Текст книги "Марина Мнишек"

Автор книги: Вячеслав Козляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Вячеслав Николаевич Козляков
Марина Мнишек

Предисловие

Она была полькой, но осталась в памяти русской царицей. Сохранился приписываемый ей «Дневник», но страниц этого «Дневника» никогда не касалась ее рука. Она имела нескольких мужей, но они на самом деле не были ее мужьями. Она жила в домах, в которых никогда не бывала. Ее смерть связывают с заточением в «Маринкиной башне» Коломенского кремля, но умерла она совсем в другом месте… «Девка-иноземка» из народных песен, обернувшаяся сорокой, она выступает в русских былинах подручницей Змея-Горыныча – а ведь ее небесной покровительницей была Святая Дева Мария! Всего девять дней пробывшая на русском престоле, она в течение девяти лет – с 1605 по 1614 год – находилась в самом центре своей эпохи.

Так кто же она – первая русская императрица или самозванка? Прав ли Пушкин, называвший ее «гордой полячкой», «надменной Мариной»? Или права та – внутренне спорившая с пушкинским гением – другая, мятежная тезка царицы, гордо отстаивавшая свое, цветаевское:

 
Димитрий! Марина! В мире
Согласнее нету ваших
Единой волною вскинутых,
Единой волною смытых
Судеб! Имен!
 

А. С. Пушкин, вслед за Н. М. Карамзиным, «гением его вдохновенный», открыл русской читающей публике образ Марины Мнишек. Пушкинского «Бориса Годунова» (1825) невозможно представить без сцен в Самборском замке:

 
«Он говорит с одной моей Мариной,
Мариною одною занят он…»
 

Внимательный к хронологии поэт остановился на времени воцарения Дмитрия Ивановича, и после знаменитого «безмолвия народа» в последних строках «Бориса Годунова» продолжения не последовало. Мы остались без художественного поводыря, без рассказа о свадьбе Марины Мнишек и ее дальнейшей судьбе в Московском государстве.

Восполнить пробел должны были историки. И они принялись за работу, когда Н. Г. Устрялов, «соревновавшийся» с карамзинской славой на ниве русской истории, начал известную серию «Сказания современников о Димитрии Самозванце». В 1834 году дошла очередь до публикации четвертой части «Сказаний современников…», которую составили переводы «Дневника Марины Мнишек и Послов Польских» [1]1
  [1]Сказания современников о Димитрии самозванце Ч 4 Дневник Марины Мнишек и послов польских СПб, 1834.


[Закрыть]. Авторитет петербургского издания, выпущенного в свет типографией Императорской Российской академии, закрепил за упомянутым «Дневником» авторство Марины Мнишек – что, однако, не имело отношения к действительности.

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что эпоха Смуты начала XVII века привлекала многих и после Н. М. Карамзина и А. С. Пушкина, а «Борис Годунов» в сознании современников был, может быть, даже менее знаменит, чем «Дмитрий Самозванец» Ф. В. Булгарина. Упоминания о Марине Мнишек появлялись на страницах исторических трудов о Смутном времени Д. П. Бутурлина, С. М. Соловьева, Н. И. Костомарова, В. О. Ключевского и С. Ф. Платонова. В польской историографии традицию изучения эпохи короля Сигизмунда III заложил Ю. Немцевич, опубликовавший немало документов, связанных с Мариной Мнишек и ее отцом, сандомирским воеводой Юрием Мнишком [2]2
  [2]Niemcewicz J. V. Dzieje panowama Zygmunta III Wroclaw, 1836 T 2.


[Закрыть].

Первые биографические очерки, посвященные непосредственно Марине Мнишек, были написаны в России – М. Д. Хмыровым и Н. И. Костомаровым [3]3
  [3]Хмыров M Марина Мнишек СПб, 1862, Костомаров Н. И. Марина Мнишек – В кн Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей СПб, 1874 Отд 1 Вып 3 С 633-661.


[Закрыть]. Они не жалели темных красок, описывая историю приехавшей из Польши авантюристки, ставшей женой двух самозванцев. В польской же литературе, напротив, облик дочери сандомирского воеводы готовы были романтизировать, связывая его с триумфом поляков – занятием Москвы [4]4
  [4]См напр, одну из первых биографий Марины Мнишек, написанную классиком польской историографии профессором Юзефом Шуйским Szujski J. Maryna Mniszchowna i obaj samozwance // Dziela Jozefa Szujskiego W Krakowie 1885 Ser 11 T 5 S 219-297.


[Закрыть]. Впрочем, автор наиболее полной научной биографии Марины Мнишек, польский профессор Александр Гиршберг, сумел преодолеть национальный романтизм и сделать выбор в пользу научной добросовестности [5]5
  [5]Гиршберг А Марина Мнишек / Русский перевод с предисл А Титова М, 1908 Hirschberg А. Maryna Mmszchowna Lwow, 1927.


[Закрыть]. Но в его книге, изданной в переводе на русский язык в 1908 году, Марина Мнишек остается в тени то своего не в меру алчного и честолюбивого отца, то рвущегося к власти первого самозваного Дмитрия, затем ничтожного Тушинского вора и наконец предводителя казаков Ивана Заруцкого. Самой сильной стороной исследования А. Гиршберга стало использование большого числа архивных материалов. Он разыскал полную копию упомянутого «Дневника Марины Мнишек» (автором которого считал Вацлава Диаментовского), письма Марины Мнишек разным лицам и многие другие документы, позволившие, выражаясь его словами, «осветить надлежащим образом… честолюбивые прихоти Мнишков». Книга А. Гиршберга «Марина Мнишек» – шире своего названия. В ней дана широкая панорама истории польско-русских отношений в начале XVII века. В русской историографии того времени только исследование С. Ф. Платонова «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв.» (1899) могло составить ему конкуренцию [6]6
  [6]Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время) М, 1937.


[Закрыть]. Однако Марина Мнишек лишь эпизодически появляется на страницах ставшего классическим платоновского труда о Смутном времени.

Заметной вехой в изучении биографии Марины Мнишек стала работа отца Павла Пирлинга, частично изданная на русском языке под названием «Димитрий Самозванец» в 1912 году. [7]7
  [7]Пирлинг П. Димитрий Самозванец М, 1912.


[Закрыть]По новым материалам, извлеченным из Ватиканского архива, отец Павел Пирлинг раскрыл тайное участие папского престола в деле царевича Дмитрия и Марины Мнишек. Ему удалось отойти от распространенных штампов в восприятии Марины и раскрыть многие сложности жизненного пути «московской царицы», воспитанной самборскими отцами-бернардинцами. Работа отца Павла Пирлинга представляет собой редкое сочетание тщательного документального исследования и блестящей беллетристики.

Взлет интереса к неоднозначной исторической фигуре Марины Мнишек, связанный с прекрасными исследованиями А. Гиршберга и отца Павла Пирлинга, проявился и во многих посвященных ей публикациях на страницах журналов «Русский архив», «Русская старина» и «Старые годы». Одна из таких публикаций посвящена легенде о «Маринкиной башне» коломенского кремля, якобы связанной с заточением там Марины Мнишек [8]8
  [8]Синюхаев Г. Т. Башня Марины Мнишек//Русская старина 1903 Т 3 С 635-639 См также прибавление о Павла Пирлинга Русская старина 1903 Т 4 С 272.


[Закрыть]. В Коломне проводились даже специальные археологические раскопки, чтобы найти материальные свидетельства, подтверждающие эту легенду [9]9
  [9]Линдеман И К Маринкина башня в Коломне и вопрос о смерти Марины Мнишек М, 1910.


[Закрыть].

Марина Мнишек стала героиней нескольких литературных произведений писателей и поэтов Серебряного века. Авторы их домысливали и договаривали то, что не могли сказать историки. Характерна книга Е. И. Булгаковой, в которой образ Марины Мнишек вполне способен вызвать симпатию [10]10
  [10]Булгакова Е. И. Марина Мнишек, или От царского дворца до мрачного подземелья М, 1913.


[Закрыть]. Или стихи забытого ныне поэта Михаила Сандомирского (говорящая для этой темы фамилия!), избравшего Марину, в соответствии с символистским каноном, объектом поклонения, своей «Прекрасной Дамой» [11]11
  [11]Сандомирский М. Марина Мнишек Стихи / Предисл Арсения Альвинга М, 1914.


[Закрыть].

После Октябрьского переворота куртуазные опыты уже не могли быть востребованы и история Марины Мнишек оказалась в глубоком забвении. С одной стороны, историки уже «все сказали», но это были прежниеисторики. В СССР могли изучаться только история «царского режима», социально-экономические отношения и классовая борьба, а не биографии царей и цариц. Политические события Смуты, в контексте которых еще было бы уместно вспомнить о Марине Мнишек, оказались заменены понятиями «крестьянская война» и «польско-шведская интервенция». Все, что не касалось «восстания Болотникова» (или «Первой крестьянской войны» в России, пользуясь терминологией советских историков), перестало быть интересным. Сюжеты же русско-польских отношений, даже таких давних, как-то слишком буквально связывались с текущими событиями предвоенной истории. Например, специальная работа Е. И. Дракохруст об иконографии Лжедмитрия I и Марины Мнишек рассматривалась исследовательницей «в свете наших представлений о польской интервенции начала XVII в.» [12]12
  [12]См Дракохруст Е. И. Иконографические источники, освещающие польскую интервенцию начала XVII века //Труды ГИМ М, 1941 Вып 14 С 29-72, Смирнов И. И. Восстание Болотникова 1606-1607 М, 1951, Маковский Д. П. Первая крестьянская война в России Смоленск, 1967.


[Закрыть].

Лишь в 1960-1980-е годы трудами Н. П. Долинина, А. А. Зимина, В. И. Корецкого, А. Л. Станиславского, Л. В. Черепнина, В. Д. Назарова, Р. Г. Скрынникова и Б. Н. Флори в отечественную науку были возвращены сюжеты, связанные с политической историей России начала XVII века. Но фигура Марины Мнишек в рамках советской историографии, почти забывшей искусство психологического портрета, могла восприниматься только периферийным зрением. И лишь в последние десять – пятнадцать лет появились исследования и монографии В. И. Ульяновского и И. О. Тюменцева, посвященные, соответственно, истории первого и второго Лжедмитриев [13]13
  [13]Ульяновский В И Мнишки Указатель архивных материалов и библиографии Киев, 1989, Он же Россия в начале Смуты очерки социально-политической истории и источниковедения Киев, 1993, Он же Российские самозванцы Лжедмитрий I Киев, 1993, Тюменцев И О Смута в России в начале XVII столетия движение Лжедмитрия II Волгоград, 1999, Тюменцев И. О., Тюменцева Н. Е. Русский архив гетмана Яна Сапеги 1606-1611 гг Опыт реконструкции (в печати).


[Закрыть]. Эти работы (а к ним можно добавить исследования А. В. Лаврентьева, Б. А. Успенского [14]14
  [14]Лаврентьев А В Царевич – царь – цесарь Лжедмитрий I, его государственные печати, наградные знаки и медали 1604-1606 гг СПб, 2001, Успенский Б. А. Свадьба Лжедмитрия// Он же Этюды о русской истории СПб, 2002 С 197-228, Флоря Б. Н. Русское общество и Смутное время//Исторические записки Вып 6 (124) 2003 С 17-38.


[Закрыть]и тех же В. Д. Назарова, Р. Г. Скрынникова и Б. Н. Флори), характеризующиеся основательным изучением не только русских, но и польских публикаций и архивов, позволяют говорить о новом этапе изучения Смуты.

И все же самой Мариной Мнишек по-прежнему интересуются мало. (Это относится и к современной польской историографии. Исключением является подробная статья о ней в «Польском биографическом словаре» [15]15
  [15]Dziegielewski J Maryna Mniszchowna // Polski Slownik Biograficzny 1975 T 20/1 S 111-114.


[Закрыть], и то лишь потому, что магнатскому роду Мнишков и его представителям давно обеспечено место в любом лексиконе по истории Польши.) У этой исторической героини, названной современным писателем Леонидом Бородиным «царицей Смуты» [16]16
  [16]Бородин Л. Царица Смуты // Москва 1996 N° 5 Еще одна писательская биография Марины Мнишек принадлежит перу Н. М. Молевой (Молева Н. Марина Мнишек М, 2001) В самое недавнее время и совсем неожиданно Марина Мнишек стала одной из героинь «Детской книги» – нового литературного проекта Бориса Акунина.


[Закрыть], существует стойкое отрицательное обаяние, изменить которое вряд ли когда-нибудь удастся. Писать о ней трудно. Слишком много штампов приходится преодолевать, оставаясь на почве исторических фактов.

Самый распространенный образ Марины Мнишек – это роскошная фурия, обольстившая сначала самозваного царевича Дмитрия Ивановича и продолжившая в России «темное дело» приведения в католичество доверчивой «москвы» (так поляки звали тогда всех русских). Примерно такую Марину, по виду предтечу Екатерины Великой (в варианте популярного исторического романиста), изобразил классик исторической живописи XIX века А. Шарлемань на известном полотне под названием «Марина Мнишек возбуждает калужан к мести за смерть Тушинского вора». Там матери с малыми детьми убегают от нестерпимого света факела, который держит в своих руках представленная с непокрытой головой и распущенными волосами царица, властным перстом указующая казакам рубить головы изменникам. Хочется сразу предупредить читателя: ничего похожего в попавшей к нему в руки книге не будет. В этом, может быть, слабость исторического исследования, но в этом и его сила: ведь факты значительно прочнее личных пристрастий. Хотя иногда даже факты не в силах разрушить устойчивые мифы.

В чем же тогда состоит смысл настоящей биографии Марины Мнишек? Где тот магический исследовательский ключ, обладая которым только и можно оправдать еще одно обращение к истории одной из самых ярких героинь первой русской Смуты? Думаю, что до сих пор мало задумывались над внутренней эволюцией Марины Мнишек, прошедшей свой путь от Самбора до коронации в Москве и далее, через Ярославль и Тушино, Калугу и Коломну, до крушения всех надежд и трагического конца. Как она переживала свои взлеты и падения? Как относилась к первому и второму самозванцам? Как повлияли на нее рождение «царевича» Ивана и его страшная казнь?

Стоит ли доверять всем отзывам, которые оставляли о Марине Мнишек современники? Лишь отец Павел Пирлинг задумался о несправедливо жестоком суде истории над ней, выступив в качестве адвоката, имеющего право приводить аргументы только в пользу своей подзащитной: «…Между Самбором и Астраханью лежит целая бездна. По этому страшному пути пришлось пройти молодой, одинокой женщине. Условия, среди которых она жила это время, были самыми ужасными. Неужели, испытав все это, Марина не может рассчитывать на снисхождение ввиду обстоятельств, смягчающих ее вину? Нет, справедливость требует, чтобы судьи считались с этими данными, по крайней мере до тех пор, пока не будет произведено дополнительное следствие» [17]17
  [17]Пирлинг П. Димитрий Самозванец С 455.


[Закрыть].

Отсюда отправимся в путь и проследим по имеющимся документам все вехи жизненного пути Марины Мнишек. Попытаемся рассмотреть действительный облик исторического героя под позднейшим напластованием мифологических трактовок и интерпретаций, часто основанных на малодостоверных или совсем недостоверных суждениях. Что получится в итоге – судить читателю. Хотелось бы, чтобы эта книга дала материал для размышлений тем, кто не привык принимать все на веру и следовать стереотипам в восприятии исторических персонажей. Ведь уже само согласие на то, что в истории Марины Мнишек возможны какие-то «плюсы», требует определенного усилия, разрыва с традицией. Но не такова ли была сама эта «царица» в русской истории, олицетворявшая собой прямое вторжение в эту самую традицию? Что же привезла (или, точнее, привнесла) Марина Мнишек в Московское государство? В чем урок ее судьбы, кроме вечно зримого символа «Маринкиной башни» Коломенского кремля?

Глава первая Марина, Марианна, Мария

Ничто не готовило Марину Мнишек к судьбе будущей русской царицы. Она родилась около 1588/89 года (точная дата неизвестна) в семье сандомирского воеводы Юрия (Ежи) Мнишка (около 1548-1613) и дочери сандомирского хорунжего Ядвиги Тарло. Марина – в латинском варианте Марианна – четвертая дочь воеводы. Всего же в семье было пятеро сыновей и пять дочерей [18]18
  [18]Polski Slownik Biograficzny. 1975. Т. XX/I; 1976. Т. XXI/3; Мнишки: Указатель архивных материалов и библиографии / Сост. В. И. Ульяновский. Киев, 1989. С. 127-136.


[Закрыть].

Первые годы жизни Марины-Марианны прошли в родовом замке Тарлов (доставшемся Юрию Мнишку в приданое) в Лашках Мурованных в Самборском повете. Для тех, кто привык к демоническому образу Марины Мнишек, может оказаться неожиданным то, что к моменту появления русского «царевича» в Речи Посполитой ей было всего пятнадцать лет. Понятно, что ожидать от нее в таком возрасте самостоятельных поступков не приходится. Она во всем была послушна воле родителей, и на страницах исторических документов нет ни единого намека на возможность самостоятельного выбора ею своей судьбы при встрече с самозванцем. Можно согласиться с мнением профессора Александра Гиршберга, который писал: «Главным фактором в этих событиях были тайные интриги Юрия Мнишка; роль же его дочери, Марины, скорее пассивна, нежели активна; она явилась почти жертвой честолюбивых стремлений отца и своей собственной безумной гордости» [19]19
  [19]Гиршберг А. Марина Мнишек. М., 1908. С. 5.


[Закрыть].

Управляя королевским доменом, воевода Юрий Мнишек был по сути наместником в Самборе и Львове. В его распоряжении находились королевские апартаменты в Самборском замке, строительству и украшению которого воевода посвящал много времени, тратя огромные средства. Он вел роскошную жизнь магната с многочисленными приемами, охотами и праздниками, участвовал в военных походах. Имя сандомирского воеводы Юрия Мнишка было вписано золотыми буквами в числе имен самых значительных благотворителей на специальной плите из красного мрамора в церкви Святого Андрея Львовского в Самборе. Древний самборский монастырь бернардинцев, основанный еще в XV веке, был заново отстроен им, в пользу монастыря постоянно шел доход с одного из имений сандомирского воеводы. В летописях ордена бернардинцев, по замечанию отца Павла Пирлинга, воеводе Юрию Мнишку «посвящено немало страниц, полных признательности: под покровом риторических похвал по его адресу здесь слышится живое и искреннее чувство» [20]20
  [20]Пирлинг П. Димитрий Самозванец. М., 1912. С. 78.


[Закрыть].

Если братья Марины Мнишек уезжали из Самбора получать образование в университеты Франции и Италии, то дочери оставались дома и готовились к будущему замужеству. Сознание собственной исключительности, дополненное семейными преданиями о происхождении рода от лучших слуг императоров Священной Римской империи, диктовало детям сенатора Речи Посполитой необходимость посвятить себя высокой миссии.

О Марине в первые годы ее жизни мало что можно сказать, кроме самых общих сведений о том, что она умела читать и писать и в целом была вполне образованной и подготовленной к светской жизни по меркам Речи Посполитой. Характер ее воспитания определялся монахами-бернардинцами, духовную связь с которыми она сохраняла даже во время своего несчастливого путешествия в Московское государство. Скорее всего, воспитателем и учителем Марины Мнишек и других дочерей сандомирского воеводы был один из монахов, и именно в самборском монастыре бернардинцев она была у первого причастия (наиболее важное событие в жизни каждого ребенка, воспитанного в католичестве). Старшая сестра Марины Мнишек стала монахиней кармелитского монастыря, и это тоже много говорит об атмосфере благочестия, в которой были воспитаны дочери сандомирского воеводы.

Конечно, не каждая из сестер готова была уйти в монахини. Достаточно вспомнить яркий брак Урсулы Мнишек, вышедшей замуж за князя Константина Вишневецкого. Своих девочек воевода Юрий Мнишек готовил к светским балам, стремился баловать, но в то же время хотел уберечь до поры от влияний внешнего мира, цену которому он хорошо знал.

Но недаром говорят о том, куда может привести дорога, выложенная благими намерениями… Если бы к документам Смутного времени, как русским, так и польским, составить индекс упоминаний исторических лиц, то не приходится сомневаться, что имя сандомирского воеводы Юрия Мнишка будет встречаться в нем особенно часто. И виной всему история царевича Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек, которая никогда бы не состоялась без участия этого вельможи. Совершенно неожиданно щедрый благотворитель и защитник веры оказывается одновременно не брезгующим никакими моральными преградами честолюбцем и сребролюбцем. Как такое могло произойти и почему все эти отрицательные качества были перенесены впоследствии на совершенно непричастную к махинациям отца Марину Мнишек?

В отличие от других родов Речи Посполитой род Мнишков был выезжим и позднее других вошел в состав польской знати. Предки Марины Мнишек происходили из Великих Кончиц в Чехии и служили германскому императору. С XV века род осел в Моравии. Дед Марины, Николай из Великих Кончиц (около 1484-1553), принадлежал к староморавскому роду и бежал в Польшу, опасаясь гнева императора Фердинанда. (Позднее возникла весьма лестная для Мнишков легенда об их происхождении от императора Карла Великого.) В 1520-1530-х годах Николай Мнишек из Великих Кончиц занимал должность маршалка двора коронного канцлера, а потом сделал карьеру при дворе короля Сигизмунда-Августа. В 1530 году Николай Мнишек стал королевским дворянином, в 1537-м – подкоморием короля Сигизмунда-Августа, а в 1543 году – буркграфом Краковского замка. От брака с Барбарой Каменецкой он имел пятерых детей, которые своими браками укрепили положение Мнишков среди знатных польских родов. Позднее, когда в 1606 году свадебный поезд Марины Мнишек отправится в Московское государство, в нем, помимо отца Марины Юрия, окажутся и другой сын Николая Мнишка и Барбары Каменецкой, ее дядя красноставский староста Ян Мнишек (около 1541-1612), а также новые польские родственники Мнишков – Тарло и Стадницкие.

Но еще раньше два брата Мнишков, Юрий (отец Марины) и Николай (около 1550-1597), успели «прославиться» в темной истории, положившей, по слухам, начало богатству и влиянию этого поколения рода Мнишков. Они были обвинены в сводничестве, поставке любовниц, знахарок и чародеев самому королю Сигизмунду-Августу. Особенно гремело имя молодых братьев Мнишков в авантюрной истории с похищением Барбары Гизанки из варшавского монастыря бернардинок. Доставленная ими красавица не только стала любовницей короля и родила ему дочь, но и вполне могла превратиться в новую польскую королеву. То, что король попал в зависимость от братьев Мнишков в таком деликатном деле, не укрылось от глаз шляхты. После внезапной смерти короля Сигизмунда-Августа братьев на сейме 1573 года обвинили в действиях, приведших чуть ли не к гибели короля, а также в том, что они ограбили казну и вывезли ценности из одного из королевских замков. Но до официального предъявления обвинений и начала судебного расследования дело все же не дошло. Сказанное в пылу полемики так и осталось недоказуемым. Во всяком случае, братьям удалось оправдаться, хотя расплата в виде удаления из Кракова от нового королевского двора все-таки последовала. Шлейф этой истории потом долго тянулся за Мнишками. Для современников Марины, помнивших историю с Барбарой Гизанкой, судьба дочери сандомирского воеводы, отправленной отцом по сути в наложницы самозваного царя Московии, была поучительной и могла считаться карой за прежние грехи. В свою очередь семья Мнишков, как в начале XVII века, так и сто лет спустя, много трудилась над тем, чтобы обелить действия воеводы Юрия Мнишка в истории с царевичем и Мариной.

Скорее всего, судьба Марины Мнишек сложилась бы обычно, окончившись более или менее удачным замужеством, приумножившим родовые связи и богатства семьи Мнишков. Но соблазн брака с будущим московским царем оказался столь велик, что все участники драмы закрыли глаза на странные обстоятельства появления царевича Дмитрия Ивановича из небытия.

Первым в череде тех влиятельных лиц в Речи Посполитой, кто активно способствовал распространению легенды о чудесно спасшемся царевиче, был князь Адам Вишневецкий [21]21
  [21]См.: Hirschberg A. Dymitr Samozwaniec. Lwow, 1898; Костомаров Н. И. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия //Собрание сочинений Н. И. Костомарова. СПб., 1904. Кн. 2. Т. 4. С. 52-55; Пирлинг П. Димитрий Самозванец… С. 70-72; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века. JI., 1985. С. 113-115, 150-151; Он же. Самозванцы в России в начале XVII столетия. Григорий Отрепьев. Новосибирск, 1987. С. 35-37; Ульяновский В. И. Российские самозванцы. Лжедмитрий I. Киев, 1993; Czerska D. Dymitr Samozwaniec. Wroclaw, 1995. S. 20-25; Andrusiewicz A. Dzieje wielkiej smuty. Katowice, 1999.


[Закрыть]. Его весьма заинтересовали речи беглого хлопчика из Московии, который «открыл» ему свое царское происхождение. А ведь уже случалось, что за эти намеки будущему московскому царю смеялись в глаза и выталкивали его в шею. Правда, когда он совершал паломничество по православным монастырям южной Руси как инок Григорий Отрепьев, все было в порядке. Спасаясь от разразившегося в Москве жестокого голода, дьякон Чудова монастыря Григорий Отрепьев и его спутники иноки Варлаам Яцкий и Мисаил Повадин переезжали из одного монастыря в другой. «Извет Варлаама» – челобитная одного из спутников Григория Отрепьева, поданная в сентябре 1606 года царю Василию Шуйскому, является одним из самых важных источников наших сведений о «царевиче Дмитрии». Долгое время историки, прежде всего те, кто вслед за Н. И. Костомаровым не склонен был доверять годуновской пропаганде, обосновывавшей тождество «царевича» с Григорием Отрепьевым, сомневались в ее деталях. С. М. Соловьев, напротив, считал челобитную Варлаама «важным, обстоятельным и живым источником относительно бегства Григория Отрепьева из Москвы» [22]22
  [22]Костомаров H. И. Кто был первый Лжедмитрий? Историческое исследование. СПб., 1864; Соловьев С. М. Сочинения. В 18 кн. Кн. 4. История России с древнейших времен. Т. 7-8. М., 1989. С. 678-680.


[Закрыть]. Впоследствии отец Павел Пирлинг обратил внимание на то, что показания Варлаама Яцкого совпадают с тем, что Лжедмитрий I говорил о себе в Речи Посполитой (это наблюдение подтвердил И. А. Голубцов) [23]23
  [23]Пирлинг П. Димитрий Самозванец. С. 485-488; см. также: Голубцов И. А. «Измена» смольнян при Борисе Годунове и «Извет» Варлаама// Ученые записки Института истории РАНИОН. 1928, Т. 5. С. 240-241.


[Закрыть]. Детали пребывания «в Литве» Лжедмитрия I – Григория Отрепьева становятся известны, таким образом, из двух независимых источников.

Из Московского государства ушли три чернеца. Всех их связывало общее происхождение из рядовых детей боярских Галича, Коломны, Серпейска. Несмотря на «обычный» статус их родителей, это все-таки не совсем простые люди, обязанные тянуть тягло и пахать землю, а те, кто в светской жизни имел статус служилых людей «по отечеству» и находился на более или менее комфортной середине социальной лестницы. Для таких детей боярских, в отличие от посадского человека или крестьянина, путь на социальный верх был возможен, но чрезвычайно труден. Нужно было прежде всего нести тяжести ежегодных военных походов в строю дворянской конницы, состоявшей из сотен таких же не выдающихся по происхождению детей боярских. Чтобы как-то преодолеть жесткий порядок, которому следовало большинство, использовались обходные пути. Одним из них был уход от верстания поместными и денежными окладами, после чего дворянский недоросль, достигнув пятнадцатилетнего возраста, ехал не на службу в полки, как его сверстники, а шел служить в боярский двор или в монастырь. Так поступил Григорий (в миру Юрий) Отрепьев, которого современники позднее узнали в объявившемся в Польше самозваном царевиче Дмитрии Ивановиче. «Юшка» (а молодых и неродовитых всегда звали уменьшительным именем) служил во дворах Михаила Никитича Романова и их свойственника князя Бориса Камбулатовича Черкасского. Поступление в холопы во двор к боярам Романовым было для него лишь эпизодом. В те времена это не считалось чем-то зазорным, скорее даже наоборот: «клиентские» связи с боярским родом могли сильно помочь в будущем. Маленький человек с «комплексом императора» где-то должен был подхватить саму мысль о возможности отождествления себя со спасенным царевичем. Двор Романовых, родственников первой жены Ивана Грозного, был подходящей средой для такого рода разговоров и мыслей. Не Романовы были заинтересованы в молодом Григории Отрепьеве, а он в них.

Последовавшие затем пострижение Отрепьева и уход в монастырь связывают с опалой на род Романовых осенью 1600 года. Якобы романовский холоп только постригом спасся от начавшихся преследований. Однако до таких, как он, никому, по большому счету, не было дела. Кроме того, подобная версия плохо соотносится с историей самозванца, как она приведена в «Новом летописце». По сведениям этого источника, Юшка «как бысть в возрасте, и даше ево к Москве на учение грамоте; грамота ж ему дася не от Бога, но дияволу сосуд учинися и бысть зело грамоте горазд и во младости пострижеся на Москве, не вем где» [24]24
  [24]Новый летописец // Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 14. С. 59.


[Закрыть]. После этого Григорий год прожил в суздальском Спасо-Евфимьевом монастыре, потом еще в одной обители и затем вернулся в Москву, узнав, что его дед, Замятия Отрепьев, поступил в Чудов монастырь. Следовательно, никаких точных сведений о «постриге» самозванца не существовало. По монастырям же он должен был скитаться несколько лет, а не год с небольшим (именно столько времени прошло от опалы Романовых до бегства Григория Отрепьева в Литву весной 1602 года). Потеряв покровительство Романовых, Григорий Отрепьев, как их вчерашний холоп, мог найти заступничество только у кого-то из своих родственников. Отсюда поворот в его биографии, связанный с появлением самозванца в Чудовом монастыре, где за него мог походатайствовать дед Замятия. Тем более что Григорий Отрепьев действительно выделялся своими способностями. Молва о его успехах в книжном письме распространилась в монастыре очень быстро. Отрепьев попал в келейники к самому патриарху Иову, «живяше» у которого, сочинял каноны святым. При своих посещениях царского дворца патриарх Иов иногда брал с собой молодого монастырского слугу. Так будущий «царь Дмитрий» впервые попал в кремлевские терема – правда, в своей чернецкой одежде. Ему же явно хотелось большего.

Когда «в Великий пост на другой неделе, в понедельник», то есть 23 февраля 1602 года, на «Варварском крестьце» (недалеко от двора Романовых!) молодой чернец Григорий окликнул Варлаама Яцкого, между ними состоялся знаменательный разговор. Григорий Отрепьев искал компаньона для задуманного им похода в Литву. Вся Москва была полна слухами о грядущем перемирии с Литвой, которое и было заключено 1 марта 1602 года на двадцать лет [25]25
  [25]Памятники дипломатических сношений Московского государства с польско-литовским государством. Т. 4 (1598-1608) / Изд. С. А. Белокурова // Сборник Русского исторического общества (далее – Сб. РИО). М., 1912. Т. 137. С. 58-73.


[Закрыть]. Событие это оказалось впоследствии поворотным в отношениях Московского государства и Речи Посполитой. Отрепьев одним из первых понял возможные выгоды, которые такое соглашение могло сулить ему лично. Правда, планировавшийся им уход в Литву продолжал оставаться незаконным, так как даже срок перемирия исчислялся только с «Успеньева дня» – 15 августа 1602 года, а пункт о вольном передвижении между подданными двух государств в нем отсутствовал. Поэтому Григорий придумал, каким образом можно, не привлекая особого внимания, добраться с товарищами до Литвы. Еще один из новоявленных богомольцев – чернец Мисаил Повадин – был его ровесником и находился в полном его подчинении. Будущий самозванец решил найти кого-то более старшего по возрасту и духовному званию, чем они с Мисаилом, чтобы представить все как паломническую поездку, где он выглядел бы не инициатором, а всего лишь одним из сопровождающих. С этой целью он и окликнул на улице чернеца Варлаама.

Вот как Варлаам Яцкий рассказывал о ставшей для него роковой встрече в своей челобитной: «И сзади меня пришел чернец молод, сотворив молитву и поклонився мне и учал меня спрашивати: старец, которыя честныя обители? И сказал я ему, что постригся в немощи, а начало имею Рожества Пречистой Пафнотиева монастыря. И которой де чин имееши, крылошанин ли, и как имя? И яз ему сказал имя свое, Варлам. И учал я его роспрашивати: которой ты честныя обители, и которой чин имеешь, и как тобе имя? И он мне сказал, что жил в Чудове монастыре, а чин имею дияконский, а зовут меня Григорьем, а по прозвищу Отрепьев. И яз ему говорил: что тобе Замятия, да Смирной Отрепьевы? И он мне сказал, что Замятия ему дед, а Смирной дядя».

После знакомства между ними завязался разговор о паломничестве по монастырям в Литве. Неизвестно, обратил ли внимание Варлаам Яцкий на такую существенную деталь, как прямой вопрос Григория Отрепьева о службе на клиросе. У будущего самозванца ничего не могло быть случайным, и этот вопрос тоже приоткрывает часть его замысла. Григорий Отрепьев сам служил клирошанином, и ему нужен был компаньон, знавший дьяконский устав: так легче можно было путешествовать по монастырям.

Уже в первом разговоре чернец Григорий сообщил случайному собеседнику, что он и «Похвалу московским чудотворцам» составлял, и у патриарха Иова жил в келье (что действительно было правдой). «И патриарх де видя мое досужство и учал на царьскую думу в верх собою меня имати, – говорил Григорий Отрепьев, – и в славу де вшел в великую». Видимо, Отрепьев действительно умел убеждать людей и входить к ним в доверие. Почтенный старец уже на следующий день согласился идти с ним в Литву, в Киево-Печерский монастырь, а оттуда к святым местам: «Да он же мне говорил, да жив в Печерском монастыри пойдем до святаго града Иерусалима, до Воскресения Господня и до гроба Господня» [26]26
  [26]См.: Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею императорской Академии наук (далее – ААЭ). СПб., 1836. Т. 2. № 64. С. 141-144.


[Закрыть].

И еще один штрих, характеризующий действия самозванца: при первой встрече с Варлаамом Яцким он так и не раскрыл ему, что еще раньше уговорил поехать в путешествие Мисаила Повадина, тоже чудовского клирошанина. Выручило то, что пришедший на другой день в условленное место в Иконном ряду Варлаам Яцкий узнал Мисаила по прежней службе у князя Ивана Ивановича Шуйского. Варлаам Яцкий одно время тоже принадлежал к братии Чудова монастыря (во всяком случае так позднее считал сам патриарх Иов), потому-то он столь легко согласился на отъезд из Москвы с двумя другими чудовскими иноками.

Общность происхождения из служилой среды, пребывание во дворах Романовых, Черкасских и Шуйских, а затем в кремлевском Чудове монастыре сблизили Григория Отрепьева, Варлаама Яцкого и Мисаила Повадина. Но очевидно, что инициатором всего дела был чернец Григорий. Он же и верховодил в составившейся паломнической группе. Именно Григорий первым упомянут в записи на книге святого Василия Великого «О постничестве» (Острог, 1594), хранившейся в середине XIX века в Загоровском монастыре на Волыни. Запись эта опубликована А. Добротворским: «Лето от сотворение миру 7110-го (1602) года месяца августа в 14 день сию книгу Великого Василия дал намь Григорию з братею с Ворламом, да Мисаилом, Констянтин Констинович, нареченный во светом кресщеныи Василей, Божиею милостию пресветьлое княже Остроское, воевода Киевскии». Позднее рядом с именем Григория кто-то приписал слова: «царевичу московскому» [27]27
  [27]См.: Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба… С. 103; Лжедмитрий I и Украина: Указатель архивных источников и материалов / Сост. В. И. Ульяновский. Киев, 1990. С. 7-9.


[Закрыть]. Все это еще раз косвенно подтверждает достоверность «Извета Варлаама». По этой записи можно предположить, что состоялась какая-то личная встреча князя Константина Острожского с московскими паломниками, на которой он подарил им книгу, изданную в его типографии. Пришлые монахи сами составили запись. Уйдя по своей воле из Московского государства, они не имели никакой защиты в Речи Посполитой, их «паспортом» могла быть только монашеская ряса, а «прохожим листом» – эта книга. Отношения между двумя государствами продолжали оставаться не просто сложными или натянутыми, а враждебными даже по заключении перемирия, и выходцам из Московии нужна была защита от возможных преследований и обвинений в лазутчестве. Книга с записью о «даре» князя Острожского становилась своеобразной охранной грамотой.