Текст книги "Убей или умри - выбора нет (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Паутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Глава 1

«Будь же готов воздать

Гневом за цепи,

Смертью за раны.»

(Е.Ханпира)

Долина, вольготно расположившаяся в межгорье Западной Фракии, совсем недавно избавилась от звуков войны: лязга оружия, криков раненых и умирающих, воинских кличей сражавшихся... Теперь влажный летний воздух сонно зависал над немногочисленными постройками фракийского селения, подвижной поверхностью говорливого горного ручья, впадавшего в полноводный Стримон, выгоревшими на солнце палатками римского лагеря, группой пленников, что молча хоронила погибших соплеменников. И только громкие воинские команды римлян, их смех и шутливые перебранки прерывали дремотный настрой бытия, омрачая негу летнего утра естеством человеческой неугомонности и ненасытности, раскалывая тишину на множество разнообразных отголосков...

Рим победил – очередное восстание фракийцев было подавлено. Две недели мелких стычек легионов и крупных отрядов повстанцев завершились битвой, в которой боевой опыт армии, слаженность её действий, умение биться сплочённым строем взяли верх над отвагой и свободолюбием восставших.

Разрозненные фракийские отряды, ведомые в бой родовыми вождями, сражались отчаянно, мужественно перенося раны и смерть товарищей: никто не хотел сменить свободу обречённого на вечное римское рабство, никто не затруднялся в выборе – умереть, убивая врага, или умереть, разделив рабскую долю многих, побеждённых Римом. И смертельно раненые в последнем порыве сознания, угасающими взглядами взывали к братьям по оружию: «Если суждено умереть – умри свободным, убей врага и, лишь тогда, умри сам...»... В плен же попали лишь те, кто не смог сопротивляться натиску римской пехоты: ошеломлённые ударами по голове и ушедшие в беспамятство, ослабевшие от кровопотери и лишений похода...

Жизнь в скотном загоне, куда заточили оставшихся в живых повстанцев, стала для них чуть ли не привычной: неменяющейся, повторяющейся уже который день, и от этого тревожное ожидание собственной участи медленно, но неумолимо превращалось в волнение-предчувствие скота перед воротами бойни.

Люди сидели прямо на голой земле, их насчитывалось совсем немного, так что при желании всегда удавалось вытянуть ноги. Среди пленников ходили разговоры, что и остальных бывших соратников содержат в таких же загонах, разбросанных по краям долины: римляне не собирались позволять фракийцам, даже слабым и безоружным, собираться большими группами. Холодные ночи сменялись изнурительно жаркими днями, всё меньше желания жить оставалось у раненых. «Умереть, пусть даже без битвы, пусть даже без оружия и горячей крови врага на лице, пусть даже от рук товарищей, сомкнувшихся на горле... но избавиться от мук плена, позора, рабской участи предстоящего бытия, положения скота на свой же земле... боги предков, силой своею даруйте нам этот выбор – вот так взять и, закрыв глаза, уйти в мир спокойной и безучастной темноты, покончив этим уходом с мучениями, выпавшими на нашу долю» – так думали умирающие, ещё живые и те, чья свобода стала их приговором...

Над головами не было никакой крыши: в ночной темноте пленники жались друг к другу согреваясь, а днем жарились на солнце. Голод и жажда терзали каждого. Трое не дожили до сегодняшнего утра, они больше не просили смерти-избавления у безоружных товарищей, смерть сама избавила их от мук ран и плена.

Один Александрос, гоплит родом из Македонии, предводитель боевого отряда вождя Драгоса, похоже, не слишком переживал по поводу задержавшегося будущего. Македонец давно воевал с римлянами, он знал их обычаи и повадки, военную тактику и уловки, используя эти знания, а так же боевой опыт, в обучении молодых фракийцев. Его отряд полег полностью, но римляне не смогли пройти через эту живую стену мечей и копий, в которой каждый фракиец стоил трёх легионеров, но римлян было намного больше и они прошли по трупам павших, чтобы нанести последний, сокрушающий удар войску восставших. Александрос же получил хитроумный удар по голове сзади и надолго покинул действительность, а пришёл в себя полностью, лишь находясь среди пленников.

– Лучше бы эти скоты казнили нас сразу! – вспылил черноволосый, коротко стриженый парень двадцати лет, бережно поддерживая обмотанную тряпкой левую руку. – Еще день-другой, и со всеми нами будет то же самое. И его глаза указали на ряд мёртвых тел, лежащих у стены загона.

– Терпение, парень, – посоветовал Александрос. – Я уловил звуки какого-то движение в лагере римлян. Скоро мы всё узнаем... И вот увидишь, нас накормят да ещё и воды дадут.

Молодой фракиец кивнул, соглашаясь с доводами боевого наставника. А вот Криптоса, что молча сидел у ворот загона, вид умерших товарищей привел в бешенство.

– Не могу больше... Мне бы хоть какое-то оружие и пусть я погибну на копьях захватчиков, но это … это будет моим выбором и сделал я его сам! – горячо, возбуждённо, но потерянно-обречённо воскликнул он и, упершись руками в деревянную ограду, встал во весь рост.

Страж, стоявший у самых ворот загона, заметил поведение высокорослого пленника и выразительно погрозил копьем: отойди и успокойся, иначе – смерть.

– Уймись! – снова заговорил македонец. – Ты же не хочешь кончить как тот человек.

Раздувшееся на жаре человеческое тело, висевшее на столбе с перекладиной, служило жестоким примером римской дисциплины, требующей полной покорности от побеждённых. Двумя днями раньше, могучий фракийский кузнец плюнул в сторону стражника. Его сразу же выволокли наружу и распяли на кресте.

Вскоре после полудня в лагере римлян призывно запели трубы, время шло и звуки их становились все громче и теперь уже казались зловещими. Обливающиеся потом пленники начали тревожиться.

– Римляне приближаются, – отметил Александрос спокойным голосом, который заставил подняться всех пленников, способных держаться на ногах, и окружить его неплотным кольцом. Шум снаружи ограды делался все громче, а внутри её, напротив, все притихли. Обмотанные окровавленным тряпьем, грязные, обожженные солнцем фракийцы прильнули к верхнему краю ограды, а десяток легионеров-стражников, не обращая на пленников внимания, о чем-то возбужденно переговаривался. Александрос смог разобрать лишь несколько слов, прозвучавших громче других: « проконсул... Гай Антоний Гибрида..»

Снаружи донёсся громкий голос начальника вновь прибывших римлян, окликнувший стражей. Страх, все предыдущие дни не оставлявший пленников, в этот миг полностью овладел ими. Когда одну створку ворот наполовину приоткрыли, приглушённые, но всё же испуганные возгласы фракийцев зазвучали громче. Находясь в замкнутом пространстве, они ощущали какое-то подобие безопасности. Но теперь?

Вторая створка ворот отворились со скрипом, а в образовавшийся промежуток шагнули трое римских легионеров, сделав два-три шага вперёд, они опустили на землю корзины с едой и кувшины с водой, и всё это короткое время из-за плеч смельчаков на пленников смотрели копья, прикрывавших их товарищей. Вскоре смельчаки удалились, а последний, указав пальцем на солнце, а затем на свои пять пальцев, буркнул «быстро!» на ломаном фракийском наречии. Пища и вода исчезли моментально – голодные люди не заметили что проглотили всё и сразу...

После того, как пленники насытились, в сопровождении нескольких крепких воинов, державших копья наготове и прикрывавших командира щитами, римлянин вошел в загон и жестом приказал нескольким ближайшим к нему пленникам выйти. Те повиновались с видимой неохотой. Как только фракийцы вышли из ворот, на шеи им накинули веревочные петли. Вскоре образовалась длинная цепочка связанных друг с другом людей.

Один из пленников, тот самый Криптос решил, что с него хватит: когда легионер указал фракийцу копьем на выход, тот шагнул вперед и, сильно толкнув римлянина в грудь, ухватился за ножны его меча...

– Что он делает, дурак этакий?! – прошептал молодой воин. – Знает ведь, чем это кончится.

Александос пристально взглянул на своего воспитанника, а затем так же шёпотом ответил:

– Он сам выбрал свою судьбу. Такое право есть у каждого из нас. Воспользуешься им сейчас?

Прозвучал короткий приказ, и другой легионер быстрым движением вогнал наконечник копья глубоко в живот Криптоса. Фракиец с криком сложился вдвое, а его руки непроизвольно ухватились за древко, тут из-за щита соседнего римлянина сверкнул меч и голова непокорного откатилась к открытым воротам загона...

Путь до римского лагеря оказался недолгим: солнце только начало свой ход на запад, а пленников уже подвели к стройным рядам палаток. Всё вокруг носило признаки большого празднества: и чистые, посыпанные песком дорожки, и блестящие, усердно начищенные доспехи легионеров, красные плащи офицеров и перья на их шлемах, которыми поигрывал лёгкий летний ветерок, набегающий с гор, и триумфальное пение труб, сопровождаемое ритмичным боем барабанов, и стройные ряды караулов, грациозно меряющих шагами пространство римского мира на чужой земле.

Колонну пленников вывели на плац и заставили опуститься на колени, но глаза их оставались свободными и могли видеть истинную причину помпезности победителей. Под пологом, растянутым между длинными жердями, вкопанными в землю, располагалось массивное деревянное кресло, вместившее в себя упитанное тело, облачённое в белые одежды с красным орнаментом по краям, и увенчанное небольшой лысоватой головой. Маленькие светлые глазки римского проконсула холодными искрами обдавали окружающих, так что нельзя было понять доволен ли он оказанным почтением, воспринимает ли он развернутый военными триумф достойным себя самого приёмом. Короткие полные пальцы римлянина недовольно барабанили по подлокотникам, а нижняя губа выпячивалась всё сильней, складки же вокруг рта становились жёстче и жёстче. Легаты напряжённо молчали, а старшие офицеры передового легиона, выигравшего битву, кутались в свои плащи, не смотря на жару...

– Я – Гай Антоний Гибрида! – неожиданно громким и сочным голосом произнёс властелин, обращаясь к пленным. – Рука Рима в Македонии, Западной Фракии и части Мёзии... А вы, враги Рима и возмутители римского спокойствия – теперь его рабы... Я ожидал видеть вас в большем количестве, а в итоге трофеи оказались несоизмеримыми с затратами на их получение... Но, умелый раб, бывший воин стоит больше любого крестьянина, выращивающего скот и хлеб – пахать землю может всякий, а вот мастерски владеют мечом лишь единицы варваров... Потому все вы сейчас выглядите как дерьмо, скользкое и вонючее – сдаться не сдались, но и умереть с честью себе не позволили... Отбросы.

Фракийцы, хорошо понимавшие римскую речь, перевели соплеменникам обращение Гибриды и серая, безликая масса униженных людей всколыхнулась, выпрямилась и подняла головы. Глаза побеждённых подёрнулись горячей влагой негодования, несогласия, ненависти к оскорбителю, слёзы сожаления от вынужденности собственного положения блеснули и сорвались с ресниц многих. Тяжёлое, напряжённое, зловещее молчание стало ответом властному римлянину. «Убить и умереть, но сначала – убить » – это невысказанное чувство-желание уязвлённых пленников было таким сильным, отчаянным, всепоглощающим – убить-убить-убить, что тугая волна готовности к этому безумному действию разорвала воздух, окружающий униженных... Но легионеры не оставили им выбора, римляне как будто услышали, уловили этот крик множества человеческих душ: без команды десятки копий устремились вниз и наконечники их застыли на невольничьих шеях...

Легат передового легиона, Марк Теренций Ферон, пригнувшись к уху Гая Антония, что-то горячо зашептал, указывая на Алексанроса. В лице проконсула мелькнул интерес: пальцы перестали бесцельно барабанить по подлокотникам кресла и замерли, губы собрались в подобие улыбки, а морщинки вокруг глаз обозначили и удивление, и нарастающий интерес. Левая рука медленно поползла вверх, призывая легата к молчанию, а из правой кисти, не покинувшей уютную прохладу дерева, высвободился указательный палец и задержался в вертикальном положении как знак согласия. Ферон по-военному чётко и понятно для всех скомандовал: – Ведите сюда гоплита! Десяток легионеров стражи быстро исполнил приказ, теперь македонца и проконсула разделяло всего пять-шесть шагов. В предвкушении исполнения задуманного, щёки Гибриды покрылось лёгким румянцем возбуждения.

– Ты – грек? – нетерпеливо спросил Гай Антоний, потом спохватившись, что варвар возможно не понимает латынь, поглядел на Ферона, хорошо знавшего местные наречия.

– Не трудись, римлянин, я неплохо владею вашей речью. И я не грек, я родом из Македонии, – ответил Алексанрос. Он не знал какая участь его ожидает, даже и предположить не мог, что задумал тучный римлянин. Македонец не чувствовал страха и тщательно скрывал возникшее волнение. Облик Александроса оставался безучастным, лишь пальцы плотно сжатые в кулаки, могли выдать внутреннее напряжение пленника, но всё ещё воина, борца за себя и за ту идею, что требовала крови и жертв...

– О, боги! Рим всё же заставил варваров уважать латынь, – короткий дребезжащий смех сопроводил тираду Гибриды. – Тебя пленили в доспехах гоплита, похоже, что ты, варвар, больше всего на свете любишь тяжесть боевого железа и надёжность гоплитского щита. Я повидал многих твоих соплеменников, считавшим себя потомками Александра Великого, и всё знаю о вашей никчёмной фаланге... А знаешь ли ты, македонец, как звучит девиз римских гладиаторов? Нет? Так я тебя подскажу: «Убей или умри!». Именно так! И сейчас ты сам продемонстрируешь это: или убьёшь ты, или убьют тебя. Не согласишься, так я прикажу распять всех твоих фракийских друзей. Ну... У тебя нет времени на долгие раздумья – или ты, или они. Выбора нет! Решай свою судьбу и судьбу твоих соратников сейчас... пока я добр.

Взгляд Алексанроса замер, взор затуманился, но глаза не закрылись в мучениях выбора, лишь сощурились, отражая внутреннюю боль, и в них вспыхнул, разросся неимоверно и выплеснулся наружу огонь несогласия и душевного противоборства – дух истинного воина угрозами не унизить, не сломить... никогда.

– Я согласен, римлянин, играй свою песню, а мою пусть услышат наши боги и наши предки... Радуйся, свой выбор я сделал, – выдохнул македонец и гордо вскинул голову.

Левая рука Гая Антония Гибриды вновь покинула подлокотник в командном жесте. И Марк Теренций Ферон возгласил:

– Наденьте доспехи на македонца, пусть почувствует тяжесть железа.

Легионеры-стражники тот час же водрузили тяжёлый железный ошейник на неподвижного Александроса, а талию многократно увили толстой цепью.

– Выбери себе противника, варвар! – прозвучала очередная команда легата, и внимание окружающих переключилось на колонну пленников. Македонец же, не долго думая, указал на своего молодого воспитанника фракийца. И стражи пленников вытолкнули того вперёд.

– Нет, так не пойдёт, македонец! Твой противник – гладиатор не владеет левой рукой... Марк, дай команду уравнять шансы противоборствующих... Сейчас же! – капризно проговорил Гибрида. Легат промолчал, он просто кивнул страже, но реакция на его знак последовала незамедлительно: древко легионерского копья хлёстким ударом прошлось по предплечью левой руки Александроса – хруст костей услышали многие, но македонец не издал ни звука.

– Убей или умри! – повторил свой призыв Гибрида и его подхватили все римляне, а под ноги новоявленным гладиаторам упали трофейные фракийские мечи. Через мгновение поединок начался. Противники кружили по плацу замысловатыми кругами, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга: каждый удар был блокирован, каждый выпад – отражён... Возбуждённые римляне забыли, что они во Фракии, что сейчас в смертельном поединке сошлись их вчерашние враги – зрелище противоборства захватило их целиком, но в отличии от пленных фракийцев, они знали, что победителя ждёт не свобода , а арена Колизея.

Ощущение времени пропало, кануло в никуда – никто не мог сказать точно сколько длится этот поединок: уже алели и кровоточили глубокие порезы на груди и руках сражающихся, но решающего удара не смог нанести никто.

– Не останавливайся и не поворачивайся левым боком! Двигайся и уклоняйся! Двигайся, парень...– шептали губы Александроса.

– Я не смогу убить тебя, наставник, как бы ты этого не желал... Убей меня... Убей! – отвечали глаза молодого фракийца. – Ты не должен умереть... Ты – гордость моей Фракии и её надежда. Только с такими, как ты, мы победим Рим и будем... свободными. Я же – твоё жалкое подобие и блёклое отражение – фракиец, что не смог достойно умереть за свою родину... Больше не стану прятаться – бей... Бей, я уже готов умереть! И это – мой выбор!

Но македонец был воистину опытным воином и, когда увидел сбои в дыхании воспитанника, усталость в его глазах, решил: «хватит развлекать римлян, хватит изображать из себя гладиаторов, пора решать... пора решиться – конец римской потехе»...

– Ао-й! – крикнул Александрос и взгляд молодого противника устремился к источнику громкого звука. В тот самый миг свободный меч македонца птицей порхнул вверх, серебристым блеском отвлекая внимание фракийца. «Удалось...» – пронеслось в голове македонца. И тут же кисть его здоровой руки обхватила лезвие меча противника, завладела им и вонзила послушное железо себе под сердце... Всё удалось... Кровь хлынула потоком изо рта Александроса, но он уверенно произнёс свои последние на этом свете слова:

– Живи, Спартакос... И ты увидишь Рим, а Рим … увидит тебя. Увидит и... содрогнётся... Живи, парень!