Текст книги "Файл №218. Ужасающая симметрия"

Автор книги: Вячеслав Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

красивой или даже миловидной, но на нее хотелось смотреть и не отводить

глаз. Резкое, волевое, энергичное лицо. Умные стремительные глаза. Тело -

словно система холодных рычагов, которым сексуально озабоченный дизайнер

маниакально пытался придать женские формы, и, хотя преуспел в этом странном

намерении, никого не сумел обмануть – там, под нарочито мужского кроя

одеждой не милая женская плоть, а безупречно выточенные, отлично пригнанные

хромированные детали. Выносливая и тренированная, прекрасно стрелявшая и

сносно дравшаяся Скалли рядом с этой женщиной смотрелась, будто парадная

карета какого-нибудь Людовика, вся в гербах, украшениях и мягких подушечках, рядом с завораживающе функциональной коробкой гоночного турбоавтомобиля.

С папкой в левой руке и карандашом в правой мисс Эмброуз стояла возле

клеток с какой-то пушистой непоседливой мелочью – то ли ласки, то ли куницы, то ли кого еще – и споро записывала что-то в аккуратно уложенном поверх

папки листке. Время от времени она взглядывала на клетки – и чиркала еще

пару строк. В клетках шуршало и попискивало. Всех, кто в клетках, хотелось

погладить и приголубить, всем им хотелось сказать какое-нибудь “агу”.

Прикоснуться к мисс Эмброуз казалось совершенно немыслимым. Все равно, что

сдуру сунуть руку в работающую турбину.

А если не только руку, легкомысленно подумал Малдер и тут же сам

ужаснулся. Что-то ко мне сегодня кошмары зачастили, подумал он. Не к добру.

– Я вас слушаю, – повторила мисс Эмброуз, не переставая чиркать на

своей страничке.

Скалли перехватила инициативу. Вероятно, она решила, что женщине с

женщиной добиться взаимопонимания легче.

– Агент Скалли, ФБР, – официально сказала она (Тубо! Фас!), показывая

мисс Эмброуз жетон. – Это мой напарник, агент Малдер. Добрый день, мисс

Эмброуз.

Мисс Эмброуз, наконец, оторвалась от своих записей.

– Чем могу вам помочь? – столь же дрессированно ответила она, растянув

губы в улыбке и сразу сбросив ее снова.

Скалли немного помедлила. Ей тоже было не по себе в присутствии этой

женщины. Непонятно было, как себя с ней вести. Всегда хочется, чтобы в

разговоре, пусть даже между следователем и свидетелем, начинали хотя бы

едва-едва теплиться какие-то ниточки человечности. Не просто ритуальный

танец, жестко обусловленный ситуацией, не просто короткое

взаимопроворачивание случайно зацепившихся одна за другую шестеренок

гигантского социального механизма. Хочется, чтобы, когда все завершится, оба

могли бы потом сказать: “Случай свел меня с очень симпатичным человеком…”

Но как этого добиться сейчас?

Может, встать на четвереньки и зарычать, взъерошив шерсть на загривке?

Но у Скалли на загривке не было шерсти.

– Видите ли, мисс Эмброуз, – неторопливо сказала Скалли, -

обстоятельства таковы, что ночью был смертельно травмирован федеральный

служащий. Работник ремонтной конторы. Он погиб страшной смертью.

Ничто не дрогнуло в лице мисс Эмброуз.

– Возможно, – окончательно теряя уверенность, сказала Скалли, – виною

тому – слониха, сбежавшая из вашего зоопарка.

– Это полная нелепица,– с ледяным достоинством сказала мисс Эмброуз.-

Во-первых, Ганеши была добрейшим существом и никому не могла причинить

вреда. Ей было свойственно одно качество… на мой взгляд – не слишком-то

достойное уважения, но для большинства людей – весьма симпатичное. Ганеши

склонна была скорее терпеть притеснения, нежели достойно отвечать на них.

Возможно, в этом сказалось влияние ее индийских предков.

Впервые слышу, подумал Малдер несколько ошарашено, что индийские

слоны -тоже буддисты.

– И, кроме того, – мисс Эмброуз режуще усмехнулась, – насколько мне

известно, никто из ремонтников не видел слона. Обвинять несчастное животное, которое само погибло страшной смертью… едва не попав под колеса старого

алкоголика Брюэра… непорядочно, агент Скалли, простите за откровенность.

Малдер выступил вперед.

– Вообще-то, – примирительно сказал он, – мы пытаемся разобраться, как

Ганеши сбежала.

Мисс Эмброуз на миг поджала губы. С непонятным презрением.

– А что сказал вам Эд?

– Сказал, что клетка была закрыта, распорядок соблюдался строжайшим

образом и вообще все в полном порядке.

Мисс Эмброуз улыбнулась снова. Пожалуй, именно улыбка выглядела на ее

лице страшнее всего. В ней не было того, что делает, в общем-то, не очень

живописный мимический маневр – обнажение зубов, растяжение губ, образование

морщин и прочее – таким человечным и сближающим. Ни тепла, ни мягкости, ни

доброты. Это было просто растяжение губ и образование морщин.

И обнажение зубов.

– Ну, так что я могу добавить? Все сказано.

– Не совсем. Ни слова не сказано о том, как слониха при всем при том

оказалась на свободе.

Мисс Эмброуз холодно смолчала.

– Поймите нас правильно, мисс Эмброуз,– мягко и убеждающе заговорил

Малдер.– Был убит человек, животное найдено мертвым в нескольких милях от

города. Мы не ищем, на кого свалить вину. Мы просто пытаемся понять факты, которые привели к несчастному случаю.

Мисс Эмброуз мгновение поколебалась. Потом положила листок с записями в

папку, туда же отправила карандаш и сунула папку под мышку.

– Идемте, – сказала она.

Идти пришлось недолго. Всего лишь мимо парочки милующихся пум, дремлющего тигра, обжирающегося рыбой белого медведя – и еще какой-то

мелочи, не отложившейся в памяти.

– Вот клетка Ганеши,– сказала мисс Эмброуз.

Никаких экспертиз и тщательных осмотров она явно не требовала.

Толстенные стальные прутья почти до самого потолка – без малейших

деформаций. Здоровенный замок – заперт, целехонек. А с деньгами у них не

ахти, мельком отметил Малдер, оглядывая пятна облупившейся краски, ржавчину, протекающие потолки…

Но у черт возьми, протекающий потолок – это одно, слегка проржавевшие

прутья клетки-это другое, а слон, который ухитрился плоской воблой

просочиться между этими прутьями – это совершенно третье.

– Вот здесь Ганеши держали, когда она не была в своем вольере, -

сказала мисс Эмброуз, – Можете смотреть. Можете даже потрогать.

Для очистки совести они посмотрели и потрогали.

– Здесь она была вчера вечером?

– Да.

– А сколько ключей у вас от этого замка?

– Как и от всех остальных – по два. Одни у меня, другой у Эда,– она

перехватила взгляд Малдера, разглядывавшего потеки на потолке, и добавила: -

Заборы у нас высокие, а слоны неважно прыгают… если вы думаете об этом.

– Нет,– ответил Малдер,– я думаю не об этом.

Мисс Эмброуз поджала губы.

– Но мне непонятно, почему для такого большого животного у вас

отводилась такая маленькая клетка.

Мисс Эмброуз вздохнула.

– Зоопарк строился в сороковых годах , – с горячностью заговорила она, и впервые в ее интонациях зазвучало что-то живое.– В ту пору к животным

относились вопиюще несправедливо. Все клетки и все вольеры были слишком тесными. В подобных условиях животные, несомненно, страдают. Антисанитария, скученность, психологическое давление от постоянного противоестественного

скопления… Я с самого своего прихода на этот пост постоянно пытаюсь

создать для животных более благоприятную среду обитания, но для этого нужно

время… И деньги. Деньги.

Теперь Малдер обратил внимание и на тяжелую короткую цепь, лежавшую на

полу клетки.

– А что это вон там,– спросил он,– на земле?

Лицо мисс Эмброуз содрогнулось от негодования.

– Это цепи, – сказала она.

– Я вижу, что цепи,– снова с невыносимой для Скалли мягкостью

проговорил Малдер. – Для чего они? Там кольцо…

– Они предназначены для того, чтобы ограничивать свободу передвижения

животных,– сухо объяснила мисс Эмброуз. – Я не разрешаю их использовать, но

и снять их совсем – руки не доходят. Тем более, что кое-кто опасается…

настаивает на том, чтоб они были сохранены… на всякий случай. Хотя какой

тут может быть случай? – она снова мгновенно разгорячилась.– Будь добр с

животными, будь ласков и предан им, постарайся их понять – и тебе ничто не

грозит, они ответят тебе тем же.

– Кто же этот кое-кто? – не выдержала Скалли.

Мисс Эмброуз поджала губы.

– Разумеется, Эд Митчем,– сказала она.– Он давно работает здесь, а

такова была старая, реакционная политика в отношениях с животными.

Забавно переливаются один в другой смыслы слов, подумала Скалли.

Бомбить Ирак – политика, и сажать животное на цепь тоже политика.

Реакционная… Прогрессивная…

– Простите, мисс Эмброуз, но я вынужден задать этот вопрос,– сказал

безупречно дрессированный Малдер, – но он значит только то, что он значит. Я

никоим образом не вкладываю в слово “отношения” какой-либо интимный смысл.

Каковы ваши отношения с мистером Митчемом?

Мисс Эмброуз презрительно скривилась.

– Я его босс, – проговорила она,– я женщина, я придерживаюсь

прогрессивных взглядов… и все это ему не очень-то нравится.

Скалли ухватилась за эту мысль.

– В таком случае, может быть он достаточно мстителен, чтобы выпустить

Ганеши из желания навредить вам?

– Он жестокий и неприятный человек, – с превосходством сказала мисс

Эмброуз, – но не дурак. А поступить так было бы в высшей степени глупо с его

стороны. Зоопарк и без того вот-вот потеряет финансирование. Эти

неприятности могут, скажу вам честно, грозить нам закрытием, – и сам же

Митчем останется без работы. Как, впрочем, и я… – добавила она задумчиво.

– Вы не пробовали всерьез и с полной откровенностью поговорить с ним об

этом инциденте? – спросила Скалли, отметив про себя эту ее внезапную

задумчивость.

– Нет. Думаю, Эду и без того забот хватает. В ближайшее время ему

предстоит разбираться с ВАО, они грозят подать на него в суд.

– Что такое ВАО?

– Общество защиты прав диких животных.

Как в воду глядел, подумал Малдер о себе. Комары… нет? До комаров еще

дело не дошло? :

Лицо мисс Эмброуз стало окончательно неприязненным.

– Это леворадикальная группа, и согласно их доктрине любое животное в

клетке или вообще где-то близ людей – в конюшне, в хлеву, в конуре… есть

преступление, нарушение наших основных свобод, зародыш тоталитаризма, посягательство на основные неотъемлемые права живых существ. Они считают, что всех животных необходимо отпустить на волю – в леса, в поля… только

таким образом мы излечим и свои души.

– Вы неплохо разбираетесь в их учении, я смотрю,– сказал Малдер.

Мисс Эмброуз ошпарила его коротким взглядом.

– Они мне все уши прожужжали этой идиотской трескотней. Было время, я с

ними общалась ближе…

Малдер про себя отметил эту обмолвку.

– Вы, стало быть, с ними не согласны? – спросил он.– Мне показалось, вы

очень любите животных.

Мисс Эмброуз помолчала. Ее дыхание участилось, щеки порозовели. Она

явно была взволнована.

Наконец, она негромко произнесла – совсем, видимо, не ощущая

высокопарности и даже некоторой театральности своих слов: – Если они будут жить на свободе в полях и лесах, сами по себе…

покинут нас… как нам тогда выказать им свою любовь?

Сумасшедший дом, подумала Скалли. Но вслух ничего подобного, разумеется, не сказала.

Федеральное шоссе 24,

строительная площадка

– Здесь мы спрямляем трассу, – коротко вводил их в курс дела начальник

смены.– Когда здесь прокладывали дороги, то ли не умели, то ли ленились

заниматься оврагами… Теперь многое приходится делать заново. Надо

позаботиться о людях. Люди ездят, спешат… Если бы не спешили, ходили бы

пешком.

Давненько я не видел ни одного человека, который решился бы идти

куда-либо пешком более четверти часа, подумал Малдер. У кого-то был такой

рассказ, в детстве читал… Назывался “Пешеход”. Кажется, Брэдбери.

Человека, который любил по вечерам ходить один-одинешенек пешком, в конце

концов арестовало ФБР. За антиамериканский образ мыслей. До чего же я тогда

ненавидел этих агентов! И вот поди ты – как вильнула судьба сам стал агентом

ФБР. И ни минуты не жалел об этом.

А если бы поступило распоряжение арестовывать пешеходов?

Нет, никогда не поступит такого распоряжения. Мы же не тоталитарное, не

полицейское государство. Если вам подозрительны пешеходы – гораздо надежнее

и выгоднее создать условия, при которых никто сам не любит ходить пешком.

Все свободны – просто никто не любит. А для моциона есть тренажерные залы.

Кто по финансам своим не может себе позволить такой зал на дому – пользуются

общественными, и ездят туда, естественно, на своих машинах. Ходить пешком

медленно, глупо, нецелесообразно, не престижно. И все. И никаких арестов.

Все эти аресты и прочие пытки, глубокомысленно заключил Малдер, – просто от

бедности.

Он посмотрел внимательнее на начальника смены. Похоже, тот искренне

переживал за людей, которым приходится ездить и спешить по непрямым, плохо построенным шоссе. Славный человек, на таких мир стоит.

Таким, наверное, некогда думать о праве животных не быть ручными.

А может, и нет.

– Вон он, Каэл Ланг,– сказал начальник смены.– Он хоть и псих, но

отличный парень. Добросовестный и честный. Ответственный. Вон, вой, бородач

с бутылкой пива.

– Вижу,– сказала Скалли.– Благодарю вас, мистер Бэйкер.

– Рад быть полезным,– улыбнувшись, ответил тот и поспешил по своим

делам.

Бильярдные шары, подумал Малдер, сталкиваясь, издают стук. Животные

тоже издают какие-то звуки. Мы издаем приветливые фразы.

Агенты переглянулись.

– Я начну, – предложил Малдер. Скалли пожала плечами, соглашаясь.

Бородач сидел на земле, привалившись спиной к замершему грейдеру. Бутылка

пива в его руке была наполовину пустой. Уже поняв, что идут к нему, он

поставил бутылку на землю и настороженно следил за приближением двух фигур.

– Мистер Ланг,– сказал Малдер, подходя к нему вплотную.– Здравствуйте.

Федеральный агент Малдер, федеральный агент Скалли. Мы хотели бы немного

поговорить с вами.

Ланг нехотя поднялся.

– Слушаю вас.

– Нам сказали, вы руководите местной ячейкой организации ВАО.

– Точно так. Секрета тут нет.

– Когда мы ехали сюда, то заметили на обочине шоссе труп слонихи Ганеши

из зоопарка. Мы были буквально потрясены ее трагической смертью.

– Ланг вытер губы ладонью.

– Содержание в зоопарке для животного тоже смерть,– ответил он. -

Только значительно более медленная и мучительная. Судьбе Ганеши можно лишь

позавидовать.

– В таком случае, жизнь вообще, в любых условиях – всего лишь медленная

смерть, – парировал Малдер. – И, надо признать, порой весьма мучительная.

– Это демагогия, – безапелляционно заявил Ланг. В чем он увидел

принципиальную разницу между тем, что сказал я, и тем, что сказал он сам -

лучше, пожалуй не вдаваться, подумал Малдер. Но бородач будто услышал его

мысли.

– Я объясню вам, в чем разница, – сказал он.– Естественным для слона

является обитание на площади двадцать квадратных миль, а в зоопарке он

заперт на площади полета на полета футов. Это все равно, что посадите вас в

бочку из-под огурцов. Вам все равно, стареть ли вам и умирать в Соединенных

Штатах – или в бочке из-под огурцов, стоящей где-нибудь в Соединенных

Штатах?

– В логичности ему не откажешь, подумал Малдер, невольно проникаясь к

ответственному, добросовестному и честному психу уважением.

– Мы выяснили, что за последнее время вас несколько раз привлекали к

ответственности и даже арестовывали за похищение животных из зоопарков, цирков и подобных заведений. Вы и ваша организация упорно продолжаете эти

противозаконные акции.

– В свое время те плантаторы южных штатов, которые на свой страх и риск

освобождали чернокожих рабов, тоже подвергались недемократическим

притеснениям. И, заметьте, притеснения были конными, а освобождение рабов – противозаконным.

Малдер глубоко вздохнул, сдерживаясь. Уважение к демагогу испарилось, сменившись раздражением. Демагоги всегда очень логичны. В переводе с

греческого, вспомнил Малдер, демагог значит что-то вроде “водителя народных

масс”. В точку.

– Это вы освободили Ганеши? – прямо спросил он.

Ланг неторопливо нагнулся, поднял бутылку с пивом и, запрокинув голову, сделал изрядный глоток. Кадык замедленным поршнем продавился вверх-вниз под

смуглой кожей его длинной, полускрытой бородой шеи.

Снова уставившись на Малдера, Ланг кривовато усмехнулся и сказал: – В таком случае, я сразу оказался бы пособником убийства, не так ли?

– Это может быть квалифицировано лишь как неосторожные действия, приведшие к смерти постороннего лица, – сказала Скалли.

Ланг глотнул еще.

– Нет, – внезапно помрачнев, сказал он.– Ганеши освободили не мы. К

сожалению. Если бы это сделали мы, она не погибла бы. Мы не пустили бы ее на

шоссе.

– Но если бы ей захотелось идти по шоссе, вы, не пуская ее, ущемили бы

ее права и ее свободу, – сказал Малдер серьезно.

– Вы издеваетесь, – спокойно проговорил Ланг. – У вас куцый и злой

разум. Не обижайтесь, вы не виноваты… виновато воспитание. Нас всех так

воспитывали. Поймите. Посягательство на свободу животных есть вызов всём

идеалам нашего общества. Всему, во что мы верим. Конечно, большинство людей

вообще ни во что не верит, только в доллары – но не о них я сейчас говорю.

Мы заботимся о правах человека во всем мире, даже в Азии, даже в чертовой

России, – а у себя под носом, в своей собственной стране, ведем себя, как

рабовладельцы. Нельзя останавливаться. Когда-то мы дали свободу беглецам из

Европы. Потом мы дали свободу афроамериканцам, для этого пришлось воевать.

Потом мы освободили мир от фашизма. Для этого тоже пришлось воевать. Потом

мы дали свободу косоварам, освободили их от кровавой деспотии сербов. И для

этого, между прочим, тоже пришлось воевать. Процесс не может быть остановлен

на полпути. Он может либо идти вперед – либо катиться назад. Теперь нужно

сделать последний шаг. Оставить положение с животными, как оно есть – это

предательство Америки. Предательство всего того, на чем она создавалась и

благодаря чему стала первой страной мира. Мы – бойцы передового отряда армии

свободы.

Он отхлебнул пива. С сожалением посмотрел опустевшую бутылку на просвет

и широким жестом отбросил ее, едва не попав Скалли в голову.

– Простите, мэм, я не хотел, – сказал Ланг.

– Неосторожные действия, приведшие к смерти постороннего лица,-

меланхолично повторила Скалли свой диагнозу.

Малдер едва сдержался, чтобы не звездануть водителя народных масс по

башке.

– Мы хотели освободить Ганеши, – признался Ланг уже не столь

патетично. – Но мы не успели. Это произошло помимо нас. Кто-то опередил нас, и это самое обидное. Но – мы хотели. Секрета тут нет.

Агенты молчали. Глаза Ланга мечтательно уставились вдаль.

– Слоны – невероятно духовные существа, – задумчиво сказал он. -

Духовнее большинства людей. Они нежны и романтичны. Они преданы друг другу.

У них сложнейшие ритуалы поведения… Вы знаете, что они закапывают своих умерших? Хоронят…безо всяких гробовщиков, безо всяких похоронных бюро, без

всех этих социальных костылей, которыми мы заменили искреннюю

взаимопомощь… все – сами, по-родственному… Я думаю, у них есть свои

легенды и священные сказания…

Он умолк. Скалли чуть встряхнула головой, чтобы отогнать дурман.

– Как вы думаете, от чего сбежала Ганеши? -

Ланг снова оглядел их. Оглядел оценивающе, – словно прикидывал, достойны ли они того, чтобы он говорил при них о сокровенном.

– Идемте,– сказал он.– Я покажу вам, от чего убежала Ганеши.

Штаб-квартира

Фэйрфилдского отделения ВАО,

Фэйрфилд

Честно говоря, видеокадры, которые показал им Ланг, произвели не

очень-то сильное впечатление на Малдера и Скалли. Эсэсовскими пытками тут и

не пахло, садизмом и сладострастным мучительством – тем более. Во всяком

случае, ахать, стонать, тыкать пальцем в экран и возмущенно кричать: “Вот, вот! Вы видели? Это же чудовищно! Этому должен быть положен конец!” – было, в сущности, не из-за чего. По крайней мере, на взгляд агентов. Ну, пару раз

подхлестнули слониху тонким хлыстом. Ну, тигру накинули фиксатор, когда тот

из-за чего-то разбушевался…

В качестве жертвы фигурировала в основном Ганеши – то есть некая

слониха, содержащаяся в Фэйрфилдском зоопарке, а поскольку других слонов там

не было, поскольку теперь там не осталось ни одного, можно было с высокой

степенью вероятности предполагать, что это именно Ганеши. Хотя узнать ее вот

так, “в лицо”, ни Малдер ни Скалли, разумеется, не могли.

Как удалось активистам ВАО провести эти съемки, было совершенно

непонятно. Но Малдер предпочел пока не спрашивать об этом.

– Он “фашист”, – комментировал Ланг. – Видите? Он просто гестаповец!

Молодой, белокурый оператор видеоаппаратуры, которого они нашли в

штаб-квартире, отмалчивался. Но глаза его полыхали недобрым огнем.

Когда фильм кончился, некоторое время все молчали.

– И это до сих пор происходит? – спросила Скалли, чтобы поддержать

разговор.

– Да. Митчем – варвар. Он пытал животных в нашем зоопарке долгие годы.

С приходом Уиллы положение формально изменилось, однако… я имею основания

думать, что все это так или иначе продолжается.

Уиллы, отметили про себя одновременно и Скалли, и’Молдер. Не мисс

Эмброуз, не Уиллы Эмброуз, но – просто Уиллы.

– Я был уверен, что вскоре мы найдем улики. Побег Ганеши несколько

спутал нам карты. Может быть, сам Митчем отпустил ее, чтобы ее смерть

запутала следствие… если бы оно было предпринято. Возможно, часть тех

травм, о которых вы рассказали, вовсе не следствие одинокой прогулки Ганеши.

Может, их нанес Митчем и его гестаповцы. Но мы заставим его прекратить эти

жестокости.

– Мисс Эмброуз, – подчеркнуто произнесла Скалли,– утверждает, что

реакционной политике в отношении животных она положила конец.

– Она старалась, – честно признал Ланг, и его белобрысый соратник

несколько раз кивнул. – Я не знаю, насколько она последовательна в осуществлении своих благих намерений, но первое время она действительно

старалась. Юэн, принеси еще пита…

Белобрысый лишь мелькнул туда-сюда. Пиво появилось перед вождем

мгновенно. Вождь отхлебнул. Предложить выпить гостям ему и в голову не

пришло. Вождь был не дрессирован. Или, быть может, он давно стряхнул с себя

путы дрессировки.

– Но, понимаете, я боюсь, что ей сейчас не до того. Сейчас ей мало дела

до зоопарка.

– Почему? – удивилась Скалли. Малдер смолчал. – Она производит

впечатление такой деловитой, такой рачительной хозяйки…

– Она такая и есть, – кивнул Ланг. – Но сейчас она судится с какой-то

африканской страной… как ее… никогда не помню названий этих. Хороший

термин придумал пару лет назад наш Госдеп – “фэйлд стэйтс”. “Неудавшиеся

страны”. Так вот, одна такая неудавшаяся вздумала выступать. Дело в горилле

по имени Софи, она родом уз той страны. Черт… Маланда… Угайя… нет, не

сообразить. Юэн, ты не помнишь?

Белобрысый отрицательно покачал головой-За все время разговора он не

произнес ни слова. Стоял, прислонившись спиной к стене, управлял

видеотехникой и выполнял прочие распоряжения.

– Ну, ладно, какая разница. Десять лет назад Уилла привезла, эту Софи

как раз из той страны. Как-то протащила через таможню, воспитала прямо будто

своего ребенка. Утверждает, что горилла научилась разговаривать, понимает

более тысячи слов и способна отвечать знаками… Теперь правительство этой

Маланды требует вернуть гориллу на родину.

– Зачем? – искренне удивился Малдер.

– Да кто их там поймет? Может, туристам показывать. Они же работать не

умеют и не хотят, живут только за счет турбизнеса… ну, и подворовывают, конечно.

– Вы думаете, Уилла выиграет процесс?

– Не знаю.

– Вы переживаете за нее?

Лайг пренебрежительно махнул рукой.

– В этом конфликте обе стороны одинаково отвратительны. С чего этой

Маланде приспичило депортировать гориллу, я знать не знаю, мало, что ли, у

них своих горилл… но уверен, что Софи там не поздоровится. Однако и

позиция Уиллы… Это прекрасный пример империалистической политики в

отношении животных. Превратить живое существо в игрушку для удовлетворения

собственных эгоистических инстинктов! Держать зверя в доме! Кормить с

ложечки! Чуть ли не в постель к себе класть!

Сумасшедший дом, в который раз подумала Скалли. Она очень любила собак

и кошек, и те ее любили. Обожала белочек. Она понимала сложности социальных, расовых и внешнеполитических проблем, – но тут простая, как дважды два, с

детства ясная и очевидная вещь вдруг оказалась запутанной донельзя. Ее это

злило.

– Все животные должны жить на свободе, – закончил Ланг. Словно

последний гвоздь забил. Наверное, подумал Малдер, именно с таким видом

повторял время от времени тот римлянин: “Карфаген должен быть разрушен”. А

кстати, как его звали? Сципион? Катон? Не помню…

В общем, Маланда. Малдер безо всякой симпатии усмехнулся сам над собой.

Вернусь домой – надо будет посмотреть. Совсем отупел от работы.

– Даже если это будет стоить какому-то человеку жизни? – спросил он.

Лэнг высокомерно усмехнулся и отхлебнул пива.

– А пусть не стоит на пути свободы, – отрезал он.

– Спасибо, мистер Ланг, вы нам очень помогли, – сказал Малдер после

небольшой паузы.– Мы с вами еще свяжемся.

Когда они выходили из помещения штаб-квартиры, взгляд Скалли задержался

на лежащей на одной из полок, полуприкрытой какими-то бумагами, видеокамере.

Наверное, этой камерой и делались все эти нелепые съемки, подумала она.

Но как же все-таки эти сумасшедшие туда пробирались и снимали так, что

Митчем ни разу ничего не заметил? Виртуозы…

Не сговариваясь, они решили поразмышлять и пройтись. Пешком.

Кругами вокруг своей машины.

Дело шло к вечеру. Воздух был свежим и чуть зябким. Все-таки северный

штат; милях в трехстах, за озерами Панд – Орей и Кёр д’Ален, да за

городишком Москва – к счастью, не тем, где Кремль и Ельцин, – уже была

канадская граница. Рыжая сухая листва покрывала не тронутую ремонтом гладь

шоссе – движение было перекрыто, и стремительный лёт бесчисленных

автомобилей не тревожил ее последний покой. Скалли, немного впав в детство

от нестандартной прогулки, принялась загребать листья ногами. Листья покорно

шуршали, собираясь рыхлыми цветными волнами. Покорно. Я стараюсь добиваться

от подопечных полной покорности, вспомнились Скалли слова Митчема. Ей

сделалось не по себе, она посмотрела себе под. ноги совсем новым взглядом. В

голову ей пришла неожиданная мысль: интересно, скольких мошек-букашек и

вообще микробов я давлю на каждом шагу? Ей сразу захотелось пойти на

цыпочках и поскорее забраться в кабину. Потом она сообразила, что для мошек

и микробов широкие протекторы несущегося “крайслера” еще более фатальны. Она

поглубже засунула руки в карманы пальто и встряхнула головой. Бред. Не

хватало еще заразиться.

Похоже, Малдер думал о чем-то подобном, потому что, нарушив, наконец, затянувшееся элегическое молчание, проговорил: – И ведь все это происходит в зоопарке, Скалли. Там, где должна быть

радость, где должна возникать любовь между людьми и меньшими братьями

нашими…

И этот туда же, подумала Скалли и подчеркнуто деловито проговорила: – По крайней мере, мы нашли подозреваемых.

– Ты думаешь, это они выпустили слона?

– Слониху, – поправила Скалли, ощутив какую-то смутную обиду на Малдера

за то, что ему настолько все равно, слон это был или слониха. И тут же

окончательно взяла себя в руки. Нет, все же этот бред на редкость заразен, подумала она. На редкость. Хуже гуманоидов.

– Ты же слышал, – сказала она. – Все животные должны жить на свободе.

– А как насчет показаний свидетелей и записи видеокамер? Слона не видел

ни один человек. Только уже утром, на шоссе. И на пленке его не видно.

Слониху, хотела сказать Скалли, но сдержалась. Какая, в сущности, разница?

– Видишь ли, – немного лекторским тоном начала она,– во-первых, уборщики в зале страховой компании были просто в шоке. Они могли не заметить

сло… на, потому что он уже удалился от здания, когда они, наконец, смогли

подбежать к окнам. С другой стороны, участок дороги, где погиб человек, был

очень ярко освещен. Слон пришел из темноты. Ты же прекрасно знаешь, как плохо мы видим, когда смотрим с яркого света в темноту. Немудрено, что они

ничего не заметили. Что же касается камер, то я осмотрела их, они устарелые

и очень невысокого качества. Они просто-напросто могли не зафиксировать

серое на сером фоне стен.

– Вот ты все и объяснила, – тихо сказал Малдер, чуть улыбнувшись.

– Ты не согласен?

– Нет. Эти ребята из ВАО только болтать горазды.

– Не скажи. Эти их съемки – работа, достойная спецагентов. Ты заметил

видеокамеру?

– Да.

– Ты понимаешь, что она лежала там не просто так, а наготове?

Малдер не ответил.

– Я не удивлюсь, если у них на ближайшее время запланирована какая-то

очередная акция, и они обязательно постараются заснять свой успех.

– Успех в чем?

– Ну, скажем, в попытке освободить кого-то еще. Ты же слышал, как

сказал этот Ланг: кто-то нас опередил, и это для нас самое обидное… А

тогда пойдет уже совсем иная игра. Мисс Эмброуз проговорилась, что зоопарк

испытывает серьезные финансовые затруднения. Если сбежит еще один зверь, его

вообще могут закрыть. То-то будет радости активистам ВАО!

– Пожалуй… – согласился Малдер.

– А у тебя иные соображения? – чуть самодовольно спросила Скалли.

– Пожалуй… – повторил Малдер и остановился. Скалли остановилась тоже.

Малдер каким-то невидящим взглядом уставился на залитые рыжей дымкой заката

бескрайние рыжие холмы, волнами уходящие вдаль.

Когда такое перед глазами, легко поверить, что человек на планете еще

не появился, подумала Скалли.

– Когда я смотрел документы зоопарка, я обратил внимание на странную

вещь, – сказал Малдер. – Вернее, скажу осторожнее: на вещь, которая

показалась мне странной.

– Что такое? – недовольно спросила Скалли. Если Малдер начинает

говорить о странных вещах – пора в машину. Но напарник стоял, немигающими

глазами глядя то ли в тысячелетия, то ли в звездные бездны…

– За последние три года в зоопарке довольно часты были случаи

беременности. И самок тех или иных животных – и ни одна беременность не

завершилась благополучно. Ни одна. Причем я так и не понял… отнюдь не всем

самкам в зоопарке могли найтись -подходящие партнеры. Непонятно, с кем их

спаривали. Ни одной не удалось разродиться. Ни одного детеныша не удалось

спасти.

– Ты считаешь, череда неудачных беременностей как-то связана с тем

насилием и жестоким обращением, которые якобы творил над несчастными

брюхатыми зверушками наш мужественный Эд Митчем?

Малдер помолчал.

– Когда нас вызвали сюда, мне сразу показалось, что название городка

мне где-то уже встречалось, – сообщил он потом. – Совсем в другом контексте, по другому поводу… Фэйрфидд. Теперь я вспомнил: в двадцати милях к югу

здесь испытательный полигон ВВС. Экспериментальная авиабаза.

Он так это говорил, что Скалли ощутила неприятный, почти мистический

холодок.

– Я замерзла, – сказала она, чуть сварливее, чем хотела.

Малдер очнулся.

– Идем в машину, – заботливо сказал он.

Они пошли к машине.

– Хорошо, – сказал Малдер. – Ты и впрямь займись этими лохматыми

зверолюбами, а я…

– Что – ты?

– Я вернусь в гостиницу… мне надо посмотреть свои записи.