Текст книги "Урбанистика. часть 1"

Автор книги: Вячеслав Глазычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Сравнительное градоведение

Предметом нашего интереса вполне естественным образом является российская урбанизация во всей ее современной специфике. Соответственно, из всего мирового и исторического опыта мы привлекаем лишь то, что имеет хотя бы косвенное значение для понимания природы задач, подлежащих решению в России, в обозримой перспективе ее развития. Нам важен тот опыт, который можно практически применить здесь и сейчас, или в обозримом будущем.

По вопросу типологии городов велась нескончаемая дискуссия, казалось бы, сугубо академического характера. И действительно, достаточно долгое время мало кого всерьез волновало, к какому именно типу поселений отнести город N. В самом деле, его судьба складывалась индивидуально, в зависимости от удачной или неудачной локализации, от капризов военно-политической ситуации, от длинных циклов экономической конъюнктуры, время от времени переживавшей острые кризисы. Разумеется, просматривается определенная закономерность – как правило, наиболее успешными оказывались города, расположенные на пересечении магистральных путей: морских, речных и (со временем) сухопутных. Хотя в наше время на эту систему коммуникаций наложен сложный рисунок глобальных воздушных путей, узлы этого нового рисунка преимущественно остались на прежних местах. Просто добавились новые. Приходится признать, что разнообразие, так сказать, досье городов-центров исторически приобрели столь индивидуальный характер, что от концентрации внимания на них, как именно на типе, не слишком много толку. На первый план, несомненно, выступает именно индивидуальность таких городов, что и определяет грандиозный объем литературы, посвященной каждому из них «персонально».

С первых шагов цивилизации обозначилась специфика административных центров, господствующих над округой. Со времен египетского Древнего царства между ними установилась нормативная дистанция, которую рано научились исчислять от двух оснований. Одним из них стал, говоря условно, радиус эффективного хозяйственного обеспечения. Его протяженность зависела от географических особенностей места, от плодородия почв, и от плотности сельского населения. Другим – расстояние, которое обеспечивало эффективную переброску вооруженных отрядов в пешем строю, или на кораблях, в зависимости от силы гарнизонов, типа вооружения и тактической доктрины. Значение обоих этих факторов к нашему времени существенно ослабело, но большинство административных центров осталось на своих местах, что сразу позволяет увидеть существенный разброс качества. Если в наиболее плотно населенных частях Европы, вроде Нидерландов, среднее расстояние между опорными пунктами государства составляет всего полсотни километров, то во Франции или Германии – около сотни, а в Европейской России или на восточном побережье США – две сотни.

По мере того как формировались царства и империи, из ряда административных центров выдвинулась когорта столиц, в которых власть концентрировала инвестиции за счет перекладывания финансовой нагрузки на всю страну. Так было при переносе столицы Римской империи в Константинополь, когда из всех городов туда свозили колонны для строительства дворцов, храмов и рыночных площадей. Так было с формированием ансамблей папского Рима, тогда как создание Петербурга, как мы помним, потребовало ввести запрет на каменное строительство по всей России. Нормы культуры инерционны, так что особое внимание к столицам нисколько не уменьшилось с ходом времени. Напротив, их роль центральных мест только возрастает, что вынуждает повсеместно озаботиться развитием административных центров второго ряда – региональных столиц.

Силуэты всех крупных городов США были бы сходны до полной неразличимости, если бы не усилия по созданию опознаваемых ориентиров – небоскребов с остро характерным завершением, вроде Джон Хэнкок в Чикаго.

История уже выдвигала на первые позиции некоторые из национальных столиц. Иные из них, будь то Лондон, Париж или Рим, по сей день удержали ведущую роль. Иные, как Москва, после двухвековой петербургской интермедии, или Берлин, после четверти века разрыва города надвое, эту роль восстановили. Однако новейшее время выдвинуло особый класс Мировых городов, представляющих собой концентрат экономической силы. Для определения принадлежности к этому классу используют целый ряд показателей, от объема финансовых потоков через их биржи до ежегодного количества конгрессов международного масштаба. В неустойчивом по составу разряде мировых городов есть иные из старых столиц, среди которых те же Лондон и Париж, и отчасти Москва, но здесь же оказываются и Нью-Йорк, и Барселона, и Сингапур, и Гонконг, и Франкфурт-на-Майне, но никак не Вена или Мадрид. Шанхай в спиские Мировых городов уже есть, тогда как Пекина в нем нет.

Еще в античности отмечалась особенность сакральных центров, святынь – крупнейших, куда стягивались паломники отовсюду, или локальных, имевших значение для ближайшей округи. Олимпия была общеэллинским центром, куда собирались жители греческих полисов, вечно враждовавших между собой, чтобы насладиться миром, символом которого стали Олимпийские игры. Афинский Акрополь был уже только региональным центром Аттики, хотя, стремясь утвердить свое господство над эллинским миром, Афины пытались поднять престиж его храмов настолько, чтобы он мог потеснить Олимпию. Но были и малые святилища, сугубо местного характера, так что, вопреки обыденным представлениям, в той же Греции не было одного бога Аполлона, а было их множество – у каждого города свой Аполлон. Христианство подхватило эту языческую традицию, вследствие чего через всю Европу протянулись пути паломников в Испанию, к святому Якову Компостельскому, и на этих маршрутах возникали, богатели города, где паломники делали остановку на долгом пути. Россия – не исключение, и такие места, как Троице-Сергиева Лавра, Оптина пустынь на реке Жиздре, Псково-Печорский монастырь, монастыри на Соловках или в Сарове, в свою очередь, образуют на карте особый рисунок Центральных мест и связей между ними. Их взаимоотношения с обыденной жизнью малых городов по соседству далеки от идиллии, что отнюдь не упрощает общей картины.

Издавна внимательные наблюдатели отмечали специфику жизни портовых городов, замечая, что утрата удобной гавани, что случалось нередко, если отступало море или бухта безнадежно заиливалась рекой, означала упадок города. Ярчайшим примером стал упадок Антверпена в его долгом состязании с Амстердамом. Казалось бы, давно забытая идея порто-франко, каким была долгое время Одесса, ожила в наше время – через программу создания Особых портовых экономических зон. Изменение политического рисунка Восточной Европы после самороспуска Советского Союза сначала вызвало расцвет портовых городов Прибалтики, но с созданием порта в Усть-Луге, под Петербургом, и вероятным развитием Мурманских портов, их будущее существенно изменится. К тому же, как и ранее, важен не только сам порт, но и пути дальнейшего движения товаров, так что судьбы портового города зависят теперь от полноты систем логистики, от совершенства мультимодальных терминалов.

С античных времен складывалось представление о курортных городах, будь то на морском побережье, как римский Геркуланум, разительно отличавшийся от соседних Помпей, или у целебных источников, как Карловы Вары. Если до середины ХХ в. эти города были ориентированы на относительно скромную численность приезжих, то подлинный бум индустрии здоровья в наше время радикально преобразовал их жизнь – настолько, что экологические проблемы, сопряженные с массификацией санаториев всех видов, создают в этих местах все более серьезные напряжения.

Посещение достопримечательностей известно уже более двух тысяч лет, и надписи греческих солдат, процарапанные на египетских памятниках, свидетельствуют об этом однозначно, Большой тур британских джентльменов по Франции и Италии уже к концу XVIII в. приобрел регулярный характер. Однако лишь в наши дни подлинный размах туризма в сочетании с отдыхом привел к тому, что множество городов следует прямо отнести к классу туристических. Столь массовый туризм составляет существенную, а то и основную долю в муниципальном бюджете туристического города – впрочем, лишь в том случае, если в нем проводят хотя бы одну ночь, иначе, как, скажем, в Толедо, куда заезжают на полдня из Мадрида, потерь на содержание инфраструктуры больше, чем выгод. В любом случае позиция туристического города чревата множеством осложнений для его жителей. Современный массовый туризм привел к формированию совершенно специфических «городов», будь то череда отелей по морским побережьям Синайского полуострова в Египте, Туниса, или Турции, или Юкатана в Мексике, Гоа в Индии, или Пукет в Тайланде. Вместе с обеспечивающими эту новую индустрию малыми городами такие комбинаты отелей и всевозможных сопутствующих услуг породили новый тип ядра урбанизации.

Наконец, со времен британской промышленной революции развертывался бурный процесс подстройки жизни города под формирование промышленных узлов, возникли города шахтерские и металлургические, городах текстильщиков и машиностроителей. Со второй половины XIX в. участились случаи, когда отдельные предприниматели строили новые малые города в непосредственной связи с новыми заводами. При этом одни руководствовались рациональным расчетом, стремясь всего лишь оптимизировать расходы за счет отказа от дорогой земли существующих городов, от городских налогов и законодательных ограничений. Тогда они создавали фактически новые города, плотно примыкающие к старым – так, начиная с Генри Форда, поступали все создатели автомобильных концернов Детройта. Другие, руководствуясь идеями социальных утопистов Оуэна и Фурье, стремились к тому чтобы, уйдя от пороков современного им города, создать гармонию классовых отношений. Это стремление чаще проявлялось в странах, где индустриализация началась позже, чем в Англии, Германии или Бельгии. В Испании, где навстречу желаниям фабрикантов архитектор-урбанист Сориа-и-Мата выдвинул радикальную идею Линейного города, или в России, где просвещенные наследники купцов Мальцевых, основавших стекольный завод еще в 1750-е годы, к концу 80-х годов XIX в. выстроили превосходно спланированный город Гусь Хрустальный.

Ле Корбюзье, великий диктатор от архитектуры, по-видимому, совершенно искренне был уверен в том, что эта холодная схема – единственно возможная структура города XX века. Небоскребы буржуа – в парке наверху, средний класс – в орнаментальной решетке кварталов по центру, кварталы пролетариев – понизу, над полосой заводов. В каждой группе здания одинаковы, как слезы. Все вместе названо: «Лучезарный город».

Расширение интеллектуального производства вызвало сначала формирование университетских городков, а затем целых зон, объединяющих исследования, проектные разработки и инновационную технологию, вроде известной Силиконовой долины – на месте абрикосовых и черешневых садов, созданных всего сто лет назад…

Суммируя, можно счесть очевидным, что при несомненной полезности всякого рода группировки городов хотя бы для задач поиска и сравнения информации, сама по себе их типология весьма отдаленно имеет отношение к практическим задачам. Отнюдь не случайно авторы исторических трудов строят их как цепочку новелл – примеров, где акцент ставится на некотором городе как образце, которому в большей или меньшей степени соответствует множество сходных городов. Такая позиция оправдана тем более, что в подавляющем большинстве случаев мы имеем дело с таким городом, который действительно соединяет в себе сразу множество перечисленных «типов».

Дело обстоит иначе, если мы занимаем не столько познавательную, сколько созидательную, проектную позицию. Когда в игру включается представление о месте того или иного города в стратегии территориального развития, когда затем начинается сценарная разработка вариантов развития города, вопрос о его доминирующих функциях становится определяющим. Иначе и не может быть, так как до сих пор никто не смог предложить другой способ определения ведущего вектора городского развития. Дилемма проста: или отказ от проектной позиции, чего сегодняшнее состояние общества и экономики не допускают, или тонкий анализ функциональной настройки города в его нынешнем состоянии, вместе с прогнозом взаимодействия первичных и обеспечивающих функций.

В странах Запада ограниченность только функционального подхода почти и не обсуждалась, поскольку правовой характер городской жизни полагают там естественным и самоочевидным, а рыночный характер экономики задавал и задает свои ограничения. В советской традиции узко функциональный подход господствовал нераздельно. Коль скоро развитие городов трактовалось, в первую очередь, как обеспечение производств рабочей силой, то сама уже ведомственная логика финансирования экономики предполагала акцентировку того или иного производственного профиля поселений. Разумеется, функциональный подход не был советским изобретением, но нигде административно-производственная трактовка города не могла приобрести такой размах. В связи с этим обстоятельством можно было раздельно говорить о городах Министерства Среднего Машиностроения (закрытые атомные города), городах Министерства энергетики, городах Химпрома или городах Минэнерго и т. д.

Сложилась не имеющая аналогов, совершенно своеобразная типология. У всех министерств и ведомств формировалась собственная градостроительная политика, культивировалась своя проектная культура, и ее следы без труда прочитываются в облике наших городов до сих пор. К примеру, наивысшее возможное качество среды городов Минсредмаша было обусловлено не только щедрым финансированием их строительства, но и вкусами ведущих ядерных физиков, и страстью к архитектуре заместителя министра, ответственного за строительство, и, не в последнюю очередь, высокой культурой засекреченного проектного института в Ленинграде, который вел все проекты.

Урбанисты-теоретики неоднократно предпринимали усилия преодолеть парадокс ускользающей типологии городов, и к середине 30-х годов ХХ в. Вильям Кристаллер осуществил огромную работу в стремлении вывести теорию Центральных Мест из совокупности факторов, определяющих оптимальное управление экономикой. Строгие шестигранники, обведенные вокруг тождественных одно другому центральных мест разного ранга, наподобие пчелиных сот, накрыли всю территорию освоенного мира. Эти схемы не лишены холодного изящества, но, к счастью, оказались невостребованными для практического использования. К счастью – потому что Кристаллер вычерчивал свои фигуры под чудовищную программу нацистского освоения «пустых» земель на Востоке: на территориях Польши. Чехословакии, Украины, России. После окончания войны сходными построениями занимались Джон Форрестер в США, а в Греции Константинос Доксиадис, грезивший о едином супергороде, втягивающем в себя девять десятых населения планеты. Кстати, Доксиадис защитил свою докторскую диссертацию в Берлине в 1936 г. и, будучи твердым антифашистом, каким-то образом остался под зловещим очарованием своих берлинских учителей. Сходными по размаху работами были заняты и сотрудники ЦНИИП градостроительства в СССР, но вопрос типологии городов так и остался неразрешенным…

Поскольку нас интересует практическая сторона дела, а эмпирический материал все же необходимо представить в упорядоченном виде, воспользуемся самой простой, самой очевидной шкалой размерности, ведь размер города означает не только изменение его территории и численности его населения, но и смену качества городской среды. Воспользуемся обычной шкалой, согласно которой к малым относят города до 50 тыс. человек, к средним – до 150 тыс., к крупным – до полумиллиона, к крупнейшим – от миллиона жителей и больше.[19]19
  Есть и другие схемы построения шкалы размерности, когда к группе малых относят города с численностью населения до 150 тыс., но, на мой взгляд, это существенная ошибка, так как утрачивается сущностное отличие собственно малого города. С другой стороны, ранее малым считали город до 30 тыс., однако смена технологий, включая технологии коммуникаций делает такое ограничение архаичным.


[Закрыть] Параллельно проследим основные характеристики элементов, из которых складывается мозаика городской среды в городах разного масштаба, помня о том, что при всем драматизме быстрых перемен нашего времени цивилизационные стереотипы городского образа жизни доказали свою чрезвычайную устойчивость.

Малый город

Еще недавно малые города, кроме их жителей, интересовали одних только любителей старины и туристов. Сейчас обозначилась некоторая растерянность в связи с трудностями выбора направления развития агломераций и крупнейших городов, в связи с предстоящей неизбежной самоликвидацией большинства традиционных деревень, теряющих остаточное население, наконец, с бессистемным, к сожалению, формированием коттеджных поселков вблизи города-ядра. Все это выдвинуло вопрос о малом городе России на передний план. Мы не заняты здесь историей города, но краткий исторический экскурс все же необходим.

Представление о малом городе подвижно. В XV в. никому не пришло бы в голову назвать малым город с десятью или пятнадцатью тысячами обитателей. Это был отдельные «гиганты» – Венеция, Париж, Лондон, ни в одном из которых не насчитывалось двухсот пятидесяти тысяч жителей. В путевом альбоме акварелей Альбрехта Дюрера немало городов Германии и Италии, которые есть все основания назвать типичными. Практически без изменений те же города отображены на картах XVII в. Непременная стена с башнями и воротами, которые означали границу между миром неволи снаружи и компактным мирком личной свободы внутри города. Непременные башни собора с их шпилями, устремленными в небо, шпили других, приходских церквей и, как правило, шпиль ратуши. Широкая незастроенная полоса земли перед городскими укреплениями служила коммунальным выгоном для скота горожан, но также и выделяла город из окрестного ландшафта, а на берегу реки или канала, наряду с барками и лодками, можно было различить водяные колеса. Одни из них вращали жернова мельниц, другие приводили в действие молоты кузнечных мастерских или песты сукновален, третьи подавали воду к фонтану на рыночной площади в центре.

Сотни этих городков, иногда несколько нарастив численность, иногда нет, стоят на своих местах, обратившись преимущественно в объекты туристического интереса, тогда как основная часть трудоспособных горожан ежедневно выезжает в достаточно близкий, как правило, крупный город, благо плотность урбанизации в Европе высока. Так, крошечный Шенген в Люксембурге максимально использует тот факт, что, благодаря подписанию известных соглашений о безвизовом передвижении внутри Евросоюза, туристические операторы включили его в ряд маршрутов. Однако и столь малый город не может существовать только за этот счет, и второй опорой его жизни стало размещение множества автозаправок – сюда едут заправлять машины автомобилисты и из Франции, и из Германии, выигрывая на безналоговом режиме маленькой страны. Часть молодежи мигрирует в крупные центры окончательно, но значительная часть остается в родных пенатах, поскольку стоимость жизни в малом городе существенно ниже. Иначе в России, где, как правило, в выигрыше оказываются лишь те малые города, что удачно лежат на основных путях, что обеспечивает разумную затрату времени на дорогу.

Внешний, потому неизбежно поверхностный взгляд на малый город, свойственный восприятию туриста, известен давно и мало изменился. Так безвестный автор отчета о путешествии российского посольства на Ферраро-Флорентийский Собор 1437 г., где обсуждались возможности объединения церквей, был так потрясен городским комфортом первого германского города на пути из Пскова, Любека, что все последующие города всего лишь соотносил с ним: «подобен Любку». Только Флоренция, которую никак нельзя было отнести к стандарту, вызвала у него попытку составить ее индивидуальное описание. Чуть позже с таким же изумлением офицеры войск французского короля Франциска I, вторгшихся в северную Италию, дивились искусству, с каким были устроены городские сады и загородные виллы. В свою очередь, европейские путешественники, добиравшиеся до Московии, изумлялись контрастом между привлекательностью вида на город издали, когда его силуэт был образован десятками главок церквей, и изрядным убожеством улиц, обстроенных глухими деревянными заборами, над которыми едва просматривались окна светлиц.

Абсолютное большинство российских городов были в первую очередь крепостями, и если крепости вдоль западных границ были по необходимости каменными, то города-крепости, прикрывавшие страну от кочевых племен, возводили целиком из дерева – с поразительной скоростью. Увы, все изображения более чем условны.

Слово город обманчиво. Специфика российского малого города вполне определилась после окончания Смутного времени и воцарения династии Романовых. Посадские люди сыграли немалую роль в Соборе, избравшем на царство Михаила, однако в этот уникальный миг они не умели даже представить себе возможность закрепить за городскими сообществами какие-либо начатки реального самоуправления. Фактически город остался государственным учреждением, тем более что едва ли не все города играли еще роль крепостей – либо приграничных (по линии от Белгорода до Тамбова), либо прикрывавших второй – третий рубежи обороны от регулярных набегов степняков. По мере продвижения Засечной черты к югу и востоку города первой линии, что шла по берегу Оки, отдавали людей на укрепление дальних рубежей. Поскольку города были делом государевым, то сведения о них в целом достаточно полны и выразительны.

Возьмем для примера описание Каширы на 1679 год: «…Город Кашира деревянный, рубленный; в нем… 2 башни с проезжими воротами, 7 башен глухих; и у того города стены и на башнях кровли и в них мосты сгнили, и по городу и по башням орудий ставить нельзя. Около тех стен на 406 саженях надолб и частоколу нет, надолбы и частокол сгнили и ров засыпался…Люди: отставных дворян и детей боярских 11 человек. Подьячих 2 человека. Стрельцов 10 человек. Приставов 1 человек. Рассыльщиков 1 человек. Пушкарей и затинщиков 24 человека. Ямщиков 9 человек. Воротников 8 человек. Дворников 4 человека. Казенный кузнец 1 человек. Посадских людей 48 человек. Рыбных ловцов 22 человека. Пушкарских детей 4 человека. Всего 141 человек…». Далее следует детальная роспись количества и характеристик пушек, ядер к ним, пищалей, пороха, смолы и серы, и важная по тем временам запись «соли запасной на Кашире нет». Запись сделана в период очередного ограничения винокурения и борьбы с пьянством, так что кабацкая изба не упомянута. Женщин и детей в переписях не учитывали, так что на круг можно счесть, что все население Каширы составляло порядка 500 душ. Отметим, кстати, что по переписи того же 1679 г. мужское население Москвы составило 50768 человек.

Все усилия страны были направлены на то, чтобы дальше отодвигать рубежи обороны, основной объем внешнеторговых операций и полупромышленного производства осуществлялся царским двором, внутренней торговли почти не было, так что и оснований для развития городов не существовало. Если в Европе центрами культуры давно уже были университеты и, тем самым, города, то в России эту роль исполняли монастыри, отчасти бывшие и центрами развитого производства – первенство здесь прочно удерживал Соловецкий монастырь, бывший образцом соединения малого города и агрокультуры.

К концу правления Петра Первого, в опоре на материал подушной переписи, дьяк Василий Кирилов завершил объемистый труд под названием, столь же льстивым, сколь ироничным: «Цветущее состояние Российской Империи». Описания городов не слишком существенно отличаются от только что цитированного, с тем лишь добавлением, что непременно присутствуют данные о продаже казенного вина и табака, а также пересчитаны бурмистры и ратманы, избираемые городские должности, введенные по шведскому образцу. Эти должности означали не столько права, сколько повинность, так что немногочисленное купеческое сословие стремилось всеми силами уклониться от избрания на них.

Происходило бурное создание заводов на Урале, в Туле, в Карелии, и по своей численности городки при этих заводах быстро опережали старые малые города. Однако городского статуса такие поселения не имели, управлялись чиновниками, присланными из Петербурга, и так и именовались заводами – нередко до самой Февральской революции 1917 г.: Петровский завод, Ижевский завод и т. д.

Уже во времена царствования Петра Первого все те же города-крепости возводились теми же способами, что и столетиями раньше. Изображение Кунгура любопытным образом соединяет топографическую точность и традиционную условность при предъявлении структуры города и посада.

При Екатерине Второй множество посадов и крепостей были возведены в статус городов, для которых срочно выполнялись генеральные планы перестройки. Государыня повелела осуществить первое в России анкетирование бургомистров, для верности продублированное Академией наук и Кадетским корпусом. На вопросы, явственным образом написанные сначала по-немецки и лишь затем переведенные на русский (редактором опросного листа был замечательный историк и географ Герхард Миллер) следовали внятные ответы. Соответственно, на вопрос «В чем упражняются обыватели?» почти отовсюду следовал ответ: «Обыватели упражняются черной огородной работою», а на вопрос о торгах – «А торгов у нас никаких не бывает». Действительно, достаточно долгое еще время подраставшая торговля имела сезонный характер и была сосредотоена на ярмарках, расположенных вне городских поселений, что блокировало развитие торговли не только в малых, но и в относительно крупных городах.

Крепостное землевладение было существенным тормозом для развития малых городов уже в силу того, что крупные имения были не только самодостаточными хозяйственными единицами (за исключением предметов роскоши), но и центрами производства на рынок – с относительно низкой себестоимостью продукции за счет неоплачиваемого труда. Наконец, развитие промышленных слобод – обувных, как в Кимрах, текстильных, как в Иваново-Вознесенске, в свою очередь блокировало развитие производства в городах, так как рабочие этих слобод в сословном отношении оставались крестьянами.

Резкая перемена в судьбе малого российского города происходит только с отменой крепостного права, и дело здесь не в крестьянах, а в помещиках, множество из которых, заложив или, чаще, перезаложив имения в Земельном банке, перебирается в уездный центр и строит там дома. Внезапная концентрация платежеспособного населения вызывает целую череду последствий. Скачком вырастает объем торговли и номенклатура товаров, вслед за чем богатеющие торговцы начинают тянуться за дворянами, заново обустраивая и перестраивая свои дома. Нередко возникают новые здания торговых рядов, наподобие губернских, но в меньших размерах – их по сей день можно видеть в действии в какой-нибудь Елабуге, или, к примеру, в Тихвине. Помещики, подобно чеховским героям остающиеся в своих старых гнездах, пополняют ряды регулярных посетителей городских заведений. Возникают трактиры и рестораны, как правило, перестраиваются вокзал, игравший роль своеобразного досугового центра, почта. Судебная реформа влечет за собой появление здания суда. Строится зал уездного собрания. Число пользователей городскими услугами пополняется за счет офицеров полков, постоянно базирующихся рядом, либо выезжающих в летние лагеря. Конечно же, рядом с прежней начальной школой появляется гимназия, а то и реальное училище, если поблизости крупный железнодорожный узел или производства. Но особенно важно, что уездный город, сохраняя весьма скромную численность населения, становится ядром земского общественного движения, за счет которого строятся школы и больницы, или хотя бы фельдшерские пункты в окрестных селах. Распространяется мода на меценатство, и возникают дома призрения, хорошие больницы, театры. Достаточно сказать, что в какой-нибудь Старице с ее девятью без малого тысячами жителей до начала войны 14-го года было четыре театра. Большая гимназия, очень большая больница строятся в уральском Миассе. Здание гимназии в Елабуге было построено на средства хлеботорговцев Стахеевых в таких габаритах и так солидно, что во время Великой Отечественной войны здесь разместилась существенная часть эвакуированной из Москвы Академии наук. Наконец заметим, что именно уездный город становится повсеместно ядром распространения кооперативного движения, охватившего всю Россию. Его пионерами на местах стали, в первую очередь, молодые учителя и младшие офицеры с их достаточно скудным жалованьем и, не без труда преодолевая сопротивление сельских лавочников, они сумели развернуть сеть закупочной, потребительской и, отчасти, производственной кооперации в уездах.

Опыт накапливался быстро, и ежегодники, издававшиеся губернскими земствами, донесли до нас обширный фактический материал, обобщить который, к сожалению, не достало исторического времени. По мере продвижения Столыпинской реформы, при всей противоречивости ее результатов, перед малыми городами открывалась превосходная перспектива – войти в семейство европейских малых городов в роли подлинных центров услуг, однако известные события перечеркнули эту объективную возможность. Сельская база развития города была подорвана через борьбу с «кулачеством», внутригородская – истреблением или принижением «бывших», а когда началась советская индустриализация, она, в большинстве случаев, оставила малые города в стороне. Во множестве таких городов до 70-х годов прошлого века не было построено ни одного нового здания. Правда, за счет такого небрежения, эти города сохранили большую привлекательность для любителей познавательного туризма, хотя к середине 80-х годов в них и появились совершенно немасштабные и, увы, по преимуществу, уродливые новостройки.

Идеологическая направленность науки в советское время надолго затормозила исследование малых городов, и в планы институтов включались, в основном, либо города-новостройки, либо весьма специфические описания «показательного» колхозно-совхозного села. Робкие поначалу попытки исследования малых городов переросли в поток только с начала 90-х годов, что было в значительной степени обусловлено подъемом регионального и местного патриотизма. Возобновились и академические исследования, размах которых сдерживается, однако, общим упадком гуманитарных дисциплин, так что наибольшая часть аналитических работ выполнялась до настоящего времени за счет зарубежных грантов. Тем не менее, у нас уже есть исходный материал наблюдений и исследований в половине регионов, позволяющий делать относительно надежные выводы.

Даже в случае изменения налоговой политики в пользу поселений, существенный выигрыш может быть достигнут в крупных и крупнейших городах. Даже если оставить в малых городах все налоги (что маловероятно), большинство из них не сможет обеспечить себе не только развитие, но и сносное существование. Демографическая перспектива России на ближайшие 20 лет такова, что, скорее всего, один из малых городов, ныне именуемых городскими поселениями, утратит и этот унизительный статус, поскольку на все малые города попросту не хватит населения. По крайней мере, так неизбежно случится, если продолжится нынешняя практика рассмотрения сельского хозяйства обособленно от малого города, равно как нынешняя практика отказа производств от филиализации – с размещением отдельных операций в малых городах. Как первое, так и второе не удастся осуществить в близкое время, поскольку изменение базовых принципов национальной стратегии развития дается с большим трудом. Для этого надо понять, что традиционная деревня не имеет шансов сохраниться, что становление современного агропромышленного комплекса базируется на способности малого города обеспечить его услугами и персоналом. Что, с другой стороны, в сложившихся условиях федеральное правительство должно создать крупному бизнесу выгодные условия для создания цехов или отделений в малых городах. Все это столь резко отличается от традиций советского планирования, несмотря на все изменения в стране, сохраненных ведомствами, что быстрых изменений ожидать не приходится. В практическом смысле это означает целесообразность перехода к избирательной политике в рамках стратегий регионального развития. Фатальным образом не предопределено, какие именно малые города будут хиреть без специальной поддержки, в то время как индивидуальное сочетание позитивных факторов в других малых городах позволяет рассматривать их как существенный ресурс модернизации и эффективной политики инвестиций. Принадлежность таких точек роста к классу малых городов имеет значение, тогда как численность их населения – нет.