Текст книги "Синий дым"

Автор книги: Вячеслав Назаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Снова взлетел высокий пронзительный крик и снова упал до чуть слышного вздоха, и уже не было сил слышать этот призыв и эту муку, и потому, когда открылась снова пятиугольная дверь, она шагнула в голубизну...

8. ГОЛУБАЯ ДВЕРЬ

Она падала – падала безостановочно, ощущая лишь на-пряжейие скорости и глухую тоску безвременья. Непрекращающийся взрыв потрясал все вокруг.

Ломались, едва возникнув, хрупкие рисунки созвездий, вздувались и лопались звездные шары, бешеное вращениесжимало и разрывало в клочья газовые туманности, растирало в тончайшую пыль куски случайно отвердевших масс и выбрасывало в пространство.

Она летела сквозь эту мешанину обломков и бессмысленно кипящей энергии, сквозь раскручивающийся огневорот – летела, одинаково легко пронизывая великие пустоты и сверхплотные сгустки тверди – и прямой путь ее не могли скривить ни тяга магнитных полей, ни штормовые волны гравитации.

Она была бесплотным и сложным импульсом, в ней дремали до срока силы, неведомые ей самой, – всепроникающим нейтринным лучом летела она к цели, о которой ничего не знала.

Вокруг бушевал разрушительный огонь, сжигая гроздья неоформившихся молекул, срывая электронные пояса атомов, дробя ядра и, казалось, не было ничего, способного противостоять его гибельному буйству.

Но впереди, где-то на краю Галактики, в сумерках догорающей звезды, в треснувшей каменной глыбе холодно засветились первые ледяные кристаллы.

Уже десятки ледяных планет с кремниевыми сердцами кружились вокруг звезды, и она следила за их полетом, как засыпающий красный глаз.

Это была лишь уловка, хитрый прием хищника, ибо однажды красный глаз раскрылся широко и яростно, и цепкие протуберанцы метнулись к планетный орбитам.

Вспышка длилась недолго, и дальние гиганты успели отступить в спасительный сумрак, и лишь один из них, разорванный двойным притяжением, опоясал светило широким кольцом из обломков и пыли.

Вспышка длилась недолго, но близкие планеты снова стали голыми оплавленными глыбами – пламя слизнуло ледяной панцирь и развеяло в пустоте.

Атомный огонь обрушился на среднюю планету и, там, как и везде, лед стал газом. Газ рванулся в пространство, но тяготение не отпустило его. Оно скручивало пар в титанические смерчи, свивало в узлы страшных циклонов, сдавливало и прижимало к каменному ядру.

И тогда планеты коснулся узкий нейтринный луч, импульс бесконечно далекого Центра.

Пуля нашла мишень.

Освобожденно и устало пронесся вздох – это ураганно и грузно упали на камень горячие ливни.

Разошлись и соединились бурлящие воронки.

Нина стала морем, безбрежным и безбурным, и это было мучительно и сладко, как короткая минута, когда уже не спишь и еще не можешь проснуться. Только минута эта длилась миллиарды лет и миллиарды лет длился летаргический сон, потому что миллиарды лет было покойно и твердо каменное ложе, и миллиарды лет толстое облачное одеяло надежноукрывало ее от извечных космических битв.

Нина была морем, но в ней по-прежнему пульсировали шифры нейтринного луча, когда там, за облаками, взаимносокрушались в схватке гигантские миры, по телу ее пробегала легкая судорога, и тогда ей хотелось сжаться в точку, спрятаться внутри себя самой.

Она еще не была живой – но в ней бродил хмель жизни, и в голубом свечении радиации поднималась грудь, и токи желанно пронизывали плоть – и долгим жадным объятием обнимала она Землю, предвкушая и торопя неизбежный миг.

Гонг прозвучал – дрогнуло и раскололось дно, и белая колонна подземного огня пронзила водные толщи, ударила в. низкие тучи и опала гроздьями молний.

Море оказалось вовне: сознание Нины – если можно назвать сознанием смутную предопределенность действий сконцентрировалось в одной точке.

В затихающем водовороте покачивался первый шарик живой протоплазмы...

* * *

Это походило на забавную игру, когда в бурной круговерти развития, в суматошной смене форм Нина переходила из стадии в стадию, превращаясь из организма в организм смешные, уродливые, фантастические сочетания клеток, скелетов, раковин – все кружилось зыбко и цветасто, словно примеряешь маски для карнавала.

Какой был карнавал!

Не существовало никаких законов – море щедро. Можно было сделать нос на хвосте, а глаза во рту. Можно было плавать, шевеля ушами. Можно было превратиться в большой пузырь и всплыть на поверхность или, наоборот опуститься па дно, заключив себя в изящную роговую шкатулку. Можно было вообще ни во что не превращаться, а просто висеть неаккуратным куском студня в средних слоях.

Нина не заметила момента, когда перестала быть участницей пестрого хоровода, а стала только зрительницей. Меняя маски, она неосознанно следовала заложенной в ней программе, и когда нужный вариант был найден, ее память отделилась от стихийной прапамяти моря.

Крепкий кремниевый панцирь прикрывал ее от всяких неожиданностей и опасностей. Вокруг шарообразного тела торчал густой лес длиннейших игл-антенн, переплетенных в тончайшие кружева. Каждая игла была пронизана миллионами ветвящихся обнаженных нервов.

Она не могла передвигаться, да в этом и не было нужды: в морской воде было достаточно пищи, а пульсирующие кана.лы связи соединяли множество подобных шаров, разбросанных по Мировому океану, в один гигантский мозг Ноа.

Она лежала на дне, наполовину зарывшись в белый диатомовый ил. Антенны, нацеленные в биофон, ловили малейший всплеск живой энергии и передавали в общую сеть. Ничто на планете не могло укрыться от великого Ноа.

Хоровод продолжался, странные создания проплывали мимо, рождались и умирали, уступая место другим, – а кремниевые шары неизменно и бесстрастно следили за каруселью эволюции, стараясь найти причины и следствия каждого изменения, предугадать многозначные ходы приспособления, проникнуть в тайную тайн превращений живого вещества. Разбросанные по мелководью и глубинам ячейки Ноа копили Знание.

Море не помнило своих ошибок и удач. Беззаботно продолжало оно игру, перебирая цепочки случайностей.

И только великий Ноа помнил все, выбирая из хаоса прямые закономерностей.

Ибо длился Первый Круг – круг Созерцания...

Все вершилось медленно, очень медленно – миллионолетние геологические эпохи проносились и затихали короткой рябью. Вода сжимала землю, и от чудовищных сил сжатия плавились недра. Твердь вспухала, заставляя отступать море, и застывала неровными пятнами материков. Мертвыми надгробьями из базальта и гнейса высились они среди живого океана.

Жизнь переполняла океан. Колыбель становилась тесной. Место в ней доставалось боем.

Это случилось, когда базальтовый суперматерик занимал почти пятую часть поверхности планеты и первый "десант" зоофитов в поисках жизненного пространства высадился на береговые скалы.

Нина почувствовала голод.

Напрасно напрягались слабые мышцы, прогоняя сквозь организм морскую воду-пищи в ней почти не оставалось после тысяч прожорливых существ, снующих рядом.

Чувствительность антенн падала. Память гасла. Мозг засыпал.

Она еще ждала привычной подсказки, очередного хода звездного предопределения, но нейтринные структуры молчали. Неведомый импульс исчерпал себя давным-давно.

Оставалось одно – действовать самой, используя накопленное знание.

Впервые за десятки эпох она отключилась от биофона и замкнула энергию в себе. Голубое облако окутало мозг, и он снова заработал остро и ясно.

Сначала надо было освоить движение.

Усилием воли Нина убрала две перемычки в двойной спирали нужного гена и подождала пока изменение не зафиксируют все клетки. Подумав, ускорила жизненный ритм в десять раз.

Потом снова включилась в биофон.

Уже через несколько поколений мелкие иглы опали, раскрошились, а на оставшихся появился плотный мускульный слой. Пришло время, и на белом песке зашевелился клубок фиолетовых щупалец, веером расходящихся от упругого желтого шара, прикрытого кольчугой тонких костяных пластинок.

Нина позавтракала подвернувшимся соседом и снова почувствовала голод. Ей пришлось несколько раз приниматься за еду, пока она не догадалась в чем дело – ускоренный жизненный цикл увеличил расход энергии, и чтобы существовать в этом ритме, придется беспрерывно есть.

Нина замедлила ритм.

И немедленно ощутила толчок тревоги. Откуда-то сверху падала большая темная масса. Намерения неизвестного рогатого зверя не оставляли никаких сомнений.

Ей удалось вовремя заменить цвет, и чудовище пронеслось мимо. Тем не менее после нападения она потратила несколько десятков поколений, чтобы вырастить сильный электроразрядный орган. Это было не очень удобно, зато достаточно надежно.

Покончив с волнением первого самостоятельного приспособления, Нина вытянула в сторону гибкие ветвящиеся лучи и погрузилась в привычное созерцание.

Было время отлива, и сквозь неглубокий слой воды сквозило фиолетово-красное солнце. В инфрасвете протуберанцы солнечной короны шевелились, как щупальца. И Нину вдруг вопреки благоразумию потянуло туда, к солнцу – словно на серо-синем песке неба трепетало ее собственное зовущее повторение.

Так начался Второй круг...

* * *

Увлечение возможностями самостоятельных решений, новизной осмысленных действий прошло быстрее, чем хотелось. Время теперь летело стремительно, и угадывать его неожиданные повороты становилось все труднее.

Очень скоро стало ясно, что щупальца, нужные для охоты; и движения, не смогут заменить чувствительных игл-антенн. Нервные центры, омытые полноценными соками сытого организма, жаждали огромной работы, но получали от притупленного восприятия жалкие крохи.

Связи между клетками великого Ноа, рассеянными по планете, непоправимо рвались. Разные условия в разных концах всемирного моря вынудили собратьев облечь себя в разные организмы – единство Ноа перестало существовать.

Напрасно Нина до боли напрягала энергетические папулы – вместо стройного и чистого хора неслась сквозь биофон разноголосица противоречивых желаний.

– Глубоководные требовали возврата к прошлому, звали за собой в черные пучины, недоступные изменениям – чтобы сохранить до лучших времен хотя бы то, что уже добыто миллиардолетиями Созерцания.

Другие звали рассеяться по наиболее приспособленным организмам, используя их тела как транспорт, защиту и питающую машинку,-продолжать бесконечное накопление

Знания, повторяясь в избранных единицах неразумных поколений.

Нина вслушивалась в сумятицу голосов и призывов, сознавая неизбежность будущего. Ей совсем не хотелось быть утолщением возле мозга осьминога или добавочным корнем ламинарии.

Она вновь и вновь переживала свое первое движение: легкое напряжение щупалец-тело послушно поднялось вверх, едва уловимое сокращение мышц – тело передвинулось вбок, дрожь расслабления-тело опустилось на песок. Три внутренних приказа, три внутренних исполнения – но она передеила так много...

А когда наступал отлив, солнце тянуло к ней горячие красные щупальца, пронизывало мутную воду щекочущим теплом радиации, раждая в крови смутную музыку странных стремлений.

В мозгу дремало Знание. Нине хотелось действия, борьбы, победы – ведь тайная тайн развития – живая энергия изменчивости была подвластна Воле Разума.

Нина хотела бунта.

На ее голос откликнулись обитатели мелководий, познавшие коварные ласки солнца.

Нина почувствовал себя хозяйкой. Она стерла старые ассоциативные связи. Увещевающие шепоты инакомыслящих смолкли. Единый Ноа окончательно распался.

Она слышала, как свертывались, замыкались в себе энергетические поля ее единомышленников, один за другим начинавших дерзкий эксперимент. И Нина тоже не стала медлить.

Их было немного – отказавшихся от повиновения извечным законам и вступивших в неравный поединок.

Но они были – в лагунах необычные костистые рыбы, которые подолгу стояли в густых зарослях ламинарий.

Близился Третий Круг...

Нина вместе с другими все чаще и дальше проникала в лагуну. Небольшая стая самых неуемных и самых отчаянных входила в узкий проход вместе с приливом и бродила по мелководью, пока дыхание отлива не позовет назад, в привычную глубину. В топких илистых заводях, прогретых солнцем и насыщенных кислородом атмосферы, среди перепутанных, изогнутых корней мангровых зарослей кишмя кишела всякая живность.

Но не только пища и кислород звали сюда поколение за поколением. Здесь, рядом с сушей, солнце уже не выглядело пурпурно-красной морской звездой. Лохматое, желтое и горячее, оно посылало сквозь тонкий слой воды мощный ток космических излучений, который превращал лагуну в настоящую лабораторию Изменчивости.

Подплывая к берегу, Нина видела буйные заросли неведомых трав, огромные зеленые утесы деревьев, летающие армады насекомых. И все чаще приходило ей в голову, что именно на суше, наедине с солнцем, свершится дерзкая мечта – опередить природу, используя ее собственную неустойчивость, освободиться от давящей власти Времени, предельно ускорив ритм приспособления – так, чтобы торжествующий Разум не сковывала забота о материальном воплощении.

Она и ее друзья уже изобрели орган, который мог использовать для дыхания не только растворенный в воде, но и свободный кислород воздуха они поднимались к самой поверхности и заглатывали обжигающие пузырьки газа.

Они настойчиво совершенствовали плавники, и скоро длинные гибкие лучи позволили им ползать по дну и даже забираться в душные парные болота.

Однажды, когда начался отлив и морская мелочь бросилась к выходу, Нина обняла плавниками острый серый камень и застыла на месте.

Инстинкт самосохранения стучал – отпусти, разожми плавники, уходи – но она, дрожа и напрягаясь, подавила тревожный импульс.

Широко расставленные телескопические глаза видели, как стремительно и непоправимо светлеет голубизна, чуткая кожа чувствовала, как скачками поднимается температура и острые иглы космических частиц вонзаются в тело, но она не разжала сомкнутых плавников.

Воздух оглушил, как удар по голове, судорога свела тело, последний мутный поток отбросил ее от камня и перевернул на спину. Зеленая линия побережья чудовищно исказилась и скрючилась в глазах, созданных для подводного зрения. Раскаленные языки опалили жабры и заставили их сжаться. Смерть оборвала пульс...

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем Нина поняла, что она все-таки жива. Слизь на коже превратилась. в роговые чешуйки, и спасительный панцирь защитил плоть oт высыхания. Лабиринтовый орган позволил дышать – тяжке, трудно, но дышать. Сердце билось барабанной дробью но все-таки билось.

Лавина энергии падала сверху, прижимая к горячему илу – желанная и страшная энергия атомного огня.

Прошло еще немало времени, прежде чем Нина ощутила в себе возможность расправить мышцы. Она попробовала перевернуться на живот и, как ни странно, это ей удалось.

Еще не веря в случившееся, Нина протянула плавники вперед и медленно, неуверенно подтянула отяжелевший, обтекаемый корпус...

* * *

Она недоуменно и долго смотрела на свои руки, протянутые к бассейну.

Уисс парил у ног, кося внимательным коричневым глазом. Морские звезды на дне едва тлели, сложившись в правильный треугольник.

Нина почему-то только сейчас заметила, что шестиугольная белая звезда на лбу Уисса -это два треугольника, пронзивших друг друга остриями.

Она приходила в себя рывками, мгновенными озарениями. Она снова ощутила пустоту и тишину храма. Уисс молчал.

– Это все? – спросила Нина. Она не была уверена, что произнесла слова, потому что спекшиеся губы не хотели шевелиться.

– Это все?

– Нет, это не все.

Голос внутри опустошенного мозга звучал глухо и низко, бился, как птица, случайно залетевшая в окно.

– Нет, это не все. Был Третий Круг, когда предки дэлонов вышли на сушу и стали жить там. Третий Круг называют по-разному, но в каждом названии боль. Круг Великой Ошибки, Круг Гибельного Тупика-стоит ли перечислять? Мы,-живущие сейчас, чаще всего зовем его кругом Запрета, ибо только Хранители Шести Лучей способны вынести бремя его страшных знаний.

– Хранители Шести Лучей? Шестиконечная звезда? Ты– Хранитель?

– Да, я один из Шести – нас отличает шестиконечная звезда. Остальные дэлоны не могут и не хотят переносить безумное знание Третьего Круга. Это-Запрет во имя будущего.

– Я хочу.

– Ты не сможешь и не поймешь. Я покажу тебе песню – то, что помнят все остальные дэлоны. Это не страшно – тебе не надо перевоплощаться. Только смотреть и слушать, и оставаться собой.

* * *

Морские звезды в бассейне плавно сдвинулись и поплыли в калейдоскопической смене цветовых пятен, и низкий мелодичный свист Уисса затрепетал под сводами храма.

Уисс был прав – ее сознание не отключилось, она чувствовала под руками холод каменных подлокотников, незримый объем зала и дрожь "видеомага" на коленях.

Пронзительный тоскующий мотив плескался у ног, странные картины и слова сами собой рождались в аккордах цветомузыки.

– Был день встречи и день прощания, и между ними прошла тысяча тысяч лет.

– Было солнце рассвета и солнце заката, и обманчивый свет величия ослепил пращуров.

– Ибо они превратили в дело все, что знали, и это дело дало им новое знание, которое было выше их.

– Они прикоснулись к тайне тайн, и запретные двери открылись перед ними.

– Неосторожные, они вошли...

То, что видела Нина, не имело аналогий с человеческим опытом, и даже приблизительные образы не могли передать сути происходящего. Все было зыбко, все плыло, все менялось на глазах – живые воплощения бреда, то ли существа, то ли тени существ, полуматериальные, распадаясь на подобия окружающих предметов, сливаясь в плотные смерчи голубого горения, проносились на фоне текучих сюрреалистических пейзажей. Невозможно было понять, что они делали,– их танец имел какую-то непостижимую цель.

А песня тосковала, переливаясь в слова:

– Они искали идеального приспособления – и все дальше уходили в лабиринты Изменчивости.

– Они все быстрее изменяли себя – все ближе и ближе подходили к границам Бесформия, за которыми огонь и хаос.

– Как вечное напоминание, как гигантский белый обелиск, с тех пор вздымаются к небу вечные льды, похоронившие Антарктиду.

–Уже давно высохли живые каналы Марса, а ненасытные ладии, высосав весь кислород атмосферы, превратились в мертвый красный песок.

– Забылась, потерялась во мраке времени судьба Огненных Пионеров Венеры, и только плотные линии углекислоты в спектре свидетельствуют о древней трагедии.

– Они не могли, не хотели остановиться, хотя догадывались, что час близок.

– Играя с огнем, они надеялись победить природу.

– Они забыли зачем пришли – они боролись ради борьбы.

– И свершилось...

Земля летела по орбите, медленно поворачиваясь к солнцу красновато-зеленой выпуклостью гигантского праматерика. Дымчато-желтые облака плыли над ним, скручиваясь кое-где в замысловатые спирали циклонов.

И вдруг в центре материка появилась слепящая белая точка. Она росла, и скоро засверкала ярче солнца.

Материк лопнул, как лопается кожура перезревшего плода, и мугное зарево раскаленных недр осветило трещины.

Исчезло все – контуры суши, просинь дрогнувшего океана – пар, дым и пепел превратили планету в раздувшийся грязно-белый шар, который, как живое существо, затрепетал, пытаясь сохранить старую орбиту.

Раненой Земле удалось сохранить равновесие, хотя катастрофа изменила ось вращения – воронки у полюсов заметно сместились.

Казалось, ничему живому не дано уцелеть в этом аду, в этом месиве огня и мрака, в этих наползающих тучах, среди медлительно неотвратимых ручьев лавы и рушащихся гор...

– И тогда явилась та, которой суждено было явиться, и имя ей было Дэла.

– Из пены волн явилась она и позвала всех, кто остался.

– И когда все, кто остался, собрались в одно место, она .сказала им слово Истины.

– Позади смерть, впереди море,– сказала она.– Выбирайте!

– Никто не хотел умирать, а все хотели жить, и поэтому выбрали море.

– Праматерь живого примет вас, – сказала Дэла, – и пусть идут века.

– Пусть идут века, и пусть покой придет в ваши души, и будет Четвертый Круг – круг Благоразумия.

– Пусть покои придет в ваши души и сотрет память о Третьем Круге, и только шестеро бессмертных будут помнить все.

– За голубой дверью запрета пусть спят до времени страшные силы и тайны, которые открылись слишком рано.

– Ибо нет большей ошибки, чем применить знание, которое на созрело, и освободить силы, которые не познаны до конца.

– И нет безумней Разума, возомнившим себя единственно правым в оценке добра и зла.

– Ибо Равновесие – суть всего живого, и жизнь – охранительница Равновесия Мира.

– И когда вы будете здоровы телом и духом, и сильны дети ваши, и беззаботны дети детей ваших – тогда начнется Пятый Круг, круг Поиска.

– На суше и в воздухе, в глубинах и лагунах вы будете искать то, что осталось от единого разума Ноа.

– Чтобы соединить вновь разрозненное в единое, разбитое в монолитное, и это будет Шестой Круг – Круг Соединенного Разума.

– А до той поры пусть нерушимо будет Слово Запрета, и шесть хранителей Шести Лучей пусть будут бессмертны в поколениях, чтобы передать Соединенному Разуму знание Третьего Круга, и зло превратится в добро.

– И будет вам имя – дэлоны.

9. ВЕЧНЫЙ СОВЕТ

Нина устала, очень устала. Она потеряла чувство времени и удивилась, взглянув на часы,-там, в мире людей, уже занималось утро.

Она совершенно автоматически выключила "видеомаг" и продолжала сидеть на мраморном троне, не ощущая затекших ног и спины. Она никак не могла сообразить, что надо делать дальше-словно тяжелое похмелье сковало мозг, наполненный сверхмеры необычным. Она почти физически ощущала эту переполненность и боялась пошевелиться, расплескать драгоценную тяжесть.

И только когда Уисс во второй раз позвал ее, она покорно поднялась, покорно опустилась по влажным ступенькам. Вода приняла тело, стало легче.

Убедившись, что Нина держится за плавник достаточно крепко, Уисс нырнул, и вновь навстречу полетел подземный тоннель – теперь уже вниз, к выходу.

Нина понимала, что времени остается все меньше и меньше, что надо, пока не поздно, задавать вопросы – как можно больше!– иначе не найти ключей ко всему виденному и слышанному. Она мучительно старалась поймать самое главное, но спросила то, о чем почти уже догадалась сама:

– Почему ты уходишь?

– Это приказ Шести.

– Но ты же один из Шести?

– Да. И поэтому я должен подчиниться.

– Ты вернешься?

– Не знаю. Мне надо убедить остальных.

– Убедить? В чем?

–Они пронеслись по каменной трубе добрую сотню метров, прежде чем Уисс ответил:

– В том, что люди разумны.

Нина заговорила вслух, заговорила горячо, сбивчиво, и голос ее, зажатый маской акваланга, звучал в гидрофонах обиженным всхлипом:

– Уисс, катастрофа в Атлантике – ошибка. Страшная, трагическая ошибка. Ты должен понять. Люди не хотели зла дельфинам. Это вышло случайно, пойми. Я, я просто не знаю, как тебе объяснить...

И опять Уисс помолчал, прежде чем ответить:

– Я понимаю. Почти понимаю. Но остальные не понимают. Мне надо их убедить. Будет трудно.

– Уисс, люди и дельфины должны быть вместе.

– Я верю. Иначе я бы не привел тебя сюда.

Они миновали распахнутую золотую дверь и выбрались из недр загадочного острова. Снова приковылял старик-осьминог и с ловкостью заправского швейцара прикрыл решетку, завалив вход огромным камнем. И снова-теперь уже прощально – засветилась на камне алая пятилучевая звездa.

На этот раз заговорил первым Уисс:

– Мы давно уже ищем встречи. Мы помним древний завет; собрать и соединить вместе крупицы всемирного разума Ноа, рассеянные во всем живом и разобщенные временем. Эта звезда-знак Соединения.

– Уисс... Уисс, расскажи обо всем – об этом храме, о поющих звездах, о тех, кто приходил сюда – расскажи!

– Это долго. У нас нет времени.

– Расскажи!

– Ты устала.

– Уисс, прошу тебя!

– Было время, когда мы и люди почти понимали друг друга. Ояи.считали нас старшими братьями, и мы хотели научить их тому, что знали сами. Они строили скалы, пустые внутри, и женщины приходили сюда, чтобы слушать нас. И мы говорили с ними.

– Только женщины приходили к вам?

– Да, только женщины.

– Почему?

– Не знаю. У людей все по-другому. Женщины учили мужчин тому, чему учили их мы.

– Что же было потом?

– Потом мы перестали понимать друг друга.

– Почему?

– Не знаю. Сейчас не знаю. Раньше мы думали, что разум людей увял, не успев распуститься. Люди выродились. На суше невозможна разумная жизнь. Так думали почти все.

– Почти все?

– Да, почти все. Но были такие, кто не верил этому. Они искали встречи даже после провала первой попытки. Многие погибли.

– Их убили люди?

– Да.

– Уисс...

– Нам надо спешить.

Уисс потянул Нину вверх осторожно, но повелительно. Внизу мелькнул и пропал коралловый лес. Прожектора хетоптерусов уже погасли, и буйные заросли, отдаляясь, медленно расплывались красно-бурым пятном.

От подводной иллюминации не осталось и следа. Уисс и Нина летели сквозь серо-синюю муть воды, еще не тронутую солнцем. Изредка попадались медузы, но их смутные полупрозрачные колпаки ничем не напоминали ночного великолепия. Даже пестрые рыбки, деловито снующие между всякой мелкой живностью, спускающейся на дно, к дневному сну, казалось, выцвели и поблекли.

А может быть, это чувство скорой разлуки гасило краски?

В наушниках зазвенели знакомые стеклянные колокольчики автопеленга, возвращая к действительности. Волшебная ночь подходила к финалу, и пора было думать о том, как оправдываться на корабле.

Поверят ли ей? Поймут ли? Пан... Пан поймет. Но он поймет умом, а не сердцем. Он будет дотошно крутить ленту "видеомага" взад и вперед, высчитывать и сопоставлять – милый, добрый, внимательный и все-таки... Все-таки недоверчивый, потому он и ученый...

Если бы он был рядом с ней в эту ночь, если бы он мог физически пережить то, что пережила она! Тогда не пришлось бы ничего доказывать...

И тотчас подумалось о том, что если бы не одиночество, то не было бы такого полного погружения в иную жизнь, такой отрешенности от всего земного, которая помогла ей не только понять, но и почувствовать пульс иного мира...

Они были уже где-то рядом с надувной лодкой, потому что серая муть превратилась в голубое сияние, а колокольчики гудели колоколами.

– Дальше ты поплывешь одна. Я ухожу. Прощай.

Нина обняла.обеими руками его большую мудрую голову, прижалась к упругому сильному телу.

– Ты вернешься, Уисс?

Она почувствовала грудью, как бьется сердце Уисса, а запоздало подумала о том, что разговор с Уиссом не требует от нее прежнего нервного напряжения – что-то случилось то ли с ней, то ли с Уиссом, но их пента-волны встречались легко и просто, как слова обычного человеческого разговора.

– Ты вернешься, Уисс?

Уисс не умел лгать, но он знал, что такое грусть и надежда. Он взял в широкий клюв пальцы женщины, слегка сжал их зубами и промолчал. И вдруг одним неуловимым мощным броском ушел в сторону и вниз, и через секунду его уже не было видно.

Нина, не двигаясь, парила в нескольких метрах от поверхности– и задумчиво смотрела в водное зеркало. Прошло пять, десять минут, по зеркалу пробежала золотая рябь – где-то там, в мире людей, вставало солнце.

Вода стала совершенно прозрачной, и Нина видела вверху свое отражение – диковинное зеленовато-коричневое существо с блестящим овалом маски вместо лица, с ритмично вспухающими и опадающими веерами синтетических "жабр" за плечами.

Такой или не такой видел ее Уисс? Конечно, не такой – он все видит не так, как люди. Но тогда какой? Красивой или безобразной – с его точки зрения?

Правую руку слегка защипало. Она поднесла кисть к глазам иувидела небольшую царапину-Уисс не рассчитал силы прощального "поцелуя". Нина улыбнулась чему-то далекому, и ей стало легко и сладко.

Пора было всплывать, а это значит – разбить золотое зеркaлo сказки и вернуться в повседневность. Ей и хотелось, и не хотелось этого. Она медлила.

Все случилось с молниеносной скоростью неожиданного удара.

Она увидела в зеркале рядом с собой, только много ниже, длинную серую тень. Ей показалось, что вернулся Уисс, и она рывком повернулась навстречу тени.

Ее спасло то, что при резком повороте бокс с видеомагнитофоном отлетел в сторону.

Страшная пасть щелкнула у самого бока, и аппарат оказался в горле пятиметровой акулы. Он застрял там, не достигнув желудка-его держал нейлоновый ремень, перекинутый через плечо Нины.

Акула не откроет пасти, пока не проглотит добычи-таков инстинкт. Значит, пока цел ремень, Нине не страшны акульи зубы.

Но пока цел ремень, Нина привязана, прижата к акульему костистому боку.

Хищница уходила все глубже и глубже судорожными кругами, давясь и топыря жабры. Бороться с ней было бесполезно.

Пальцы в бессмысленной надежде шарили у пояса, но чуда не произошло.

Импульсный пистолет-разрядник лежал там, на дне лодки. Она сама бросила его.

Уисс тоже не спешил к своим, хотя знал, что его ждут. Он хотел сосредоточиться, собраться перед нелегким спором. Чем кончится спор неизвестно. Может быть, только Сусии поддержит его. Скорее всего-только Сусии. Но и это немало.

Три глота Сусии и пять глотов Уисса – это уже восемь глотов из двадцати одного...

Слабый сигнал тревоги замигал в мозгу. Уисс встрепенулся на покатой волне и напряг локатор.

Вокруг было спокойно, но сигнал не умолкал – теперь это был призыв о помощи, призыв едва уловимый, затухающий, невнятный, он мог принадлежать только одному существу на свете, и это существо не было дэлоном...

Он летел к острову со скоростью подводной Ракеты, пытаясь на ходу определить по сбивчивым импульсам размеры и суть опасности, грозящей этому существу.

Он смог уловить только пульс разъяренной акулы и еще более увеличил скорость.

Он уже видел их – хищница и жертва, непонятной силой прижатые друг к другу, метались у самого дна, едва не задевая ножевые лопасти камней.

Призыв о помощи мигнул и погас. Нина потеряла сознание.

Уисс выстрелил ультразвуковым лучом в затылок акулы, целя в мозжечок. Огромная туша дернулась, перевернулась через голову и, покачиваясь, медленно опустилась на дно кверху брюхом.

Нина была жива, просто ремень сдавил ей грудь, не давая дышать. Армированный нейлон оказался крепок даже для зубов Уисса, но в конце концов ему удалось перекусить сверхпрочную ленту. Не обращая внимания на оглушенную акулу, он осторожно взял Нину клювом за широкий пояс и перенес повыше, на круглую базальтовую площадку.

Нина теперь дышала свободно. Уисс терпеливо ждал, пока перенапряженные нервные клетки не отдохнут и не разбудят сознание, и, чтобы не напугать при пробуждении, отплыл немного в сторону.

Он совсем забыл об акуле и не заметил, как та, очнувшись, очумело шарахнулась за камни.

Он увидел ее прямо над собой. Благополучно проглотив аппарат с остатками ремня, она выгибала пятиметровое узкое тело, чтобы броситься вниз, к базальтовой площадке.

Кровь! Как он не догадался сразу! У Нины была оцарапана рука, и акула чуяла запах крови. Этот запах пьянил ее, заставлял забыть о страхе и осторожности.