папки с документацией, чертежи, расчеты. Веденеев долго возился с материалами, разложил их по несгораемым шкафам, у которых на эту ночь был установлен специальный пост – два автоматчика.

К шести часам бюро опустело. А еще через пятнадцать минут Славинский, Веденеев и Строев вошли в кабинет и открыли один из сейфов. В нем было шесть папок – по числу отделов. Генерал внимательно их осмотрел и отложил папку радиотехнического отдела, на уголке которой было едва заметное утолщение. Славинский и Строев переглянулись. Генерал перочинным ножом надрезал обложку – под ней оказалась ватка, смоченная каким-то раствором.

– Старый прием, Георгий Владимирович. Догадываетесь? – Генерал оторвал обложку и передал ее Строеву.

– Так точно. По-видимому, фосфор, растворенный в сероуглероде. Судя по запаху, здесь еще и бензол. Через полчаса, примерно, фосфор должен воспламениться.

– Что ж, проверим.

Ждать пришлось недолго. Через сорок минут оторванная обложка бурно воспламенилась и в несколько секунд сгорела дотла.

– Что теперь? – спросил Веденеев генерала.

– Пока ничего. Но вы не беспокойтесь, Сергей Григорьевич, все будет в порядке.

– Я в этом уверен. Ну, доброй ночи, товарищи!

– Всего хорошего.

Когда Веденеев ушел, генерал сел на диван, указал Строеву на кресло.

– В радиотехнической лаборатории работает шестнадцать человек.

– Одного, на мой взгляд, можно не считать, товарищ генерал.

– Кого?

– Бурцеву. Она приехала сюда уже после гибели Карпенко и Ионесяна.

– Можно не считать, – генерал улыбнулся краешком губ, – но присмотреться, на всякий случай, не мешает и к ней.

– Это, пожалуй, верно, – в раздумье согласился Строев. Он помолчал, неожиданно предложил:

– Честно говоря, Аркадий Степанович, мне последнее время внушает недоверие Самарцев.

– Есть какие-то основания? Или интуиция разведчика?

– Пока, к сожалению, только интуиция. Но есть и маленькие подозрения.

Строев положил перед генералом лист бумаги, исписанный мелким, но очень четким почерком.

– Это писал Самарцев, – пояснил Строев. – Обратите внимание, с какой тщательной аккуратностью он выписал эту цитату. Зачем?

Славинский одел очки. В правом верхнем углу было написано: «Вильям Сибрук, «Роберт Вуд», 1946 год, страница 267». Под надписью шел текст:

«Джон Болдерстон репетировал в «Лайрик» пьесу, где время действия должно было во время одного затемнения сцены переноситься от наших дней к 1783 году. Как сделать «перескок» психологически и эмоционально эффективным – эту задачу предложил решить Вуд. Его идея заключалась в том, что очень низкая нота, почти неслышимая, но колеблющая барабанную перепонку, производит ощущение «таинственности» и сообщает зрителям необходимое настроение. Это было выполнено с помощью органной «сверхтрубы», длиннее и толще, чем те, которые применяются в церковных органах. Трубу решили испытать на репетиции. Только Вуд, Лесли Ховард, Болдерстон и постановщик Джильберт Миллер в зале знали, что произойдет. Вопль с затемненной сценой означал перерыв в 145 лет. Здесь включали «неслышимую» ноту Вуда. Последовал эффект, вроде того, который предшествует землетрясению. Стекло в канделябрах старинного «Лайрик» зазвенело, и все окна задребезжали. Все здание начало дрожать, и волна ужаса распространилась на Шэфтсбюро Авеню».

Генерал углубился в чтение, а когда закончил, поднял глаза на Строева, спросил:

– Из этой длинной цитаты я понял, что Вуд первый применил инфразвуки. Это очень интересно. Но какое отношение все это имеет к нашему делу?

– Во время прогулки – это было накануне испытаний стратоплана – наш мотоцикл, который шел на большой скорости, задержала милиция. Останавливая машину, я в связи с другим эпизодом упомянул имя Вуда. И я заметил, как Самарцев, услышав это имя, вздрогнул и в испуге сделал несколько шагов от мотоцикла. Тогда я объяснил этот жест Самарцева появлением милиции. Но, видимо, именно сочетание милиции и упоминания о Вуде и произвело на него такое впечатление.

– Все это возможно, Георгий Владимирович. Но могло быть и совпадение. – Генерал встал, пошутил: – Прямо скажем: улика очень неубедительная, весьма и весьма косвенная.

– Но совокупность косвенных доказательств…

– …Все же менее убедительна, чем одно прямое доказательство, – улыбаясь, закончил генерал.

– Что же делать дальше, Аркадий Степанович?

Славинский достал папиросу, не спеша размял ее пальцами, но тут же, забыв о ней, повернулся к Строеву.

– Сегодня мы можем сделать еще один вывод. Враг настолько уверен в своей неуязвимости и нашей растерянности, что выбрал для уничтожения документов довольно простой прием. Этой самоуверенностью надо и необходимо воспользоваться. Знаете, капитан, что мы сделаем?..

Строев присел напротив генерала и приготовился слушать. Славинский передохнул и продолжал:

– Вы сняли генератор из приемника. Но враг об этом ведь не знает. Как он будет вести себя, если посадить его самого – как бы случайно – у этого радиоприемника?..

Генерал положил Строеву на плечо руку и заключил:

– Давайте выработаем детальный план. Это очень важно.

Глава 8

Звонок гремел настойчиво и требовательно. Людмила захлопнула книгу, мельком взглянула на часы и пошла к двери.

– Георгий Владимирович! Что-нибудь случилось? Заходите, пожалуйста.

– Извините, Людочка, за поздний визит и разрешите этому четвероногому проникнуть в коридор, – Строев показал рукой на собаку.

Людмила с удивлением смотрела на Строева. Сияющее лицо, новый, отлично сшитый костюм, огромный букет белых роз. И рядом – лохматый пес, ужасно нескладный, с блестящими, как угольки, глазами…

– Сегодня ровно месяц со дня нашего знакомства. По этому случаю я опустошил одну оранжерею. На мое счастье там дежурили девушки – они-то хорошо понимают, что человеку иногда бывают необходимы цветы…

– Спасибо, Георгий Владимирович! Чудесные цветы! Но, ради Бога, где вы взяли это… как его… четвероногое?

– Оно само явилось. Когда мы встретились, оно имело такой вид, как будто искало меня, по крайней мере, со времени зарождения Римской империи. Одевайтесь, Людочка, мы идем гулять.

– Как!.. Вам разве не звонили? В десять вечера приказано всем сотрудникам прибыть на службу. Так что у нас времени в обрез. Седьмой час.

– Правильно. Поэтому обычную двухчасовую программу одевания уместно сократить вдвое…

Когда Строев и Людмила Георгиевна вышли на улицу, девушка спросила:

– Как зовут это чудовище?

– Термоэлектричество.

– Что?

– Термоэлектричество, – повторил Строев. – Он, знаете ли, упорно не откликался ни на одну кличку. Тогда я наугад раскрыл политехнический словарь и стал подряд читать слова. На слове «термоэлектричество» пес залаял. Я попробовал – отзывается даже на сокращенный вариант – «Термо». Идемте к реке…

Строев и Бурцева вышли на берег, когда уже совсем стемнело. В эту темную безлунную ночь река шумела мягко, таинственно. Но, может быть, именно в этом и была своя прелесть. Молодые люди присели на камень. Строев находился в том приподнятом настроении, которое испытывает каждый изобретатель, когда задача, долго не поддававшаяся, решена, наконец, красиво и верно. Людмила… Но еще никому не удавалось отгадать мысли девушки и особенно, когда ее рука лежит в руке небезразличного ей человека, а с темного неба заговорщически подмигивают звезды…

Только Термо не мог сидеть на месте. Он носился по берегу, часто подбегал к Строеву, ползал у ног, ласкался.

Людмила то и дело поглядывала на часы, и, может, поэтому минуты проносились мгновением, и задержать их не было сил. Наконец, она нехотя встала, подала руку Строеву.

– Пойдемте, Георгий Владимирович! Кстати, вы так и не ответили мне на вопрос: что случилось в бюро? Почему совещание и вдруг так неожиданно?

– Все знаю, а этого не знаю, – пошутил Строев. Он посмотрел на часы. – А знаете, Людочка, мы еще успеем поужинать.

В бюро пошли прямо из кафе. Впереди степенно шел Термо. Всем своим видом он, казалось, показывал, что он – единственное живое существо, которому позволено зайти во двор бюро без пропуска.

В лабораторию Людмила вошла в том задумчиво-радостном настроении, которое целиком овладело ею в этот вечер. Сотрудники молча сидели на своих местах, никто не работал. Людмила вопросительно посмотрела на подошедшего Самарцева. Не поворачивая головы, он что-то писал, а когда закончил, с тяжелой грустью в голосе сказал:

– Три часа тому назад открыли сейф. Вся документация уничтожена, сгорела. Нет никакого сомнения, что где-то рядом действует враг.

Глава 9

В тот же день в конструкторское бюро прибыла специальная комиссия. Председатель комиссии генерал Славинский вызывал сотрудников в кабинет Веденеева и подолгу беседовал с каждым. В конце дня Строев позвонил Славинскому. Генерал ответил коротко: «Все в порядке. Ждите».

Георгий Владимирович повесил трубку. Он знал, что на условленном языке «все в порядке» означило, что все сотрудники, приглашенные Славинским в кабинет Веденеева, спокойно сидели у работающего приемника, ничем не обнаруживая растерянности или волнения. «Ждите» – значило, что через тридцать минут Строев будет приглашен – вместе с Самарцевым – в кабинет Веденеева. Все было решено заранее: где сядет Строев, где усадить Самарцева, когда включить приемник. И все-таки ожидание было томительным…

Чтобы хоть как-нибудь убить время, Строев занялся расчетами. Ему хотелось до конца разгадать тайну инфразвукового генератора, понять, каким образом достигается такая высокая мощность излучения. Правда, Георгий Владимирович знал, что звуковые генераторы дают обычно тем большую мощность, чем выше тон излучения, то есть чем больше частота звуковых колебаний. Но каким образом генератор дает столь мощные колебания низкой частоты?

Колонки цифр покрывали лист за листом. Когда на столе лежало семь мелко исписанных листов бумаги, Строев встал, подошел к открытому окну, вслух подумал:

– Да! Именно так и должен работать генератор.

Вывод, к которому он пришел, был очень прост. Если сложить два звуковых колебания, постоянных по силе и немного отклоняющихся друг от друга по частоте, то получится одно колебание переменной интенсивности – оно будет то нарастать, то сходить на нет. Такое колебание называется в физике «биением». Частота биения равна разности частот складываемых колебаний. Например, если сложить колебания с частотами 5030 и 5000, то биение будет иметь частоту 30. Можно поступить иначе: сложить 10–15 колебаний, совсем немногим отличающихся друг от друга, например, 5010, 5009, 5008, 5007. Частота биения и в этом случае будет равна разности крайних частот, но само биение изменится: оно превратится в ряд отдельных, очень коротких, но мощных импульсов. Именно так и должен был работать генератор. В нем вырабатывалось несколько колебаний высокой частоты, которые складывались и давали мощные и неслышимые инфразвуковые импульсы…

Строева и Самарцева, как и предполагалось, вызвали к генералу вместе. Когда они вошли в кабинет, Славинский что-то записывал в блокнот. Поздоровался он, не поднимая головы.

– Приветствую, товарищи. Садитесь, – он указал Самарцеву на кресло у радиоприемника, Строеву – на диван. – Прошу прощения, через пяток минут освобожусь.

– Товарищ генерал, – осторожно вставил Строев, – разрешите включить пока приемник. Сейчас передают репортаж со стадиона «Динамо»: играют сборная СССР – сборная Франции.

– Пожалуйста, товарищ Строев, и погромче. Мне не помешает: я и сам старый болельщик.

Строев включил приемник, повернул регулятор настройки. Послышался голос диктора: «Идет четырнадцатая минута второго тайма: счет по-прежнему ноль – ноль…»

Откинувшись на спинку дивана, Строев незаметно следил за Самарцевым.

Генерал продолжал писать, склонившись над столом. Строев заметил, как на мгновение блеснули у Славинского глаза, и понял: генерал наблюдает.

Самарцев сидел спокойный, молчаливый. Только на его лице, казалось, чуть-чуть пробилась бледность. Через минуту он, будто опомнившись, решительно встал.

– Разрешите, товарищ генерал, на минутку выйти. Совсем забыл распорядиться…

– Я вас не задержу, – не отрываясь от бумаги, коротко бросил Славинский. – Одну минутку. Садитесь!

Самарцев медленно опустился в кресло, но тут же вскочил.

– Мне плохо, товарищ генерал! Голова кружится… Разрешите, я выключу приемник, – Самарцев протянул руку к выключателю, но Славинский остановил его жестом, повернулся к Строеву, кивком головы дал ему знак. Тот шагнул к приемнику, и в то же мгновение в кабинете наступила тишина. Генерал достал портсигар, с облегчением вздохнул.

– Ну вот, Самарцев, и все! Бита ваша карта!

Самарцев широко открыл глаза, и при этом, удивленно пожал плечами.

– Я вас не понимаю, товарищ генерал!.. – голос Самарцева опять звучал твердо, спокойно. – О каких картах вы говорите?

Генерал прищурился. Усмешка скользнула по его лицу.

– Не прикидывайтесь наивным ребенком! Вам знакома эта деталь? – Славинский бросил на стол генератор, вынутый Строевым из приемника.

– Знакома. Но какое это имеет отношение к делу? Я попрошу уточнить, товарищ генерал. Если меня в чем подозревают, то…

Секунду – две Славинский смотрел Самарцеву в глаза. Потом резко встал и неожиданно крикнул:

– Бросьте паясничать! – Лицо генерала побагровело. – На кого работаете? Кому служите, мерзавец?

Самарцев медленно поднялся с кресла и спокойно, с чувством собственного достоинства возразил:

– Я попрошу не оскорблять! Если я виноват, тогда скажите, в чем дело! Но я не позволю…

Генерал с трудом овладел собой, нажал ногой на кнопку. Дверь распахнулась, и в кабинет зашли офицер и два автоматчика.

Славинский повернулся к неподвижно сидевшему Самарцеву.

– Вы арестованы! Встаньте!

Глава 10

Через неделю Славинский уезжал на доклад в Москву. Его провожал Строев. До прихода скорого поезда оставалось двадцать минут, и, как всегда в таких случаях, разговор вертелся вокруг самого главного – того, что последние недели волновало их, тревожило. Генерал говорил мягко, тепло. Был он в самом радушном расположении духа.

– Хорошо, Георгий Владимирович, когда дело сделано, и можно позволить себе ночь – другую поспать спокойно.

– Это верно. Одним врагом нашей страны стало меньше, – согласился Строев. Он подошел к ларьку, купил пачку папирос, а когда опять подошел к генералу, неожиданно переменил разговор. – Выходит, Аркадий Степанович, мнимого Самарцева больше десяти лет мы принимали за настоящего.

– Да, к сожалению, это так, Георгий Владимирович! – генерал вдруг стал серьезным, строгим. – Если быть самокритичными, то это не делает нам чести. Слишком много мы еще доверяем и мало проверяем. Да! Мало! Ой, как мало!

– Как его настоящая фамилия? Подхлебнов? – осторожно перебил Строев.

– Алексей Подхлебнов. Сын известного до революции адвоката-эмигранта, жившего в Лондоне, впоследствии ставшего шпионом. Сынок пошел по наторенным следам отца. Редкий, но знакомый случай.

Генерал повернулся к Строеву, лицо его, гладко выбритое, сухо блестело.

– Обратите внимание, что Подхлебнов, чтобы проникнуть в среду инженеров-изобретателей, начал со студента. Воспользовавшись документами попавшего к гитлеровцам в плен сержанта Самарцева, он вернулся в Москву, поступил в институт. В наш, советский институт.

На мгновенье перед глазами Строева встал институт, молодой энергичный юноша – мнимый Самарцев. Его имя, как одного из самых способных студентов, было тогда широко известно. Профессора ему предсказывали большое будущее, дирекция после окончания предлагала работу в институте. Но молодого инженера после успешной защиты диплома «неожиданно» увлекла карьера изобретателя. Ему открыли двери в конструкторское бюро Карпенко. А спустя месяц поставили во главе радиотехнической лаборатории.

Строев тряхнул головой, видно, для того, чтобы избавиться от воспоминаний, достал папиросу, нечаянно сломал ее и, отбросив в сторону, сказал:

– И все-таки с делом Подхлебнова, Аркадий Степанович, наши треволнения не кончаются… Где гарантия, что вместе с этим мерзавцем мы выкорчевали все корни? А если остались, то завтра они могут прорасти…

– Что верно, то верно, Георгий Владимирович! Такой гарантии нет, – генерал сделал паузу, его губы тронула еле заметная улыбка. – Вы обратили внимание на то место в показаниях Подхлебнова, где он говорил о научном шпионаже? Чувствуется, что руководители иностранных разведок переориентируют свою деятельность на диверсии, шпионаж, основанный на науке.

– Надо полагать, что творения Подхлебнова – это и есть один из видов научного шпионажа.

– Пожалуй! Мы должны сделать выводы. В самом деле, наука на службе шпионажа – страшная сила. Дико, но факт: наука и рядом – диверсия, убийства…

Славинский передохнул, повернулся к Строеву.

– Такой науке мы противопоставляем другую науку, служащую человеку, его счастью, миру.

Издалека донесся протяжный гудок паровоза: поезд подходил к станции.

– Ну, капитан, будьте здоровы! – Генерал крепко пожал руку Строеву. – У вас, кажется, скоро отпуск? Так что, до встречи в Москве. А со стратопланом дело у вас, видимо, теперь пойдет без помех, без тайных ударов…

Уже со ступенек вагона генерал помахал Строеву рукой. Поезд тронулся. Георгий Владимирович, ускоряя шаг, все быстрее и быстрее шел рядом с вагоном. Только когда поезд скрылся за поворотом, Строев остановился, закурил и, резко повернувшись, чуть было не столкнулся лицом к лицу с Людмилой Бурцевой.

– Здравствуй, Георгий! А я тебя с утра ищу… Потом мне сказали, что ты уехал на вокзал… Билеты в кино достала. Пойдем?

– Спасибо, Люда! Кино сегодня – это очень кстати. Давно у меня не было такого хорошего и спокойного вечера. – Строев взял девушку под руку, нежно прижался к ее плечу щекой, тепло пошутил: – И ты у меня сейчас такая хорошая, добрая. Виданное ли дело: даже на вокзал не поленилась приехать…

Когда Строев и Бурцева вышли на набережную, река струилась между высокими берегами плавно, неторопливо. Вода в эту минуту казалась кристально чистой, бесцветной. На изгибе реки одиноко стояли две березки – гордые, красивые, величавые. Строев стиснул девушке пальцы, кивком головы показал на березки и, не то шутя, не то серьезно сказал:

– Хорошо бы, Люда, вот так, всю жизнь рядом, вместе.

Девушка потупила глаза, улыбнулась:

– Хорошо!..