Текст книги "Зеленые листы из красной книги"

Автор книги: Вячеслав Пальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава третья

Надежды и поиски. Новые сотрудницы. Конфликт с директором. Домашние разговоры. Зубры едут в Крым. Переписка с Лидой Шаровой. В Гузерипле. Заповедник под угрозой

1

Иснова теплая общая комната в кишинском доме, жаркие разговоры за поздним ужином, когда собирались все зоологи. И новости после походов: кто-то видел седого тура, кто-то усмотрел в скалах рысь с малышом, где-то обнаружена пещера. Две маленькие косули спят в углу, за окнами гудит лес, острое ощущение отшельничества еще больше объединяет. Как одна семья.

Борис Артамонович вдруг спрашивает:

– Сколько сейчас заповедников в стране? Знаешь, Миша?

– Почти сто. Их общая площадь двенадцать миллионов гектаров.

– Не площади поражают, – подхватывает Насимович, – а размах научной работы, прирост живого на этих территориях, открытие тонких экологических связей. Вот мы установили, что здесь обитает шестьдесят три вида диких животных, сто тридцать две формы птиц, что в заповеднике около трех тысяч оленей, почти восемь тысяч туров и более десяти тысяч серн. А сколько можно и нужно иметь, какие меж ними и растительностью связи, кормовой потенциал леса, луга?

– И как поведет себя новый зубр? – подсказал Борис Артамонович.

– Да, проблема, – подтвердил Насимович. – Горы, непривычный корм, новая среда. Нужно искать место под первый зубровый парк, изучать кормовые угодья, солонцы – словом, все, о чем нам говорил Андрей Михайлович.

– И волки, – вспомнил зоолог Теплов. – Мы еще не справились с ними, они уничтожают едва ли не половину приплода копытных.

– Ну, теперь им трудно. – Насимович засмеялся. Все знали, что Теплов застрелил за год девять хищников, Задоров – пять.

Работа удивительно скоро сдружила зоологов и егерей. Их объединяла нетерпимость ко всему, что мешало заповеднику. Они любили весь этот зеленый и строгий мир леса, лугов и скалистых хребтов. Они готовились к приему зубров.

В восьми километрах от поселка облюбовали южный склон хребта Сосняки. По этому склону к реке чуть не на каждом километре бежали ручьи, рассекая лес и луга на отдельные участки. Сосна стояла только поверху, на голых скалах. Зато, какие лиственные рощи разрослись по увалистому берегу! Какие роскошные луга устилали свободные от леса места! Обилие трав и света на полянах, крупные редко стоящие дубы и липы, хорошая защита от северных ветров, наконец, два естественных солонца между скал, откуда бежала железистая вода, – словом, более подходящего места для зубров не сыскать. И от поселка близко, загон будет под присмотром.

Кожевников работал на старых, уже заросших огородах. Здесь будет картошка, брюква и свекла для подкормки зверю. Как и в далекие прошлые годы, когда еще было естественное стадо.

Его друг Телеусов прямо молодел среди добрых людей. Все время разговор о зубрах. Он начинал-то! Его Кавказ! Старый егерь бодро ходил, смеялся, то и дело вытирая слезы на глазах, и ничем не выдавал болезни, которая вцепилась в него. Грудь иной раз сдавливало, дышалось плохо, особенно по непогоде, усталость валила с ног. Но держался. Так хотелось увидеть новых зубров, снять с души тяжесть невыполненного долга. Он понимал, что в гибели стада нет его вины или вины его друзей, что война, голод, другие обстоятельства… Но чувство горечи продолжало жить. Может, и сердечная боль отсюда? День, когда доведется ему увидеть на Кавказе зубров, будет для него днем награды за все пережитое.

Михаил Зарецкий чувствовал себя в горах преотлично. Быстро овладел полузабытым искусством верховой езды – тем высшим искусством, когда всадник и конь становятся единым целым. Постепенно учился, с помощью Телеусова и Кожевникова, читать азбуку гор: звериные следы, голоса птиц и деревьев, понимать оттенки дрозди-ной песни, слушать тишину альпики. Не без гордости он сказал об этом Алексею Власовичу, когда они вечером сидели у костра.

– Жизня свое знает, Миша, – Телеусов ответил бодро. – Жизня идет своим путем, а ты чувствуешь, как возвертаются картины из прошедшего и благость подступает к сердцу. Вот так же сиживали мы с твоим папаней у костра, винтовок из рук не выпускали. И тогда все было красиво до страсти. Но таилась в той красоте опасность великая, смерть, мы воевали здеся и за зубра, и за свои жизни, и за твою тоже. Доси не потерял я охоты смотреть и радоваться. Ужель еще где есть такая красота?…

– Есть, Власович. Под самой столицей тоже красота великая, там древность русская вплелась в природу. Но есть и порушенные места. То усадьбу снесли, то парк вырубили, то речные берега истоптали. Случается, и безоглядно воюют с природой. Будто она постоялый двор, а не дом родной.

В такие часы у костра Михаил стал понимать, что его дом, его родина и призвание – здесь. Если бы еще отец и мама переехали в Майкоп, чтобы рядом, вместе!..

2

Дела позвали Михаила в дорогу. Он выехал в Майкоп.

Перед выездом он с радостью оглядел поселок ученых. Домики выглядели красочно, вокруг них все цвело. Голубые заборчики весело обозначили улицу. На днях в поселке загорелся электрический свет. Правда, робкий, желтенький, но и с такими лампочками стало веселей. Придумал это Задоров. Он привез из Майкопа маленькую турбинку с динамо-машиной. Устроили деревянный желоб, направили в него один из ручьев, под сильную воду подставили турбинку. Проводку вели от дерева к дереву. Радовались, словно дети. Тем более что со дня на день ожидали пополнение – зоологов и ботаников. Станция называлась уже комплексной, штат ее возрастал.

С новичками Зарецкий встретился в Майкопе. Они как раз собирались в горы.

Когда Михаил пришел в управление, там стояли оседланные кони. Братья Никотины готовили грузовые вьюки. А в комнате наверху хохотали две девушки: они переоделись в дорожное и теперь рассматривали себя в зеркало – коротко стриженные, в мужских брюках, резиновых сапогах, грубых блузах с закатанными рукавами. Аборигены горной страны…

Зарецкий поговорил с егерями, они сказали, что директор хотел его видеть. И тут, гулко топоча сапогами, из дома вышли новые сотрудницы.

Впереди шла черноглазая брюнетка, такая хрупкая и тонюсенькая, что брючный ремень едва не перерезал ее. Она смело подошла к мужчинам и сказала Зарецкому:

– Я вас знаю, видела на Моховой. Помните, когда студенты объявили сбор денег для покупки зубров за границей? Я слушала, как вы говорили. Меня зовут Веля Альпер, ботаник. Приехала сюда работать. Не одна.

И сделала полшага в сторону, открывая свою подругу.

Перед Зарецким стояла скуластенькая миловидная девушка и часто моргала, словно больновато было ей смотреть на солнечный двор своими большущими и ясными глазами. Было в ее лице что-то твердое, мужское, но эти глаза, светлые волосы и милая улыбка все-таки оставляли впечатление бесконечной женственности.

– Лидия Шарова, зоолог, – сказала она, знакомясь. – Вы приехали с Киши? А мы отправляемся туда. С нами еще двое, но они поедут завтра: лошадей нет. Я вашу фамилию слышала в Ленинграде. Но это не вы.

– Это мой отец, – сказал Михаил. – Учился там. У Шимкевича, по-моему.

– У, как давно! Профессора уже нет много-много годов. Но там помнят и его и вашего отца.

С шумом распахнулось окно на первом этаже. Держась обеими руками за рамы, во все окно выставился крупнолицый, с необъятной грудью и плечами богатырский человек. Голосом, от которого вздрогнули кони, он сказал:

– Девочки, пора, пора. Каждый час дорог. Хлопцы, давайте… А вы – Зарецкий? Тогда ко мне на разговор.

Окно захлопнулось, Михаил удивленно посмотрел на девушек.

– Директор! – со значением сказала Шарова. – Ждать он не любит. Идите.

– Сейчас пойду. Но прежде расскажу кое-что о дороге и Кише.

И Зарецкий отправился с обозом. Шел минут двадцать, рассказывая об Аскании-Нова, Кише и сотрудниках. Лишь у окраины города остановился, тут девушки взобрались на седла и тронули коней, а он стоял и смотрел им вслед.

Они обернулись вместе и помахали ему. Тогда Зарецкий пошел назад.

Директора в кабинете уже не оказалось. Голос его гремел за домом, у сараев и конюшен. Михаил присел у стола и погладил массивного бронзового зубра. Со стены на него смотрела косматая голова другого зубра – чучело с очень выразительными стеклянными глазами. Когда-то оно украшало псебайский дом великого князя.

Директор рывком распахнул дверь. Поздоровались. Рука у него была железная. Выглядел он еще внушительней, чем в оконном проеме. Грудь, живот, щеки, глаза, губы – все у него было полнее, чем положено по норме.

– Слушай, Зарецкий, – командирским голосом спросил он, – ты, это самое, зубров хотишь в заповедник? Без моего ведома и согласия?

Он так и сказал: хотишь. Смешно. И грустно.

– Да, такое решение есть в комиссии по зубру при Академии наук. Надо вернуть их в древнее место обитания. Долг человеческий.

– Так. Долг общий, а забота моя. Кормить-то я их буду?

– Природа позаботится. Ну, на первых порах и мы тоже. Зимой.

– Это ж хлопот!.. А кто деньги даст? Может, в другой какой заповедник?

– Здесь они жили тысячи лет. Не пугайтесь. Это будет еще не скоро. Года через два, а то и через три.

– Два года – пустяки. На Кише приготовились?

Никак не выберусь туда. Хлопоты без конца. Ты в Москву? Так вот, пособи одно дело пробить. Перемены я задумал, товарищи подсказали. Придвинуть руководство ближе к производству. Вот что.

– Заповедник – не производство. Это наука.

– Шутишь! Еще, какое производство! Надо иттить в ногу с народом, деньги делать на месте, а не надеяться на государство. Что на одну дотацию сделаешь? А мы сами как бы на деньгах сидим. Лес у кого? Пиловочник, дранка, дрова? Орехи тож, пушнина какая ни на есть!

– В заповеднике нельзя рубить-стрелять. За-по-вед-ник!

– Значит, пусть трава пропадает на лугу? Ни сам не гам, ни тебе не дам, так? Не согласный я! Просеки нужны?

Нужны. Вот и лес. В общем, так: я перевожу управление из Майкопа в Гузерипль. Поддержи там, в комитете. Объясни.

– А дорога? До Гузерипля только на вьюках. Не навозишься.

– Будет и дорога, были бы деньги. Деньги я сделаю. Какие еще возражения?

– Ученые весь сезон в горах. Но зимой приезжают в город обрабатывать материалы, писать труды. Им нужна постоянная связь с университетами, с другими учеными. А Гузерипль отрезан зимой от мира. Сложности им создаете.

– Ну, ты, это самое… В общем, решено и в крае согласовано. А вот зубры… Может, повременим с ними? Когда разбогатеем, тогда и примем. Сперва хозяйство наладить надо. Так и скажи там: директор деньги просить не будет. Мы и зубров скупим по заграницам, нечего по копейкам в народе собирать. Тут тыщи под ногами.

Зарецкий ушел. Ну, кажется, «повезло» заповеднику! Расспросил, кто он такой: руководил мельничным трестом в Ростове и что-то там не сумел. Определили на спокойную работу.

3

В Краснодар Михаил ехал расстроенный. Все вспоминал директора. Рассказывая о нем дома, постарался внести в эту историю побольше юмора. Смех, да и только!

Отец слушал серьезно, постукивал пальцами по столу. Сказал коротко:

– Вреда понаделает. Не везет заповеднику с директорами. Что он о зубрах думает?

– Спросил, нельзя ли подождать? Я, конечно, высказался. Нельзя. И так ждем более десятка лет. Ты ведь тоже дни считаешь?

– Будет кавказское стадо, можно умирать спокойно… – Отец вздохнул. – Кто отмахивается, а кто действительно ждет не дождется.

– Ты, как Телеусов, принимаешь прошлую гибель зубров на себя. – Сын рассердился. – При чем здесь ты? Война их съела! Вы сделали все, что могли. Чего терзаться?…

– Повзрослеешь, поймешь. Есть в человеке великая ответственность за все происходящее. Хочется оставить после себя мир получше, поустроенней, чем он был. Вот

с этих позиций…

– Еще год или два – и Кавказ получит зубров. Все идет к тому. Помех не вижу.

Зарецкий строго посмотрел на сына.

– Ты газеты читаешь? Мир под угрозой. Этот Гитлер… Не прошло двух десятилетий, как опять пушки наготове.

– Не надо о войне… – Данута Францевна обняла их обоих. – Расскажи лучше о себе, сынок, о своих друзьях. А мы послушаем.

В теплом доме родителей ему было так хорошо, так покойно, как это бывает только в детстве. И разговор пошел добрый, смешливый, но вертелся он все-таки около зубров, отец с сыном обговорили между делом каждую деталь. Вспоминали, конечно, друзей, было радостно, что Задоров, Телеусов, Кожевников остались верны старому своему призванию, что увлеченная молодежь тоже переняла от стариков влюбленность в природу.

– Новое пополнение прибывает, – сказал Михаил. – Я встретил в Майкопе двух девушек. Не убоялись медвежьего угла! С хорошим настроением поехали.

– Дурнушки, поди, – шутливо спросила мать. – Прячутся от людей.

– Что ты! Напротив…

– Ты познакомился, надеюсь?

– А как же! Зоолог Лидия Шарова. И Веля Альпер, ботаник. Славные девушки!

Отец вышагивал по комнате, руки за спиной, что-то обдумывал. Остановившись перед Михаилом, сказал:

– Мы вот тут обсуждали с мамой… Как ты смотришь, не перебраться ли нам опять в Майкоп? Ты будешь близко, старые друзья. Мне предлагают лесничество, смогу наведываться на Кишу, в Гузерипль, вдруг и помогу чем-нибудь. Что-то мне в этом городе не по себе. Ты у нас один. Появится своя семья, дед с бабушкой и пригодятся.

– Категорически одобряю! – весело крикнул Михаил. – Меня Москва не удержит, хотя и много там для души и ума. – Он засмеялся. – Я ведь сам хотел вам предложить… Категорически одобряю!..

– Не помешают бирючьи настроения науке? – Зарецкий, похоже, шутил, но была в этом вопросе и озабоченность.

– Напротив! Мои руководители Мантейфель, Гептнер и Кожевников стараются привить ученикам страсть к походам, к диким уголкам природы. Успех с зубрами – дело их рук. Когда восстановим стадо, их имена будут вписаны в историю России. Не только полководцами и строителями славится государство, правда, папа?

– Видимо, так. Кажется, еще Фабр говорил, что земледельцам и украшателям нашей планеты почему-то меньше везет с историей, чем воителям и королям. История помнит Кира, Чингис-хана, Македонского, Карла, названного даже Великим, но забыла тех, кто создал плужок, нашел виноградную лозу и стебли ржи, кто построил каналы в пустыне и превратил дикие места в чудную пашню или сад. Да, вот что хотел узнать: сроки намечены?

– Еще не знаю. Детали вырабатывает комиссия по зубрам. Создается наша, советская Племенная книга зубров и зубробизонов. Продолжается отбор и оценка

гибридов. Очень нужен еще один чистокровный зубр!

– Вы продолжаете сбор денег в зубровый фонд? Я послал свой вклад.

– Дело идет, движется. Из копеек и рублей собралось около семи тысяч.

– Сколько стоит один зубр?

– Шведы оценивают своих по восемь тысяч золотом.

– Вот так! – Андрей Михайлович даже присвистнул. – Какую ценность мы утеряли! Пятьсот зубров. По восемь тысяч!..

– И столько же в Беловежской пуще, – поспешил добавить сын. – Правда, там сегодня уже есть двенадцать голов. Поляки приобрели в Германии Гагена и Гатчину, но они были уже в возрасте, поэтому купили Борусса, Бискайю и Бизерту. Парадокс, папа! У них в резервате, таким образом, разводятся не чистые беловежцы, а кавказско-беловежские гибриды. Вот что натворил один ваш Кавказ! Но на польской земле есть и чистые беловежцы, более десятка, уцелели в Пшине, где зубропарк князя Плесса. Плесская линия.

– Ты отсюда в Асканию-Нова?

– Нет, в Москву. Документы для Племенной книги уже в комиссии.

– Ты входишь в состав этой комиссии?

– Да, папа. – И Миша покраснел. Понимал, какая честь.

4

Летом 1937 года из Москвы в Асканию-Нова выехали сотрудники Комитета по заповедникам и ученые биологического отделения Академии наук.

Отсюда на постоянное местообитание отправляли первую партию гибридных зубробизонов. В Крым…

Эта неожиданная новость как гром обрушилась на Михаила Зарецкого. Он срочно приехал в комитет по заповедникам. Настроение у него было отчаянное.

– Почему не на Кавказ? – с обидой спрашивал он в комитете. – Ведь мы готовили стадо для Кавказского заповедника! Там основное обиталище зубра. Кто принял такое решение?

Заместитель председателя комитета Макаров, который после смерти Смидовича руководил заповедниками, вышел из-за стола, сел рядом.

– Обижен? Гневаешься, что обошли Кавказ? Послушай меня. Вот некоторые аргументы. Природные условия в Аскании схожи с крымскими больше, чем с Кавказом. Опасность неудачной акклиматизации для зверя меньшая. Ну, и письмо из местного Совета…

– Какое письмо? – Зарецкий уже догадывался.

– Директор заповедника просил отсрочить перевозку зубров на год-другой. Ссылался на условия: не готовы к приему.

– Да это же ложь! – Михаил вскочил. – Директору не хочется, как он выразился, лишней обузы! Мы готовы. И место давно выбрано. Ладно, мне можете не верить. Так почему не спросили у Насимовича, который лучше знает?

– Насимовича на Кише уже нет. Он будет работать в комитете. Ты, Михаил Андреевич, возьмешь на себя заботу о сохранности зубров. Научным сотрудником поедешь. Помощником у тебя будет зоолог Шарова. И пожалуйста, не торопи нас. Время летит быстро. Придет твой час.

– И все-таки… Мы в Аскании готовили зубров для Кавказа, знаем их поименно. Кто-нибудь из них ушел в Крым?

– Ни одного! Вот список. Зубрицы Канна, Дора, Гроза. Все стельные. Все от Бодо. Еще бык Лев. Ну, отлегло?

– Почему Насимович ушел?

– Не сработался с директором.

– А если я не сработаюсь?

– Не будет этого. Можно уступить раз… Мы знаем, что за человек руководит заповедником. Снять его пока нельзя, директора поддерживают в крае. Насимович погорячился, у них там… Впрочем, дело прошлое. Послушай моего совета. Поезжай в Асканию, побудь при операциях перегона, перевозки. Поучись на ошибках, которые неминуемы, чтобы не повторить их потом. А оттуда – в горы. Делай свои дела без оглядки на директора. Прояви выдержку и настойчивость. Скажи отцу: заминка на старте, не более.

В Асканию-Нова Зарецкий приехал вовремя.

От племенного рассадника в Буркутах зубрицы и бык в окружении всадников довольно спокойно дошли до главной усадьбы. Тут их завели в загон и после отдыха поместили в клетки – ящики, которые уже на машинах повезли на станцию. Погрузка в вагон не отняла много времени.

До Симферополя зубры ехали всего десять часов. Выгрузили клетки ночью и вскоре доставили на место. Тут зубров выпустили в просторный загон. Словом, операция прошла более чем успешно, Зарецкий убедился в сохранности стада и вернулся в Асканию.

Как написать обо всем случившемся на Кишу?

Он сочинил письмо на имя Лиды Шаровой. Ничего не упомянул о роли директора, просто сообщил: «По решению комиссии…» И заверил, что их зубры в добром здравии, он возле них.

Не без скрытого лукавства Шарова в своем ответе поздравила Михаила «с успешной генеральной репетицией» и сообщила, что для приема зубров, вопреки всяческим домыслам, у них все готово, загон сделан, Задо-ров с плотниками сооружают на Сосняках помещение для наблюдателей. О Насимовиче, писала она, Михаил узнает на месте. Кстати, когда он собирается в их палестины?…

Михаил прочитал это письмо, улыбнулся и сел сочинять ответное. Заметим, что именно с этого дня молодые люди стали довольно часто беспокоить почтовую службу. Конечно, речь шла о зубрах. Конечно, о других, не терпящих отлагательства делах, но случались в этих письмах и строчки, предназначенные только для одного получателя. Когда Лидия Шарова прочитывала очередное письмо своим коллегам, она пропускала некоторые фразы и при этом смущалась.

Вскоре Зарецкий вернулся на Кишу. Управление находилось уже в Гузерипле.

О дороге туда директор как-то забыл. Усложнилось сотрудничество ученых со своими коллегами из университетских городов. Управление напоминало теперь контору торгующей организации. Страсти кипели в директорском кабинете. Здесь толпились люди, договаривались о ценах и сроках поставок, пеклись о сбыте и процентах. Выше Гузерипля уже шла разработка пихты, резали и продавали дранку, доски, даже жгли известь. На счету заповедника завелись деньги, но, когда ученые просили какую-то сумму на постройку балаганов, приютов и дорожек, директор вдруг вспоминал о рачительности. У него было свое правило: вкладывать рубль туда, где получишь три. Что получишь от науки?…

Наука оттеснялась на второй план. Зарецкий при первой же встрече с директором высказал ему свое возражение.

– С голоса Насимовича запел? – огрызнулся тот. – Ну, так это не звучит. Я не потерплю самодеятельности!

– Мы можем оставить вашу контору. Все! – запальчиво сказал Михаил. – Но тогда не будет и заповедника!

И директор напугался. Понимал, что переборщил. Насимовича ему удалось убрать, но повторение хода – вещь уже опасная. Он сбавил тон. К удивлению своих друзей, Зарецкий добился, чего хотел: четыре плотника начали строить мосты и приюты на кордонах.

Однако при очередном разговоре о зубрах вспыхнула ссора. Зарецкий не сдержался и наговорил всякого обидного. Директор промолчал. Некоторое время они не разговаривали.

Об этом Михаил рассказал только своей помощнице. Она свела брови.

– Заповедник уже потерял одного отличного работника. Ты тоже собираешься, да?

– Я не уйду. Это он уйдет.

– Мы все – за тебя, Миша. Все на твоей стороне. Но, пожалуйста, не обостряй отношений. Тебе еще надо привезти зубров, выходить их.

– Это главное дело моей жизни. Никакая сила не вытолкнет меня из заповедника! Я тут родился и вырос. Или через год тут будут зубры, или я не Зарецкий! Отец отвернется от меня, если я этого не добьюсь!

Лида глаз с него не сводила. Лицо ее светлело.

– Ну, ты молодец! Право, не знаю, как тебя похвалить. И все-таки очень прошу, пожалуйста, не надо шумных ссор, пореже встречайся с директором! У него свои хлопоты, у нас – свои. Время все изменит.

– Ты учишь меня смирению?

– Мудрости.

– Да откуда она у тебя?…

– Я женщина, – сказала она. – Просто женщина. Минуту они молчали, даже не смотрели друг на друга, а потом Лида с милой нелогичностью спросила?

– Твои не переехали в Майкоп?

– Жду известия. Собирались. Мне надо будет поехать помочь им. Дом готов, я побывал там. Это наше старое-престарое жилье.