Текст книги "Как Григорий Бельский стал Малютой Скуратовым"

Автор книги: Вячеслав Лялин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Да ну, – удивился Малюта.

– А как же, государь заботиться о своих верных слугах. И если кто ему верно будет служить, как собака грызть его недругов, тому от государя будет великая милость. Так и знай.

– Уж я господин десятник расстараюсь.

– Старайся Скуратов сын, а ежели что не так, – Киреев сжал свою огромную ручищу в кулак и поднёс к лицу собеседника, чтобы более наглядно показать, что бывает с ослушниками царской воли.

Но Малюта не собирался перечить царю. Он его верный холоп и царская воля для него закон.

Расположившись в дозоре, опричники были десятником расставлены по постам. Нужно было зорко следить за дорогой и никого не пропускать к Александровской слободе. А так же никого, без подорожной записи оттуда не выпускать.

Днём служба была не трудной. В слободу к государю на поклон проследовала небольшая группа коломенских купцов, искавших заступничества от притеснений воеводы. Да возвратился отряд опричников из Переяславль-Залесского уезда, с богатым обозом. Ночью дежурить было тяжелее. Было холодно. Чтобы согреться приходилось топтаться на месте. Даже костёр не согревал. За полночь потянуло в сон. Малюта дважды смыкал глаза, погружаясь в сон, но тут же одергивал себя, растирая лицо снегом.

По небольшой надобности Малюта отошёл от дозора в густой валежник. Вдруг перед ним промелькнула какая то тень. Сон вмиг улетучился, и кровь прильнула к голове. Застучало в висках. Обострилось зрение. Малюта сильно сжал в руке рукоятку сабли.

Сделав несколько шагов вперед, Малюта остановился. Затаив дыхание он напряг слух. Но кроме завывания ветра ни чего слышно не было.

Вдруг, Малюта расслышал сзади слабый хруст снега и мгновенно, выдернув саблю из ножен, развернулся на пятках. Его проворность спасла ему жизнь. Из темноты на него набросился неизвестный. Малюта отбил удар и сам перешёл в нападение. Его противник явно уступал в мастерстве и вскоре двумя мощными ударами Малюта выбил из рук противнику саблю.

Неизвестный, лишившись оружия, опустился на колени и взмолился о пощаде:

– Ради Бога помилуй, не убивай.

– Кто таков? – грозно рявкнул Малюта.

– Я из Александровской слободы Можайский городовой дворянин Ивашка Прошин сын, состою в опричном войске.

– Что здесь делаешь?

– Хочу добраться до Можайска.

– А подорожная у тебя есть?

– Нет.

– Ах ты собака драная, – выругался Малюта. – Как ты мог нарушить царскую волю и самовольно оставить слободу.

– Да я семью хотел навестить. Там жинка моя и ребятишки болеют. Вот провиант им хотел свезти. Боюсь, помрут с голоду.

– Да ты государю на верность присягал. Для нас нет ни семьи, ни родных, ни отца с матерью, только государева служба. Понятно тебе.

– Всё понимаю, прости, – взмолился Иванка Прошин. – Пропусти, Христом Богом прошу. Не дай погибнуть детишкам моим. Век за тебя стану Бога молить.

Малюте на мгновение стало жалко можайца, но он быстро отогнал от себя эти преступные для царского слуги эмоции и, схватив пленника за шиворот, потащил его к дозору.

На следующий день полуживого Иванку Прошина, закоченевшего на холоде, доставили в Александровскую слободу. Царская расправа была быстрой и жестокой. При скоплении опричников в назидание, с него содрали кожу. Так Ивашка Прошин сын погубил себя и свою семью.

Малюта же за верную службу был отмечен царём.

– Эй, Григорий Лукьянов сын Скуратов, – окликнул Малюту царский оружничий Алёшка Басманов, самый близкий к царю в опричнине человек.

– Слушаю господин оружничий.

– Вот тебе за верную службу царский гостинец, – Басманов бросил к ногам Малюты червлёные сафьяновые сапоги.

Дорогой царский подарок был как нельзя кстати. Да за такие сапожки можно на Москве запросто выторговать целых пятнадцать алтын.

Незаметно, за царёвой службой в Александровской слободе, пролетел целый месяц. Малюта обвыкся и уже считал себя заправским опричником. Он дважды представал пред грозные царские очи и имел с государем беседу. Иоанну Васильевичу новый опричник приглянулся. Было в нём что такое, что нравилось монарху. Преданный собачий взгляд и решимость не щадя живота своего выполнить любой царский приказ. Особая ненависть к боярам и воеводам. Такие, рассуждал царь, ни перед чем не остановятся. Прикажи им хоть отца родного разрубить, исполнят, не моргнув глазом. Поэтому царь не обделял своих верных слуг своей милостью.

Одним ранним утром десятник Ромаха Киреев принёс Малюте подорожную.

– Собирайся, на поживей.

– Едем куда?

– На Москву.

– Вмиг соберусь, – обрадовался Малюта. – Бояр едем щипать?

– Государь жалует нас дворами на Арбате, – с гордостью объявил Киреев.

– Вот это царская милость, так милость, – не верил своей удачи Малюта, иметь свой собственный двор на Москве было пределом счастья.

Целая полусотня опричников выехал в Москву, чтобы занять дворы на Арбате. Царь Иоанн Васильевич решил расселить своих верных слуг на Москве образовав целый опричный квартал.

Осмотрев двор, Малюта спешно перевёз из деревни семью. Жену, трёх дочек и сына Максима.

На широкую масленицу в гости к Малюте Скуратову пожаловал десятник Ромаха Киреев. Он навещал дворян своего десятка, внимательно осматривал их дворы. Подробно расспрашивал новосёлов о хозяйстве. Выслушивал просьбы и наветы на соседей.

– Что Малюта Лукьянов сын, вижу, доволен хозяйством.

– Да грех жаловаться Роман Иванович.

– Двор у тебя добротный. Во всём ряду такого ладного не сыщешь. И семья у тебя хорошая, дружная. И угощенье пригожее, – нахваливал старания своего подчинённого десятник. – Только помни, кому всем обязан. Царю-батюшке и меня грешного не забывай.

– Да как можно Роман Иванович, по гроб жизни буду вам обязан. Всей семьёй за вас Бога молить стану.

– Всё у тебя ладно, только вот смотрю в избе бедновато.

– Да не с чего разжиться, – тяжело вздохнул Малюта. – Пока двор выстроил, семью перевёз. Где уж добром обзавестись.

– Так помогу, – предложил десятник.

– Да как? – растерялся Малюта.

– Эх ты садовая голова, – усмехнулся Киреев.

– Научи Роман Иванович, век не забуду, – взмолился Малюта.

– Есть у тебя на примете какой богатый дворянин? Особливо какого не жалко. Может, повздорил с кем? Претерпел какие нападки? Главное, чтобы у него в закромах хлебушек был, а не одни мыши.

– Как же есть такой, Илья Жохов. В полках в Полоцком походе головой был. Уж больно лютовал. Нашему брату спуску никакого не давал. Так всех зажал, что продыху не было. А в Полоцке всё к рукам прибирал. Никому поживиться не давал. Какой прибыток есть, так с того половину ему, окаянному, отдай. Иначе замордует. На полковые деньги и двор на Москве себе выстроил. Тут не далече в Сивцев Вражеке.

– Вот и славно. С него и начнём. Он свой карман набивал, а царскую службу не служил. О себе лишь пёкся. Вот мы его, изменника, и подведём под царскую руку.

– А выгорит?

– Ещё как.

– Помоги Роман Иванович, научи, век не забуду. И барыш пополам.

– Зараз сладим это дельце.

По совету опричного десятника Малюта Скуратов, через дьяка Тимофея Курицына подал на имя царя челобитную на притеснения со стороны московского дворянина Ильи Жохова.

– А какая вина на нём? – отложив перо, спросил дьяк Курицын. – Что в грамоте писать?

– Пиши, – выпучив губы, Малюта встал вспоминать наставления десятника. – Тот Илейка Михайлов сын Жохов, что из старомосковского боярского рода Нестора Рябца, однодворец бояр Квашниных да Самариных, что творили беззаконие на русской земле, подвергая царскую жизнь опасностям и желая извести царя и великого князя всея Руси Иоанна Васильевича. Так тот Илейка тот во время ливонского похода был головой в большом полку вора и изменника князя Андрейки Курбского, замышлял там против государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича.

– Ты вины его все доподлинно перечисли, – посоветовал Тимофей Курицын.

– Пиши, что Илейка тот с вором и изменником князем Андрейкой Курбским был заодно. Всячески хулил государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича. Говорил, что пора на Москве нового государя посадить, который будет бояр чтить и дарует им большую волю. Призывал в войсках кликнуть на царство Старицкого князя. А то и пригласить польского короля и папежских попов. Веру хотел на Руси переменить.

Малюта продолжал высказывать обвинения против головы Жохова, а дьяк тщательно всё записывал, стараясь писать грамотно и красиво, зная, что сея бумага непременно будет зачитана государю.

В конце челобитной, когда все наветы против государя и православной веры были оглашены, Малюта добавил свои обиды.

– А тот Илейка Жохов чинил мне, рабу твоему Гришке Скуратову сыну всяческие обиды. Да задолжал немалые средства, что силой выманил для собственной нужды у меня, твоего верного слуги.

Закончив челобитную, дьяк попросил Малюту приложить к челобитной свою руку. Дело сделано, на попятную идти уже невозможно. Но всё равно боязно. А вдруг повернётся всё не так. И тогда не сносить головы. Царь только бровью поведёт и нет уж человека. Близкие к царю опричники, его верные псы, налетят, как голодные коршуны, и разорвут в клочья. Тогда конец. Поэтому Малюта, немного опасаясь за свою жизнь, медлил. Но помолившись, он взял бумагу и скрепил челобитную своей подписью.

Правосудие в Александровской слободе было быстрым. Когда царю донесли об изменах его московского дворянина Ильи Жохова, государь велел незамедлительно призвать его к ответу. А его имущество передать пострадавшем, то есть Малюте Скуратову. При этом проверять правдивость обвинений никто не собирался. Малюта был опричником, ближним царским слугой и ему была большая вера.

Уже на следующий день в Александровской слободе был снаряжён небольшой отряд близких царских слуг. Опричники под командой десятника Ромахи Киреева отправились в Сурожский стан в деревню Горка, что располагалась близ Звенигорода, родовую вотчину Ильи Жохова.

Хозяина Горок застали врасплох. Он не ждал беды, и поэтому появление на его дворе царских опричников стало, для знатного дворянина полной неожиданностью. Жохов был напуган и еле держался на ногах. Но переживания за своих домочадцев перевешивали его страх.

– Какая вина на мне? – обратился Илья Михайлович к опричному десятнику.

– По царскому указу, московский дворянин Илейка Михайлов сын Жохов, – не обращая внимания на стоны хозяина, степенно читал царский указ Ромаха Киреев, – за измены подлежит казни.

– Как так, – едва не потеряв сознание, упал на колени Жохов. – Навет это, навет. Я верный царю слуга.

– Государь Иоанн Васильевич повелевает выдать Илейку Жохова верному своему слуге Григорию сыну Скуратову головой.

Услышав царский приказ, Жохов, не поднимаясь с колен, ухватился за полог кафтана Киреева и запричитал:

– Как же так Роман Иванович, как же так?

– Такова царская воля, – объявил десятник.

– За что?

– Царю видней.

– Что ж со мной будет?

– А как сам думаешь, – засмеялся Ромаха Киреев.

– Роман Иванович пощади, – взмолился Жохов. – Мы ж не чужие люди. Сваты, как ни как. Ведь ты ж крестил дочку князя Хотетовского, а она моя свояченица. Не погуби Роман Иванович, Христом Богом прошу.

– Да не я тут главный, твоя жизнь теперь всецело в его руках, – указал на Малюту десятник. – Ему теперь тебя и твою семью казнить или миловать.

Жохов бросился к Малюте, но опричник уже выхватил саблю и с такой силой рубанул недруга, что у него раскололась голова. Жохов рухнул на землю, обагрив кровью собственный двор. К погибшему, рыдая, бросилась жена, но и она была срублена одним махом.

Разделавшись с хозяевами, опричники разбрелись по двору, распугивая дворню. В горнице, перед иконами дрожа от страха и отбивая земные поклоны, укрылся сын погибшего Ильи Жохова с женой. Их участь была бы ужасной, но за молодых заступился десятник, помня о своём отдалённом родстве с Жоховыми. Опричники не осмелились перечить командиру и занялись грабежом, деля дворянское добро.

Писец составил опись конфискованного у изменника Илейки Жохова добра. При этом только Малюте Скуратову по описи отошла добрая половина имущества казнённого.

После удачного рейда в Сурожский стан, Малюта вернулся домой, в свой двор на Арбате. Вернулся не один, а с пятью холопами и тремя подводами скарба. Встречать батю выскочили его дочки и любимец сын Максимка.

– Ой батя сколько подвод с добром, – радовался Максимка.

– А гостинцы нам привёз, – вторила брату старшая дочь Елена.

– Всем вам курносые будут подарки, – разомлел Малюта.

Будучи настоящим зверем по отношению к врагам, он был нежен и мягок в душе, особенно со своими родными. В своих детях Малюта души не чаял. И старался он выбиться в люди, только чтобы вытащить из грязи и нищеты на свет Божий своих чад, чтобы в жизни им было не так трудно, как ему. И для этого, Малюта не останавливался ни перед каким грехом.

– Батюшка, это всё теперь наше, – щебетали дочери, перебирая наряды и любуясь отрезами заморской материи.

– Батя, а это мне? – восторгался Максимка дорогим кизилбашским кинжалом с усыпанной каменьями рукояткой и обрамлённой золотой нитью ножнами.

– Тебе сынок, – добродушно улыбался Малюта.

– А сабля то хороша, – бросив разглядывать восточный кинжал, Максимка схватил литовский палаш.

– А вот ещё подарочек, – Малюта развернул зипун и протянул сыну редкой работы, витованный птицей, шведский самопал. – Вот грозное оружие.

Самопал был действительно диковинный. Максимка такого самопала никогда не видывал. Поэтому схватив подарок, он целый день не выпускал его из рук, пока не уснул за полночь.

Возвратившись в Александровскую слободу, Малюта от сослуживцев узнал, что расправу над царским изменником Жоховым приписал себе десятник Ромаха Киреев. Ему досталась и государева милость. Теперь он стал полусотником.

Новость сильно расстроила Малюту. Роль Киреева в деле Жохова была не последней, но и Малюта приложил к этому руку. И почувствовав себя несправедливо обделённым, затаил обиду на бывшего десятника. Сразу обратиться к государю он побоялся и решил посоветоваться с Василием Грязным.

Грязной, как и Скуратов, происходил из беднейшего рода Ильиных и только благодаря опричнине выдвинулся по службе. Поэтому был предан царю и люто ненавидел царских врагов, князей да бояр, от которых вдоволь натерпелся в ранние годы.

– Василий Григорьевич дозволь тебе слово сказать, – с почтением обратился Малюта к Грязному.

– А, Григорий Лукьянович, – завидев товарища, улыбнулся Грязной. – Ты теперь у нас в героях значишься. Такого упыря, как Илейка Жохов, разоблачил. Вырвал с корнем измену. За это тебе государева милость и слава великая.

– Да я как раз, Василий Григорьевич, хотел поговорить с тобой на счёт Жохова.

– А что случилось, – заподозрив неладное, насторожился Грязной.

– Не знаю с чего начать.

– Давай по порядку.

– Ромаха Киреев не всё доложил государю.

– Рассказывай всё, что знаешь о полусотнике.

– Как прибыли мы на двор Жохова, так царский отступник стал с Киреевым разные речи вести.

– Всё сказывай. Какие речи вели?

– Что мол они давние товарищи. Служили в Ливонском походе вместе. Да к тому же они кумовья. Так вот Киреев хотел изменника Илейку пощадить. Если бы не я, то Жохов, остался бы жив. Потому как бывший десятник желал его отпустить. А когда Жохова предали смерти, то спас его сына с женой. Отпустил их на все четыре стороны. А при дележе имущества изменника заботился не о государевом прибытке, а и своей мошне. Весь самый ценный Жоховский скарб себе присвоил. Да и того, видно, ему мало, перед царём одного себя нахваливал и все государевы милости себе присвоил.

– Вон как, – покручивая ус, обрадовался Василий Грязной.

Он был доволен рассказом товарища. Ромаха Киреев давно ему не нравился. Слишком большую власть набирал этот выскочка, становясь опасным конкурентом. Старшие опричники, сплотившиеся вокруг царя с первых дней образования опричного двора, ни кого не подпускали к государю. И было бы не плохо немного проредить ряды конкурентов.

– Что скажешь Василий Григорьевич?

– Пошли к дьяку Курицыну, – предложил Грязной. – Пусть составил челобитную государю.

Вскоре челобитная на Ромаху Киреева с перечислением его измен была представлена государю. Иоанн Васильевич был в страшном гневе. Измену среди своего ближайшего окружения он не терпел. Не для этого он окружил себя особым войском, чтобы в его среде терпеть изменников.

За ослушания и измены Ромаха Киреев был прилюдно казнён в Александровской слободе. А его имущество было отписано Малюте Скуратову. Особой царской милости удостоился, и Василий Грязной.

С тех пор некая дружба завязалась меж Скуратовым и Грязным. Малюта очень нуждался в покровители, понимая, что без поддержки, в надежде лишь на царскую милость, пробиться на верх будет трудно.

Царская служба была по нраву самолюбивому опричнику. Но не всё было так гладко. Время шло и, несмотря на усердие и прилежание, положение Малюты нисколько не менялось. Он по-прежнему оставался рядовым опричником.

– Тут в опричнине тоже не просто выбиться в люди, – как-то пожаловался Малюта своему новому товарищу. – Тут все ближние к царю места уже заняты такими же худородными людишками. Они мёртвой хваткой держатся за царскую милость, нас к государю и на пушечный выстрел не подпустят.

– Не ропщи Григорий Лукьянович, авось выслужишься.

– Доколе ждать, сил нет.

– Да ты ведёшь себя не правильно.

– Ты о чём?

– Ты хочешь сразу пред царские очи явиться и получить царёву милость, а нужно зайти с другого бока, – посоветовал Василий Грязной.

– Это как?

– А ты приблизься сначала к кому-нибудь из видных опричников. Стань им верным человеком, а потом через них и подвинешься ближе к царю.

– А ты Василий Григорьевич голова, – обрадовался Скуратов.

– Я плохому не научу.

– А к кому следует приблизиться?

– Выбирай самого могущественного.

– Их же двое, Алексей Данилович Басманов, да Афанасий Иванович Вяземский. Они сами постоянно бодаются за царскую милость.

– Станем на сторону Вяземского, он сейчас ближе всех к царю сидит, а ему верные люди ой как нужны, чтобы удержаться на своём высоком месте, – предложил Василий Григорьевич.

Так и решим, – согласился с товарищем Малюта Скуратов.

На следующий день, уезжая с отрядом Василия Грязного в Ярославский уезд, для царского суда Малюта Лукьянович разжившись во время рейда двумя кафтанами из прочной бумажной ткани и толстого слоя войлока, богатой упряжью, да дорогим татарским оружием решил преподнести свою добычу князю Афанасию Вяземскому.

Князь Афанасий Иванович дары принял, смекнув, что в лице Малюты приобретает верного и преданного помощника. Поэтому решил приблизить этого безжалостного опричника к себе.

Ранним утром в келью к Малюте ввалился Василий Грязной.

– Спишь, уж солнце в три дуба, а ты дрыхнешь без задних ног.

– Так ведь только с Каринской заставы, только прилёг соснуть часок, – проворчал недовольный Скуратов. – Случилось чего?

– Вот тебе одежонка, – засмеявшись, Василий бросил к ногам товарища чёрную холщёвую рясу.

– Что это?

– Одевай.

– Ни как в монахи меня хочешь записать.

– Да будешь монахом при государе.

– Да ты, что смеёшься?

– Пока ты на кордоне дежурил, государь учредил при своей особе особый монастырский устав. Теперь будем жить монастырской жизнью. Архимандритом будет сам Иоанн Васильевич, при нём три сотни лучших монахов из ближних опричников.

– Ты то в монахах?

– А то.

– Стало быть, и я тоже?

– Я постарался, замолвил про тебя государю словечко. Напомнил про твои службы. Так вот ты теперь в царском монастыре пономарь. Заметь не простой монах, а при должности. Так что цени царёву милость.

– Спаси Христос тебе Василий Григорьевич, – облачаясь в сутану, благодарил товарища Малюта. – Бога за тебя буду молить.

– Да и князь Афанасий Вяземский руку приложил, – добавил Грязной.

– И за него молиться стану, – перекрестился Скуратов, радуясь в душе, что угодил всесильному опричнику с подарком.

– Поспешай на службу пора.

В слободской церквушке, куда с трудом вмещалось близкое царское окружение, проводилась церковная литургия.

Царская дума

Занятый делами в Александровской слободе и расправами над неугодными боярами и воеводами царь совсем не уделял внимания военным делам. А дела в Прибалтике шли с каждым днём всё хуже и хуже. Русские войска терпели поражения. Не внушала радости и обстановка на литовских рубежах.

– Почто печален царь-батюшка, неужто опять твои воеводы не шлют из Ливонии хороших вестей?

– Эти паршивые изменники только и думают, что о своём прибытке, а о царской выгоде не пекутся, – грозно молвил Иоанн Васильевич.

– Истину говоришь государь, – льстил царю Афанасий Вяземский. – Сколько ты для них сделал, собрал такое воинство со всей земли русской и вверил им в управление, а они не могут разметать этих ничтожных ливонцев да литвинов. Они от одного вида наших войск должны разбежаться, а бездарные воеводы медлят. Трусы они и не ценят твою милость.

– Сам всё знаю, но послать в Ливонию более некого, – сетовал государь. – Кому доверить войско?

– А что если тебе самому государь встать во главе русского войска. Тем самым утрёшь нос земским боярам, твоим недругам, когда разгромишь всех врагов. Только при упоминании твоего имени все враги рассеются, и Ливония ляжет к твоим ногам. В раз с войной покончим.

Слова князя Вяземского поддержали другие видные опричники, сторонники князя. Они принялись расхваливать могущество царя и его полководческие способности.

Выслушав своих ближних людей, царь призадумался. Идея с большим походом ему понравилась. А что если и вправду попробовать выступить из Москвы с огромной армией и разом сокрушить врагов. Так можно быстро разрешить все трудности, связанные с затяжной войной в Прибалтике. Государя давно беспокоили тревожные известия от воевод, увязших в бесконечных сражениях с ливонцами и пришедшими к ним на выручку литовцами и шведами. Сражаться против большой коалиции стране было не под силу. Требовалось принять какое-то важное решение, чтобы разом переломить ход войны. Поэтому советы о большом походе высказанные его ближайшим окружением понравилось царю. Это был выход из создавшегося затруднительного положения. Тем более это шло в разрез с донесениями воевод, которые настаивали на прекращении боевых действий и скорейшем заключении перемирия. Как сговорившиеся воеводы твердили, что воевать против нескольких государств русское войско не сможет, и чтобы сохранить хоть какие-то завоевания в Прибалтике необходимо принять все условия противника. Их доводы царю не нравились. Более того, читая донесения из Ливонии государь закатывал страшную истерику, всячески поносил воевод грозя им лютой расправой. Уступать завоёванные земли в Прибалтике Иоанн Васильевич не хотел и старался удержать их за собой любой ценой. В силу литовско-польской и шведских армий он не верил, считая донесения воевод об их могуществе сильно преувеличенными. Он слепо верил в несокрушимость русского воинства, основываясь на относительно лёгких победах над ливонскими рыцарями. Поэтому государь согласился на большой поход.

Дьяк записал государев указ, и гонцы спешно разнесли царскую волю во все русские земли. На Москве стало собираться большое войска. Со всех окраин к столице потянулись боевые отряды. Земское ополчение, дворянская конница, боевые холопы и отборные сотни хорошо вооружённых опричников.

Наконец к сентябрю месяцу, после уборки урожая, все приготовления были готовы. Отслужив молебен, царь во главе мощной армии выступил из Москвы. Государь намеревался бросить в решительный бой весь цвет русского воинства.

Следуя на ливонско-литовский театр боевых действий огромное русское войско, двигаясь с черепашьей скоростью, растянулось на многие километры. Царя сопровождала огромная свита, образовал элитный, но совсем не боеспособный, государев полк.

Перед самым выступлением в поход, князь Афанасий Вяземский вызвал к себе своего ближнего помощника Малюту Скуратова.

– Что прикажешь, Афанасий Иванович? – поклонился Малюта.

– Вот Малюта Григорьевич тебе царская милость, – объявил Афанасий Иванович. – За твою верную службу царь и великий князь Иоанн Васильевич жалуют тебя третьим головой в государевом полку.

Никак не ожидавший такой награды, Малюта так расчувствовался, что бросился в ноги к своему благодетелю и целовал ему руки.

– Полно, – насладившись раболепием своего слуги, князь Афанасий одёрнул руку и повелел Малюте встать с колен.

– Благодарствую Афанасий Иванович, – продолжал кланяться Малюта.

– Но помни Малюта Лукьянович, кто твой заступник и впредь будь мне верен.

– Век буду вам благодарным.

– Теперь иди, принимай должность, поступаешь под команду второго головы Василия Грязного.

Князь Вяземский скрылся в своём шатре, а Малюта ещё долго стоял на одном месте не в силах пошевелиться. Он ещё не верил своей удаче. Вот он ранее затрапезный городовой боярский сын, теперь младший командир. Его команды станут исполнять подчинённые. Простые дворяне станут ломать перед ним шапку. В его кармане заведутся денежки, а поместный оклад увеличится вдвое. Это ли не счастье.

Так рассуждал Малюта Лукьянов сын Скуратов-Бельский благодаря Всевышнего за то, что вразумил его послушать старшего брата и примкнуть к опричному войску. Он посетил шатровую церковь и истово помолился, прославляя Господа, что вразумил царя-батюшку отрешиться от земского боярства и призвать к себе в опричный удел простых служилых людей.

После тяжёлых трудов во имя государя Иоанна Васильевича, Малюта получил возможность навестить в Москве родных. Не теряя времени он с большими гостинцами прибыл домой.

Дочери всегда с нетерпением ожидали возвращения родителя, особенно радуясь щедрым родительским подаркам. Малюта любил дочерей и ни в чём им не отказывал. Балуя их красивыми нарядами.

– Ни чего, вот окрепну при государе, выдам вас замуж за родовитых князей, – мечтал Малюта.

– Ох, что ты батюшка, прямо за князей, – смеялась самая озорная из сестёр Мария.

– Да именно за князей.

– Как в сказке.

– А, что тут такого. Станете княгинями, будете ближними при царицах. Заживём. Ещё все нам завидовать будут.

– Да нам и так не чего Бога гневить. И так живём хорошо. Сытно. Всем на загляденье.

– Этого мало, – не унимался Малюта.

– Да что ж ещё?

– Нужно подняться на самый верх. Стать в один ряд с князьями да боярами.

– Да на что нам батюшка с боярами равняться, боязно.

– Чего ж боязно?

– Так государь бояр не жалует. Головы им рубит. А если мы станем им ровней, так и нас государь не пощадит. Ведь скоро бояр да князей совсем не останется.

– Да глупая ты Маруся.

– Чего так батюшка?

– У бояр вся сила. С ними и царю не сдюжить. Бояре, они навсегда. У них вся власть и сила.

– А как же вы опричники?

– Мы что, мы на время. Вот поднимемся наверх, станем боярам ровней и управлять Русью будем.

– Не пойму тебя батюшка.

– А тебе и понимать ничего не нужно. Не бабье это дело. Вам нужно деток рожать, да хозяйство вести. А об ваших мужьях я позабочусь.

Дочери засмеялись и убежали в светлицу.

Малюта остался в горнице с женой.

– Вот Григорьевна прибыл погостить перед походом.

– Ой, – испугалась супруга. – В поход. А как же служба в слободе. Неужто государь отрешил тебя от себя. Не что опала на нас, грешных. За какие грехи.

– Не скули, не в опале я.

– Что тогда?

– Государь самолично выступает в поход.

– Куда ж следует государь.

– Пойдём в Ливонские земли, на Ригу. Царь хочет овладеть городом и утвердить свою власть. Ворам и изменникам воеводам он более не доверяет, поэтому сам возглавляет армию.

– А ты как всегда в передовом полку, – тяжело вздохнула Прасковья Григорьевна.

– Нет ныне мы птица другого полёта, – с гордостью объявил Малюта. – Теперь я сменный голова в государевом полку. Выше меня из голов только Васька Грязной.

– За что ж ему такая честь? – отметила Прасковья. – Ведь Васька худородный, чуть ли не в охотниках с собаками служил у князя Пенинского. А теперь смотрите в головах в государевом полку.

– Не ёрничай, – одёрнул супругу Малюта. – Мы тоже чай не из знатных бояр. Наш род тоже не велик. Ни отец мой Лукьян Афанасьевич, ни дед Афанасий Евстафьевич на Москве не служили. В городовых дворянах числились по Звенигороду. А Грязные были в чести у князей Старицких. Мне ли с Василием местничать. Нужно знать своё место.

– Ты ж сам говорил, что через опричнину выбиться в люди хочешь, на самый верх.

– Не время ещё.

– А когда время будет, если ты местничать не желаешь.

– Замолчи баба, пока бока не наломал, – цыкнул на супругу Малюта.

А тем временем полным ходом шла подготовка к большому походу.

Собрав большое войско, царь Иоанн Васильевич, после молебна, выступил из Москвы. Русская армия растянулась на многие вёрсты. Ратники заполнили все прибрежные дороги, ведущие к Великому Новгороду.

Иоанн Васильевич намеревался положить конец Ливонской войне нанеся решительный удар по неприятелю и овладеть важным стратегическим пунктом всей Прибалтики – городом Ригой. Под рукой русского царя была самая многочисленная рать и он, веря в свою удачу, был уверен в скорейшей победе. Многочисленное русское воинство двигалось к границе медленно, проходя лишь по десять-пятнадцать вёрст в день и делая частые остановки. И чем дальше войска удалялись от Москвы, тем тревожней становилось атмосфера. Старые опытные воеводы, не смея открыто перечить царю, в начале в личных беседах осуждали решение выступить всем войском. Но со временем взгляды противоборствующих сторон на поход изменились. Земские воеводы, видя неизбежность продолжения военных действий, стали серьёзно относиться к походу, единодушно поддержав царское начинание. Наоборот опричное окружение царя страшилось войны. Опричникам сытно жилось в Александровской слободе, откуда они совершали карательные вылазки в земщину, грабя и разоряя богатые боярские усадьбы и сложить свою голову в опасном Ливонском походе они вовсе не собирались, желая использовать подготовку к походу для расправы с земщиной и утверждения своей власти. Поэтому вожди опричников князь Вяземский и Басманов решились на подлог.

Русское воинство ещё на полпути в Ливонии остановилось лагерем в Ршанской яме.

Малюта отдыхал в своём шатре, когда его посетил Василий Грязной.

– Опять дрыхнешь Григорий Лукьянович.

– Устал Василий Григорьевич, – посетовал Малюта. – Только что сотни объезжал, размещал всех на постой. Сил нет. Соснуть хотел часок.

– Успеешь ещё.

– Случилось чего?

– Сказывают гонец из Москвы прибыл.

– Плохие новости?

– Хуже не куда.

– Так говори, не томи.

– Говоря, что пока на Москве не было царя, бояре начали разговоры о смене Иоанна Васильевича. Желают нового государя на Москве посадить.

– Вон она как, – надвинул шапку на затылок Малюта. – Кого в цари прочат?

– Знамо кого, князя Владимира Андреевича Старицкого.