Текст книги "Урбанистика. часть 1"

Автор книги: Вячеслав Глазычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Из множества городов выберем несколько – в соответствии с принципиальным различием ситуаций, включая как контекст, так и внутренние ресурсы человеческого капитала.

Над городом советской эпохи несомненно господствовал корпус заводоуправления. По сравнению со скромным домиком городской администрации уральского города Миасса могучий объем офиса автозавода ясно указывает на то, где в действительности была сосредоточена сила и власть в городе.

В старой, ныне пребывающей в упадке, части того же Миасса доминировали совсем иные постройки. На фоне одноэтажных домиков рядовых обывателей особняки владельцев золотых приисков, гордо украшенные солидным портиком, и сейчас воспринимаются как дворцы. Этот тип иерархической городской среды стал определяющим к середине XIX в., но к настоящему времени он сохранился лишь в тех малых городах России, которые обошла индустриализация советской эпохи.

Первым в нашем ряду будет самый маленький город России – Чекалин (ранее Лихвин). В результате одной из многочисленных передвижек административных границ городок оказался в Тульской области, хотя исторически принадлежал Калужской земле и к Калуге гораздо ближе чем к Туле. В Лихвине менее 1200 постоянных жителей, и ровно столько же там было в 1911 г. Городок, расположенный на высоком берегу верхней Оки, даже в тяжелых условиях переломного 1991 г., являл собой первоклассный пример эффективного выживания. Руководство городка умело воспользовалось тем, что распадавшийся соседний колхоз забросил землю на три года, и разделил ее между всеми желающими. Стадо из 600 коров, не считая прочей живности, при достаточности местных кормов, не только дала городку самообеспечение, но позволила его пенсионерам возить продукты на рынок соседнего города энергетиков, жители которого были почти лишены приусадебных участков, да и работать на них не имели навыка. Подсчет всевозможных казенных должностей показал, что их набиралось около 150, и надо добавить, что многие москвичи и петербуржцы уже трактовали Лихвин как дачное место, тогда как бывшие лихвинцы на лето отправляют детей к своим родителям и озабочены сохранностью недвижимости, которую со временем унаследуют. Уже поэтому понятно, что Лихвин не слишком пострадал от того, что едва работал молочный завод и фактически закрылся цех по производству пуховых подушек. Для развития основания есть – если появится внешний инвестор, так как и пух будет вновь востребован, и микроклимат позволяет заводить плантации местных лекарственных растений, но во всяком случае такой городок может жить, не слишком опасаясь за свое будущее, как город возобновляющегося пенсионного населения.

На шаг выше по шкале размерности Мышкин, где программа оживления, с недолгим участием экспертов, планомерно развертывается с того памятного момента, когда российские граждане стали обладателями ваучеров. Оттолкнувшись от хорошего народного музея, активные обитатели городка на Волге, где сейчас неполных 9 тыс. жителей, сумели за пятнадцать лет сделать его непременным местом остановки туристических теплоходов. Они развернули систему музеев и производство сувениров, возродили несколько заброшенных исторических зданий под гостевые дома и даже наладили издание книг и организацию ежегодных Тютчевских чтений. В 80-е годы мышкинцы сумели вернуть своему городу утраченный статус (Мышкин уже был понижен в статусе до села), с новым законом городок стал поселением, но здесь смогли добавить к надежным рабочим местам на насосной станции газопровода рабочие места, сопряженные с обслуживанием туристов. Если в соседнем Угличе число туристов за год лишь вдвое превысило численность жителей, то для Мышкина то же число превышает население в 12 раз, и даже теряя численность, как весь российский Центр, город может рассчитывать на развитие своей новой специализации.

Маленький Мышкин сумел отреставрировать иные из памятников его некогда славного купеческого прошлого, приспособив их под новые дома творчества для писателей и художников, союзы которых за недавние годы практически полностью лишились недвижимости. Дееспособность здешнего населения доказана вполне.

В той же (пока еще) весовой категории можно обнаружить самый маленький из наукоградов России – Кольцово, что в Новосибирской области. Возникший как рабочий поселок при ВНИИ молекулярной биологии, городок может служить примером того, как можно использовать исходные преимущества: наличие центра деятельности высшей квалификации, близость к крупнейшему городу и статус городского округа, в соответствии со статусом наукограда. При этом следует учесть, что в 90-е годы институт, переименованный в научный центр, почти не имея государственного финансирования, был на грани закрытия и – единственный в своем роде случай – был спасен городскими властями, за счет городского бюджета. Всего в Кольцове 10 тыс. человек, но при том вокруг научного центра возникли и окрепли пять дочерних научно-производственных предприятий, а теперь и бизнес-инкубатор, и реальный, снизу выраженный технопарк – ряд предприятий, пришедших на подготовленные площадки, к готовому социальному комплексу.

В результате всего за четыре года, с 2003 г., общий доход с территории городского округа вырос с 220 млн. руб. до 590 млн. Федеральная и областная субвенции программы развития вместе составили в 2006 г. всего 20 млн. руб., средства муниципального бюджета достигли 30 млн., тогда как внебюджетные источники в 2007 г. приблизились к полутора миллиардам. Расходование средств программы развития к 2007 г. достигло 33 млн. руб. на инженерную инфраструктуру, 62 млн. на социальную инфраструктуру, 17 млн. на создание условий для развития предприятий научно-производственного комплекса. К этому следует добавить 3,6 млн. на информационное обеспечение деятельности и полтора миллиона на инновационную и предпринимательскую инфраструктуру.

Основная поддержка городка со стороны губернской власти выразилась в 2006 г. в программе строительства туннеля под напряженной железнодорожной магистралью, что существенно упростит и ускорит связь с Новосибирском.

Быстрое и надежное строительство жилья (до 4 кв. м на человека в 2007 г.) и создание развернутой системы спортивно-досуговых услуг создали предпосылки быстрого роста населения Кольцова, но предел его роста уже обозначен – 40 тыс. человек, так как, при поддержке жителей, городские власти сочли разрастание свыше этого предела угрозой для качества жизни. В то же время, несмотря на близость университетского комплекса Новосибирска, именно здесь Кольцово рассчитывает открыть филиал вуза с ориентацией на подготовку бизнес-менеджеров для высоко технологических производств.

Акбулак, на границе Оренбуржья с Казахстаном – это уже около 16 тыс. жителей. Городское поселение, столь периферийное, что здесь в советское время не поставили хотя бы один пятиэтажный панельный дом, сумело использовать период активного развития местного самоуправления. За счет бартерных операций (арбузы в обмен на строительный лес и т. п.), за счет бережного использования заброшенного совхозного имущества (железобетонные фермы несостоявшихся животноводческих комплексов в сухой степи) Акбулак вложил и средства, и энергию в сохранение человеческого капитала. Лицей с пансионатом для детей из окрестных сел, большой спортивный комплекс, для экономии тепла закопанный в сухой лесс почти под кровлю, хореографический класс, зеркало для которого провезли по холмам с огромным трудом, филиал Оренбургского университета, с постоянной связью с ним через Интернет – все это уже было сформировано к 2002 г. Очевидно, что Акбулак накопил достаточный потенциал для того, чтобы стать качественным центром услуг, если только агрокомплекс центрального Оренбуржья окажется дееспособным.

Омутнинск, выросший из демидовского Омутнинского завода, с населением около 25 тыс. человек, как и другие малые города Кировской области, не может похвастаться высоким качеством городской среды. Он расположен на критической дистанции 180 км от областного центра, что ограничивает возможность часто пользоваться его системой услуг. Однако руководство здешнего завода точного литья сумело сохранить независимость предприятия и, заключив контракты с московским институтом и нижнетагильским техникумом, обеспечило местной молодежи относительно привлекательные рабочие места. В соединении с превосходным местоположением это обстоятельство дает городу шанс выживания, а в сотрудничестве с соседней Белой Холуницей – шанс развития охотничьего и рыболовного хозяйства, рассчитанного на население Кирова.

По контрасту с Кольцовым, Трехгорный с его 35 тыс. жителей – самый маленький из ЗАТО Росатома – удален от областного центра Челябинска на 200 км, что, разумеется, создает немалые риски. Как и во всех других ЗАТО, молодежь подчеркивает хорошее качество городской среды и чувство защищенности, но вместе с тем осознает скудость выбора места учебы, работы и досуга, что в конечном счете грозило бы активной утечкой наиболее перспективной когорты населения. Однако в отличие от других атомных ЗАТО, где силен консерватизм и страх перед открытостью в большой мир, в Трехгорном вокруг базового предприятия уже возник пояс десятка частных предприятий, что дает ему надежду на успешное самосохранение и, возможно, развитие.

Лангепас с его 40-тысячным населением выделяется из череды «нефтяных» городов Ханты-Мансийского Автономного Округа тем, что максимально настроен на то, чтобы создать в городе такую атмосферу, что им не хочется уезжать отсюда даже в отпуск. Спортивно-досуговый центр – крупнейшее сооружение города.

Город Лангепас с населением около 40 тыс. человек следовало бы отнести к классу производственных слобод (company towns), однако развитость его социальной среды резко выделяет этот город, воздвигнутый на песчаной подушке поверх болота, из череды других центров нефтедобычи. Несмотря на заданную законодательством скудость доли города в его бюджете, значительность субсидий из бюджета Ханты-Мансийского округа и вложений компании Лукойл в социальную сферу обеспечивают Лангепасу столь явную привязанность жителей, что возрастает число тех его жителей, кто отказывается от выезда в летний отпуск. Под нажимом этих местных патриотов, активно поддержанным весьма многочисленными здесь общественными организациями и землячествами, городские власти принялись за обустройство пляжей.

Мы сознательно отказались здесь от описания малых городов, состояние которых можно назвать бедственным, поскольку это сделать проще всего. В той же Кировской области можно было бы назвать, к примеру, Уржум. Действительно приходится признать, что иные малые города находятся в состоянии глубокой депрессии, из которой выйти или не удастся, или удастся при серьезной, тонко отстроенной поддержке, на которую пока еще не просматривается шансов. Тем не менее, широкомасштабное и вместе с тем углубленное обследование одновременно двух сотен таких городов, предпринятое в 2000–2002 гг. в Приволжском Федеральном округе,[20]20
  Глазычев В.Л. Глубинная Россия 200-2002. М., Новое издательство. 2004.


[Закрыть] показало, что к этой группе можно отнести не более дюжины. Важно еще раз подчеркнуть, что сама по себе размерность не имеет значения, что на первый план очевидным образом выступает способность администраций, поддержанных активной частью населения, использовать шансы на развитие. Основная трудность заключается в том, что принятая система статистического анализа, настроенная на учет одной лишь численности населения малых городов, игнорирует индивидуальный характер каждого из них, и ни одна из известных нам стратегий регионального развития не содержит представления о малом городе как ресурсе уравновешенного состояния и, тем более, развития.

Пожалуй, всеми качествами образца, достойного изучения и, возможно, разумного подражания обладает малый город One North,[21]21
  Местность издавна именуется Буэна Виста, что недвусмысленно указывает на его ландшафтные характеристики, название нового городка следует понимать как «Один градус северной широты», та как он расположен в градусе от Экватора.


[Закрыть] в настоящее время сооружаемый близ Сингапура. Это объект тщательного, взвешенного планирования, начатого в 1995 г. в рамках деятельности крошечного государства, ворвавшегося в круг Мировых городов за двадцать лет. Городок, вырастающий вокруг последней станции сингапурского метрополитена, и уже связанный с мегаполисом хайвэем, должен срастись из нескольких автономных ядер. Одно из них – Биополис, кластер биологических и медицинских лабораторий, другое – Центр, отданный современной медиа-индустрии, Буона Виста нацелен на предоставление бизнес-услуг, Фаза Зеро – бизнес-инкубатор и технпарк. Со временем, наращивая собственную историю, все эти ядра, вместе с жилыми зонами, должны слиться в единое целое, обладающее высоким многообразием, необходимым для того, чтобы создать наиболее привлекательные условия для сосредоточения здесь самых талантливых и самых успешных. Хотя перечисление ядер нового города может создать впечатление жестких правил зонирования территории, в действительности ведущим принципом является повсеместное смешение ее использования под жилые, досуговые, ландшафтные и производственные функции, при удачном сопряжении транспортных терминалов и основных торговых и обслуживающих нужд населения.

One North застраивается под руководством корпорации, учрежденной правительством Сингапура, но на этом его внешнее сходство с российскими научными городками завершается. Те создавались как место сосредоточения НИИ, принадлежащих монополистической и строго иерархической системы Академии Наук, так что интенсивное культурное общение, характерное для Новосибирского Академгородка или для Дубны в 70-е годы, практически пресеклось, как только государственная наука в России оказалась в экономическом кризисе. Сингапурский эксперимент рассчитан на прежде всего свободное взаимодействие творческих личностей и групп, результаты которого немедленно подхватываются и внедряются венчурным бизнесом.

Если попытки формирования особых экономических зон исследовательского характера, предпринятые у нас по инициативе Министерства экономического развития, вызывают все большие сомнения, и в ряде случаев они могут выродиться в простое строительство новых коттеджных поселков, то маленький наукоград Кольцово, о котором мы только что говорили, в принципе имеет шанс развиваться по сингапурской модели. Имеет – если, конечно, начатый в Кольцово процесс будет сколько-нибудь поддержан.

Средний город

То, что мы теперь именуем средним городом, совсем еще недавно, до середины XIX в. было городом крупным, даже сверхкрупным. В Венеции XVI в. был достигнут максимум роста – 183 тыс. жителей в 1563 г., после чего начался спад (сейчас на той же территории только 140 тыс., не считая туристов, разумеется). Только к концу прошлого века урбанисты-историки, свободные от предрассудков архитекторов-концептуалистов, которые себя лишь считали истинными функционалистами, вполне осознали, что та Венеция достигла едва ли не идеального состояния функциональности своей организации.

Уже к 1500 г. вполне сформировался двойной центр города: политический – площадь Св. Марка, и деловой – у моста Риальто. Соединенный двумя путями – улицей и каналом – этот двойной центр позднее обновил фланкирующие его здания, но сама его структура сложилась раз и навсегда, совершенствуясь после каждого пожара. Так, в 1514 г. зона Риальто приобрела в плане рисунок трех квадратов, вложенных один в другой: в центре банкиры, менялы и ювелиры, затем четыре внутренние улицы-аркады для торговли тканями и внешние аркады – для торговли съестным. Упорядоченность распространялась не только на костюм, цвет и мода которого зависела от ранга венецианской знати, но даже на звуковой ряд. Один колокол сзывал на еженедельные собрания Большого Совета, второй, тоном выше – собрания Сената, третий предупреждал о начале заседаний, а колокол самого высокого тона приглашал на публичную казнь осужденных. Карнавал служил клапаном для страстей, таившихся под пологом порядка, тогда как самоуправляемые сообщества, именуемые «школами», сформированные по церковным приходам, разряжали социальное напряжение, так как знать не имела права избираться на публичные должности в «школах».

Венецианский Арсенал был крупнейшим производственным комбинатом давней Европы – там трудились 16 тыс. человек, и классовых конфликтов удавалось избегать за счет регулирования заработной платы и цены хлеба. Уже к концу XVI в. в Венеции возникают дома с казенными квартирами для государственных служащих: с двухъярусными квартирами, разделенными внутренним двором, так чтобы запахи кухни не попадали в комнаты. До конца XVIII в. зернохранилище, четыре массивных корпуса которого, связанные с водой аркадами, занимали такой же объем, как собор Св. Марка. Город, целиком застроивший главные острова по обе стороны Большого канала (первые этажи дворцов, к ступеням которого приставали барки, использовались как склады товаров), был расчленен на функциональные и этнические зоны, формировавшие собственные «школы», и напряжение между ними периодически разряжалось периодическими драками на мостах через каналы, вошедшими в правило. Север города был занят ткачами шелковых (выходцы из города Лукки) и льняных тканей, шерстяные ткани вырабатывались к западу от Большого канала. Рыбаки заняли южный берег. Рядом с ними размещались славяне с Балкан, образовавшие ядро армии и флота Венеции.

С тех пор, как города научились изображать в виде точных планов, и эти гравированные на меди планы получили распространение, всякий мог заметить: извивы Большого Канала делят главный остров Венеции так, что возникает рисунок двух рыб, пожирающих одна другую. Статуи кондотьеров напоминают о былой мощи города.

Выходцы из Милана были в основном кузнецами и менялами, а их «школа» располагалась вблизи квартала Риальто. Албанцы торговали шерстью и оливковым маслом. Евреи образовали замкнутое сообщество уже к началу XVI в., но это не было гетто, какие потом возникли в Праге. Немцы, торговавшие железом, сформировали собственное обширное подворье.

Рабочие Арсенала населяли многочисленные ряды таунхаусов, а ремесленники – сходные ряды, на первом этаже которых размещались мастерские (позже лавки). Добавим к этому госпитали и богадельни для ветеранов, отлаженную систему доставки пресной воды с материка и сбора дождевой воды в подземных цистернах, и остается признать, что Венецией было достигнуто почти идеальное (если не считать проблемы канализации) качество городской среды.

С середины XVIII в. начался спад качества. Перерастание ряда малых городов в средние за счет роста производства осуществлялось за счет увеличения плотности застройки – сады и огороды были застроены, прежние скотопрогонные пути превратились в улицы-дублеры, старые общественные центры становились тесны. В целом средний город был уже порождением промышленной революции. Во Франции таким стал Лион, где, после революционного террора, уже на новой основе (паровые машины) возобновился рост, и к середине столетия насчитывалось свыше 60 тыс. ткацких станков. В Англии эту позицию занял Манчестер, стремительный рост которого начался с массовым импортом американского хлопка, и город за полвека буквально проскочил размерность среднего города – с 1774 г. по 1831 его население выросло с 41 тыс. жителей до 270 тыс.

Дикая стадия раннего капитализма – суровая реальность. Если силуэт крупных торговых центров, вроде Лондона или Амстердама, был организован куполами и шпилями церквей и публичных зданий, то в Манчестере количество фабричных труб во много раз превысило количество колоколен, а рядом с шести– и восьмиэтажными заводскими корпусами жилые дома казались ничтожно маленькими. По качеству среды Манчестер первой половины XIX в. соответствовал Флоренции или Генту 30-ых годов XIV века: нищета, болезни, свиньи, роющиеся в грязи на боковых улочках. У Манчестера было идеальное соединение с морским портом и достаточно воды для крупномасштабного производства, но этот город, изрезанный каналами, как Амстердам, к 1840 г. уже был связан со всей страной шестью железнодорожными линиями. Фабрики перешли на водопроводное снабжение, сбрасывая сточные воды в каналы, а река Эрк была описана Фридрихом Энгельсом в 1845 г. как «узкий, угольно-черный, вонючий канал… а в засушливую погоду – это длинная цепь омерзительных черно-зеленых луж, озера слизи, из глубины которой постоянно появляются пузыри дурно пахнущего газа, вонь которого невыносима даже если встать на мосту, который поднимается над рекой на сорок или пятьдесят футов…».

Манчестер был не только промышленным городом. Внутри внешнего кольца фабрик было кольцо складских помещений, внутри него – биржа. Первая биржа была надстроена над залом рынка еще в 1729 г., но ее скоро закрыли, так как брокеры не желали проталкиваться через ряды мясников и толпу покупателей. Была построена новая биржа, и она еще дважды увеличивалась в размерах, в 1839 и к 1849 г. Тогда это было крупнейшее в мире крытое помещение для обменных операций, но к 1874 г. его еще увеличили в два с половиной раза. Если достаточно долго промышленники и торговцы города сохраняли верность средневековой традиции и жили при складах своих товаров или над ними, то с 1830-х годов именно Манчестер инициирует новый тренд. Эта богатая публика перемещается в пригороды, открывая тем самым новую эпоху развития города на Западе. Поскольку владельцы предприятий все еще проводили на них целый день, а жили на расстоянии от своих рабочих мест, прежний навык обедать на дому уступил место лондонской моде – клубам в центре города, доступным только для джентльменов.

В своем описании Энгельс был точен, однако именно к тому моменту, когда он печатал свой известный труд о положении рабочего класса, ситуация начала существенно меняться. Парламентские акты 1833 и 1847 г. сократили продолжительность детского труда, хотя и не устранили еще его в принципе. Рабочие манчестерских фабрик уже составляли своего рода аристократию, так как, во всяком случае, они зарабатывали в три раза больше, чем работники на ближних фермах. Сформировались рабочие жилые районы, которые строились либо самими фабрикантами, либо частными деве-лоперами. Это были таунхаусы с очень ограниченной площадью комнат, без удобств и, к тому же, квартиросъемщики увеличивали семейный доход, сдавая под жилье подвалы, совершенно не пригодные для проживания, подлинному городскому пролетариату, перебивавшемуся случайными работами.

Существенные перемены начались тогда, когда Манчестер перешагнул в ранг крупных, а затем и крупнейших городов – прежде, чем уже в середине ХХ в. началась его радикальная реконструкция.

Индустриальные районы всех крупных городов (здесь – Берлина) к середине XIX в. были настолько окутаны густым дымом, что сегодняшние жалобы на скверное экологическое состояние городов показались бы тогда шуткой. Когда власти Лондона в 70-е годы ХХ в. нашли средства чтобы отмыть город от вековой сажи, лондонцы были искренне изумлены. Оказалось, что город, который все привыкли считать черным, на самом деле многоцветен.

России того же времени ситуация была качественно иной. Здесь промышленное производство все еще было сосредоточено в обособленных поселениях при казенных, в основном, заводах, тогда как только два города преуспели выйти на второй план после столиц. Одесса – за счет статуса порта-франко, чему в наше время отвечает статус особой экономической зоны, и Нижний Новгород, бурно развивавшийся за счет оптовой торговли. Это все еще была торговля ярмарочная, то есть сезонная, так что город функционировал в особом, пульсирующем ритме. На время работы ярмарки ее рабочее и обслуживающее население достигало примерно 100 тыс. человек. Пятую часть составляли приказчики, вдвое больше – рабочая прислуга, до 15 тыс. торговцев. В разгар ярмарки, в августе, число ее посетителей доходило до 250 тыс. человек в день, к чему надо бы прибавить множество бурлаков, доставлявших к причалам до 2 тыс. барж, и множество сомнительных персонажей, привлеченных таким скоплением людей. Вне сезона постоянное население Нижнего Новгорода сжималось до скромных 30 тыс. человек.

Это важно помнить: российский опыт развития даже средних по масштабу городов на два века короче опыта ведущих европейских стран, однако не будем забывать, что он равен американскому, поскольку и у нас, и в США подлинный бум урбанизации отсчитывается от 60-х годов XIX в. и охватывает жизнь всего шести поколений.

В целом, в отличие от малого города, собирающего вокруг себя сельскую округу, или людей, занятых на разбросанных по обширной территории предприятиях, как это происходит, к примеру, с «нефтяными» городами, средний по масштабу город оказался не слишком устойчивой конструкцией. По мере быстрой урбанизации логика концентрации экономических и административных ресурсов выталкивала средние города в класс городов крупных. Особую роль в судьбе таких городов сыграла эвакуация заводов, или необходимость быстрого освоения минеральных ресурсов на восточных территориях в начале Великой Отечественной войны. Эта необходимая операция привела к ряду последствий, которые столь мощно отпечатались в структуре городов, включая и средние и крупные, что они будут осложнять их функционирование еще долгое время. В послевоенное время своего рода замораживание города в группе средних происходило во многом за счет оборонно-стратегических соображений, по которым таким городам отводилась преимущественно роль дублеров. Таковы нередко вторые города регионов, будь то Димитровград в Ульяновской области, или Кузнецк в Пензенской области, Миасс в Челябинской, или Чайковский в Пермской.

В самом деле, в Миасс, долгое время бывший малым, сервисным городом в ядре золотопромышленного района, еще в 1914 г. был эвакуирован завод по производству напильников из Риги. В 1941 г. сюда переводят производство грузовиков из Москвы, начиная с цехов, поблизости от которых (и вдалеке от старого Миасса) возводилось временное жилье. Наконец, уже в 70-е годы здесь возникает крупнейший в стране Ракетный центр – и вновь в стороне от прежних ядер застройки. Сообразно с логикой отраслевого планирования, два новых ядра разрастались и реконструировались автономно, в результате чего средний город являет собой конгломерат трех автономных поселений, растянувшись на 50 км. Еще протяженнее Копейск, отделенный от промышленной зоны Челябинска озером и пустырями.

И в 30-е годы, и во время войны, одна за другой здесь возникали шахты по добыче бурого угля. Следуя за дугой угольного пласта, близ каждой шахты возводился отдельный поселок, и теперь чрезвычайно трудно, и очень дорого справиться с цепью таких поселков, лишь с юридической точки зрения образующих единый город, удержать единую систему транспортных и инженерных коммуникаций.

Близкую по характеру картину дает Димитровград (Мелекесс), объединяющий старый уездный городок, автономный массив жилья и первичного сервиса, возникший при НИИ атомных реакторов, и новый жилой район, возникший при других заводах, включая сборочное производство моделей ВАЗа, снятых с производства в Тольятти.

Специфика таких городов в том, что хотя формально каждый должен был развиваться по единому генеральному плану, и такой план непременно утверждался, идея целостности городского организма непременно вступала в неразрешимое противоречие с ведомственной логикой финансирования и организации жизненных процессов. Старые городские ядра в эту логику не вписывались никак, и потому до самых 90-х годов именно эти, наиболее живописные и привлекательные части среднего по масштабу города оказывались вне ведущего процесса реконструкции и шаг за шагом продвигались к упадку.