Текст книги "Агасфер. Чужое лицо"

Автор книги: Вячеслав Каликинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Розги, кандалы и даже карцеры исчезли. Начальство сделало все возможное, чтобы организовать работы, в которых арестанты были бы заинтересованы. Возник целый ряд мастерских, прибыль с которых шла на улучшение положения арестантов, а третья часть заработка копилась, записывалась на их счет и выдавалась сидельцам по отбытии наказания. В санитарном и гигиеническом отношении тюрьма превратилась в образцовое учреждение.

Агасфер поплотнее закутал голову в башлык: продувало даже в крытом экипаже. С «коллегами» и тюремной администрацией «инспектор» поддерживал подчеркнуто-официальные отношения. Иркутяне, не особо скрывая, отчаянно завидовали заезжему из столицы светилу, над которым не было вездесущего начальства. Бергман приходил на службу в выделенный ему кабинет к восьми часам утра, обкладывался вытребованными с вечера бумагами и до обеда занимался ими. Как именно занимался, никто не знал. Строились различные предположения, из уст в уста передавались самые невероятные сплетни.

К полудню «инспектор» уходил, оставив тюремному делопроизводителю список потребных ему на следующий день справок и дел. Обычно он направлялся прямо домой, обедал, отдыхал, а остальное время до позднего вечера посвящал изучению японского языка, для чего шел к одному из обосновавшихся в Иркутске фотографов или владельцев прачечных.

Изредка «инспектора» видели в местном театре, купеческом или офицерском клубе. Везде он держался сдержанно, в споры не вступал, в друзья ни к кому не набивался.

Его супруга выходила в свет и того реже. Она приветливо принимала у себя соседских дам, делилась столичными рецептами стряпни, однако визиты вежливости отдавала через один. Не сплетничала, больше слушала и молча улыбалась.

В конце концов, на «инспектора» Бергмана и его супругу перестали обращать внимание и принимали такими, какие они есть.

…Агасфер выскочил из экипажа, кинул вознице полтинник и принялся вытирать калоши о железную решетку, прибитую, как и у всех соседей, к нижней ступеньке крыльца.

Супруга, Настенька Стеклова, потащила «Мишеньку Топтыгина» в столовую, по пути стаскивая с него башлык, шинель, калоши и сапоги, и торжественно усадила за стол, на котором красовался очередной ее кулинарный шедевр, приготовленный, как правило, под руководством прислуги, повара-арестанта. Осужденных женщин в Александровском централе было крайне мало, и в прислуги-кулинары охотно шли по разнарядке вчерашние мошенники, грабители и даже убийцы. Бергманам, например, прислуживал молодой карточный шулер Константин, в свободное время развлекавший их карточными фокусами и прочими «пассами и вольтами».

…На обед был сибирский борщ и куриные котлетки. А на «десерт» возле тарелки Агасфера лежало письмо из далекого, казавшегося отсюда призрачным, Петербурга.

Письма Настеньке приходили примерно раз в месяц, и всегда отправитель был один и тот же – Софья Быстрицкая, закадычная подруга еще со времен их совместного пребывания в Смольном. Эти письма Настенька каждый раз отдавала мужу с грустинкой в глазах, ведь на самом деле писала не подруга, и не ей. Автором сих посланий, переписанных аккуратным женским почерком, был начальник Разведывательного отделения Генштаба ротмистр Лавров.

Нынче Агасфер пораньше отпустил Константина, взял письмо, однако в спальню, где обычно расшифровывал корреспонденцию, направился не сразу. Усадив Настеньку на колени, он осторожно погладил ее округлившийся живот и пытливо заглянул в глаза, словно спрашивая: ну, скоро ли?

Жена обняла его за шею, догадливо спросила:

– Что, скоро нам дальше отправляться?

Агасфер молча кивнул:

– Я попросил у Горемыкина для переправы через Ангару его личный катер. Все-таки надежней, льды еще не все прошли…

Несмотря на то что газеты того времени взахлеб писали о европейском облике Иркутска, этот город на далекой восточной окраине России оставался еще во многом далеким от мировой цивилизации.

«Город, благодаря своему удачному местоположению и железной дороге, в торговом отношении занимает одно из видных мест среди городов Сибири, с каждым годом его население увеличивается, ежегодно появляется масса новых построек, – писали досужие репортеры. – Грязь на улицах, прежде достигавшая легендарных размеров, ныне отодвигается все дальше и дальше к окраинам. Главные улицы почти все замощены булыжником. На Большой улице местами имеется даже торцовая мостовая. Тротуары имеются на всех без исключения улицах, на главных – большею частью каменные или асфальтовые. Улицы прямы и широки. Освещение окраин – керосиновое, при помощи фонарей Галкина и других систем, центр же освещается электричеством».

Не менее серьезным оставался и вопрос строительства постоянного моста через Ангару. Два раза в год осеннее и весеннее половодья отрезали город от прочего мира. Остро нуждающиеся вынуждены были переправляться через и без того опасную реку среди огромных льдин.

– И потом, милая, мы отправляемся в путь только через неделю. За это время почти все ледяные поля пройдут!

– А там эти ужасные почтовые тарантасы! – вздохнула Настя. – Впрочем, я слышала, что беременным женщинам такая тряска только на пользу. Укрепляются мышцы!

Поцеловав жену, Агасфер с письмом отправился в спальню.

После расшифровки письмо и вспомогательные коды отправлялись в пылающий камин – Агасфер запоминал содержание сообщений дословно и прятал где-то на дальней полочке своего мозга.

Дела в Петербурге оставляли желать лучшего. Для контрразведки Главного штаба ситуация осложнялась тем, что в острую конкуренцию с ней вступило новосозданное секретное подразделение Департамента полиции министерства внутренних дел – Отделение дипломатической агентуры. Не обходилось и без вездесущего Манасевича-Мануйлова.

Лавров, в частности, писал: «Опираясь на исключительные права Департамента полиции и располагая средствами, во много раз превосходящими средства Разведывательного отделения, упомянутая выше организация стала брать под надзор наблюдаемых нами лиц, перекупать наших или просто запрещать им служить нам, пытаться всячески препятствовать нашей работе, а затем начала вторгаться и в Главное управление Генерального штаба: перлюстрировать корреспонденцию офицеров и учреждать за ними наружное наблюдение. Разведывательное отделение, в конце концов, оказалось сжатым со всех сторон, вся наша работа перешла в режим самоохранения и лишь отчасти на выполнение отдельных поручений, специальная же деятельность свелась почти к одному формализму».

Агасфер знал, что Лавров боролся как только мог. Дело доходило до прямого противостояния директора Департамента полиции Лопухина и военного министра Куропаткина. Последний пытался апеллировать даже к молодому царю, давшему жизнь новому подразделению, однако Николай II, ссылаясь на свою некомпетентность в разведке и контрразведке, постоянно уходил от решения вопроса в чью бы то ни было пользу.

В секретные дела супруга Настенька не лезла – довольствовалась тем, что была рядом с любимым.

Пока Агасфер возился с шифрами и кодами, прибыл посланец генерал-губернатора с огромным свертком. И когда Агасфер вышел наконец из спальни, Настенька с любопытством вертела в руках маузер.

– Осторожно, милая, он может быть заряжен! – Агасфер мягко забрал у жены оружие, взвесил его в руке. – Хочешь, я научу тебя стрелять? Это весьма полезно для нашего путешествия!

Ретроспектива 1

(август 1886 г., Новгород – Одесса)

…Над тюремным корпусом Новгородского острога, двухэтажным зданием с четырьмя круглыми башнями по углам, суетливо чертили небо крикливые вороны. Больше всего птиц было у центральной части корпуса – над встроенной церквушкой, увенчанной небольшой звонницей. На первом и втором этажах левого и правого крыла острога были размещены общие камеры, в башнях – одиночные. В подвальном помещении, непосредственно под церковью, архитектор предусмотрел карцеры. Тюремный дворик был примечателен изрядным количеством хозяйственных построек: сараюшек, амбаров, караульни, кузницы. Здесь же размещался больничный барак и конюшня. На внешнем дворе чернели сырые деревянные бараки для политических заключенных и пересыльных арестантов.

Двухэтажный арестантский корпус вполне соответствовал требованиям закона о размещении заключенных по роду преступления. В нем имелись отдельные камеры для мужчин, женщин и несовершеннолетних. Официальные лица, инспектировавшие тюрьму, отмечали, что в тюремных помещениях острога от сырости воздух «крайне изнурительный и вредный для здоровья».

Помимо центральной, были еще четыре лестницы, расположенные в башнях. Они позволяли, минуя главный вход, попасть из любой части корпуса в специальные огороженные дворики, предназначенные для прогулок заключенных. Все это должно было препятствовать общению различных групп арестантов.

В административном корпусе, рядом с въездом на тюремный двор, находились кордегардии (караульные помещения), комнаты для вновь поступающих арестантов и квартира тюремного смотрителя. Основные хозяйственные постройки (баня с прачечной, конюшня, погреб-ледник) примыкали непосредственно к ограде, в двух углах которой, с внутренней стороны, находились каменные будки-караульни.

В здешних камерах, рассчитанных на 12–15 человек, во время пересылки «утрамбовывалось» до 300 душ – мужчин, женщин, подростков. Люди спали буквально друг на друге. Для отправления естественных потребностей арестантов выпускали во внутренний дворик один раз в сутки, на полчаса. Надо ли говорить, что скверная пища чаще всего не позволяла людям дожидаться этих несчастных 30 минут, и под ругань и пинки сокамерников вынужденные естественные отправления совершались здесь же, в страшной тесноте и ужасной атмосфере.

Начальник острога, узнав, что среди поступивших под его опеку новичков есть знаменитая на всю Европу Сонька Золотая Ручка, решил «развлечься» и распорядился поселить ее в 16-ю камеру, где в атмосфере относительного комфорта обретались шестеро «иванов» – страшных убийц и садистов, которых боялся весь уголовный мир.

Когда тяжелая дверь камеры захлопнулась за Сонькой, арестанты побросали карты и ошарашенно уставились на нежданное видение. Переглянувшись, начали вставать.

– Робя, глянь, какой подарочек нам начальник подкинул!

Двое проворно соскочили с нар, снимая на ходу штаны и готовясь «принять подарочек». Сонька не двигалась с места, лишь пепелила присутствующих презрительными взглядами.

– Ты хто такая будешь? – для порядка поинтересовался старшой камеры, глядя, как товарищи деловито сдирают с Соньки юбку и примериваются к соитию.

– Я – Сонька Золотая Ручка. А ты – хам! А вы – ну-ка, спрячьте поскорее в штаны свои «сокровища», пока не простудились!

– А ну, стой, робя! – рявкнул со своего места старшой. – Не трогте бабу! Ты что, и вправду Сонька?

– А то не видишь! – огрызнулась та, еле живая от страха.

Через пару минут обстановка в камере разительно изменилась. Соньке освободили лучшее место, накрыли армяками угол с собственными экскрементами и отгородили тряпками угол для нужд Соньки. Достали и порезали суровой ниткой соленое сало, выудили откуда-то свежую сайку и несколько вареных яиц.

Начальник острога, ожидавший увидеть через глазок совершенно другое, выругался и возжелал было немедленно «восстановить статус-кво» – переселить Соньку в одну из общих камер. Однако его заместитель отсоветовал:

– Нешто бунта хотите, господин начальник? Ежели Соньку эти варнаки признали, то любое наше покушение на ее личность будет расценено ими… очень плохо! Бунт непременно начнется – а оно нам надо?

Бунта начальник, естественно, не желал. А потому только плюнул и постарался запрятать досаду поглубже. А Сонька так и осталась в 16-й камере, пользуясь неуклюжим вниманием и почтением свирепых «иванов» и изредка развлекая их скудными рассказами о своих прежних похождениях. Так и скоротали время до весны. А в мае следующего года Главное тюремное управление спустило приказ об отправке значительной части арестантов в Одессу, для отправки на каторгу морем.

⁂

Софью Блювштейн (в девичестве Шейндля-Сура Лейбова Соломониак) привезли в солнечную Одессу в специальном тюремном литерном поезде № 2-бис. Вместе с ней из пересыльных камер Нижегородского острога[10]10
  Нижегородский окружной суд был последним в вольной жизни Соньки Золотой Ручки. Отправлять талантливую артистичную воровку в другие пересылки власти не пожелали: в статейных списках мадам Блювштейн слова «Крайне склонна к побегам!» были подчеркнуты двумя красными жирными линиями.


[Закрыть] прибыло два десятка женщин-арестанток. Женщин вывели из вагона, около часа подержали на ногах в тупике, пока не подошло еще два литерных тюремных поезда. Тогда всех арестанток согнали в один вагон, возле которого наспех была сооружена будочка для отправления естественных надобностей, и опять велели ждать. Всего арестанток женского пола оказалось 170.

Разнесли традиционные арестантские деревянные ящички с кусками вареной говядины и полуфунтовым ломтем хлеба. Арестантки с жадностью накинулись на еду: еще сутки-двое назад такая пайка показалась бы им сказкой!

– Теперь скорее бы на пароход! – то и дело слышалось вокруг. Но погрузка на пароход задерживалась…

⁂

Для 170 женщин-каторжанок один из нижних тюремных трюмов парохода «Ярославль» пришлось переделывать.

Собственно, трюм для перевозки арестантов Марсельская судостроительная компания соорудила прямо над палубой машинного отделения. Вмещал он 800 «пассажиров». Однако когда «Ярославль» пришвартовался к Карантинному молу в Одессе, первая же комиссия Общества Добровольного флота, в состав которой входили представители Главного тюремного управления, легкомыслие французов забраковала.

– Помилуйте, господа! Это что же получается? Все восемьсот душ в одном помещении будут находиться?! Никак невозможно-с! А посты для караульных где, позвольте спросить? Случись, не приведи господи, бунт – этакая прорва арестантов, собранная воедино, будет совершенно неуправляемой!

Тюремщиков неожиданно поддержали опытные моряки-капитаны:

– А знаете ли вы, господа, что эти восемьсот душ, перебегая по команде сведущего в морском деле человека с правого на левый борт и обратно, буквально за несколько минут способны раскачать судно до его полного оверкиля[11]11
  Оверкиль (англ. overkeel) – опрокидывание судна вверх килем (днищем). К искусственным причинам, приводящим к оверкилю, можно причислить ошибки управления судном, некорректный технический расчет остойчивости при проектировании судна, нарушение центра масс судна, вызванное неправильным расположением грузов, а также агрессивными действиями пассажиров.


[Закрыть], то бишь опрокидывания?

Представители Марселя попытались возражать, с гордостью указывая на опоясывающие тюремный трюм вертикальные трубы с множеством отверстий по всей высоте.

– Messieurs, veuillez noter prévues des mesures contre une éventuelle émeute! Capitaine de navire il suffit de donner а l’équipe, et la vapeur de la chaudière de la machine а haute température (plus de 600 degrés Celsius instantanément de prison décourage pas niers désir de se rebeller! Ils seront soudés comme des cafards![12]12
  – Господа, обратите внимание на предусмотренные меры против возможного бунта! Капитану корабля стоит лишь дать команду, и пар из котлов машины с температурой более 600 градусов Цельсия мигом отобьет у арестантов желание бунтовать! Они будут сварены как тараканы! (фр.)


[Закрыть]

– Что-с?! Вы предлагаете русским морякам роль палачей? – рявкнул, выступив вперед контр-адмирал из Комитета по устройству Общества Добровольного флота. Его побагровевшая физиономия была столь страшна, что французы предпочли поспешно укрыться за чужими спинами. – Сами сколько крови людской пролили во время своих революций, и нам предлагаете?!

Едва не вспыхнувший международный скандал общими усилиями погасили, контр-адмирала успокоили. Французы признали свою техническую ошибку и предложили за счет компании разделить тюремный трюм по всей его длине решетчатым коридором для пребывания в оном караульных матросов.

И вот – новая проблема! Капитан «Ярославля» Сергей Фаддеич Винокуров, получив разнарядку для перевозки на Сахалин 630 арестантов, в числе коих числилось 170 особ женского пола, немедленно отправился в Одесское агентство Комитета Общества Добровольного флота с мотивированным протестом.

– Как хотите, господа, а везти в двух трюмах вперемежку мужчин и женщин я категорически отказываюсь! Для арестанток женского полу нужно изолированное помещение!

– Ну и что вы волнуетесь? – успокаивал капитана петербургский чиновник, киснущий в Одессе второй месяц и считающий дни до окончания своей служебной командировки. – У вас же на «Ярославле» два раздельных трюма? Вот и разделите арестантов! Мужики потеснятся в одном – не баре, чай! Доплывут, небось…

Винокуров упрямо стоял на своем:

– Ваше превосходительство! Это же чистая математика! Будь мужиков-арестантов хотя бы на полторы сотни меньше – дьявол бы с ними! Можно было бы уравновесить разницу неравномерным размещением палубного груза – но в данном случае весь груз придется размещать вдоль одного борта! Это резко нарушит остойчивость судна даже в условиях плавания в спокойных водах. Однако маршрут «Ярославля» предполагает плавание в известных непогодой и частыми штормами морях!

– Да вы поймите, господин капитан! Литерные поезда с арестантами уже на пути в Одессу. Прикажете разворачивать их и везти арестантов обратно, в пересылки? Или оставить полторы-две сотни душ в Одесской тюрьме, и без того, по моим сведениям, переполненной?

– Пока арестанты не прибыли сюда, надо разделить один из трюмов на две неравные части, пропорционально числу лиц женского и мужского полу, – не унимался капитан.

– А за чей счет, позвольте спросить? Вы же не хуже меня понимаете, что переписка между Главным тюремным управлением и Обществом Добровольного флота займет не один месяц – никто не захочет брать на себя дополнительные расходы! А кормить арестантов нужно каждый день! Голубчик, да поставьте там какую-нибудь переборку из подручных материалов – и пусть плывут! Вам-то, простите, какое дело – чем арестанты будут на своей палубе заниматься? Лишь бы не бунтовали, да верхних пассажиров не пугали.

– Ваше превосходительство, вам самому-то не смешно? Деревянную переборку изголодавшиеся по бабам арестанты зубами перегрызут уже к концу первого дня пути! Начнут баб делить. Как? Известное дело, кулаками! А для капитана неприятности! Тем паче – с горе-караульными, про которых мне почему-то позабыли упомянуть! Не далее как вчера, ваше превосходительство, я случайно узнал, что Главное тюремное управление в видах экономии отказывается комплектовать «Ярославль» опытными караульщиками. И охранять мой «живой груз» будут два десятка обычных военных матросиков, которых перебрасывают по долгу службы во Владивосток! Они мне тут, полагаю, наохраняют! Что же мне – со старшим помощником вместо них караульную службу всю дорогу нести? Так и я этой службы не знаю… Не знаю, и знать, ваше превосходительство, не желаю!

Его превосходительство подавил зевок. Взятый Обществом курс на комплектование командного состава исключительно лучшими военными капитанами имел и свою оборотную сторону. Многие из назначенных капитанов плавали с известными во всем мире флотоводцами, были лично знакомы с членами императорской фамилии. На такого не рявкнешь, к порядку чинопочитания не призовешь. Нажалуется своему покровителю – и прости-прощай теплое местечко!

Пришлось обещать принять самые срочные меры.

Хотя единственной срочной мерой в данном случае оставались деньги. Куда ни кинь, а надобно немедленно кидаться в ножки местным богатеям, просить, умолять, взывать к патриотизму…

Настроение у его превосходительства было напрочь испорчено.

Потом была медленная погрузка на пароход, предваряемая медицинским осмотром, сверкой «статейных списков» с их фигурантами, тщательным обыском отправляемых через два океана арестантов.

⁂

Личность Соньки Золотой Ручки привлекла на Карантинный мол Одесского порта не только зевак, но и десятки газетчиков, в том числе московских и петербургских. Да и приличная одесская публика пропустить такое зрелище, естественно, не могла. Имела место, разумеется, и описанная затем в сотнях публикаций дерзкая выходка мадам Блювштейн – та лихо срезала у подозвавшего легендарную мошенницу градоначальника Зеленого золотые часы. Которые, впрочем, тут же преподнесла их сконфуженному градоначальнику в подарок.

Выругавшись как грузчик с Привоза, но, сохраняя лицо, Зеленой криво улыбнулся аферистке, и под смешки и аплодисменты толпы похвалил ее за ловкость рук.

Соньку в числе остальных женщин определили в носовую часть левого трюма – позже капитан рвал на себе волосы за свою «галантность» – решение оборудовать женский арестантский отсек трюма именно в носовой части, куда входило парусиновое жерло вентиляционной шахты диаметром около сажени. Такое же жерло вентилировало правый трюм. Оба, разумеется, были разделены крепкими решетками – но какая решетка удержит изголодавшихся без женского полу и арестантов, и матросов!

Глава вторая

(май 1903 г., Иркутск – Забайкалье)

Выпроводив штабс-капитана Сорокина еще на рассвете, Серафима решила было еще поспать, однако ее чуткое ухо уловило тихий разговор «немецких путешественников», и сон как рукой сняло. Серафима накинула пеньюар и босиком по ледяным доскам пола направилась на голоса.

У двери комнаты, занятой гостями, она остановилась, прислушалась и удивленно подняла брови: немцы говорили по-русски! Стукнув в дверь костяшками пальцев, она тут же толкнула ее и вошла в комнату, освещенную двумя свечами.

Гости, лежавшие каждый на своей кровати, при неожиданном появлении хозяйки сели с напряженными лицами. У одного рука была засунута под подушку, второй успел достать своей револьвер. Узнав хозяйку, он нехотя спрятал оружие.

Одного из своих гостей мадам Бергстрем вспомнила, как только увидела. Немец или австриец, некогда он был связным ее любовника, Анатолия Гримма. Гауптман Гедеке, довольно хамоватый тип с прозрачными, словно у гадюки, глазами. Второго она не знала, однако, судя по офицерской выправке, он тоже был из военных. Имен, которыми гости представились при первом появлении, Серафима не запомнила.

Она зевнула, присела к столу, достала из кармашка пеньюара изящный портсигар с египетскими папиросками и вопросительно вскинула брови, ожидая, что кто-нибудь из мужчин галантно предложит даме спичку.

– Вообще-то, насколько я слышала, в Европе не отменены правила вежливости, согласно которым мужчины, а тем паче офицеры, должны при появлении дамы вставать, – небрежно заметила Серафима. – И Россия здесь исключением не является, господа немецкие путешественники. Кроме того, разве вы не видите, что дама желает закурить?

Гедеке насмешливо покосился на Серафиму, не пошевелив и пальцем. Зато его спутник подскочил, накинул халат, выхватил из кармана спички, зажег одну и поднес мадам чуть подрагивающими пальцами.

– Вы более похожи на джентльмена, – пыхнув дымом, одобрительно отметила хозяйка и тут же перешла на немецкий язык. – In Ihrem Dorf haben Sie bestimmt war, ein gewissenhafter Lehrer, Herr Offizier! Ich mich nicht Irre?[13]13
  В вашей деревне у вас наверняка был добросовестный учитель, господин офицер! Я не ошибаюсь? (иск. нем.)


[Закрыть]

Неуверенно улыбнувшись, второй покосился на Гедеке, явно не поняв обращенной к нему фразы. Гедеке зевнул и закинул руки за голову.

– Терентьев, сядьте! Барышня проверяет ваше знание немецкого, не более. А вы успокойтесь, фрау Серафима. Устраивать нам экзамен вас никто не уполномочивал! Да, мой коллега – русский офицер, и это все, что вам положено знать.

– Не хамите, Гедеке! – начала злиться Бергстрем. – В конце концов, вы у меня в доме! И этот дом, между прочим, иногда посещает полиция – в порядке надзора над ссыльной. Я же здесь до сих пор в ссылке, если вы не знали! Как вы полагаете, Гедеке, что скажет полиция, застав у меня дома «немецкого путешественника», не знающего родного языка? Зачем вы приехали? Уж это я, наверное, имею право знать?!

– Успокойтесь, фрау. Мы завтра же – вернее, уже сегодня – съедем с вашей квартиры. Мне тоже не по душе жить в притоне, посещаемом русскими штабными офицерами. А наша истинная цель – не ваше дело!

– Не мое? Ха-ха! Подумаешь – секрет Полишенеля! Гедеке, вам нужен Берг!

– Откуда вы узнали, черт вас побери? – вскочил на ноги Гедеке. – Подслушиваете наши разговоры? Ваши ушки можно и укоротить, Schmutzige Hure!

– Ты называешь меня грязной шлюхой?! – мадам Бергстрем, не вставая со стула, ловко запустила в Гедеке кувшином, от которого тот едва увернулся.

Вскочив, она направилась к дверям. Однако Гедеке уже понял, что явно перегнул палку. В два прыжка он догнал хозяйку, обхватил за талию и принялся извиняться, не обращая внимания на пощечины, оплеухи и плевки разъяренной женщины.

– Терентьев, да не стойте вы как столб! Дайте ей воды! – простонал Гедеке, едва успевая уворачиваться. – Иначе она никогда не успокоится! Дорогая Серафима, ну простите вы, наконец, расшатанные нервы старого солдата!

Наконец мадам Бергстрем, все еще тяжело дыша, снова села за стол, сунула в рот папироску. На сей раз Гедеке сам услужливо поднес ей спичку.

Сделав несколько глубоких затяжек, Серафима с иронией поглядела на топчущихся неподалеку мужчин:

– Господа офицеры, вы бы хоть оделись, что ли… Щеголяете в исподнем перед дамой! А я пока, так и быть, приготовлю кофе…

Вернувшись с подносом и кофейными принадлежностями, она застала гостей одетыми и даже улыбающимися. Гедеке принял у хозяйки поднос, разлил по чашечкам кофе.

– Совсем даже неплохо! – оценил он. – Вот уж не подумал бы, что в глубокой российской провинции можно получить отличный кофе!

– Иркутск – это не провинция, а, скорее, перекресток торговых путей из центра России на ее окраины и в Китай, – заметила хозяйка. – Кроме того, область буквально набита золотом, а в самом Иркутске коммерсантов-миллионщиков больше, чем в Петербурге или Берлине. Здешние золотопромышленники привыкли получать самое лучшее – именно поэтому полки здешних магазинов более напоминают столичные, нежели провинциальные. Но не будем отвлекаться, господа! Я полагаю, вы прибыли сюда, имея вполне конкретную цель. И эта цель – калека Берг!

– Вы правы, госпожа Бергстрем. Начнем сначала: откуда вы знаете про наш интерес к Бергу? Я беру назад свое предположение о подслушивании, ибо мы с коллегой называли его в своих разговорах несколько иначе. Итак?

– Извольте! Я получила пять лет каторги за покушение на Берга и его петербургского хозяина, полковника Архипова. К сожалению, я только ранила обоих. А о вас, Гедеке, мне рассказывал еще и мой друг, Анатолий Гримм. Ему, кстати, повезло меньше, нежели мне: он попал на настоящую каторгу.

– А вы, мадам, отделались ссылкой?

– У русских есть поговорка, Гедеке: не имей сто рублей, а имей сто друзей…

– Понятно… Значит, прожив в Иркутске почти полгода, вы присматривали за появившимся здесь же Бергом?

– Вы не поверите, Гедеке, но о том, что этот проклятый калека тоже здесь, я узнала случайно, и только нынче вечером. Знаете, иногда штабные офицеры, пытаясь подчеркнуть свою значимость и пустить даме пыль в глаза, выбалтывают лишнее. Вчера, пригласив меня на прием к здешнему миллионщику Сиверсу, мой знакомый, адъютант генерал-губернатора, заговорил о балах-маскарадах. И тут же проболтался о том, что знает здесь одного человека, для которого вся жизнь стала таким маскарадом. Несколько наводящих вопросов – и я узнала про Берга. Жаль, что он должен вот-вот уехать отсюда. Узнай я про него раньше – могла бы найти случай рассчитаться с ним за все!

– Не беспокойтесь, мадам: вам наверняка представится такая возможность. Недаром же мы с коллегой спешили в Иркутск изо всех сил. И если вы поможете нам…

– А почему, собственно, я должна помогать вам, Гедеке? – пуская дым колечками, спокойно поинтересовалась Серафима.

– То есть как это почему? – возмутился молчавший до сих пор Терентьев. – Ведь именно он, по вашему же собственному признанию, сломал вам всю жизнь!

– Это моя личная месть Бергу! Мое с ним личное дело! А у вас, насколько я понимаю, задание. Приказ. Если вам нужна моя помощь – заинтересуйте меня, господа!

– Если вам нужны деньги, то это, думаю, вполне решаемо, – Гедеке оценивающе поглядел на хозяйку. – Сколько вы хотите за свою помощь, мадам?

– Речь не о деньгах, Гедеке! Мне нужны чистые документы и возможность уехать в Европу.

– Неужели вы полагаете, что у меня с коллегой полные карманы бланков паспортов на все случаи жизни, мадам? – возмутился Гедеке. – И потом, вы правы, мы действуем не сами по себе. Чтобы увезти вас с собой в Европу, мне нужна санкция начальства. А связаться с ним я могу, лишь вернувшись в Петербург.

– Значит, мы не договорились, Гедеке, – невозмутимо пожала плечами Бергстем. – В таком случае действуйте сами. И для начала покиньте мой дом, господа! Как я уже упоминала, сюда регулярно наведывается полиция. И вы можете ее заинтересовать – в конце концов, я даже не знаю степени надежности бумаг, которые позволили вам пересечь границу империи и свободно передвигаться по России. Если вас разоблачат и арестуют, то и я вполне могу сменить этот уютный дом на тюремную камеру либо каторгу!

– Дайте подумать, мадам! – Гедеке забарабанил пальцами по столу.

Приказ полковника Рунге был однозначен: необходимо выполнить задание и вернуться в Австрию. Кокаинист Терентьев и эта самодовольная шлюха – «расходный материал», не более того! В Европе им делать нечего! Кроме того, тащить через границу наверняка находящегося в розыске Терентьева и ссыльную бабу – безумный риск! А если удастся расправиться с Агасфером, за которым стоит столь серьезная структура, как Разведывательное отделение, то риск возрастает в разы! Хвала создателю, что Терентьев не понимает этого, его интересует только вовремя полученная доза кокаина. А вот проклятая баба умна, но она и пальцем не пошевелит, пока не получит серьезных гарантий насчет своего будущего. А какие он, Гедеке, может дать ей гарантии?

– Относительно наших бумаг вам не следует беспокоиться, госпожа Бергстрем, – наконец заговорил он. – Они вполне надежны: и личные документы, и всевозможные разрешения, и согласования русских министерств. Что касается вас, то мое руководство рассматривало вопрос о заявленной вами нынче цене за свою помощь. Хотите верьте, хотите нет – но в сейфе нашего посольства в Петербурге лежат и ваши новые документы, которые помогут вам покинуть Россию. Мне не разрешили везти их с собой из соображений безопасности. Если вы поможете нам – документы ваши! Не пожелаете помочь – что ж, распрощаемся, и живите как хотите!

– Врете, Гедеке! – Серафима нервно раздавила в пепельнице докуренную папиросу и тут же закурила новую. – Чтобы дать такой ответ, вовсе не обязательно было так долго думать.

– Но я имел в виду, извините, собственную безопасность, мадам! – нашелся Гедеке. – Точного плана устранения Берга пока нет. Не исключено, что акция устранения получит большой резонанс. Согласитесь, что в таком случае одному выскользнуть из России гораздо легче, чем целой группой.

– Что ж, это похоже на правду. Хорошо, я согласна. Можете на меня рассчитывать, Гедеке! Но учтите: если после выполнения задания вы бросите меня и попытаетесь скрыться, я подниму шум! Не успеете вы добраться до границы, как вас будет искать вся полиция России!

– У меня и в мыслях такого не было, – слукавил разведчик. – Значит, по рукам?

Целуя руку мадам, Гедеке подумал, что баба есть баба: Серафима своей угрозой окончательно подписала себе приговор.